Лунный свет и дочь охотника за жемчугом

Глава 5

Элиза тяжело дышит, грохнув дверью, врывается в кабинет отца. Мягкий свет струится внутрь, освещая танцующие в воздухе пылинки. На мгновение она цепенеет. Здесь все пропитано его запахом. Землистый запах его просоленной кожи, аромат благовоний, которые он зажигал, чтобы отпугивать тараканов.

Она торопливо осматривает комнату. Отец всегда писал в своём дневнике золотой перьевой ручкой. Если ручка сейчас в бунгало, возможно, и дневник тоже здесь.

Вдоль одной стены тянутся широкие полки из джарры, заставленные стеклянными сосудами, секстантами и искусно разрисованными глобусами. Под ними теснятся ряды потрёпанных книг. Элиза наклоняется, проводя рукой по прохладным корешкам: «Морские губки Южного полушария», «Белый кит и Вилли-Вилли». Выпрямившись, она натыкается взглядом на картину с изображением птицы-шалашника^[12] на стене. Это поразительное существо увековечено благодаря своему розовому гребню. Позади него нарисован шалаш, украшенный камешками, семенами и ракушками – всевозможными безделушками, которые он собирал, чтобы произвести впечатление на свою подругу. Элиза заглядывает в сосуды, стоящие под картиной. Сквозь мутную жидкость на неё смотрят безжизненные глаза. Одни принадлежат рыбе фугу, раздувшейся до невероятных размеров колючий шар, с губами, сжатыми для неслучившегося поцелуя. Рядом – маленький осьминог, вялый и поникший.

Он напомнил ей об одном жарком дне на пляже «Шестьдесят миль», когда земля под ногами светилась янтарем. После отлива они забирались на скалы. Очертания берега то проглатывало, то выплевывало обратно. Подобрав в скалистом бассейне красивый камешек с синими узорами, она подумала, что отец с удовольствием поставит такой на свою полку, и решила подарить ему это сокровище. Элиза погладила камень, и синие узоры замерцали. Она всего на пару мгновений замешкалась, но этого хватило, чтобы отец заметил и отдернул ее.

– Нет! – Его голос прозвучал резко и громко. Камень открыл глаза, явив прямоугольные зрачки. – Это синекольчатый осьминог. Никогда его не трогай. – Они с опаской заглянули в скалистый бассейн, как если бы у него были зубы. – Его укус может убить человека всего за несколько секунд, – добавил он. – Самые большие существа не всегда самые смертоносные.

На краю полки она обнаруживает две серебряные рамки. В одной зернистая фотокарточка красивой женщины, взгляд которой устремлён прямо в камеру. Ее черные волосы скрывает синяя шляпа с большими полями, в мочках ушей – серьги с драгоценными камнями. На коленях у женщины сидит маленькая Элиза, застенчиво глядя мимо камеры. На другом фото – малыш с белоснежными волосиками, напуганный яркой вспышкой фотографа. Он замер, приподняв брови и сжав маленькие ручки в кулачки. У Элизы перехватывает дыхание. Она берет рамку и переворачивает ее лицом вниз.

В дальнем углу кабинета стоит стол, заваленный бумагами. Чертежи разбросаны вперемешку с замысловатыми рисунками кораблей, каждый изображён разрезанным пополам, чтобы показать его внутреннее устройство, как кукольный домик. Над столом висит огромная деревянная доска с нарисованными от руки диаграммами. Изобретения отца. Или «эксперименты», как ему нравилось это называть. Неудачные проекты «плавающего трехколёсного велосипеда», «железных крыльев» и «воздушного шара, перевозящего человека».

Ниже она заметила записи, над которыми они совсем недавно работали вместе, все оживлены его живописными иллюстрациями: воплощённые в жизнь ловкими мазками танцующие щупальца морского анемона и гофрированные борозды на брюхе кита-горбача. Внимательно осмотрев стол, она замечает между двумя книгами толстую пачку бумаг. Потянув за нее, Элиза обнаруживает подборку газетных статей, каждая аккуратно вырезана и разглажена. Она берет первую попавшуюся и подносит к свету.

Открытое письмо от мистера Дэвида Карли государственному секретарю, Перт, Западная Австралия, 11 января, 1886 года

Автор этого письма прибыл в Коссак и Рейборн в 1872 году.

Прошу вашу светлость прочесть это письмо, ибо оно от человека, ставшего очевидцем описанных в нем событий. Автор письма счёл своим долгом также сообщить начальнику полиции капитану Смиту и генеральному прокурору мистеру Хенсману о жестокости, жертвами которой становятся аборигены, о похищении и рабстве, ставшими в стране обычной практикой, о чем автор неоднократно заявлял властям. Северо-Западное побережье Австралии погрязло в насилии, рабстве и убийствах. И хотя принято считать, что там, где развевается британский флаг, рабства существовать не может, автор этого письма может доказать обратное и сделает это, ибо ни в одной стране мира не совершаются настолько жестокие деяния, а из аборигенов делают бесправных рабов.

Эти аборигены работают ловцами жемчуга, и все, что они получают за свою работу, – это немного муки дважды в день, и к тому же этих несчастных похищают, покупают и продают, и все это происходит на глазах у магистратов и полиции, получающей взятки за своё попустительство. Закон о наказании за рабство в Западной Австралии – лишь на бумаге.

В течение многих лет правительство нанимало в полицию людей, которых судили в Верховном суде Перта за убийство как белых, так и чёрных людей, и все равно они оставались работать в полиции. В 1884 году Арчибальд Паркер был осуждён Верховным судом Перта за то, что избил семидесятилетнего мужчину в Роттнесте; он получил три месяца тюремного заключения. Вскоре после этого правительство произвело его в сержанты полиции и отправило служить в Рейборн, где автор письма много раз был свидетелем его ужасающей жестокости по отношению к аборигенам в Рейборне и Коссаке.

Он и в настоящее время служит в полиции.

Взгляд Элизы зацепляется за имя – Паркер – и жирное подчеркивание пером под ним. Перед ее мысленным взором предстаёт бледное лицо сержанта и взгляд человека, который считает, что у него что-то отняли. Она вспоминает тот день, несколько лет назад, когда Баннин задыхался от жары, а двое людей в форменных мундирах не торопясь ехали в сторону города. Об их появлении возвестил глухой звук выстрела, и когда они приблизились, Элиза с отцом увидели, как мужчины вскидывали свои «Снайдер-Энфилды^[13]» и стреляли в затенённый участок. Каждый выстрел сопровождался визгом или воплем агонии, после чего собака или кошка выползали на открытое пространство, чтобы испустить дух под лучами солнца. Элиза не могла поверить в то, что на ее глазах происходит такой ужас. Затем она увидела, что лошади остановились перед пьяницей, валявшимся в пыли. Кожа его живота, покрытая язвами, белела из-под задранной рубахи.

– С дороги! – со своего места в седле скомандовал один из офицеров.

Элиза подумала, что было бы гораздо проще, если бы он потянул животное в сторону, чтобы спокойно проехать мимо. Мужчина что-то промычал, дёрнувшись так, что лёг щекой на землю. Изо рта потянулась ниточка слюны, оставляя на красной пыли дороги темное пятно.

– Вставай, или я тебя сам оттащу.

Молчание затягивалось. Офицер шумно выдохнул, перекинул ноги через седло и спешился с винтовкой в руке. Когда он подошел к телу, она увидела, как по его лицу, словно мазок краски, расползлась улыбка. Его жесткая борода доходила до груди, а густые брови обрамляли маленькие глубоко посаженные глаза. Его напарник, по сравнению с ним безволосый, тоже спрыгнул с лошади, и они с азартом обступили пьяницу. Чисто выбритый офицер шагнул вперёд и пнул сапогом в живот мужчины, затем наклонился, схватил его за плечи и дернул, заставив сесть. Глазные яблоки пьянчуги дико завращались, а из горла вырвался протяжный стон.

– Ты поднял отличный кусок грязи, – с ледяным хладнокровием сказал бородатый офицер. Прежде чем Элиза успела отвести взгляд, он без предупреждения занёс винтовку над плечом и обрушил ее на лицо мужчины. Когда металл встретился с плотью, раздался тошнотворный хруст. И воцарилась тишина. Кровь брызнула алым дождем и залила землю. Офицеры расхохотались, а у Элизы от ужаса все сжалось внутри. Мужчина, обмякнув, лежал на спине, его шея была залита кровью. Но сержанту и этого показалось мало. Усмехнувшись, он пошире расставил ноги над телом, расстегнул ремень и откинул голову назад. Тёплая моча полилась дождем, словно клубы дыма поднимая пар от обожженной солнцем кожи.

Она проводит языком по зубам, как будто все ещё чувствуя там пыль. Сержант и ее отец никогда не ладили. Отец считал Паркера чудовищем, а Паркер в свою очередь считал отца слабаком. Могло ли быть так, что сержант знал: отец в курсе его преступления? Могло ли это стать причиной того, что он не хочет добиваться правды в их деле и игнорирует шанс найти отца живым?

Ей необходимо найти дневник, возможно, он внесёт больше ясности.

Она обдумывает стоящую перед глазами сцену, копаясь в своей памяти в поисках хоть какой-то упущенной подсказки. Уносится все дальше, возвращаясь в те времена, когда отец работал в этом кабинете, а она была рядом. Как он сидел, склонившись над своими рисунками, или старательно переписывал цифры в бухгалтерскую книгу, а она за ним наблюдала. И тут ее осенило: брелок с русалкой, который он спрятал для неё. Он лежал в потайном ящике этого стола. Она делает шаг вперёд и не задумываясь сметает со стола все бумаги и книги. Ухватившись обеими руками и потянув за передний край стола, она открывает верхнюю часть. Внутренний ящик выложен зеленым бархатом. В центре лежит кожаный дневник с золотым тиснением: «Дневник Чарльза Дж. Г. Брайтвелла, торговца жемчугом».

У нее отвисает челюсть. Элиза столько раз видела эту вещь, но исключительно в руках у отца. Если он не взял ее с собой сейчас, на то должна быть веская причина. Сердце от ужаса бьется о рёбра. Она берет в руки книгу, проводит ладонью по обложке и, осторожно открыв, медленно перелистывает страницы, пропуская подробные зарисовки строения раковин и звёзд, записи о жизни в море, о приключениях и акулах. Она убирает руку, и книга раскрывается шире. Она слышит, как что-то с тихим шелестом соскальзывает со страниц, и видит, как белое пятно приземляется на пол. Элиза наклоняется, собираясь поднять это что-то: сложенный листок конторской бумаги. Развернув его, обнаруживает послание, нацарапанное знакомыми каракулями отца именно так, как он сделал был, если бы оставил для неё подсказки.

Чжоу А

Три камня

от Шебы

Она хмурится, не понимая смысла слов, но внезапно бумага в руке становится тяжелее. Внизу под посланием нацарапан крошечный символ, похожий на серп или полумесяц. Она проводит по нему пальцем. Что бы это значило? Комната плывет перед глазами. Шеба. Конечно же, имеется в виду Шеба Лейн. Она мысленно воспроизводит образ оживленной улицы. Это адрес? Но что важнее – должна ли она найти его? Она подходит к стулу и садится. Хотя ее мозг усиленно работает, конечности налились свинцом. Что-то скребёт глубоко внутри. Она в замешательстве. Она взволнована, но в одном уверена. Если собирается узнать, что случилось с отцом, должна начать с Чжоу А.

Глава 6

Лагеря на берегу сверкают, как капли воды на солнце. Сам берег усеян обломками старых люггеров, разбитыми чайниками и пыльными осколками бутылок. Полоска песчаных дюн, поросших кустарником, отделяет Чайна-таун от лагерей. Окружающие их мангровые болота тянут пальцы к ручьям, в которых водится сом. Элиза вспоминает, как в дни ее детства во время отлива люггера с четырёхугольными парусами выстраивались в ряд. Как она, не замочив ног, перешагивала через частокол мачт с палубы на палубу, и каждая лодка кренилась под ее весом.

Она торопится, ее мысли заняты только одной целью: найти человека, который, уверена, поможет расшифровать послание отца. Пока идёт, знакомый звон в ушах угрожает отвлечь ее от цели. Отца это больше всего раздражало.

«Элиза, ты опять заткнула уши», – ворчал он на неё. Звук становится все громче с каждым ее шагом. Она по старой привычке трясет головой, пытаясь избавиться от него, как будто звук может вылететь и скрыться в кустах.

Она проходит мимо рядов перевёрнутых клинкерных^[14] лодок и собравшихся возле ветхой хижины мужчин в майках. Взгляды у них остекленевшие, а пальцы пожелтели от табака. От них в небо поднимается дым спиралью.

При появлении Элизы каждый мужчина приветствует ее, наклоняя голову и поднимая вверх дрожащий палец. Она чувствует на языке вкус перегара в их дыхании и вынуждена судорожно сглотнуть.

На песке две тощие кошки. Они вцепились в обожженную солнцем плоть того, что, должно быть, когда-то было дюгонем^[15]. Повсюду развешана вяленая рыба с выклеванными чайками глазами. Слабый бриз разносит кипарисовую стружку и вонь протухшего мяса устриц. Так всегда бывает, когда надвигается сезон дождей. Некогда сонные улицы просыпаются и начинают суетиться, а население города разрастается, исчисляясь тысячами. Вдоль улиц разносится железный лязг молотков, перенаселенные прибрежные лагеря оживают благодаря ковке, чеканке, шлифовке и смолению. Возбужденные мужчины, как муравьи-бульдоги, мечутся между игорными заведениями и борделями. Раскатистый смех сгущает воздух парами алкоголя. Элиза с ужасом думает о том, что ждёт Мин.

Она подходит ближе к берегу, и взгляд цепляется за что-то на мелководье. Склизкие колокольчики медуз болтаются почти на поверхности, и Элиза наклоняется, чтобы их рассмотреть, как вдруг на воду падает тень. Спустя мгновение тело ее холодеет. Выпрямившись, она поворачивается и, несмотря на крепко зажмуренные глаза, знает, кого увидит, как только их распахнёт. Перед ней – скорее небольшая гора, чем человек; на его широком лице глаза рептилии. Щеки с бакенбардами, спускаясь на шею, встречаются с мощными покатыми плечами.

– Мисс Брайтвел, вот так встреча!

Она одаривает его хмурым взглядом. Ей кажется, что пуговицы на ее воротничке сами расстегнулись, потому что чувствует, как затылок обдувает бриз.

– Бедняжка, так печально слышать новости о вашем отце! – Под его немигающим взглядом она застывает на месте и натягивает рукава на запястья. Пуговицы не выходят у нее из головы.

– Я всегда говорил, что у таких, как Билли, ненасытная жажда крови, – произносит он. – И жажда грога. Чтобы ее утолить, они не останавливаются ни перед чем. Особенно если не следить за порядком. – Он протягивает руку и гладит поскуливающую рядом собаку. Мускулы пса бугрятся, подобно канатам, из пасти капает слюна с лягушачьей икрой. – Он унюхал запах твоей женственности, – произносит он, дёрнув собаку за цепь. – Реагирует так на всех женщин, просто ещё не привык. Сдвинь ноги, и он скоро успокоится.

Моргнув, Элиза морщится от отвращения. Ей стоило догадаться, что в лагере она столкнётся с Сидом Хардкаслом. Он часто околачивается на берегу со своим мастифом, похожим на какое-то библейское изображение ярости. Торговцы жемчугом происходят из разных слоев общества – колонисты и животноводы, предприниматели и моряки торгового флота – большинство белые европейцы и азиаты, использующие поддельные документы для своих люггеров. Но есть и такие негодяи, кто использует работорговлю для собственной наживы даже с применением силы против тех, кому не повезло работать на них. Сид Хардкасл – самая гнилая из таких душ. Элиза останавливает взгляд на кнуте, который тот держит за поясом. Единственное судно, эксплуатирующее аборигенов, принадлежит ему. Она часто слышала о том, как ловко он управляется этим кнутом.

– Баларри не виноват в том, что мой отец… – Она замолкает, не уверенная в том, какое слово подобрать. Исчез? Озвучить другой вариант у неё язык не поворачивается. – На самом деле я хотела спросить у вас: когда вы видели его в последний раз? – Медленно расправив плечи, она останавливает взгляд на ближайшем дереве. Там серая птичка с чёрной головой насадила на колючку маленькую ящерицу. Зелёное тельце неподвижно висит, пока птица терзает его плоть. Засмотревшись, Элиза не сразу осознаёт, что Хардкасл обхватывает ее подбородок большим и указательным пальцами и поворачивает ее лицо к себе. Он так близко, что части его лица расплываются у нее перед глазами. В ушах начинает шуметь. Море, пыль, облака – все это разом обрушивается на нее.

– Я уже несколько недель не видел Чарльза, – произносит он. Изо рта у него воняет гнилью. Уголок его рта дергается, и она не может отвести взгляда.

– Не подскажете, как пройти к «Кингфиш»? – разрезает воздух голос позади них.

Хардкасл опускает руку, и Элиза, обернувшись, обнаруживает, остановившегося посреди лестницы мужчину. В его жилистых руках мокрая корзина с раковинами. Сдвинутая на затылок шляпа открывает тонкие черты лица и холёные усы. В голове у неё вспыхивает искра узнавания. Это тот самый мужчина, что следил за ней на пристани.

– Две улицы назад. Ты и так это знаешь, прилипала! – рявкает Хардкасл, отчего его живот колышется.

Кивнув, мужчина продолжает спускаться вниз по ступенькам, но снова останавливается.

– Мисс, мне очень жаль слышать о том, что случилось с вашим отцом, – произносит он, наклоняя голову. – Судя по всему, он очень образованный человек. – Он говорит с сильным акцентом. Что-то иностранное.

– Думаю, парень, ты хотел сказать «был», – цедит Хардкасл сквозь зубы. – А теперь проваливай.

– Вы знаете его? – окликает Элиза мужчину, удаляющегося в сторону одного из лодочных ангаров. Распахивается дверь, и раздается звук удара томагавка. Она открывает рот, чтобы ещё что-то сказать, но мужчина уже скрылся под покровом тени.

Глава 7

Миссия в Баннине создаёт впечатление на редкость запущенного места: скопление вросших в землю полуразрушенных соломенных хижин. Так называемая церковь стоит на трухлявых, прогнивших пнях. Земля вокруг неё твёрдая, как старая задубевшая шкура. Деревья, росшие здесь, неумело выкорчеваны, чтобы освободить место для того, что однажды может стать английским садом. Рядом недостроенное здание школы, странно напоминающее городскую тюрьму, а на веранде ветер полощет пару белых штанов и рубашку. Элиза, прищурившись, внимательно вглядывается. Ей кажется, что это похоже на призраков, если бы она верила в них.

– Элиза, голубушка! – Широко раскинув руки, словно сгоняя заблудившееся стадо, отец Эрнест Маквей выбегает ей навстречу. Борода у него припорошена пылью, а ряса волочится по земле. Он берет ее за руки и заглядывает в глаза. – Я слышал о вашем отце, Элиза. Мне очень жаль. То, что случилось, – ужасно, просто ужасно. Особенно после того, что произошло с вашей матерью и, ну… – Голос его постепенно затихает. – Чарльз заходил перед отплытием флотилии, – продолжает он. – Мы довольно долго обсуждали команду. Конечно, он помогал финансировать строительство коттеджей. Все-таки все хотят держать своих работников рядом. Ах, как жестоко, что Баларри оказался в тюрьме!

Она вкратце рассказала о том, что тот сбежал, и о намерении Паркера разыскать его. Он удивленно приподнимает брови.

– Зайдите-ка лучше внутрь.

Элиза знает, что многие в Баннине считают священника посмешищем. Они поднимают на смех саму мысль о том, что старый шотландец сгоняет в церковь аборигенов, пытается учить их псалмам, облачать их смущающую наготу в европейские одежды.

– Он фантазёр! – кричали торговцы жемчугом, сидя на своих скрипучих шезлонгах. – Чокнутый, который возится с дикарями.

Но Элиза всегда видела в этом человеке только доброту. Даже те, кого он пытался обучать, потешались над ним, хотя формально он приехал сюда, чтобы спасти их души. Но он был таким человеком, который ничего не брал для себя – ни их земли, ни воды, ни женщин, а вознамеривался только отдавать: кров, еду, заботу, веру. Хотели они того или нет.

Он провожает ее в засиженную мухами церковь, где после слепящего солнца тускло, как в холодном тумане. Внутри на удивление чисто. По центру – скамьи из плавника. На простом пюпитре лежит Библия в заплесневелой обложке из телячьей кожи. В темном углу прислонены стойки для крикета, возле них брошен запылённый темно-красный мяч.

– Пойдите сюда. Давайте присядем ненадолго. – Они устраиваются в передней части церкви, куда сквозь жалюзи на окнах просачивается скудный солнечный свет. Что-то есть в тихом голосе мужчины, что успокаивает Элизу. Святой отец – единственная добрая душа, проявивший настоящую заботу об отце. Все остальные в городе, в том числе и ее брат, с таким упрямством торгующий в Коссаке, продолжают жить обычной жизнью, в то время как ее собственную жизнь швырнули об стену, разбив вдребезги.

– И как справляется ваш брат? – спрашивает Маквей.

– Он отплыл в Коссак по делам.

Немного помолчав, Маквей складывает пальцы домиком.

– Я думаю, в том, что он отстранился от этой трагической ситуации, нет ничего такого ужасного, – произносит он задумчиво. – И мы ведь знаем, как он переживает.

Она старается не вспоминать, как однажды еле живого Томаса вытащили из борделя на Шеба-лейн. А сколько раз она просыпалась и обнаруживала, что он валяется на веранде с засохшей на шее рвотой, а вокруг с удовольствием кружат москиты!

Сейчас она вновь переключает внимание на этот разговор. Нельзя терять времени, поэтому Элиза сразу переходит к своей просьбе.

– Я думаю, про исчезновение моего отца многое не договаривают, – произносит она, а затем прикусывает язык. Может, он, как Паркер, посмеётся над ней? Но священник молчит, только хмурится, и она продолжает: – Я не верю в то, что он мёртв. Не знаю почему, вернее, пока не могу объяснить, но если смогу выяснить, что произошло, если смогу найти его, тогда, наверное, и Паркер свернёт розыск Баларри.

Маквей ничего не говорит, лицо его непроницаемо. Она понимает, какое впечатление, должно быть, создаёт о себе у этого мужчины, какой отчаявшейся кажется большинству жителей Баннина.

– Знаю, вы можете счесть меня глупой, но все же я никак не могу понять. Разве можно просто так исчезнуть с корабля? – Нуждаясь в человеческом контакте, она наклоняется так близко, что чувствует тепло его тела. – Томас сказал, что жемчуг не пропал. Следов борьбы не было, как и следов крови. К тому же я кое-что нашла. У него в дневнике. – Сунув руку в карман, она достает конторскую бумагу, разворачивает и передаёт ему.

– Что это? – спрашивает он. – Адрес? – Пока он читает, из глубины зала раздается шум. Повернувшись, Элиза видит мальчика лет двенадцати, осторожно расставляющего на полке книги.

– Ах да, это Квилл, – говорит Маквей, указывая пальцем на ребёнка, замершего как будто его застукали при набеге на кладовую. – Этот парень сообразителен как никто другой. – Маквей поднимается и пересекает зал, подходя к Квиллу – худощавому мальчишке с большими карими глазами. На шее у него веревочка с маленьким распятием. – Квилл один из самых усердных юношей, что встретились мне в заливе. Можете себе представить, до того, как я взял его учеником в здешнюю миссию, он был попрошайкой и зарабатывал на жизнь, нанимаясь матросом на корабли. Теперь он помогает с ремонтом, занимается огородом и даже ведёт уроки, – с гордостью кивает Маквей. – Нам известно только то, что его мать из лагеря. Но кто его отец, боюсь, никогда не узнаем. Таково положение дел в этом месте. Хотя определенно он европеец. – Квилл стоит, потупившись. – А как замечательно он читает! – восторгается Маквей. – Я не знаю больше ни одного матроса, который умел бы читать. А вы, Элиза? Это же невероятно. Конечно, он хорошо владеет люггерским пиджином и может до некоторой степени понимать другие диалекты, учитывая, сколько времени провёл на кораблях. – Ученик поднимает на неё взгляд. – Он, эээ… составляет латинские книги по алфавиту, правда, Квилл? – Маквей скрещивает руки на груди.

Склонив голову, Квилл ставит книги и поворачивается, чтобы уйти. От этого движения что-то выскакивает у него из-за пояса и с глухим стуком падает на пол. Элиза поднимается и подходит, чтобы это поднять. Это оказывается книгой, выцветшей и потрёпанной. Она переворачивает и читает название на корешке. «Морские ковбои. Приключения в открытом море». Задержавшись на пороге, Квилл с любопытством за ней наблюдает. Элиза, мимолетно улыбнувшись, молча отдаёт книгу и возвращается к миссионеру, который отрывается от разглядывания бумаги.

– Это адрес, и знаете, мне что-то совсем не нравится все это.

– Значит, вы его знаете? И знаете, что означает этот знак полумесяца?

– Нет-нет, но можно предположить, что в этом мало приличного. Для такой юной леди Шеба Лейн место весьма небезопасное. Вам не следует идти на этот адрес одной, и я от всей души надеюсь, что такого намерения у вас нет.

– Что ж, а я надеялась, что идти одной мне не придётся. – Она ещё не закончила фразу, а Маквей уже качает головой. – Пожалуйста, мне просто необходима помощь! – Ее голос напряжен. – Я должна выяснить, что произошло. Я уверена, что кому-нибудь в этом месте что-нибудь известно. – Она замолкает на мгновение, разочарованно выдохнув. – Мне нужен мужчина, с помощью которого можно будет получить доступ в определенные заведения. – Ей приходится произнести эти слова вслух, но они вызывают у неё негодование.

– Элиза, по правде говоря, это совсем не в моей компетенции. Это будет выглядеть не очень хорошо.

– Ну тогда мне придётся идти одной. – Разгладив складки на юбке, она отступает от него на шаг.

Маквей, застонав, соглашается.

– Хорошо, ладно. Я знаю, что это.

Обернувшись, Элиза видит, что он озабоченно хмурится.

– Я знаю, о каком доме говорится, – нехотя признаётся он. – У него достаточно дурная слава в определенных кругах города. – Элиза широко распахивает глаза.

– Вы слышали о тонгах? – спрашивает он, глядя ей в глаза. Не дождавшись от неё ответа, он продолжает: – В этой группе только мужчины. Нехорошие мужчины. По-настоящему испорченные. Они проворачивают темные дела. Подделка драгоценностей и тому подобное. Азартные игры. Бордели. – Он качает головой. – Эти людишки называют себя «Братством убывающей Луны». – Он помахивает бумагой. – Отсюда и знак. – Маквей ведёт по рисунку пальцем. – Это своего рода визитная карточка. Шрам в форме серпа, который они оставляют на теле. Это очень опасные люди, не стоит с ними связываться. А мне не стоило вам о них рассказывать.

Она уже слышала о тайных сообществах, о том, как они приводили в исполнение свои приговоры, оставляя после себя тела с выпученными глазами и разорванной трахеей. Перед глазами все плывёт.

– Я понятия не имею, зачем ваш отец записал этот адрес у себя в дневнике.

От одной мысли об этом ее начинает тошнить. Отца вовлекли в торговлю фальшивым жемчугом? Или того хуже – он приложил руку к борделям? Он всегда был очень мягким человеком, но, возможно, какая-то часть его души ожесточилась после жизни в Баннине.

– Как мне туда проникнуть?

– Элиза.

Что бы он ни натворил, она должна найти его.

– Вы же знаете, что я так или иначе узнаю, так что лучше бы вы сами мне рассказали.

Священник тяжело вздыхает.

– Я расскажу, если пообещаете, что найдёте себе провожатого. Кого-то, кто знает город. Джентльмена. А не какого-нибудь жулика, которого встретите в подворотне. Кого-то, кто сможет вас защитить.

– Обязательно, – отвечает она, от всей души надеясь, что выражение лица ее не выдаст.

– В Чайна-тауне у «Звезды» поверните направо, перейдите через дорогу и идите туда, где рыба. Там недалеко.

– Рыба, – кивает она.

– Мимо не пройдете, но обещайте мне, Элиза, что найдёте кого-нибудь, кто пойдёт с вами.

Она скрывается за дверью.