Должно быть, близится рассвет, подумал Айкен. Нести Зою на руках, как в прошлый раз, он был не в состоянии – слишком ослаб. Пришлось ему вскинуть девушку на плечо и брести, опираясь рукой о стену. Через какое-то время она застонала и соскользнула на пол. Пустая глазница склеилась запекшейся кровью, Зоя кое-как оттянула слишком короткую челку к брови, надеясь хоть немного прикрыть рану, но тщетно.
– Мы должны найти леди Клариссу, – не слишком успешно пряча в голосе тревогу, пробормотал Айкен. Его пятерня оставила на белоснежной стене коридора алый отпечаток. – Она вылечит тебя.
– Не станет. Пойдем, нужно как можно быстрее выйти на поверхность. Где ты потерял Хэвена?
Айкен пожал плечами и попробовал поддержать Зою за талию, чтобы помочь ей идти, подхватить, если ноги подогнутся.
– Я могу идти сама, – прохрипела она и оттолкнула молодого человека. – Я пока не умираю.
– А по тебе не скажешь.
Зоя улыбнулась – кратко блеснули зубы меж побледневших губ, и скрылись, смытые очередной волной боли.
Хэвен встретил их у самой поверхности. Он ошарашенно охнул, увидев слепленную кровавой коростой глазницу Зои, но ничего не сказал. Лицо его застыло, дини ши все понял. Много страшных вещей могло случиться с Зоей в Аннувне, но потеря одного из камней была едва ли не хуже смерти. Однако Хэвен ничего не сказал, только взял ученицу за руку, кивнул, чтобы она схватилась за Айкена, и достал карточки с рунами.
Потом, в квартире, Хэвен скотчем приклеил к двери полоску бумаги, всю испещренную охранными заклинаниями. Конечно, эта защита была не чета той, которую они возводили в прошлом доме, но глупо было бы не подстраховаться.
– Это только до отъезда, – сказал Хэвен. Айкен понимающе кивнул. – Мы поедем дальше по Канаде, быть может, придется отправиться в Америку. Я еще не знаю.
– Нет, – неожиданно жестко ответил экс-полицейский. Рука, задумчиво подпиравшая его подбородок, решительно легла на стол. – Мы вернемся в Халл. Молния не бьет дважды в одно и то же дерево. Я сам скажу это Зое.
И прежде, чем Хэвен нашелся, что ответить, Айкен шагнул к двери спальни.
Зоя сидела на кровати, подтянув к себе журнальный столик. Посреди него высился медный таз, наполненный водой, у края стояло зеркало на подставке. Глядя в него, девушка осторожно водила влажным куском ваты по лбу, недовольно кривя губы.
Разговор между молодыми людьми вышел коротким.
– Мы возвращаемся в Халл.
– Выйди, – скомандовала Зоя, отбросив ватку и вставая. Затем она глубоко вздохнула и опустила лицо в таз.
Айкен кивнул, выждал несколько секунд и покорно покинул комнату.
Зоя вскоре вышла из комнаты: только что высушенные волосы чуть пушились, спадая на плечи, на голое тело – белая блузка. Не корсет.
Айкен ждал ее на кухне. Когда в коридоре послышались шаги, он вздрогнул и уронил сигарету на подоконник.
Зоя стояла в дверях, неподвижна и молчалива. На голову девушка накинула полотенце, так чтобы собеседнику не была видна половина лица. Выждав несколько секунд, девушка села за стол и налила себе из заварочного чайника зеленого чаю в стакан.
– Боль прошла? – спросил Айкен, тоже подсаживаясь к столу.
– Нет, – она смотрела на пробегающую по жидкости рябь: руки тряслись.
– Чем я могу тебе помочь?
– В следующий раз – не дай им меня убить. – Зоя поднесла стакан ко рту и опустила его обратно на стол, не отпив. Стянула с головы полотенце.
Айкен встал, может быть, даже слишком стремительно, чтобы не выдать своего нежелания смотреть на то, что у его подруги на месте глаза. Подошел к окну, уставился на улицу, на самом деле, ничего не видя перед собой.
– Теперь за мной будет устроена настоящая охота. Если боишься или не хочешь – можешь идти, я не обижусь.
Айкен обернулся.
Пустую глазницу закрыло веко. Безвольное, мягкое, вялое. Пугающе неокруглившееся.
– Могло быть хуже, – догадавшись, куда смотрит парень, негромко сказала Зоя. Затем повторила. – Хочешь уйти – можешь…
Она отвернулась, прижав стакан к губам, так что те побледнели.
– Я же сказал, мы едем в Халл. Веришь ты или нет, но я чувствую, что не должен отступаться от тебя, даже если и захочу… когда-нибудь. Это будет неправильно. Но я и не хочу. Если не мне придется пройти весь путь с тобой до конца, а тебе со мной – пусть так. Влагаю себя в руки судьбы.
Зоя внезапно разозлилась, так что ей захотелось встать и ударить Айкена: вот же болван, выдумал себе любовь к ней! Она не сомневалась, что под его зависимостью от нее не скрывается никаких исключительных чувств, во всяком случае, он не испытывает ничего уникального, и, если она прогонит его, рано или поздно он ее забудет. Она попробовала сделать над собой усилие – встать, сказать что-нибудь, двинуть хоть пальцем. Но не смогла. Мышцы на руках напряглись на мгновение и тут же расслабились.
Зоя обреченно глотнула чаю: слишком горький, слишком горячий, он обжег горло, но в то же время оказал целительное действие. Будто Зоя отрезвляюще поняла, что в мире существуют вещи помимо утерянного глаза и ее проигрыша. Даже попросту – у нее есть не одно место, испытывающее боль. На нее вдруг навалилась усталость, заныли лодыжки, ребра и лопатки.
"Он не хочет, я не хочу. Мы движемся к трагедии и знаем это – но что, что в этом мире, даже самое светлое, не движется к ней? Таковы законы природы, может быть, даже длань провидения такова. То, что толкает нас в пропасть, неизмеримо больше, выше, иномирней, чем мы сами."
Глава одиннадцатая
Она заявляет, что настоящие героини народа должны
быть покрыты ранами. Кровоточащими ранами. Рваными,
ужасными ранами, нанесенными лопатами, кнутами, осколками
стекла, штыками, пулями или взрывами. Она требует
постоянно обращать внимание на степень ожога, на клочья
истерзанной плоти. Кожа должна походить на кожу трупа,
изъеденного могильными червями.
Анчи Мин, «Одержимая»
Весь путь в поезде Зоя проехала, уткнувшись то лбом, то виском в стекло окна. Отросшую челку она выправила из-за уха и накинула на увечный глаз, чтобы на нее не бросали любопытных взглядов. Время текло, как масло, словно капало по капле.
Они вернулись в Халл, в старый дом Айкена. Квартирка почти не изменилась – только пыль осела на вещах, да появился характерный запах заброшенного жилища. И еще Зоя как-то по-особенному ощутила, что этом месте не хватало ее. Словно от одних только платьев, скрытых в шкафу, атмосфера стала бы более… живой.
– Начертить на двери руны? – спросил Хэвен, как только переступил порог. Зоя покачала головой.
– Я буду не против, – сказал Айкен.
– Нет. С первого ноября сиды и без того получают возможность свободно ходить по земле до самого Йоля. И выпускать своих животных. Мы не можем забаррикадироваться здесь… Тем более, я надеюсь, что Кларисса нам еще поможет.
Хэвен потер лоб.
– Я до сих пор не понимаю, почему… Какие выгоды сулит ей твое возвращение в Дворы? Ты ведь сказала, что поняла кое-что во время Самайна?
Зоя, стиравшая с зеркала пыль ладонью, замерла. Отражение с одним глазом было ей пока в новинку.
– Не о Клариссе. Точнее, я пока не знаю, как увязать все это в одно. Но теперь я почти уверена, что не только чувство привязанности, не только судьба и пытающаяся управлять ею Кларисса толкают меня к тому, чтобы я возвела Карла на трон. Он не крал мою душу. Он невиновен. Габриэль повинен в клевете. Свергнуть его и восстановить в правах Натаниэля – наш долг, – она выделила голосом слово "наш" и выразительно посмотрела на Хэвена. Айкен поежился. Зоя все чаще говорила "мы" о себе и учителе, не учитывая своего возлюбленного.
– Кларисса – его агент, как ты думаешь?
– Если так и есть, то, кажется, я помню, почему так обожала Карла веками, – Зоя улыбнулась. Непрошенный румянец выступил у нее на щеках. – Он, вероятно, умен.
Айкен почувствовал себя не просто неловко – он оказался лишним. Впервые за долгое время это ощущение ударило его под дых.
– Я… пойду в свой кабинет, – бросил он и вышел. Хэвен и Зоя остались разбирать сумки.
Зоя кинула свои платья на диван и замерла над раскрытым зевом сумки, не в силах даже опустить внутрь руки, обуянная неким смятением, рвущимся наружу – она боялась вскрикнуть, а то и завыть от своих мыслей. Хэвен бросил на ученицу непонимающий взгляд через плечо.
– Все в порядке?
– Да… я… – Зоя нервно запустила пальцы в волосы. – Не знаю. Просто… Проигранное сражение… Ты знаешь, ничто не бьет по самолюбию так сильно…
– У нас нет времени возиться с твоим самолюбием.
Девушка печально покачала головой. Старая квартира всколыхнула в ней память о былом – безвозвратно утраченном. Зоя невесело усмехнулась – учитель прав, у них нет времени нянчится с ущемленным эго.
– Просто… знаешь, все так некстати. Навалилось. Я же уже начала воображать, что могу быть счастлива…
– Подумайте, какая нежная! – Хэвен повысил голос. – Ну что мне делать с тряпкой, в которую ты превратилась?
Зоя тяжело задышала, сдерживая гнев, встала в полный рост и повернулась к учителю.
– Не смотри на меня так, эти взгляды не подействуют, девочка. Если у тебя есть какие-то соображения о том, что нам делать дальше, скажи скорей. Или снова занимайся делом и дай мне рулить ситуацией.
– Ты знаешь, что я хочу предложить. Враг моего врага – мой друг, как говорится. Почему бы не позвать К…
Айкен не расслышал, что Зоя сказала: скрипнула половица, заглушив ее голос, когда он вышел из кабинета. Но ни Хэвен, ни девушка не повернулись в сторону молодого человека, занятые спором.
– Ничего глупее и не придумаешь!
– Это единственный наш шанс. И если ты не согласишься, я просто устрою это без твоей помощи, сама.
Хэвен ударил Зою по лицу, и она от пощечины даже села на диван боком. Айкен зацепенел, хоть мысленно и бросился вперед, но его остановил перехваченный взгляд Зои. Единственный глаз смотрел на учителя без злобы, с чутким вниманием, хоть бровь над пустой глазницей задергалась: веко стянуло спазмом, из-под него на щеку выползла алая струйка, как кровавая слеза. Хэвен молча бросил ученице платок.
Вот, значит, как, подумал Айкен, такое у них в Аннувне принято учение. Ну что ж, оставалось надеяться, что и зоины пощечины, подаренные ему, были так же пропитаны искренней, хоть и грубой, заботой.
– Объясни мне, почему нет, – спросила Зоя. Платок, прижатый к увечной глазнице, медленно намокал. – Ты все время твердишь, что мы слабы, что Габриэль нас растопчет – он сам не побрезгует обратиться к…
Хэвен прижал палец к губам и обернулся: очевидно, почувствовал присутствие Айкена. Зоя опустила голову, ссутулилась, чувствуя, что разговор продолжать уже не имеет смысла. Но Хэвен, смерив Айкена взглядом, внезапно переменил решение: по его мнению, если они работали вместе, то не должны были оставлять в тайне ничего существенного.
– Что ж, начистоту! Дело не в том, что я боюсь Кроноса, хоть, видит Богиня, мы все его боимся, но… думаю, Габриэль уже сам обратился к нему. Мы опоздали.
Зоя горько усмехнулась. Под глазом у нее осталось пятно засохшей крови – как отпечаток лепестков розы.
– В таком случае, наши жалкие потуги заранее обречены на провал, – девушка встала с дивана. – Мне надо покурить. Голова болит.
Она вышла из комнаты, глядя в пол.
– Мне страшно за нее, – Айкен покачал головой, опустив подбородок. Он думал, что отдал бы свой глаз взамен Зоиного, и со временем даже начал ощущать пульсирующую боль в левой глазнице. Так, он воображал, чувствуют себя полуслепые калеки. – Она опустошена и раздавлена.
Хэвен кивнул.
– Именно. И, я надеюсь, скоро будет в еще большем отчаянии, – дини ши усмехнулся в ответ на непонимающий взгляд Айкена. – Иначе ей не победить Габриэля. Гнев дает ей силу, но этого уже не достаточно. Может быть, страх – именно то, чего ей не хватает.
Айкен задумчиво покивал, потер подбородок. Перед внутренним взором у него прошла вереница видений – каждый их совместный бой, вспыхивающие на коже спины и рук черные полосы…
– Мне кажется, она себя не контролирует в гневе.
Хэвен негромко засмеялся.
– О нет. Она хочет, чтобы так думали, и она действительно полна энергии, если ее умело разозлить, но она никогда не теряет над собой контроль полностью. Да, она краснеет и дрожит, но если она не собиралась ударить изначально – не ударит.
Айкен изумленно округлил глаза.
– Уж я-то знаю. Просто дело в том, что она практически всегда готова ударить. А гнев позволяет ей больше сконцентрироваться на цели. Но сейчас она не в себе. С такой Зоей нам не победить.
– Ты не боишься ее сломать?
– О нет, она сделана на совесть, – Хэвен хохотнул, не сразу сообразив, о чем говорит Айкен. – Нет. Она уже была чудовищем, когда воспитывалась у Габриэля. Я всего лишь хочу, чтобы она вернулась к этому состоянию. Если ты боишься, что она превратится в сумасшедшую жестокую сучку, то изначально выбрал не ту девушку.
Они не стали обсуждать планы, но у каждого, присутствовавшего в квартире экс-полицейского Купера, была наготове своя идея, ждущая только удобного момента. И первым за ее реализацию взялся сам хозяин жилища.
После ужина все разбрелись кто куда: Хэвен остался в гостиной, перелистывая газеты, Айкен ушел к себе, Зоя курила на кухне, размышляя. Когда она бросала окурок на улицу, ей на секунду показалось, что у подъезда кто-то стоит и смотрит наверх, задрав голову. Прямо в их окно. И девушка почувствовала, что боится – непонятно, чего. Она закрыла створки окна и отошла от него на несколько шагов, прижимая пахнущие табаком пальцы к губам. Будь это сам Габриэль, она бы взволновалась меньше. А тот наблюдатель… Он вряд ли хотел зайти в дом. И не был ей знаком – однако, все же, она его где-то уже видела… Зоя покачала головой и поспешила скрыться в противоположной половине квартиры.
Когда девушка зашла в комнату, и Айкен резко задвинул ящик стола, но девушка успела заметить на его лице знакомое капризное выражение, слишком сильно знакомое ей.
– Что ты искал? – молчание. – Ничего не осталось, прекрати это.
Айкен отнял руки от шкафчика, словно отпускал последнюю надежду. Лицо его было белее снега.
– Я могу дать тебе то же самое. И даже больше, – Зоя протянула руку. – Ты знаешь сам.
Айкен ухватился за ее пальцы и поднялся не без труда: от мысли, что все не станет, как прежде, даже не будет похоже, ему почти стало дурно. Он увидел Зою перед собой неожиданно резко, словно она выступала из всей прочей обстановки комнаты, будто некий художник отрисовал ее контур. Магия, подумал молодой человек, точно. Тут же ее сосредоточение – даже несмотря на то, что после ритуала она не бьет электричеством по коже, еще немалый ее процент, как пыль, осел на стенах и теперь тянул к ним метафизические щупальца, приглашая выплеснуть в мир еще немного волшебства. Айкен протянул свободную руку, чтобы коснуться покрасневшей кожи под глазом Зои, но девушка мотнула головой, перехватила Айкена за запястье, сжала.
– Не надо.
– Просто я… – его голос на мгновение прервался. – Волнуюсь. Ты вдруг кажешься мне такой чужой.
– Неправда, я только в одном изменилась – стала грустной и все больше… люблю тебя. Не волнуйся. У нас нет на это времени, – она поднесла его руку ко рту и легко поцеловала пальцы. – Не думай об этом.
– Вот поэтому я люблю зиму, – Айкен облизнул губы. – зимой меньше чувствуется, что время быстро, неумолимо и невозвратно движется.
Он хотел сказать "проведи эту зиму со мной, пожалуйста", но осекся. Она и так останется, попытался мысленно успокоить себя молодой человек.
– Люби меня, если я не внушаю тебе страх, – прошептала Зоя. – Я знаю, отсутствующий глаз может остудить чей угодно пыл…
Айкен рассмеялся.
– Только не мой. Меня не смущают твои раны и шрамы… а что же касаемо страха, то я боялся тебя с первой минуты, как только увидел.
Зоя проглотила вертевшееся на языке слово: "глупенький". И потянулась за причитающимся ей поцелуем. Она еще не встречала девочку Мэнди Данте, задававшуюся теми же вопросами.
Они ощутили магию, пробежавшую по их коже, но не собравшуюся на ней, напротив – искры теперь брызгали от них к стенам. От каждого легко поцелуя вокруг молодых людей словно образовывалась некая сфера, обещающая хранить их союз. И в тот момент, когда Зоя упала в объятия Айкена, запрокинув голову, его серые глаза осветились зеленью – не изумрудной, как у Медб, а живой, сочной, такой, что живет в траве и листьях деревьев. Зоя вздрогнула: на нее с любимого лица смотрели глаза Рогатого Бога. И он обещал сделать ее королевой обоих Дворов.
И в то же время это был их всего лишь второй раз, во время которого магия не участвовала в происходящем. Их поцелуи были просто поцелуями, прикосновения будили земное желание – но и только. Все волшебство отступило, словно вместе с одеждой они сбросили с себя магические оболочки. Зоя закрыла глаза, чувствуя, как ее словно уносит прибой, ее сознание растворяется, а запах барбарисок из-под уха Айкена такой ностальгически-родной, как в минувшем мае… Ее руки не царапали, только безвольно лежали на его мокрой спине, обездвиженные вопящим счастьем. Когда магия растворилась в комнате, не трогая любовников, они оба вдруг словно впервые ощутили себя наедине друг с другом, даже несмотря на то, что в соседней комнате копошился Хэвен.
Вивиана и Ретт отправились в Лондон. Вещей у них практически не осталось (в спешке, ожидая нападения червя, они успели собрать немногое), так что молодые люди путешествовали налегке. Уолтерс уехал к Марте, невзирая на то, что муж той еще не успел предпринять очередное дальнее путешествие. Впоследствии, подъезжая к Лондону, молодые люди получили от Рэндалла телеграмму: он и леди Кларисса также намеревались двинуться в столицу.
– Кажется, Уолтерс наконец нашел свое счастье, – усмехнулся Ретт. Но Вивиана смотрела в окно почтовой кареты, безучастная и к его словам, и к любым новостям, не касавшимся ее мужа.
Однако в глубине души, на самом деле, и она, и мистер Кинг знали, что уже слишком поздно.
В апартаментах, которые молодые Куперы занимали в Лондоне, как раз было несколько свободных комнат, способных вместить двух гостей, однако одну из них уже отвели мистеру Тауэру, так что Вивиане пришлось послать Уолтерсу ответную телеграмму, сообщающую, что он, к большому (или не очень, на самом-то деле) сожалению не может быть принят в их скромной обители.
– А Вы можете занять вторую комнату, Ретт, – произнесла Вивиана, объяснявшая спутнику планировку и степень обжитости дома, когда они вошли в прихожую. Молодая миссис Купер сняла шляпку и кое-как поправила прическу: обгоревшие пряди никак не желали укладываться и оставаться в приличном виде, самые короткие потемневшие волоски торчали, как солома. Но, возможно, в последний раз перед мужем она хотела предстать аккуратной.
– Мне подняться с Вами?
– Как хотите, – Вивиана уже ступила на лестницу. – Чемоданы возьмет слуга.
Они поднялись бок о бок, напряженно глядя на дверь на втором этаже, уже подозревая, что за ней скрывается. Вивиана глубоко вдохнула, как перед погружением, и замерла, Ретт толкнул створки двери. Безжалостный луч солнца высветил в центре гостиной то, что они боялись увидеть… Невозможно, в первое мгновение подумала Вивиана, с трудом понимая, что видит: своего мертвого мужа, лежащего на столе и уже одетого для погребения. И мозг тут же шепнул: неизбежно.
Девушка медленно подошла к Эдмунду, приложила руку к его холодной щеке, уже глотая первые слезы. Какая умиротворенность, какое небывалое достоинство осталось в этом лице! Смерть отняла дыхание, но не благородство мистера Купера.
– Мы позаботились о нем, мадам, – сказала от двери служанка, но Вивиана не слышала, поглощенная своим горем. – Мистер Тауэр помог нам немного… уладить дела с коронером.
Вивиана уткнулась в плечо подошедшего сзади Ретта и разрыдалась.
После же Вивиана почти не плакала: она все время находилась на людях, занималась делами, а к вечеру была уже так опустошена, что падала на кровать и засыпала, порой одетая. Не сказать, чтобы подобное времяпровождение шло ей на пользу, боль внутри копилась, и Ретт, как никто другой, видел это. Несмотря на то, что Уолтерс приехал в Лондон и наносил ежедневные визиты, Рэндалл не проявлял ни малейшего уважения к новому печальному положению Вивианы: все так же пил, порой уже являлся в неподобающем виде, шутил, приглашал мистера Тауэра (и даже слуг!) составить ему партию в карты… Но выгнать его никто не мог: единственная, кто имел на это право – мадам Купер – словно и не замечала, что в доме есть кто-то лишний.
Мистер Тауэр же, несмотря на то, что нашел в себе силы посетить погребальную службу по зятю, на кладбище почувствовал себя дурно, и с того дня уже не поправлялся. Ему вновь становилось хуже и хуже. И Вивиана билась над этой загадкой, не зная, почему же оказалась не права: ведь, согласно преданию, должен был умереть только один… Тот, кто владеет Ламтон-Холлом. И если уж банши напророчила им две смерти, то неужто же это будет не она, Вивиана, потерявшая всякую волю к жизни и, сказать по правде, желание ее продолжать?!
"Неужели вслед за мужем я потеряю и отца?" – мысленно повторяла она чуть ли не каждую минуту, в то же время стараясь не показать своих чувств никому: ни друзьям, ни слугам. Это плохо сказывалось на здоровье самой Вивианы, она осунулась, стала нервной и нетерпеливой, хоть изо всех сил и пыталась выглядеть деловой и собранной.
Ретт привел в порядок все требующиеся документы для перепродажи Ламтон-Холла (точнее, земель, на которых остались руины, следы былого величия – но ведь река и прилегающие поля все еще представляли немалый интерес для изрядного числа покупателей). Молодой человек пытался многократно переговорить с Вивианой, но вдова словно не слышала ни слова из того, что он ей втолковывал. Все закончилось тем, что когда он подошел к ней в очередной раз, сидящей в кабинете мужа и бездумно глядящей в окно, миссис Купер недвусмысленно дала понять, что не в силах заниматься делами и, очевидно, еще не скоро сможет прийти в себя.
– Несмотря на то, что дом уничтожен, земли все еще Ваши, мадам, – Ретт положил бумаги прямо перед Вивианой. – Нужно решить, что делать…
– Уберите! – она смахнула все со стола на пол. – Неужто Вы не понимаете, я не хочу, я не могу сейчас об этом думать!
Ретт сел на корточки, собирая раскиданные документы.
– Но рано или поздно Вам придется.
– В таком случае, я выбираю "после". Или, если хотите, отдам ведение дел полностью в Ваши руки.
Ретт открыл было рот, но не успел сказать ни слова: и он, и Вивиана напряглись, чувствуя за секунду до трагедии ее приближение. Как ощущение удара, как запах надвигающейся грозы, уже принюхавшиеся к смерти, они знали, что сейчас услышат.
Из комнаты над ними раздался протяжный стон мистера Тауэра.
Ретт вбежал в комнату отца первым, за ним – бросивший свои карты Уолтерс. Вивиану они оттеснили плечами в коридор, чтобы не дать ей увидеть ничего, что могло бы ее шокировать. Но девушка в глубине души предпочла бы провести с приемным отцом его последние минуты.
Она прошла в комнату мистера Тауэра лишь через несколько мгновений после молодых людей, но к тому времени все уже было кончено. Безвольная рука старика свисала с края постели.
Вивиана почувствовала, как холодеет затылок. Ей показалось, что она только закрыла на секунду глаза, перевести дух и унять сердцебиение, но когда она открыла их ее, безвольную, поднимали с пола за руки Ретт и Уолтерс.
– Вы потеряли сознание, миссис Купер, – сказал Кинг. Она не ответила, только посмотрела на него, как на незнакомца.
Зоя подскочила на кровати, пробуждаясь, и уж только потом открыла глаза. Потерла сведенное спазмом горло. Сон растаял, но напряжение и горечь, что он принес, остались. Девушка повела руками вокруг себя – справа и слева, ища одновременно Айкена и тетрадь со своими воспоминаниями. Ни того, ни другого не было, и простыня остыла, и на тумбочке оказалась лишь пыль. Зоя села, обхватив колени руками. Снова заболела глазница, заныли ребра и ноги, но привычно, почти умиротворяюще. Если ты человек, испытывать боль – нормально.
Девушка медленно спустила ноги с постели, приложила руки к лицу, закрывая и глаз, и пустую дыру на месте второго, некоторое время сидела неподвижно, сосредоточившись на своих ощущениях, собирая себя по кусочкам – и воспоминания, складывая их в общую кучу, строя из них единую картину, и душу, разбитую правдоподобным сном вдребезги. Сердце колотилось о ребра, как сумасшедшее, так что от каждого удара становилось больно. Зоя подумала, что срочно должна увидеть Айкена, убедиться, что он не пропал, он реален и не привиделся ей. Что он еще не стал воспоминанием. Она стала одеваться, но, натянув чулки, вдруг поняла, что обессилена всем произошедшим и не хочет выходить в гостиную. Девушка снова бросилась на кровать, зарываясь носом в простыни, еще хранящие запах любви. "Пусть лучше он придет ко мне, – подумала она сквозь головную боль, накатившую на нее как в те дни, когда ей становилось дурно, если Кларисса заговаривала о прошлом, – он ведь почувствует, что я хочу его увидеть!"
Когда Айкен вошел проверить, встала ли его девушка, он увидел Зою сидящей на кровати, спиной к стене, с подогнутыми под себя и спрятанными под подол ногами. На ней было то самое белое платье, которое он помнил из снов.
– Я совершенно не умею защищаться, – пожаловалась девушка со смущенной улыбкой. Раненый глаз ее подрагивал, но она усилием воли держала его закрытым. Нетрудно было догадаться, к чему она это сказала. Сон, в котором она не смогла отвоевать тех, кто был ей дорог, только напомнил о недавних потерях и, как верх унижения – ранениях.
– Это из-за меня? Ты стала такой уязвимой из-за меня? – молодой человек потерял все мысли, до того крутившиеся у него в голове (о блинчиках и кофе со сладким коричным сиропом), бросился, обеспокоенный, к постели, присел у края, заглянул возлюбленной в лицо.
– О нет, – Зоя смущенно потерла щеку под травмированной глазницей. – как раз наоборот. Будучи менее человеком, я была и уязвима в гораздо большей степени. Иногда даже намеренно подставлялась под удар, чтобы потом последним рывком сокрушить врага. А Габриэль терпеливо лечил меня. Карл…
Зоя запнулась, вспоминая хоть что-нибудь о своем первом создателе, но на ум ничего не приходило. Все, связанное с изгнанным принцем, спало в глубине подсознания, как цветы под снегом.
– И тебе никогда не было больно? Неприятные ощущения появились только теперь?
Айкен присел на краешек кровати, осторожно, словно боялся, что его сейчас прогонят.
– Нет, так было всегда. Боль – это сигнал о том, что нарушена целостность организма. Боль – это знак, что твое тело портится. Когда ты знаешь, что ты искусственно создан, и даже если тебе оторвут руку, добрый принц приделает ее тебе обратно, на боль перестаешь обращать внимание. Учишься переть напролом. – Зоя потерла бок, машинально перенесла ладонь на колени. В ее лице заиграла странная мечтательность, словно во время ее пребывания в Аннувне боль заполняла почти все существование Виды.
– Вот как. Но откуда тогда у тебя вообще оно – ощущение боли?..
– Может быть, Габриэль наделил меня им на случай вроде этого, когда я стала бы в изрядной степени человеком. Может быть, ему нравилось смотреть, как я вскрикиваю, – девушка отвернулась. Она помнила, что сказал на эту тему сам король, но не верила в это. Габриэль был садистом с ущемленным самолюбием, так что многие его действия вполне можно было трактовать с этого ракурса.
Окно хлопнуло на ветру, распахиваясь, отчего Айкен вздрогнул, прервал сам себя на полумысли, даже не открыв рот. Зоя поежилась – то ли от ворвавшегося в комнату холода, то ли от ментального ощущения неправильности или, может быть, магического вмешательства.
– Я удивлю тебя, если скажу, что мне тут больше не нравится? Такое ощущение, словно я поймана в клетку. Я бы сказала, что лучше было остаться в Оттаве или уехать вообще в другую страну, но на самом деле причина ведь не в Халле, только кажется, что город виноват. Просто я чувствую, что время сыпется вниз, как песчинки в часах, скатывается ко всем чертям.
– Я верю, что для нас еще возможна иная жизнь, – Айкен попробовал притянуть Зою к себе, но она словно задеревенела, ее напряженная спина на ощупь оказалась жесткой и холодной, голова не согласилась лечь на плечо молодого человека, как бывало прежде.
– Для тебя все возможно. А я могла бы рассчитывать на счастливое будущее только в том случае, если бы не совершила столько убийств, – Зоя вздохнула и уткнулась лбом в колени.
– Но ни броллаханы, ни слуа не были людьми!
– Какая разница, какая разница… Самое гнусное, что мне было плевать на это, когда я их убивала. В какой-то мере я даже получала удовольствие.
– Ты была создана для этого… Было бы странно, если бы Габриэль не озаботился о том, чтобы ты… – Айкен вздохнул, не зная, как помягче сформулировать. – обязательно увлеклась этим.
Зоя подняла голову, усмехнулась, не глядя на напарника.
– Не надо меня оправдывать. Я долгое время действовала по указке Натаниэля. Так что, наверное, за то время, пока я решала сама, я успела принять немало неверных решений.
– Я не… Ох, пойми. Никто не чист, как ангел! Не ты одна поступала неправильно, я – тоже. Но ты изменила меня. Ты шла со мной рука об руку. И, когда мы очищали город от тварей, разве мы были убийцами, а не защитниками? И твой поход на Аннувн: это было смело!
– Хватит уже врать себе, Айкен, – Зоя прижала к губам сложенные в замок руки. – ты, может быть, действительно видишь в этом какую-то нравственную цель или какой-то личный мотив… Но, согласись, месть за себя или Дейва и Симонетту… Эти цели появились только сейчас. А на рожон я лезу все то время, которое существую, хотя должна бы была бежать от Сияющей страны как можно дальше. Ты сам видишь – я не бегу. Потому что я дерусь не из чувства мести или, – девушка скривилась. – чувства справедливости. Это всего лишь условности, выдуманные людьми, для сидов, выросших во Дворах, эти понятия не значат ровным счетом ничего.
– Тогда почему ты бьешься с Габриэлем, если твоя цель – не месть?
– Судьба, – Зоя расцепила руки, сжала правую в кулак. – Я просто иду на ее зов.
Девушка опустила голову и рассмеялась.
– Ты себе не представляешь, как силен ее зов! Ни один человек не слышит его так, как мы, выходцы из Дворов, – она прижала руку к груди. – Может быть, рубины и сапфиры Этайн виноваты в том, что я тоже к этому восприимчива. Я не знаю. Но это кое что-то, что я не могу перебороть.
Айкен отвернулся, чтобы Зоя не видела, как на его лице изумление сменилось отчаянием, горьким и черным, почти смертельным.
– А наши последние месяцы, тихие и мирные… Ты решила пойти против Судьбы?