Охотник на девичьи сердца

Как не могла сбежать от Глеба. Наша болезненная связь разрушала нас обоих. Но без этого взаимного разрушения мы просто умрём, выжженные одиночеством и страхом. Я знала всех скелетов в шкафах Глеба по именам, он был лично знаком с каждым из моих. Только друг с другом мы не боялись быть откровенными до той степени, когда сколько ни греши, хуже уже не станет. Мы любили друг друга, и только поэтому я начинала игру, а он её заканчивал.

Жаль, что наша любовь была ядовита для всех, и для нас в том числе.

***

«С Катей всё кончено. Приходи».

Долгожданное сообщение отозвалось в животе сладкой тянущей болью. Стыд, жалость, предвкушение и ненависть сплелись в удавку, что я сама затягивала на своей шее, чтобы помнить, чем и ради чего пожертвовала.

Собраться и вызвать такси было делом пяти минут. Последние сутки я провела в нервном ожидании, готовая в любую секунду сорваться с места. Ещё десять минут в дорогой машине бизнес-класса – водитель одаривал меня многозначительными взглядами всю дорогу, заранее завидуя тому, в чьи объятия я спешу, – и вот мои пальцы набирают знакомый номер квартиры.

Слова не нужны; домофон запиликал почти мгновенно, а дверь с щелчком отлипла от магнита. Новый, благоухающий ароматизатором воздуха лифт открылся сразу, точно ждал меня. Одиннадцать этажей вверх пролетели быстро и тихо, не то что в моей старенькой панельке. Это тоже было ради игры, но иногда так хотелось изменить правила и пожить эти месяцы в хорошем доме, в большой квартире, не слыша соседей и подробностей их быта.

Дверь распахнулась до того, как я дотянулась до звонка. Глеб развёл руки в стороны, и я обхватила его, жадно вдыхая родной запах, за эти два дня ставший ещё суше и горше.

С минуту мы обнимались, радуясь близости друг друга. Три месяца показались такими долгими, словно прошёл не один год. Но теперь всё закончилось. Мы снова вместе.

Наконец Глеб отстранился и пропустил меня в квартиру. Помог раздеться, поддержал под руку, пока я расстёгивала сапоги, и молчал. Его голодный взгляд царапал кожу, а прикосновения точно били током – мне даже чудилось тихое потрескивание, исходящее от наших переплетённых пальцев.

Когда я выпрямилась, Глеб потянул меня на кухню, но мне нужно было сначала выяснить подробности.

– Что с Катей?

Глеб закатил глаза, но всё-таки ответил:

– Застала меня с другой, закатила истерику, убежала в слезах, купила билет на электричку и, отключив телефон, уехала в Тулу.

– Камеры?

– Подтвердят, что на полпути она сошла на безлюдной станции в глуши и затерялась в лесах.

Он говорил чётко и уверенно, и я немного успокоилась. А потом задала главный вопрос:

– Где она сейчас?

Взгляд Глеба метнулся к двери, ведущей в ванную.

– Здесь.

– Почему? – занервничала я. Обычно он избавлялся от жертв до того, как написать мне.

– Ты себя в зеркало давно видела? Кожа да кости, глаза налиты кровью – любой догадается, что с тобой что-то не так.

В нём говорила забота, но я знала, что мой лихорадочный вид скорее возбуждал, чем настораживал людей. Этот голод был похож на сексуальный, и женщины поблизости испытывали зависть с примесью страха, а мужчины видели призыв к действию.

И только Глеб понимал, что на самом деле это означает.

– Возня с телом отняла бы ещё сутки. Ты могла не дождаться. Поэтому хватит уже притворяться, я же вижу, как ты на меня смотришь. Идём.

На этот раз я не стала сопротивляться.

Вечерний сумрак на кухне дрожал, разгоняемый полусотней горящих свечей. Чёрные, красные, тёмно-бордовые, витые, прямые и фигурные – они покрывали мраморные столешницы и подоконник, но от их огня не становилось ни светлее, ни теплее.

– Серьёзно? Свечи? – я не удержалась от здорового скепсиса. – По-твоему, это романтично?

Глеб улыбнулся, сверкнув влажными зубами:

– Да ладно тебе, в последний раз мы ужинали при свечах лет тридцать назад. Согласись, в этом есть своя эстетика.

Теперь пришла моя очередь закатывать глаза. В этом был главный минус игры – мы настолько вживались в роли, что продолжали играть, даже когда в этом не было необходимости.

– Надеюсь, что на ближайшие тридцать лет ты про них снова забудешь. Подобная пошлятина работает на жертвах, но не надо опускать меня до их уровня.

Моё ворчание не сбило настрой Глеба. Он продолжал улыбаться, мягко подталкивая меня к сервированному столу в центре кухни. Я наконец заметила одинокую тарелку и вилку с ножом. И больше ничего.

– А ты? – нахмурилась я.

– Мне придётся подождать до утра. Так вкуснее, ты же знаешь. – И, видя моё недовольное лицо, добавил: – Милая, я просто хочу насладиться тем, как ты ешь. Ты же помнишь – я делаю это ради тебя.

Я притянула его к себе и поцеловала. Жадно, властно, напоминая, что он мой и только мой. Голод подождёт, потому что есть то, что намного важнее. То, ради чего я делаю это. Ради него.

Руки Глеба скользили по спине и бёдрам, пока мои расстёгивали его рубашку. Гладкая, точно фарфоровая, кожа обжигала пальцы, и этот же жар, распирающий его тело изнутри, я ловила губами. Огонь, пепел, тлеющие угли и бурлящая магма перетекали в меня, согревая и выжигая.

Глеб с болезненным стоном первым разорвал поцелуй и облизал губы. Я заметила на них кровь, но не знала, чью – мою или его. Возможно, и ту и другую.

– Ешь, пока не остыло, – приказал он, но в его глазах я видела другое. Глеб хотел продолжения не меньше меня, но стал голосом разума для нас обоих. – У нас впереди целая ночь.

Верно. Верно, вся ночь теперь в нашем распоряжении. Больше никаких жертв, Кать, Маш, Свет, Жанн и Полин. Только он и я. По крайней мере, пока голод не вернётся. Но сначала – нужно его утолить.

Я села за стол и посмотрела на тарелку. Я ведь не лгала Кате – Глеб действительно ворует девичьи сердца. А потом отдаёт их мне. Себе же забирает кровь, но не как в фильмах про вампиров, упиваясь ещё живой, агонизирующей жертвой, а терпеливо дожидаясь, пока кровь сгустится, а после утратит способность к свёртыванию. Глеб неоднократно объяснял мне суть этого феномена умными словами, но я пропускала их мимо ушей. Потому что это не имело значения.