Голые пятки уже не белые, а синюшно-багровые от веревок на икрах, которыми так сильно сжаты ноги Флинна. Он на распятии, как Иисус в своё время. Руки Флинна как остолбенелые животные в зимнюю пору: окоченелые и несгибаемые. Мёртвые. Без признаков жизни. Бледное тело подвешено на кресте высотой около роста надгробья. Бледное тело раздето наполовину, его футболка с пятиконечной перевернутой звездой валяется где-то на холодном нелакированном полу, чёрные джинсы от Chrome Hearts чуть приспущены с бёдер, что можно разглядеть бирки D&G на толстой тесьме его трусов. Блядская дорожка с его пупка до этой тесьмы сбрита, похоже, на скорую руку, что по всей полоске маячит красная линия раздражения кожи. Если посмотреть вперёд, то можно увидеть человеческую фигуру, которая пальцами изображает Ïc Xc, голова её вслед за слёзными глазами запрокинута в неистовых муках. Перевернутая фигура отражается в пруду по центру церкви. Шум воды колеблет отражённый рисунок, Иисус машет и посылает свой «привет».

Витражный рисунок на широких панорамных окнах и купольном потолке отражается на всём полу. Жёлтый, зелёный, красный, синий. Десятки мозаичных Иисусов посылают свои приветы по полу. Десятки стеклянных Иисусов своими стигматами кровоточат волнами по воде пруда. Отражение витража своей цветной линзой слепит ему глаза.

Этапные сюжеты жизни Иисуса по грунтованным и штукатуренным стенкам тут и там:

Как Иоаким и Анна просили Господа о ребенке и родилась Мария. Как Мария ходила в Церковь и в 14 лет обручилась с дальним родственником. Как архангел Гавриил сообщил ей о ниспосланной ей благодати Божьей и внеполовом зарождении сына Божьего – Иисуса. Всё так и изображено. Написано староязычными иероглифами поверх древних изображений гор и лесов, неба и земли. Таких чистых и свободных лесов, гор, неба и земли, каких вы больше никогда нигде не увидите. Как средь сырых камней произошло рождение Божьего творения – сына Его.

Как средь сырых камней лежал и Флинн. Шея уже затекла. Ноет как в воротнике для собак, чтобы те не лизались. Винтовая лестница скрипит под шагами, цоканье каблуков. Спускается священник в длинной мантии, тянущейся за ним по полу ещё около трети его высоты. Голова и лицо скрывает чёрное мантийное полотно с вышивкой золотых крестов вдоль торса и рукавов. Не епитрахиль, но попытка в счёт. В руке на цепочках клубами густого дыма тлеет кадило. Обволакивающий и удушающий всё вокруг белый дым. В другой руке – трость из ротанга, покрытая полиуретановым лаком почти прозрачного цвета. Он опирается на эту трость через каждый шаг по ступени, попутно размахивая плотным взрывом кадила.

Если вы хотите узнать, что это за место, то представьте золотые купола с православными крестами на них, конусные барабаны из красного кирпича, на которых стоят глянцевые яблоки с крестами, именуемые шатёром. Если вам представилась спина уголовника, то начните заново. Один из куполов стоит в оглавлении всех и имеет самый внушающий вид, остальные три вокруг него расположены пониже и имеют менее колоссальные размеры. Барабаны украшены рядом арочек вокруг витражных окон в виде декоративного орнамента. Следующая каёмочка – кокошник, который выглядит как резные двухмерные купола вглубь здания. Взвод куполов под арочным орнаментом. Далее это всё переходит в черепичную крышу, которая ложится на две стороны храма под углом, необходимым для скольжения снега в зимнее время года. Опускаясь на облицовку, все окна окаймляют дополнительные две-три объёмные ступеньки. Это делается, чтобы подчеркнуть грандиозность сооружения. Окна находятся на высоте двухэтажного дома и защищаются снаружи металлической решёткой с замком по центру. Величавые окна пропускают много света, который под искажением цветной мозаики вливается внутрь. Соседний шатёр имеет высоту в трёхэтажное здание, если брать с учётом купола. Оттуда мы обычно и слышим благовестие. Евангельское событие – возвещение архангелом Гавриилом Деве Марии о будущем рождении во плоти от неё Иисуса Христа, – следует из поверия о исторической принадлежности благовестия, как-то говорила мне она. Колокольный звон, расположенный в логистике верёвок и цепей, которыми и издают благовестное звучание. Обычно между этими двумя сооружениями располагается трапезная, похожая чем-то на крытый виадук между корпусами в твоём колледже. Этакий туннель. Кровельная площадка перед внутренним притвором укрывает всю лицевую сторону, создавая козырёк в ширину машины на высоте половины среднего роста дерева. Деревянная балюстрада с лакированными перилами на весь периметр выглядят очень шатко и облокачиваться на них я бы вам не советовал. Если смотреть на фронт, то ступеньки ложатся на две стороны перед площадкой, а выше соединяются в общую платформу, которая уже и ведёт вас прямиком к арочнообразной двери. К массивным дверям в форме вытянутого овала, которые кажутся пуленепробиваемыми из-за своей нестандартной ширины. Ручная работа. Все резцы выполнены вручную и изображают зеркальных ангелов с поднятыми головами и объёмными слезами. Сам фасад под козырьком чем-то похож на мой, – отделан камнем в мозаичный рисунок, плюс четыре окна на этой стороне, отделанные в том же классическом стиле. С высоты постройка имеет форму креста, от которого отходит мостик к колокольной башне.

Первое, что ты почувствуешь ещё перед тем, как перекрестишься и войдешь вовнутрь, – это запах ароматической смолы. Фимиам бьёт «в нос» и ты никогда не спутаешь место, где ты находишься. Второе – это теплоту от горящих по всюду свечей. Под каждой трибуной с застеклёнными иконами, таких целый микрорайон. Пройдя вглубь, будто погружаешься в подводную яму с кратерами, только вверх ногами. Углубления вверх под каждым шатёром с начищенным яблоком окаймляются такой же объёмной ступенькой, что и окна снаружи. Четыре углубления, четыре полусферы, из которых центральный самый глубокий, он же заглавный, с самым высоким шатёром. Остальные три расположены слева, справа и спереди за головным. Как бы крест. Каждый кратер на голубом фоне с облаками изображает какой-то этап жизни Иисуса. Даже этот самый выступ, сама эта ступенька, несёт на себе рисунок. На головном куполе изнутри по кругу в три уровня изображены по пояс или по-другому «в портрет» самые известные из святых. Их там точно больше, чем штатный состав храма по описи. Точно не меньше пяти десятков.

Ограды из литейного чугуна, покрытые жирным слоем чёрной глянцевой краски с потёками, охраняют гладкие мраморные колонны диаметром скрещенных рук в обнимке. На двух из них держится ещё одно крыльцо с площадкой, уходящей за твой взор на втором этаже. С этого крыльца на втором этаже обычно звучит сопровождающий хор. Мраморная балюстрада по краю в передней части и занавешенные шторами проходы в глубине. Слева от подвешенного крыльца крепится винтовая лестница, которая, как я уже услышал, скрипит под ногами, будто сейчас же обрушиться вниз. Остальные две колонны упрятаны поодаль влево-вправо относительно тех, что держат возвышенное крыльцо, но ближе в расстоянии к моему взору. Они идут по всей высоте храма и создают дополнительную опору для цветного потолка. Мы же не хотим, чтобы небеса на нас упали. Нам хватает падших ангелов. Деревянные полы с глянцевым лаком для сосны почти прозрачного цвета. Деревянные полы уже продавлены, но всё равно выглядят очень даже презентабельно. Может, сравнивая их со своими, именно такими я их и считаю. Я помню этот пруд по центру крестообразного помещения, по центру основной части храма, но я сделаю вид, что я не помню его. Солнечный свет проникает через витраж и красит под призмой рассеивания интерьер в тусклый красный, синий, зелёный и желтый оттенки, красит в цветную мозаичную картину благородства и величия с нотками спокойствия и уравновешенности. Света хватает, но по всем сторонам ещё висят тёплые светящиеся медные канделябры. И это всё так высоко, и я не исключительно про рост храма, это так одухотворённо.

Чуть не забыл про гигантскую люстру. Просто невообразимо гигантскую. По её округе и по уровню выше не меньше двух сотен маленьких лампочек с жёлтым светом. Это так грандиозно, особенно учитывая, что всё это держится лишь на звеньях трёх цепей. Сразу появляется это чувство величия.

Чувство великого провала этих скрипящих ступенек, из которых так и тянется по следу чёрная мантия. Его медленный шаг совершает скрипящее насилие, я сопровождаю чёрный силуэт своим взором и слышу:

– Покаесь Отцу Господу. Покаесь да искупи вину свое. Узри кару Господне и стань на колене пред преосвещенным. Покаесь… – Куда-то в сторону меня летит очередь церковных высказываний.

Не то чтобы это выглядело и звучало странно, но Флинн смотрит на него как иступленный. Глазами он ищет, что бы такого бросить, чтобы он наконец заткнулся.

Священник, опираясь на трость, подходит ближе. Стучит своей тростью по дереву, отдавая очередной «цок». Всё сильнее и настырнее по полу. Силуэт его бубнит требования о покаянии:

– Господь да озарит тебе свое карой…

Держит он эту трость в таком положении, что сомнений нет, ею он желает дать мне в морду. Священник выставил руку вперёд как незримый котёнок, он тычет ей в сторону Флинна. Куда-то в сторону Флинна и продолжает бубнить свои бредовые требования.

Если это длится не вечность, то точно половину этого времени. В конце, определенно, будет что-то интересное. И тут ни с того ни с сего, как снег на голову, только не снег и не только на голову, – осколки цветного стекла сыплются по презентабельному деревянному полу. Резкий хлопок взрыва коктейля Молотова оглушает Флинна и священника. Мутнеет в глазах, будто резко встаешь после долгого распятия на кресте. Слева, справа. Пламя сыпется по всему полу, огибая чуть ли не все трибуны с иконами. Огибая книжные стеллажи с крестами на корешке. Обнимая окаймленные медной фресок сундуки с церковной утварью. Замок из огня. Света хватает, но ты давай ещё. Фоном расплывается запах горящего запала и продукта поддержания горения, буквально выворачивающего тебя наружу своим специфическим запахом. И вот мы уже тут, не важно кто снаружи, главное, – что мы теперь внутри и выхода нет. Витражные осколки долетают до всех углов церкви. Синтез благоговения. Горят даже стены. Горящее стекло прилетает чётко в выбритую дорожку, на мгновение обжигая нежную часть кожи. Это напоминание о твоей беспомощности перед обстановкой. Мутнеет так, что хочется выпустить завтрак обратно. Крутит голову, как панорамная съемка в замедленном. Отдалённый звук, глухой и далекий где-то на фоне висит в голове, но природу не разобрать. Сначала неразборчиво, но потом уже стало ясно, что с разбитого окна кричат:

– Отдайте его нам, сына Дьявольское, отдайте егое нам… Испепеление на огне в муке… Плоть егое и кости егое… – воплощение отродее Дьявольскогоъ, гореть ему во пламене тысячи печей… В пекло, где будет плавиться нутро егое – Да так громко кричат, будто через мегафон прямиком в ушную раковину.

Священник настойчиво приближается тупой частью трости вперед. Его не смущает, что дорога его и есть – «воплощение отродее Дьявольскогоъ», вся подсвечена горящими стёклами, будто обстановка не выходит за рамки приличия. Но она… Она появляется в самый нужный момент.

– Святой Отец, Святой Отец, примите мои молитвы, Святой Отец.

Она бежит, с её рук так и сочится кровь, её худенькие ножки в потрескавшейся корочке спекшейся густоты, её белые носки темно-алые. Резкий контраст белого и алого. Её белые туфли булькают от крови, как насос, она качает эту кровь в ткань своих носков и кожу туфлей, некогда белых туфлей. Белоснежный полиэстер белой мантии, обнимающей уголки её тела мешковатой прослойкой, замазан красными кругами крови и чего-то ещё.

Каждый шаг – один удар сердца. Она бежит через святой пруд, смывая кровь Божьей водой. Вода смешалась с красным. Она – любовь всей моей жизни, хотя… я её ненавижу. Этот парень на распятии – Я. Как Иисус. Это я. Только никакой я не Иисус.

2

Утро встречает меня сильным дождём и искрящимися кадрами молний с сопровождением объёмных ударов грома. Иногда меня бросает в дрожь, но это не от страха. Погода сегодня разносит всё живое, дождь смывает дороги, заливает тротуары по щиколотку, потолок в моей хате уже в потёках воды. Круглые жёлто-серые пятна на потолке размером с тарелку под второе. Мой дом на фоне всего этого выглядит менее привлекательно и более опасно. Опаснее обычного опасно и непривлекательнее действительного. Потолок прогибается так, будто это лежак с телом. Вся эта вода с лежака капает на мой оранжевый ковёр. Некогда оранжевый. Местами оранжевый цвет сменяется чёрным от сигаретных ожогов. И промокая всё это начинало гнить и смердеть так, будто у меня в гостиной здохла целая родословная мышей. Уголки моих обоев загнулись как сухая плоть трупиков и также потекли вниз. По планировке в моём наследственном доме 21 комната. Это двухэтажная постройка. Центральная комната, она же самая большая, представляет собой просто переходную, а из неё уже идут все остальные – спальная, кухня, гостиная, зал, холл, прачечная, ванная, туалет и кладовка. Большая часть из них, из этих пространственных комнат, просто не пригодна для жизни изначально, сырые белые стены никогда не касался маляр, другая – стала непригодна благодаря мне. Благодаря моим неугомонным прихотям. Второй этаж вовсе не представляет из себя чего-то стоящего. Эти же комнаты, только в состоянии неутверждённого проекта и не воплощенной идеи. И всё же, почти каждая комната протекает как первая, попутно срывая листы обоев, подрывая полы волдырями и покрывая всю находящуюся там мебель и ковры жирным слоем плесени. Со второго этажа перекидываясь на первый.

Проводка внутри моих прошмаленных стен старая, обмотана ветошью для изоляции и протянута сквозь фарфоровые трубки. Между нами провода-да-да. Вот я совсем не удивлён, что свет в доме на мгновение меркнет, зажигается и снова меркнет, только теперь насовсем. Этот тусклый свет давно раздражал мои кинутые глаза.

Мой дом – сплошное сборище мусора: пивных бутылок, пепельниц из разных принадлежностей домашнего обихода и повязших в серной саже чайных и столовых ложек. У меня дома куча пепельниц из самых разный вещей – из порезанных пивных бутылок на столе, из тарелок для супа на диване и подоконниках, из пустых пачек от сигарет на полу и на полках открытого шкафа в зале. Вообще-то, английский ренессанс, на минуточку, прошлого столетия. И это везде. Буквально. Этим хламом усыпан весь мой дом. На моём телеке в зале ещё с прошлого нового года стоит носок. Не красный, конечно, и без конфет, но тоже неплохо. Эта жестянка от кильки в томате уже полная доверху и мне сейчас некуда выкинуть тлеющий фильтр. Не проблема, запускаю его в дальний угол. В лужу в углу. Иногда бывает такое, что мне некуда сесть, потому что это место всё в пепельницах и пятилитровых бутылках с вырезанным горлышком и мутной водой. Я курю так много, чтобы не помнить, кто я. Чтобы не замечать всё это. Мне иногда нечем есть, потому что все мои ложки и тарелки – приспособления для моих нервных причуд. Все мои ложки – черная сажа и выпаренная дрянь. Иногда я голодный сижу на полу и думаю, что пора прекращать. Иногда я пробую всё прекратить, но это ещё никогда не заканчивалось хорошо. Иногда меня бросает в дрожь, но это не от страха. Гром так и гремит на улице. Если вам по этому описанию представилась грязная скотина, антисанитарная тварь, самая подлая сволочь, то прошу заметить, – это весь я.

А вот ты знаешь, как привлечь внимание девушки? Нужно лишь… Полы в моем доме, они такие гнилые, что я помню, как чуть не сломал себе ногу, когда она провалилась почти по щиколотку. Тогда даже гретая ложка упала на пол, и я чуть не раздробил себе кулаки в психах. Или, как шумная компания изодрала все шторы в моей спальне, чтобы присесть на мой старый диван. Теперь все с улицы видят мою зассатую обшивку на стенах и обвисший потолок-лежак. Все видят резанные алюминиевые банки с окурками, столовые ложки в белых горшках с цветами, полные презервативы на лепестках моего хлорофитума. Улыбочку. А дальше дело языка. Говоришь, как ей идёт её новая прическа и объем такой, что никакой кондиционер не повторит. Или, что её брови действительно настолько прикольные, что выглядят как ненастоящие. Что её румянец на лице как из этих рассказов: такой нежный и мягкий, что хочется поцеловать или даже укусить. И всё. Да, многие интернет-рекламы предлагают это же, но ты же не читаешь их. Девушки любят, когда ты подчеркиваешь некоторые их врожденные особенности. Когда ты говоришь, какие у неё красивые глаза и как ты от них без ума. Когда ты говоришь ей, что её талия – сексуальная машина. Да, это не так тяжело, главное – это твоё умение работать языком.

Гениальный план на сегодня: валяться на ссаном прокуренном диване и смотреть дешевые сериалы про вампиров. Но даже тут его отрезают. Грёбаная проводка… Если вам показалось, что я этим хвастаюсь от гордости, то вы меня неправильно понимаете. Меня вообще сложно понять.

Если бы не этот звонок, всего можно было бы избежать.

– …подождите, я переключу вас…

Оценка качества звонков.

– Мой провайдер пидор, у меня не работает интернет.

Я знаю, что меня не слышат, но я всё равно скажу. Линия тишины и звук гудка.

– Здравствуйте, Вас приветствует общество с ограниченной ответственностью такое-то, не желаете ли вы очистить душу и внести пожертвование в нашу церковь?

– Церковь?

– Да, в нашу церковь, мы планируем купить иконы ещё 9 апостолов. Вы можете посетить нашу церковь и внести пожертвование там, если у вас нет онлайн-банка.

– У меня нет онлайн-банка, мой провайдер…

– Тогда вы можете посетить нас по нашему адресу, да хранит Вас Господь.

Так и началась моя история. Так и началось то, что ты можешь назвать фантастичной историей, немыслимой новеллой или парадоксальным чепэ, а я своей самой настоящей жизнью. Частичкой бытия. Самим собой на бумаге. Каждый из нас увидит это по-разному, у каждого своя сторона. У каждого из нас своё мнение и своё видение. Но я не мог поступить иначе…