Когда сознание Дерева вернулось во внешний мир, Змей лежал кольцом возле него, обняв собою торчащую и треснувшую часть корня.
Калмык всё еще не мог хорошо видеть и слышать, но реальность уже не впивалась в него своими зубами, высасывая все соки, власть над его настроением она больше не имела – теперь в его темени пульсировал шаринган.
Больше всего на свете, Дерево не хотел отпускать друга, но умирали оба, и всё что ему оставалось, это самому сгенерировать намерение на исполнение чужого желания, так как сознание Змея путалось и тот не смог бы четко его выразить.
Змею оставалось только прочесть заклинание и смерть отступила бы, объединив две умирающие жизни в одну – новую!
Калмык настроился на воспоминание, когда Змей напевал ему песенку: «Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету. Тем, кто дружен, не страшны тревоги, нам любые дороги дороги…».
Под эту песню, Змей мечтал, как было бы здорово, если бы они вдвоем могли свободно перемещаться по земле, он сетовал, как это ужасно – ползать или стоять сиднем на одном месте всю жизнь, и как бы ему хотелось летать, на худой случай – ходить.
При этом, он непременно хотел быть огнедышащим змеем и подмигивая, уточнял, – для самозащиты.
Калмык на нервных окончаниях шарингана держал намерение, пропуская его через сознание, сердце и тело до тех пор, пока осмотическое давление не достигло своего предела и смола не забурлила бушующим потоком по стволу и веткам, выталкивая собственную жизненную силу.
Она вытекала наружу до тех пор, пока не истекла последней каплей, застыв заклинанием на спине Дерева.
Но от старости и дряхлости, смоле не хватило сил разъесть кору и заклинание осталось запечатанным под ней.
К тому времени, Змей уже был полумертв и Калмык из последних сил, своими хрупкими ветвями, сдирал собственную кожу.
Ветки ломались, а кора всё не поддавалась.
Дерево в немой мольбе, беспомощно крутил по сторонам головой в поисках помощи и она пришла к нему из самого неожиданного места – Ветер глядел из своего ущелья на эти муки и его сердце дрогнуло – он пронесся мимо Дерева, вихрем закружив его в своих бесшабашных объятиях, сдувая с него кору, пока не сорвал её полностью, заодно с пеленой из глаз Змея.
Зависнув в воздухе, он наблюдал, как Дерево одним из корней, поднял друга с земли и поддерживая его дрожащими ветками, поднес к магическому тексту.
Всё складывалось как нельзя лучше, но когда Змей читал заклинание, то случайно зацепился взглядом за выброшенный из проплывающего катера и поднятый ветром, фантик жевательной резинки, и волей судьбы, название жвачки вплелось в магию перевоплощения.
– Бу-у-у-бль гу-у-у-м, – улыбчиво прошипел на прощанье Змей и слился с корнем Калмыка.
–-
А спустя время, на родине нашего героя, начались необратимые перемены в жизнях его далеких братьев и сестер.