Выяснилось, что Змей был очень веселым парнем и не терял чувство юмора, даже будучи неизлечимо покалеченным.
Он рассказывал невероятные истории о том, что их окружает, конечно же, изрядно приукрашивая свои рассказы.
Чтобы приободрить Калмыка, он говорил, что другие деревья считают его чужаком. Они сторонятся его, из-за мощных корней и странной формы ветвей, не узнавая в нем ни лиственницу, ни осину, ни какое-либо другое дерево растущее в округе.
Рассказывал о хозяевах планеты – людях, авторитетно заявляя, что люди – это будущие деревья. Что их скелеты и вены – это будущие стволы и ветки, и когда придет время, вместо кожи они обрастут корой и вуаля, в полку деревьев прибыло!
Говорил, что Калмык плохо слышит, из-за Реки, поедательницы слов и звуков, и прижимая хвост к сердцу, клялся, что та совсем припадочная и выжившая из ума старуха – карабкаясь по скалам, она забирается повыше и притворяясь водопадом, со всей своей водяной дури, бросается на зверей и птиц оказавшихся на водопое.
Еще Змей переводил Дереву песни, звучащие с мимо проплывающих теплоходов – о реке Волге, что течет издалека долго, о хлебах спелых и снегах белых, о рассветном гонце малиновом звоне и прочей непереводимо дискотечной любви и ненависти.
Говорил в основном Змей – Дереву нечего было поведать и он просто слушал, тихо радуясь этой дружбе, как ребенок – трухлявый от старости ребенок.
Так проходил день за днем, год за годом, пока в один из дней, Змей слег и не смог больше сдвинуться с места – он умирал.
Треском заполнилось долина, когда Калмык во весь голос зарыдал истошным безгласием.
Проклинать он не знал как, молится, тоже неумел, и он ревел и трещал до тех пор, пока его рассудок не пошатнулся – в этом безумии, он покинул внешнее, пересек черту здравомыслия и оказался в своем внутреннем мире.
Наступила тишина и отступила боль – Калмык вспомнил свою природу и свое предназначение.
На мгновение, в этом спокойствии, ему даже стало безразлично, что случится со Змеем.
Но прожив очень долгую жизнь, ему было очевидно – что внешнее, далеко не всегда равняется внутреннему, и что уйдя в себя, он может бесконечно растворяться в небытии, сохраняя отрешенность. Но столкнувшись с фиксированными законами наружного мира, всё его умиротворение способно пошатнуться и рассыпаться в одно мгновенье.
Он догадывался, что его внутренний дзен, отражается в реальном мире безучастностью и черной неблагодарностью, по отношению к единственному другу.
Теперь, когда в нём впервые заговорила воля, он принял первое в жизни самостоятельное решение – исполнить желание Змея.
Решив вернуться с новым знанием наружу, он и не подозревал, что его план, станет первопроходческим в магическом мире деревьев на его родине.