Когда ты «зажжён», твой мозг совсем по-другому воспринимает окружающие процессы. Ты совсем иначе воспринимаешь мир. Ты уже не воспринимаешь мир… Её губы поверх его неряшливых и наоборот – сливаются в энергичном поцелуе. Его рука под футболкой, сжимает её хрупкую талию. Подвигает её так близко, вторая рука нежно огибает шею. Капли дождя стекают по лицу чёрными ручейками её глаз, её туши, её макияжа. Твой любимый водоём. Ты «зажжён». Тебе знакомо то самое чувство, когда получаешь то, что хотел. Это чувство – радость. Это чувство – восторг. Глаза плотно закрывает дождь. Целует её ключицу, плотно прижатую мокрой футболкой. Мягко и хрупко. Пробираясь сквозь его футболку, её руки огибают его рёбра. Спина изрешечена красными линиями её ногтей. Ты достигаешь своей наивысшей точки. Ты «зажжён». Мозг воспринимает мир иначе, – скажи спасибо своему правому полушарию. Дождь давит на веки, но это не мешает их взглядам встретится. Тело пробивает иглами то ли от холода, то ли от чего-то другого. Когда ты достигаешь наивысшей точки, ты смотришь на всё свысока. Будто ты выше, чем мир. Впрыск адреналина. Каждый сантиметр тела ощущает её присутствие, её близость, её страсть воочию. Звуки вокруг размыты, мысли так импульсивны. Её ладони ласково обжимают его кисти. Страшно смотреть вниз с этой высоты. Страшно представлять своё падение уже сейчас. Это произойдёт. Рано или поздно. Это неминуемо. Судьба сама забывает причины. Мне нужна ты лишь рядом, мне нужен ты лишь рядом. Твои слова – твой анрелиз. Так зачем падать, если можно остаться тут, остаться наверху. Навсегда.

Шея в красных, уже в фиолетовых точках оголённых капилляров. Совсем не похоже на натёртость петли. По кругу в разных местах и позах располагаются две полосочки – отпечатки губ. Поперёк этого зияют отпечатки её ногтей по его коже. Местами так глубоко, что остались кровяные потеки. Сейчас их сносят вниз по коже, вдоль футболки, капли дождя. Мы спаслись в этом замке из дождя. Сами губы синие то ли от холода, то ли от бесконечной страсти. Вещи – облегающие их тела тряпки. Насквозь мокрые, местами зелёные от травы. Колени особенно. Это не имеет значения. Ничто более не имеет значения.

Сэм держит её за руку, за её нежную руку.

– Пошли со мной – она смотрит ему прямо в глаза.

Теперь это стало так обычно. Это стало привычно за считанные мгновения.

– Идём, – он не отводит от неё взгляд даже после того, как она отвернулась.

2

– Обещай, что это всё позади.

– Обещаю, что я всегда буду беречь тебя.

Вечер улыбается её сообщениями. Ночь улыбается её сообщениями. Всё происходит так быстро, будто так и должно быть. Первые лучи света уже проникают в окно, но глаза ещё не смыкались. Вся ночь в мгновение меняется ранним утром. Ты смыкаешь глаза всего на час, но ты уже выспался. У тебя полно сил. Как долго ты протянешь, если будешь спать пару часов в день? Ответ: долго.

Наутро она тебе пишет. Она сама отсылает тебе своё утреннее фото. И это реально. Сэм, это реально.

Каждый вечер ты видишь её улыбку, каждый вечер тебе даётся возможность видеть её так близко. Сэм каждый день видит её.

Каждый вечер он её видит и каждый вечер они проводят вместе. Всё так и должно быть. Каждый вечер, каждый день, каждое утро она наслаждается им. Каждое мгновение, его так мало. Каждая секунда – как отдельная жизнь. Как возвышенная жизнь. Ты будто проживаешь один и тот же день, только он не надоедает.

Ты же и сам прекрасно знаешь, ты не хуже других это понимаешь. Точно не хуже Сэма. А ещё, ты прекрасно знаешь, что будет дальше. И ты прекрасно знаешь, что будет через 4 месяца.

Её взгляд такой, у тебя просто не хватает… Её губы, её помада. Помнишь, как вы выбирали ей новую помаду. Помнишь, как потом жадно снимал эту помаду с её талых губ? Так вот, помни. Это единственное, что ты делаешь хорошо.

На ней красивая рубашка, белоснежная рубашка. Слово красивая подходит лишь от части, потому что оно не опишет то, как она, эта шелковая ткань, на ней сидела. Её белая рубашка точно описывает её честность и непритязательность.

Вся твоя одежда описывает тебя. Твоя одежда – твой невербальный анрелиз.

Красный цвет говорит от твоей энергии и страсти. Чёрный цвет – решительность, для тебя не существует ответа «нет». Синий цвет – символ доверия. Серый – нейтральный, деловой. А если она все-таки надела жёлтый или оранжевый – то это надоедливо. Ты быстро надоешь.

Почки деревьев сменяются маленькими образованиями листочков. Эти листочки растут как дети – только успевай фокусировать, как эта куколка в свертке вымахает в самостоятельную, статную листву. Густую листву этих июньских дней и ночей. Листву этих дней и вечеров, где всё овеяно теплом и улыбками. Где каждый день как отдельный день в жизни. Как отдельная жизнь.

Как отдельная жизнь был и тот день.

Тот день, когда они не встретились. Тот день, когда она не отвечала ему.

…Ещё раз и ещё раз поцелуй её. Возьми её за щеки, коснись своим носом её носа. И поцелуй. Губы и язык – самые чувствительные органы в её организме. Самые чувствительные. Не думай о том, что было раньше и что будет потом. Просто не думай. Это легко…

Тот день был особенным, даже, нет, не так.

Тот день был переломным. Тот день, когда они не встретились. Тот день, когда они не обмолвились ни словом. Желтый цвет – цвет юмора, веселья и непосредственности. В тот вечер она уехала. Ни письма, ни предложения, ни слова не оставила. Она просто уехала. Ты победил, но после победы всегда идёт поражение.

Друзья, знакомые, никто не знал, где она и зачем уехала. Мы все боимся падать с высоты. Не оставила ничего, что дало бы ответ. Даже девчонки в белых халатах не знали, где она. Эти белые халаты в аптеке не знали, где она. Только улыбались. Номера телефонов на дверях низкого общества. После достижения наивысшего ты в любом случае окажешься внизу. Это амплитуда. Это закономерно.

Так и прошло три дня, пять дней, недели. Сардонический смех – смех жертвы в момент смерти. Когда тебя режут, ты только улыбаешься. Это нормально. Нормально, что ты поднимаешься вверх, нормально, что ты опускаешься вниз. Это цикл.

А он просто жил. Жил так же, как и всегда. Нормально быть упавшим лицом в грязь, нормально снова упасть с горы. Нормально светить этим грязным лицом у её подножья. Всё равно мы хотим сделать всё неправильно. Мы всё равно будем пытаться лезть наверх, всё равно будем надеяться на что-то. Дорога к этому губит.

Ну как сказать нормально жил. Жил так, будто у него вырезали глазницы, пазухи и раковины и вставили всё это обратно, только перепутав местами. Жил как ростовая фигура номер 8 после отработки навыков стрельбы из крупнокалиберного автомата. Весь в дырках, рваных кожаных лоскутках, с потёками пороховых следов, но физическая оболочка целая, нетронутая. Кожистая оболочка поверх мышц и сухожилий цела. Труба с отверстиями с двух концов. А внутри пуля со смещенным центром тяжести разодрала твоё нутро в щепоть. Но снаружи ты цел. Ты делаешь себя таким, каким чувствуешь. Цепляешь коррозией железа бьющееся сердце.

Можешь не отвечать.

3

Июльские вечера сменялись брусчаткой из августовских размышлений, сентябрьскими тротуарами из этой брусчатки, листопадом дождливого октября на этой же самой брусчатке. Пока вены гоняли белый тюбик по всей кровеносной системе, пока эта кровь обогащалась никотиновым дымом, он жил от одного отрывка воспоминаний к другому. Ты изнашиваешься, заболеваешь, начинаешь бредить. Брусчатка губит. Как долго ты протянешь, если будешь спать по несколько часов за день? Ответа нет.

Расстрелянный лоскут просто развивался на ветре как флаг. Белый флаг означает намерение сдаться. Намерение покончить наконец с войной. Никогда, случаем, не возникал у тебя вопрос, что такое депривация? Не возникал, ну лучше бы и не возникал никогда.

Знак «Огнеопасно газ», возле которого Сэм курит уже четвёртую сигарету, находится в том самом парке. Средь зарослей, на пригорке. Удивительно, что знак не выгнут в другую сторону. Удивительно, что Сэм снова тут. Удивительно, что мы все мазохисты. Мы всё равно будем пытаться лезть вверх. Мы всё равно будем ждать. Те дороги – лишь миражи. Те искры в отражении глаз – лишь миражи. Ты делаешься невидимкой от всех, ты хочешь просто абстрагироваться, просто живёшь по накатанной. Смотришь на себя издалека. Всё, что было раньше – стало лишь сном. Но мы всё равно ищём путь наверх. Мы надеемся на него, чего-то ждём, а пока что гоним вниз, и либо мы упадём полноценно вниз и закончится эта история, либо мы поднимемся ещё раз по случайности. Но эта случайность может быть настолько высока, что падать ещё раз будет невыносимо. Обрывочные воспоминания лишь учащают его пульс, вены гонят кровь ещё быстрее, сердце сокращается в ударах еще чаще.

– А ты мне этого раньше не говорил…

Сэм перехватывает краем слуха разговор девушки с парнем. Обычные девушка и парень идут за руку, общаются, видимо, только узнают друг друга. Но что-то в их голосе заставило его зрачки увеличится вдвое.

Сэм на холме, но, кажется, он на высоте, как будто в полёте, это его любимое зрелище. Это его любимое чувство.

Депривация достигается тогда, когда ты не способен удовлетворить свои психофизиологические и социальные потребности на протяжении уже долгого времени.

А фрустрация достигается, когда твои желания в вымысле или реальности не соответствуют твоим возможностям.

В их голосе было что-то особенное. Ты и так всё знаешь. Это заставляет слабеть.

– Если бы я увидел тебя где-нибудь на улице, я был бы уверен, что твой молодой человек уже идёт к тебе навстречу.

– У меня нет молодого человека. Я же говорила.

Сэм потушил сигарету и слушал. Его слух навострен как у слепого. Его тело как в волнах. Он точно знает этот голос, вернее, он вообще его не знает. Не понимает.

– Ну когда-то же был?

– Был… – Сэм издалека чувствует её тяжелый выдох после этого слова, – Давай не будем об этом говорить.

– Знаешь, ты очень красивая.

Сэм видит, как они остановились и смотрят друг другу в глаза. Его пробивает дрожь, дичайший озноб выходит литрами пота наружу. Если бы его увидели в этом момент, подумали бы, что он только-только пробежал марафон.

– Я не могу устоять на месте.

Сердце Сэма замирает как в предсмертной агонии. Он видит, как девушка и парень сближаются.

– Подожди. Я не могу так, – Девушка двигает руками его назад – Хватит, мне больно, прекрати…

Сэм подрывается с места. Так, что стеклянные бутылки падают со звонким грохотом.

«Обещаю, что я всегда буду беречь тебя»

Пара поворачивается на звук. Шепотом он материт себя и аккуратно откидывает бутылки подальше друг от друга. Будто это что-то изменит. Будто вообще хоть что-то изменится.

Парень хватает её за плечо, за её тоненькое, нежное, ещё детское плечико, еще не сформировавшееся плечико и тащит за собой.

Тащит и говорит:

– Почему ты такая сука?

– Отпусти меня, это уже не смешно.

Сэм выбегает к ним навстречу и ловит её взгляд на своем. Он точно её узнал, он точно её знает, но он ничего о ней не знает. Случайность.