Охотник на девичьи сердца

Как не имело значения то, кем мы стали и почему. Я не пыталась найти объяснения нашему голоду в легендах и бестиариях, не искала названия чудовищ, в которых мы превратились. Ведь в этом не было никакого смысла. Как нас ни назови – вампирами, гулями, упырями, зомби, – мы ничего не сможем изменить.

Поэтому всё, что нам остаётся, – раз в пять лет затевать игру, наградой в которой становится наша вечная молодость, а ценой – чья-то жизнь. Мы не кайфуем от убийств, терпим до последнего, но не можем не убивать. И когда голод становится ощутим, я отправляюсь на поиски жертвы, чтобы Глеб затем сыграл роль мужчины мечты. Исход у этой игры всегда один. Но лучше так, чем беспорядочно жрать всех подряд, оставляя за спиной вереницу трупов.

– Как думаешь, нас когда-нибудь поймают? – прошептала я, разрезая сердце Кати на кусочки.

Глеб безразлично пожал плечами.

– Я не против быть пойманным. В конце концов, мы заслужили наказание после стольких игр. Но я хочу, чтобы ты мне пообещала: если поймают только меня, ты не станешь делать глупостей.

Я замерла, не донеся первый кусочек до рта. Посмотрела на Глеба и представила себе ситуацию, когда его схватили на месте преступления. Что будет дальше, мне не хотелось даже думать.

– Ты же знаешь, что это невозможно. – На глаза впервые за долгое время навернулись слёзы, и Глеб тут же утешающе сжал мою ладонь.

– Тогда нужно договориться, какую глупость мы совершим напоследок. Вместе, – предложил он.

Я опустила взгляд на тарелку. Сердце Кати, чернильно-чёрное в мерцающем полумраке, ничем не отличалось от говяжьего или свиного. А мы с Глебом ничем не отличались от людей, если не считать молодости, потребности в человеческих сердцах и крови. Мы болели, истекали кровью, занимались сексом, боялись, ошибались, обманывали и изменяли. Жили.

А значит, можем однажды умереть. Так почему бы не выбрать, как именно?

– Мы должны умереть так же, как наши жертвы, – сказала я, отправляя в рот первый кусочек сердца. – Это будет честно.

Глеб задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Тогда я вскрою вены, избавившись от крови, которую забирал у других.

– А я проткну ножом сердце. Вырвать вряд ли получится, а вот загнать лезвие между рёбер – вполне.

Больше мы не разговаривали. Я доела сердце – небольшое, сухое и жёсткое, под стать истеричке Кате, – а после мы с Глебом всю ночь занимались сексом, не в силах оторваться друг от друга.

А под утро, пока я нежилась в кровати, в дверь позвонили. Глеб открыл, и я, вслушиваясь в незнакомый мужской голос, уловила слова «Катя-пропала-где-вы-были-кто-там-у-вас-можно-войти».

Кто бы мог подумать, что всё закончится так быстро. Я проскользнула на кухню, где после вчерашнего ужина нестерпимо воняло плавленым воском и гарью, и взяла нож.

Входная дверь захлопнулась.

– У нас мало времени, – хмуро сообщил Глеб, заходя на кухню.

– Тогда не будем его тратить, – усмехнулась я и протянула ему нож. – Думаю, у тебя больше опыта, так что поможешь?

Несколько долгих мгновений он смотрел мне в глаза, а затем забрал нож. Его пальцы были холодными и немного дрожали.

– Ты уверена? – спросил он и сглотнул ком в горле.

– Ты хочешь продолжать? Бесконечно играть, превращая влюблённых девушек в идеальных жертв? Прятать кости по лесам, менять города и квартиры, притворяться вечным студентом и быть вечно неверным? Я устала, Глеб. Устала проводить долгие месяцы вдали от тебя, зная, что ты с другой. Что ради меня играешь в лучшего парня на свете, пока я замерзаю от голода и одиночества. Даже сейчас мне холодно – разве ты не чувствуешь? Твоего тепла не хватает. Этот голод в моём животе никогда не успокоится. Я устала так жить. Устала быть чудовищем. Просто устала.

По моим щекам опять бежали слёзы. Холодные, злые, от которых щипало кожу и болели глаза. Глеб кусал чувственные, пахнущие огнём и пеплом губы и сомневался.

Я обвила его шею руками и притянула к себе. Мы соприкоснулись лбами, и наше дыхание смешалось.

– Глеб, пожалуйста. Сделай это ради меня.

– Я всегда всё делаю ради тебя, любимая, – всхлипнул он и поцеловал меня.

В этот раз вместо углей и магмы в меня затекало летнее солнце. Тёплое, ласковое, оно струилось по горлу в пищевод и дальше, к неизвестному существу в моей утробе. Солнечный свет заполнял меня, утолял вечный голод, и казалось, что я вот-вот лопну от его бесконечной любви. И в мгновение, когда взрыв был неизбежен, я почувствовала боль в груди. Она была далёкой и точно чужой, и солнечный свет тут же вырвался из раны, заливая пол кухни жидким золотом.

– Я люблю тебя, – прохрипела я, чувствуя, как солнечное тепло стекает по подбородку, а существо внутри навсегда замирает.

– Я тоже тебя люблю.

Чёрные глаза Глеба медленно тонули в золотом мареве. Он плакал, но мне хотелось верить, что от счастья. Ведь я сейчас была по-настоящему счастлива.

***

– Вы думаете, это он убил обеих девушек?

– Маньяк он, по лицу видно! Убил одну, она ещё остыть не успела, а он уже другую пригласил…

– Хорошо, что его поймали! Эта мразь должна ответить за свои поступки!

– Да кто там ответит? Признают невменяемым, посадят на пару лет в психушку и выпустят.

– А ведь такой красивый мальчик… Жаль, что серийником оказался. Я бы с таким…

– И куда только полиция смотрит? Девчонки у всех на виду, считай, пропали, а они хлебалом щёлкали.

– Божечки! Мы же с ним на потоке учились! И девчонок этих я знала, они лучшие подружки были, а потом из-за этого урода разосрались. Видать, специально их стравливал.

– А я-то думала, чего он к Катьке этой прилип… Ладно Янка – та хоть красивая, есть за что подержаться, а у этой ни рожи ни кожи. Но ему рожа и не нужна, как оказалось. Хотя Янку это не спасло.

– Да сама виновата, висла на нём, хотя видела, что Катюха вкрашилась не по-детски. Так что так ей и надо.