Клеймо ювелира Перхина

8. Обида

Молодой парень в сером офисном костюме, в модных очках и с приветливой улыбкой сидел перед компьютером, активно крутя колёсико мышки. На стенах в помещении были развешаны виды мировых столиц: башня Мэри-Экс в Лондоне, Центр Помпиду в Париже, храм Сэнсо-дзи в Токио, Нью-Йоркский Бруклинский мост и несколько видов райских пляжей Карибского бассейна. Тургагенство «Взлёт» работало преимущественно с состоятельными клиентами и выполняло все их мечты, желания и прихоти.

Сергей Степанович нервно ёрзал на одном из кожаных кресел, которое стояло напротив стола турагента, Светлана расхаживала рядом.

– Свет, может, ты сядешь уже. Если в пятизвёздочный мест сейчас нет, можно и в четыре один раз съездить, подумаешь.

– Молодой человек, не слушайте его. Только в пятизвёздочный. В Ниццу, например. Визы у нас есть, – Светлана была непреклонна.

– Куда? В Негреско? – уточнил турагент.

– Почему нет? – бросила она вопросительно-утвердительный взгляд на мужа.

– Сколько ночей? – парень стал быстро искать в компьютере то, что попросили, – ну, и даты примерно могли бы сказать?

– Да-а-а! – протянул Сергей Степанович, демонстративно посмотрев на ручные часы, – простите, совсем забыл про совещание. Извините, ради бога! Пойдём, дорогая! Зайдём в другой раз.

Светлана хотела возразить, но почувствовала, что ничего не получится. Сергей Степанович редко ей возражал на людях, и раз решился на такое, значит отступать не собирался.

– Как скажешь, дорогой! – ответила тем же тоном Светлана, – без проблем.

В машине первые несколько минут Сергей Степанович напряжённо молчал, а вырулив на Ленинский проспект, начал выяснять ситуацию.

– Что за спектакль с Негреско?

– А почему мы не можем отдохнуть, как люди? Разве ты мало зарабатываешь? – парировала Светлана вопросом на вопрос.

– Но не в пять раз дороже!

– Не говори ерунды. Им, значит, можно, а мы потом как-нибудь где-нибудь.

– Я чувствую, куда ты клонишь. Но у нас же не свадебное путешествие, а обычный отпуск, в конце концов, – он нервно просигналили впереди идущей машине, которая замешкалась при перестроении, – и… да, я дам им денег на Париж, пусть едут.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Она не случайно туда едет, – тихо, но с напором проговорила Светлана, – пока ты будешь миндальничать и распускать нюни, они тебя одурачат, как Тузика, с наследством. Как будто мне больше всех надо.

– Вот-вот, – хмыкнул Сергей Степанович.

– У Вари не всё в порядке с головой, ты просто не хочешь это замечать, – не унималась Светлана, – речь идёт о миллионах долларов, подумай только, какому риску ты подвергаешь семью. Один неверный шаг, и мы потеряем шанс, один на несколько жизней. Там всем хватит, если подойти к вопросу правильно. Она даже толком не знает ничего, если Мария Сергеевна, конечно, ей всё уже не рассказала, – Светлана сделала паузу, ожидая реакции своего нерешительного, как ей казалось, мужа, – похоже, что пока не рассказала.

Сергей Степанович упорно молчал.

– Ты должен поговорить с матерью. Если ты не можешь, я сама поговорю, – Светлана из кожи вон лезла, чтобы добиться хоть какого-то сдвига.

– Тебе ли не знать, как Варя всегда хотела поехать в Париж? Это другая история.

– Не делай из меня дуру! – почти закричала Светлана.

– Я хочу ей сделать такой свадебный подарок, который она оценит и запомнит. У меня есть только один ребёнок. И я это сделаю.

В этот момент Сергей Степанович резко затормозил, чуть не проехав на красный. В нём всё закипало. От резкого торможения Светлану толкнуло вперёд, и она ударилась головой о панель.

– Опять без ремня? – забеспокоился Сергей Степанович.

– Лучше за дорогой смотри, с ремнём я как-нибудь разберусь. Останови у метро, я сама доеду, – фыркнула Светлана, потирая лоб.

Он не стал возражать. Молча включил поворотник, притормозил в подходящем месте. Она выскочила из машины и сильно хлопнула дверцей.

Могла бы родить ему ребёнка, но вместо этого сделала аборт. В глубине души он не мог её простить. Он считал её поступок предательством. В такие минуты мысль о сыне, которого ему не суждено иметь, всегда приходила в голову. Он спрашивал себя, что не так делает, и всегда получал ответ. Одно и то же слово. Он гнал его от себя, но всегда слышал: «Обида».

Светлана же, пройдя несколько метров, достала телефон.

– Игорь, я буду на Лялином в шесть. Приезжай! Приготовлю ужин. Плевать на всех! Осточертело! – эмоции у Светланы зашкаливали, муж не слушался. Варя всегда была, как кость в горле, и она ничего не могла с собой поделать. Трудная, своенравная и да, умная, в отличии от своего отца, но маленькая ещё, без опыта за плечами, наивная интеллектуалка, впитавшая в себя сюжеты мировой литературы, в которых так мало общего с жизнью. В этом Светлана была убеждена. Надо спешить. Виктор, парень не промах, после свадьбы всё может поменяться.

Игорь Петрович, главный врач клиники, где она работала, всегда был не против. Тоже с женой никак не мог разобраться. На Лялином переулке была квартира двоюродной сестры Светланы, которая уехала с мужем в Индию. Сдать квартиру не успели. Светлана тут же вызвалась помочь, поняв, что это отличный шанс иметь в распоряжении свободную площадь. И конечно, тянула с арендаторами, как могла – то цена, то кошка, то временная прописка, то маленькие дети – выдумывала и выдумывала, а Игорь исправно платил ЖКХ.

И ещё эта старая ведьма, Мария Сергеевна. Игорь прав, все беды с Варей из-за бабки. Что будет с наследством после смерти свекрови, Светлану беспокоило больше всего. Последнее время даже стала приносить ей продукты, особенно яблоки, старуха их обожала. Постоянно посылала к ней Сергея, чтобы следил за её мыслями, но Сергей слабый, да и рос практически без неё – с её матерью, ненавидевшей их знаменитого Мелехова. Да, конфликт этой семейки родился тогда, и Сергей оказался в противоположном лагере, но ничего не сделал, болван, чтобы это осознать.

Светлана свернула в магазин купить продукты на ужин с любовником. Что она будет говорить мужу вечером, вообще не волновало.

9. Предложение

Весеннее солнце будоражило настроение. В обеденный перерыв Виктор вышел из офиса, прошёлся по улице и заглянул в кафе. Есть не хотелось, он уже перехватил на работе, в столовой для персонала, ему хотелось просто сменить обстановку и посидеть одному полчаса в другом месте. Сначала решил на лавочке пристроиться, но ветер ещё был довольно холодный. Кафе, которое выбрал, стояло далековато, и там обычно собирался люд незнакомый. Войдя в кафе тут же увидел Женьку Никонорова, соседа по родительской квартире, они ещё вместе в детский сад ходили и иногда перезванивались или встречались, но в основном до того, как у Виктора появилась Варя. Он её с Никоноровым даже не стал знакомить, вообще не её компания, но она знала о его существовании. Женька работал кровельщиком в какой-то частной строительной фирме. Мог бы стать инженером, но после армии, и то на флоте, так и не сподобился до института. Они пару раз с ним сходили на футбол, и остались довольны. Второй раз он пришёл с девушкой. Она вместе с ними болела за «Спартак» и кричала, когда гол забили, ещё похлеще, чем они. Весело было. Представить себе Варю на стадионе Виктору казалось также трудно, как представить пингвина у подножия египетской пирамиды.

– Мальчишник-то будешь делать? – спросил Женька.

– Может, и буду, позвоню, – пообещал Виктор.

– Большой шаг эта женитьба. Я не хочу. Так и сказал своей: если тебе нужна печать в паспорте, то это не ко мне. А то начала: когда да когда, я не могу быть никем, типа. А у самой памперсы в голове, кольцо с бриллиантом и прописка. Знаю я их. Мои же в Краснодар укатили, квартиру мне оставили.

Виктор слушал, не перебивая.

– В МИСИ пойду со следующего года, учиться на теплогаз.

– Рад был повидаться, мне в офис пора, – посмотрел на часы над барной стойкой Виктор.

– Давай, звони, – Женька протянул руку, чтобы попрощаться.

На обратной дороге у Виктора мелькнула мысль, что и правда, Варя может забеременеть после свадьбы. И эта мысль, в отличии от Никонорова, вовсе его не страшила, а наоборот, грела душу. Он даже улыбнулся, как дурак, самому себе. Только Варя никогда об этом с ним не говорила, а он стеснялся как-то. Он ей сделал предложение, а Варя ни разу об этом даже не заикнулась. Тогда в душе. Они вернулись от Христофора, пропахли костром и пошли мыться. На них тёплым дождём лилась вода, пахло её шампунем, она ему мылила спину, и он ей сказал.

– Бобров, ты другого места для такого дела подобрать не мог? – засмеялась Варя, – хорошо! Женимся!

Потом он спохватился, что как-то всё по-идиотски получилось. Но надо знать Варю. Она даже от кольца отказалась, сказала, что успеется. Он так его ещё и не купил. Зато сразу напросился в гости к её отцу и к Марии Сергеевне на Чистые пруды в её музейную обитель с роялем. Она тогда им даже сыграла что-то. Классная у неё бабка, мощная какая-то, породистая.

Два раза они ругались вдрызг. Из-за телевизора, который Варя хотела выбросить в окно, потому что он опять забыл купить наушники, а на самом деле не хотел. Телек, видите ли, мешал ей писать, и от спортивных каналов у неё пропадало вдохновение. В это Виктор не верил и спорил. И второй раз из-за того, что явился пьяным в три часа ночи без объяснения причин. Если в одиннадцать, она особо не злилась, то в три, просто с ума сошла. Никоноров затащил его в казино, и они там оторвались по полной. Девки какие-то ещё намешались, от него пахло дешёвыми мерзкими духами, как она кричала, и вообще несло скотством, шлюхами и так далее. Никоноров он такой. И ведь знал, чем всё кончится.

По мелочи, конечно, можно много было ещё набрать разных недомолвок, но это всё фигня. Единственное, иногда не хватало её рядом на диване, не в постели. В постели было всё путём. Ещё как путём. А вот на диване, перед её нелюбимым телеком или на каких-нибудь велосипедах летом. Она не любила просто так, надо было, если за город, то в дом-музей или дворец, ну, или на выставку. И он боялся, но иногда говорил сам себе, что ей с ним наедине может быть немного скучно. Да нет, бывали же дни, когда они прекрасно проводили время, ничего не делая. Редко, но бывали. В основном летом.

10. Апельсин

Лёня приобрёл квартиру-студию недалеко от Третьяковской галереи пару лет назад. Долго возился с ремонтом, ломал стены, менял трубы, переносил раковины, стелил паркет, додумывал освещение, и всё никак не мог закончить. Антон, зайдя внутрь, сразу отогнул простыню на диване и плюхнулся на него, вытянув больную ногу.

– Кухню ты классно придумал. Сталь, белые кирпичи, холодильник такой, будто ржавый.

Там есть что, в холодильнике?

– Ща, яичницу сделаю, – засуетился Лёня. Он встретил гостя в халате на голое тело. Антон пришёл, как и договаривались в одиннадцать, но Лёня проспал. Воскресенье, как-никак.

– Старуха дверь ни в жисть не откроет. Я, если честно, не пойму, что я должен у неё узнать. Ты сам-то знаешь? – по его голосу Лёня понял, что тот нервничает.

– Яйцо где-то спрятано, это наши с тобой бабки. Старуха не может не знать про яйцо, если даже Снегирёв, сука, всё разнюхал. Её отец лечил Перхина у себя в клинике в Петербурге. Понимаешь?

– От чего лечил?

– Да какая тебе разница? Садись за стол, всё готово.

Антон переместился и сел за стол. Лёня поставил перед ним горячую сковороду с яичницей-глазуньей.

– Вот тарелки, приборы, – Лёня положил на стол вилки, ножи и тарелки.

– Он же был психиатр, насколько я помню. Значит, Перхин, мягко выражаясь, был не совсем в себе. Так было ли яйцо-то? Я про это, – Антон любил ясность, что и говорить, – хлеб есть?

– Не ем. Апельсин могу дать.

– Ну ты весь в этом. Лишь бы не отказать. Расслабься, продавец! Можно сказать просто и ясно? Хлеба нет, Антон. Жри без хлеба три яйца. Приятного аппетита!

– Зато я нигде, мне кажется, не наврал.

Антон положил себе на тарелку яичницу.

– Я с Варей не очень хорошо расстался.

– Подумаешь? Скажешь, всё как есть, или ещё как-нибудь. Ногу покажи. Хватит прошлое ворошить, к тебе стучится шанс.

– Опять рынок устраиваешь? Ты можешь вообще нормально разговаривать? Дай подумать. Надо как-то подготовиться прежде, чем к бабке идти.

– Знаешь, ты тут не приглашённая звезда – у тебя есть часть маршрута. Ты должен меня с этой Варей познакомить. И быстро. Мне Снегирёв время на подготовку не выделял.

– Ты понимаешь, что твой Снегирёв просто бросает тебя в зимнем дремучем лесу?

– Ты мне ещё стихами заговори. Алё, Антон!

– Мы спалимся, и бабка нас заподозрит. Ему что? Сам не знает, с какого конца дёргать,

давно бы сам всё сделал. Мария Сергеевна – кремень, и не глупее твоего Снегирёва.

– Завтра приступай, короче.

Антон совсем пригорюнился. Нахмурился и замкнулся. А вдруг есть шанс, один на миллион? Чёрт с ними с деньгами, ногу бы вылечить. И всё остальное.

Лёня начал мыть посуду.

– Неси свой апельсин, – вдруг сказал Антон.

Лёня шагнул к холодильнику.

11. Веточки

Варя осторожно вылезла из кровати, чтобы не разбудить Виктора, на цыпочках прошла на кухню, прихватив халат. С шестого этажа особой панорамы из окна перед глазами не открывалось, зато можно было наблюдать за верхушками деревьев, найти самую последнюю веточку на какой-нибудь кроне, самую тоненькую, и смотреть, как она шевелится от ветра. А в это время перебирать застрявшие в голове проблемы. Хотелось счастья, полёта, сильных эмоций, и она никак не могла найти в своей жизни хоть какой-нибудь маленький крючок, за который можно было бы это счастье выудить. Повязала фартук поверх халата, достала из холодильника творог, яйца, сняла с полки банку муки и начала делать сырники. Вчера закончила план книги, и он ей не нравился. История не получалась. Да, люди меняются, очищаясь через страдания, и её героиня находит в себе силы, потеряв всё и всех, остаться жить в эмиграции. Но эта новая жизнь через какое-то время снова выставит ей тот же счет, а может, и покрупнее. Варя подумала, что не нащупала главного, что даст ее героине защиту от отчаяния и одиночества. С этой девушкой, уплывшей на пароходе из Одессы в 1919 году, с ней ещё чего-то не произошло, что действительно изменило бы её саму, несмотря на рухнувший мир вокруг. Она просто плывёт по течению и дрожит от страха, она не собрала всю себя, и какая-то часть её души ещё не открыта. Она ещё не понимает, что ей делать.

– Клади! – Виктор сидел за столом перед чистой тарелкой.

Варя положила ему три сырника и плюхнула ложку сметаны. Виктор хихикнул.

– Да успокойся ты! Не нравится – не работай! Пошли их всех со своими рекламодателями! Любые твои аргументы – не аргументы. У них свои крепкие отношения. Лучше книжку начинай, наконец, а не нервы трепи.

– Этому козлу с Рублёвки я точно писать ничего не буду! Что хотят, пусть и делают. И вообще, Вить, мне надоело так работать. Да, я сумасшедшая, но я хочу попробовать что-нибудь другое.

– Что другое? Ты же отлично пишешь, у тебя есть имя уже. Другой журнал?

– Паузу хочу. Новый опыт. Другой. Может, поучиться где? Ещё положить? – Варя кивнула на тарелку с сырниками.

– Если хочешь, чтобы я остался дома и пошёл досыпать.

– Конечно, не хочу, – улыбнулась Варя.

– Сейчас можно свой сайт открыть и писать, я помогу, – он вытер салфеткой губы и встал из-за стола. Сделал шаг к Варе, поцеловал, вдохнув её запах, а другой рукой крепко схватил за попу, – всё для тебя, моя невеста!

– Я тоже думала про сайт.

– Вместе подумаем.

– Я к бабушке сегодня зайду. Вместе, это как?

– Привет Альфонсу передай. Крутой! – Виктор опять хихикнул.

Варя подумала, что он всегда подшучивает над ней. Как будто все её проблемы – это какая-то песенка, которую можно выключить одним щелчком или сделать потише – всё решаемо, не грусти, бейби! Сделаем сайт, делов-то! Пиши себе, занимайся, я помогу. Как будто он когда-нибудь пробовал писать, кроме сочинений на экзаменах и пары писем родителям. Ему даже лень читать мои статьи.

– Надо резину поменять, теплеет. Птички поют, – сказал Виктор из прихожей, обуваясь.

– Да, поют.

Варя порывалась вчера ему рассказать о своих видениях, когда-то это всё равно надо сказать, но опять передумала, не стала доверять самое сокровенное. Не смогла. Странно, но при Викторе видения никогда не приходили. Ни разу. Она хорошо помнила, как это случилось впервые. Она читала в комнате старый номер «Иностранки», который нашла у бабушки. Это был Пленцдорф «Новые страдания юного Вертера».* Сначала послышался птичий крик, а потом на секунду она увидела озеро в середине зелёного леса, красивое, как на открытке. Она никогда не была рядом с таким озером и удивилась, как могло привидеться то, чего она раньше не знала. Откуда? Прошёл, наверное, месяц, когда она увидела его ещё раз и заметила, что день был пасмурный, солнце совсем не светило, а вода у озера всё равно светилась. И вот так они стали приходить, не часто, но приходили. Озеро сменилось дорогой, храмом на утёсе, старинным городом, иногда она видела кареты, здания с колоннами, иногда просто слышала голос. Это никак не мешало ей жить, просто случалось. Отец сказал, что так бывает от стресса или горя, но потом проходит. Бабушка почему-то не хотела, чтобы она это рассказывала отцу. И Варя перестала. Вчера она искала в интернете голоса птиц, но не нашла этот голос, непохожий на другие, особенный, пронзительный, серебристый. В нём слышались звуки трубы, арфы, скрипки, звуки какого-то божественного мира, которые можно услышать только внутренним слухом.

– Заеду к дяде Христофору после работы, – продолжал Виктор, – у него наши колёса в

гараже. Позвоню.

– Я хотела с тобой, – ей нравился Христофор. Доброжелательный, гостеприимный, юморной.

– В другой раз. Если вдвоём приедем, начнёт суетиться, мангал разжигать. Съездим обязательно, но потом. Пойди погуляй, купи себе что-нибудь и пошли всех подальше.

Виктор посмотрел на неё, немного наклонив голову. Подскочил и обнял, в этот раз страстно целуя в губы.

– Колдунья. Не смотри на меня так, я на работу опоздаю.

Ушёл.

Варя встала у окна. Ветер шевелил её любимые веточки.

––

Ульрих Пленцдорф* (1934-2007) немецкий писатель, сценарист, драматург

12. Мария Сергеевна

Мария Сергеевна жила всю жизнь на Чистых прудах в огромной трёхкомнатной квартире, не считая маленькой комнатушки для прислуги. В пятьдесят шестом затеяла капитальный ремонт, обновила окна, переклеила обои, повесила две новые хрустальные люстры в большой комнате, сменила занавески, положила кафель в санузле и на кухне – сделала невозможное по тем временам. Она очень хорошо зарабатывала, да и отец оставил приличное наследство. Но она бы и без наследства справилась – ловкая, умная, трудолюбивая, пробивная, талантливый учёный и педагог. На её лекции приходили с других факультетов. Сложности, возникавшие на жизненном пути, а их было немало, делали её сильнее, проворнее и ещё успешнее. К тому же, она славилась привлекательной внешностью и отличным вкусом. С единственным мужем, отцом Серёжи, архитектором, прожила всего около трёх лет. Степан увлекался альпинизмом и сорвался со склона Эльбруса в 1948 году. Она чувствовала, что его смерть не была случайностью, он слишком увлёкся поиском пространственно-временного туннеля, который не давал покоя ещё фашистам в 1942 году. Но тема была слишком опасной и слишком секретной, а Степан слишком любознательным и любопытным. Она предупреждала, но он был не в силах отказаться. Геройство, подвиги не так давно отшумевшей войны, слава первооткрывателя притупляли чувство опасности. Разбираться в подробностях гибели мужа в закрытой зоне Приэльбрусья было делом абсолютно невозможным. Больше замуж она не выходила. Случилась одна попытка в конце шестидесятых с вдовцом, директором крупного завода, но уехать из Москвы она не решилась, также как не решилась предложить Серёже нового папу. Она предпочла свободу, ей не нужна была крепкая мужская спина, точнее, свобода казалась важнее. В те времена редкая женщина была способна на подобные рассуждения, но у Марии Сергеевны перед глазами маячил холодный и практически формальный брак родителей, так что она отвечала за свой выбор.

Мать была ему не пара. Ему не было пары в принципе, он жил прошлым. Но что там творилось в этом прошлом, оставалось табу. Мать молчала, в лучшем случае, говорила, что эти вопросы не к ней, так как у неё в прошлом ничего нет, что бы так трагично влияло на

их брак. Сначала он отмахивался, мол, всему своё время, и он подождёт, когда Маша вырастет, но и потом молчал. Почти до самой смерти. Как бы там ни было, Мария Сергеевна появилась на свет благодаря этому браку, и отец у неё был хороший. Не просто хороший, а необыкновенный, стоял недосягаемой вершиной и продолжает стоять.

Мария Сергеевна сидела за большим дубовым столом, покрытым плюшевой скатертью с помпончиками по внешней кайме и тяжёлыми кисточками по углам. Перед ней, рядом с печатной машинкой, телефоном и подносом с лекарствами стояла коробка со старыми

фотографиями. Ещё одна коробка стояла на таком же, как и стол, дубовом буфете, тоже резном и явно принадлежавшем руке одного мастера или мастерской. Почти вся мебель в её квартире оставалась той же, привезённой отцом из Петербурга ещё до революции. Почему ей захотелось разобрать фотографии, которые не трогала несколько лет, она ответить не могла, немного опасаясь собственных мыслей о том, что перед концом, пока есть силы, надо навести порядок в бумагах. Или, может быть, известие о Вариной свадьбе всколыхнуло какие-то воспоминания, напомнило семейные тайны, которые нужно успеть раскрыть. Прежде всего внучке, многим напоминавшей ей отца.

Она достала из коробки очередную стопку фотографий, быстро перебрала её в руках и положила одну перед собой. На ней были изображены две девушки в крепдешиновых платьях в цветочек на фоне известного памятника хирургу Пирогову в Хамовниках. Одной из девушек была Мария Сергеевна, а второй – её близкая подруга. На обратной стороне фотографии сохранилась надпись: «Маше на добрую память от Зины Осиповой. 1933 год». На глаза навернулись слёзы. Она отложила фото, придвинула к себе поднос с

лекарствами, взяла баночку, открыла, отсыпала на ладонь несколько гомеопатических шариков и закинула их в рот. Раздался телефонный звонок.

– Алло! – спокойно ответила Мария Сергеевна, но на том конце провода никто не ответил, – алло! Вас не слышно. Перезвоните! – она положила трубку и пожала плечами.

Чёрный кот Альфонс, старый приятель с тяжёлым характером, прятавшийся со вчерашнего вечера, грозно заурчал.

– Иди ко мне! – позвала Мария Сергеевна, тихо хлопнув себя по коленке, – хватит уже капризничать, – но Альфонс не шевелился.

Мария Сергеевна встала, принесла с другого конца стола несколько листов плотно исписанной бумаги и конверт, села на прежнее место и стала писать. Написав, перечитала

раза два, сложила листы, сунула их в конверт, потом вставила туда фотографию с девушками у памятника Пирогову и заклеила своё послание, несколько раз прогладив

рукой по кромке склейки. На внешней стороне конверта написала «Варе». Встала и пошла к роялю. Альфонс прыгнул на стол.

– Ты никак проголодался, мой мальчик? – спросила она кота, – я сейчас дам тебе одну вкусную штучку, зазнайка. Подожди минутку.

Она поправила портрет Рахманинова на стене, который висел рядом с роялем, ей показалось, что он висел неровно. Вернулась к столу, позвонила Варе. Та долго не брала трубку.

– Я… Там, в Париже, когда поедете… Найди детей Зины Осиповой. Они тебя ждут. Не буду тебе мешать. До встречи, детка!

Посидела немного в задумчивости и с лёгкой улыбкой.

Раздался звонок в дверь.

– Кто там?

Кот опять заурчал и ощетинился, спрыгнув со стола.

– Ах, да! Пенсия же сегодня.

Мария Сергеевна пошла открывать дверь.