Он сотворил два цветных шарика и, кинувшись к девушкам, преподнес их, стоя на одном колене. Достаточно шокировав ангелов, он довольный вернулся обратно.

– А как же твой лопнувший шарик, Габри?.. – вспомнил Салафиил.

– Этот, что ли? – Габри поднял шар с травы, и тот вновь надулся, став больше и полосатее прежнего. – Эх, может, спеть?..

– Отличная идея. Учитывая то, что мы для этого и собрались, – Уриил потянулся и над ним сильнее вспыхнуло пламя.

– Только можно вопрос? – вмешался Михаил. – Зачем мы сидим на этих ужасных неудобных бревнах?.. – он заерзал в который раз, но комфортнее от этого вновь не стало.

– Это антураж! Как ты не понимаешь?! – изумился Габри.

– Объясни, тогда пойму, – сказал Михаил.

– Это антураж!.. – повторил Габри, словно вкладывая разъяснение в это волшебное слово. – Я специально хотел сделать так, как будто мы сидим в лесу на пикнике, в диких-диких зарослях! А где ты видел в диких-диких зарослях удобные бревна?..

– А, все понял, – кивнул Михаил, зная, что спорить бесполезно.

Но на этот раз встрепенулся Ур.

– Тогда у нас неправильный антураж! Если это дикий пикник, то много чего не хватает! – с этими словами он послал огненный шар на середину поляны, и там загорелся костер.

Рафаил погладил руку Амелии, которая, испугавшись выпада огненного архангела, коснулась его плеча.

– Тогда нужен не только костер! – не успокоился Габри. Он щелкнул пальцами, и вокруг поднялось противное жужжание и зависли серые облачка.

– Тучи комаров есть – дело в шляпе, – одобрил Михаил.

– Нет, какой же пикник без провианта? – возразил Салафиил. Он взмахнул рукой.

– Что это?.. – спросил Гавриил, поднимая в руках золотистую баночку.

– А ты прочитай, – кинул Салафиил.

– «Паек… сухой…» – Габри поднес банку к глазам и стал просматривать этикетку. – «Для архангела Гавриила. Хранить в недоступном для него месте»… Я тебя не понял, как же его нужно хранить в недоступном для меня месте, если он для меня и есть?.. У тебя что, логики нет?.. – Габри стал отдирать тугую крышку. Ему это удалось не сразу, но когда она наконец поддалась, из банки тучей вылетела золотистая пыльца и рассеялась в воздухе. – Эй! А где паек?! – Габри возмущенно затряс опустевшую банку.

– Аккуратней надо было, – хмыкнул Салафиил. – Архангелы сыты молитвой.

– Ну вот, – расстроился Габри, но тут же опять оживился: – Раз мы в диком лесу нам нужна охрана! Михаил, а ну-ка сделай нас непроницаемыми для опасности!..

– Нет, – усмехнулся старший архангел.

– Как нет?! Ты хочешь, чтобы нас украли злые лешие?! Давай нам скорее забор с колючей проволокой! – всплеснул ладонями Габри.

– Нет уж, этого не проси, – ответил Михаил.

– Вот так всегда! – воскликнул Габри. – Захочешь охрану и нет тебе охраны! О, где же ты, моя охрана?!.. – он воздел руки к небесам, даром что рай итак был на небесах.

Салафиил повел золотистыми ресницами. Ему показалось, что он что-то услышал…

В следующий миг, победно продираясь сквозь колючки хвойных деревьев, громко сопя и шурша, на поляну выскочил взъерошенный пес. Тот самый, который так любил спать на клумбе.

С нечеловеческим восторгом в глазах, виляя хвостом как бешеный, он в два прыжка перескочил всю поляну и кинулся на Гавриила, валя его передними лапами.

Архангел и мама сказать не успел, как с размаху плюхнулся спиной в траву, а сверху его намертво придавила собака.

– Что?!.. – под общий хохот Габри попытался отвратить от себя усатую морду и язык, который, капая слюнями на воротник, стал облизывать его лицо. – Тузик! Чего ты творишь?!..

– Внимание, архангел Гавриил только что личным примером продемонстрировал всем нам, что означают слова «просите, и дано вам будет»! – уловил он смеющийся голос Михаила.

– Эх, Туз! – укоризненно посмотрел на пса Габри. – Место!.. – скомандовал он.

Патлатый зверь сорвался с плеч архангела и, оставляя за собой клоки шерсти, через лес умчался в ту сторону, где были цветники. Видимо, его «местом» как раз и являлась клумба.

Габри с кряхтением сел обратно.

– Пой тогда, раз охрану сделать не можешь, – он взял с земли гитару и протянул ее Михаилу.

– Ладно, – согласился Михаил. Он провел пальцами по струнам. – А что петь?

– Что-нибудь красивое, – попросил Рафаил.

– Что-нибудь из лирики! – сказал Габри. – Я же знаю, что ты стихи сочиняешь, признавайся!..

– Ну, сочиняю, – взглянул на него Михаил. – Но петь их сейчас не буду.

– Почему? – не понял Уриил.

– У меня нового ничего нет, – ответил Михаил. Его пальцы подкрутили струны, проверяя их звучание.

– Тогда спой старое!.. – сказал Габри. – «Падших» спой! Мне нравятся «Падшие»!

– Да, мне тоже нравятся «Падшие», – проговорила Агнесс.

– Девочки, вы слышали «Падших из рая» в исполнении Михаила? – спросил Рафаил у своих ангелов. Амелия отрицательно покачала головой. – Миш, спой, пожалуйста.

– Про-осим!.. – воскликнул Габри.

– Хорошо, не надо меня так уговаривать, – улыбнулся Михаил. – Секунду…

Он еще подстроил гитару и сделал глубокий вдох. Темные глаза посерьезнели, насыщаясь цветом. Михаил ударил по струнам и запел негромким глубоким тенором:

– Из рая падшие так дерзко,

Узревши сотни лиц греха,

Вы страсти сладостной и мерзкой

Познать решили до конца…

Ангелы затихли и, не отрываясь, смотрели на первого архангела. Габри успокоился и даже боялся дышать.

Пальцы Михаила проиграли несколько нот. Выдержав паузу, он продолжал, более не останавливаясь:

– Мой первый брат,

Рожденьем верный,

От века создан солнцем дня.

Едва увидел я, навеки

Стяжал вкус дружбы для себя.

Мой первый друг

Ты самый близкий,

Деливший детские

Несмелые мечты.

Но как случилось вдруг?..

Второй, средь Бога первым

Назвался сам и больше хочешь ты.

Разбиты ревностью сосуды

Любви двух братьев в черепки.

Привычны злобы ныне пересуды:

Мне отомстить желаешь от тоски.

Вселенной ненависть обычной стала скукой,

И жизнь сетьми плетет вокруг тебя.

Людей и ангелов зовешь ты вечной мукой,

И вечный бой кипит, желанья разделя…

Ты ненавидишь и стенаешь,

Не знаешь, хочешь и горишь,

Моим порывом убиваясь,

Его ты страстью задушишь…

Мой ангел,

Данная мне в помощь

Диана, светлая, как день.

Быть может, ты уже не помнишь,

Как разгоняя ветра тень,

Красивых рук твоих касаясь,

Я знал, что любишь;

И прекрасен мир,

Где, о себе я забывая,

Тебе свой каждый вдох дарил.

Но ныне что?..

Даров ты не желаешь

От сердца более моих.

Теперь ты факелом пылаешь,

Потухший взор твой страстью облачен.

То, что дано нам всем, хотела для двоих,

И стонет сердце, свергнуто мечем…

Теперь лишь иногда, когда невыносимо,

Когда терпеть превыше твоих сил,

Ты обращаешь взор на небо:

«Вернешь ли время, Михаил?..»

Вы ангелы архангела Денницы,

Зари ушедшей, дети света, рабы дна.

Сердца разучены молиться

В молитву погрузили сна.

И не проснуться им под звон железа,

Небесной стали и клинка,

Пока железа сердца нежно

Не тронет вашего слеза.

Доколе будет эта бойня

Со всеми, против всех, со мной?

Не умереть теперь спокойно,

Ответив собственной главой.

Увы, не в силах я исправить

Ошибок, сделанных всех мной.

Себя я тихо вопрошаю:

Пройдет ли чаша стороной?

Но не могу я дать ответа,

Себе скажу:

Молиться и любить.

И верить надо, что случится

Победой главной победить.

Тогда узрят от боли преисподней

В раю

Восставших ангелов из пепла дел своих.

Диана, возносясь как птица,

Звездой зажжется

Среди них.

Ты, Самуил,

Названный Князем тьмы и лести,

Свободу вспомнишь

Таинством небесным.

Тогда забудутся

Все сделаны тобой дела.

Твое крыло

Во взмахе перекрестном

Коснется моего крыла…

Михаил умолк, допев последний куплет. Его темные ресницы были опущены и слегка подрагивали.

Когда он поднял голову, то с удивлением увидел, что все сидят расстроенные и молчат. Агнесс, пряча щеку на плече Салафиила, пыталась незаметно стереть слезу. Ангелы Рафаила совсем стушевались и только грустно глядели куда-то вдаль. Габри, не стесняясь, плакал, вытирая глаза кулаками.

– Это было замечательно… – проговорил он. – Будь музой вместо меня, я увольняюсь.

– Нет, Габри. Это твоя работа, – грустно усмехнулся Михаил.

Взгляд первого архангела остановился на пламенеющем костре. Другие братья, повинуясь безотчетному чувству, тоже опустили глаза в огонь.

Внезапно явившись в мужских зрачках, в воздух прорвались пять архангельских вспышек. Белоснежная, словно сталь райского клинка, искра Михаила прорезала воздух, врываясь в огнем сжигающий, алый, как кровь, свет Уриила, золотым лучом солнца зажглись глаза Салфа, и нежный, будто райская заря, всплеск Рафаила, разлившись, смешался с воздушным и стремительным порывом архистратига Гавриила.

Мелькнув быстро, как звезды падают с неба, архангельские искры встретились в огне костра. Раздался оглушительный взрыв.

Агнесс вскрикнула, шарахнувшись от Салафиила. Девушки Ральфа в ужасе отпрянули на разные концы бревна.

– Простите, – спохватился Михаил.

– Это случайность! – заверил Габри.

– Тихо, все хорошо, – Рафаил взял за руку Адель, которая, закрыв глаза обеими руками, чуть-чуть не рыдала, и одновременно попытался успокоить Амелию, грудь которой надломлено вздымалась. Девушки ухватились за руки своего архангела, словно за единственное спасение, и сидели не шевелясь.

– Пойду… погуляю, – запнувшись, молвила Агнесс. Она поднялась и, не оглядываясь, быстро направилась в лес. – Не могу, – ответила она на окрик Ура.

– Да… – вздохнул Михаил. – Спели песенку.

Он вернул гитару Габри и, встав с бревна, поспешил за помощницей.

Михаил возвратился, ведя ее за руку, когда на поляне все уже успокоились. Адель и Амелия мило улыбались и о чем-то щебетали с Ральфом.

Михаил усадил Агнесс рядом с собой, придерживая ее пальцы у себя на коленях.

– Я ребятам не рассказывал про кожаные штаны? – спросил у нее Михаил.

– Нет, – она отрицательно покачала головой.

– Тогда сейчас расскажу, – рука Михаила обняла Агнесс, прижимая к себе. – Эта история связана с тобой, Габри.

– Да? – Гавриил недоверчиво подвинулся вперед и стал слушать.

– Представьте себе такое, – начал Михаил. – Вчера, когда Агнесс и Салф ушли на богослужение, я сел составлять планы инспекции планеты. Потом, когда прошло несколько часов, мне захотелось отвлечься. Я встал, походил по уголку, погладил белок, а затем вышел чуток погулять. И вот бреду я по лесу в ночных сумерках, наслаждаюсь воздухом и тут вижу, что прямо передо мной, метрах в пяти, между деревьями шагают трое демонов. Знаете, так просто и нагло гуляют по райскому саду, как у себя дома. Я, если честно, слегка опешил от такого нахальства. Руку сразу на рукоять меча, белку, которая со мной была, в воздух отпустил, и давай, прячась за деревьями, к ним подбираться. Думаю, сейчас из засады нападу, им еще долго не захочется такое повторять. Подхожу уже к последнему дереву, и тут меня осенило: а ведь это не демоны по моим ощущениям!.. Смотрю точно: ангельские лица, светлые и такие безмятежно радостные, что ни облачка в глазах. Но вы бы видели их одежду!.. Идут в кожаных брюках, в косухах, в банданах, двое мужчин с шиповаными ошейниками, женщина с кучей железных колец и браслетов. Шагают и мирно беседуют, смеются. Я меч сразу убрал, стою и думаю, как такое может быть и откуда они идут в подобном виде…

– И откуда же они такие шли?.. – спросил Уриил, щурясь от собственного света.

– Догадайся! – Михаил перевел взгляд на Габри. – Когда я у них спросил, они ответили, что они музы рокеров, идут с концерта, и что их начальник архангел Гавриил велел им быть ближе к народу!..

– Весело! – рассмеялся Салафиил.

– А что такого?! – вмешался Габри. – Между прочим, нет ничего такого в косухах! Я ж не виноват, что ты воюешь с демонами в кожаных штанах и не перевариваешь их на дух!.. Что мне теперь запретить их?!..

– Габри, да не в штанах дело, – попытался объяснить Михаил. – Я просто не один раз просил тебя, чтобы ты сообщал мне, когда что-то придумываешь неожиданное…

– Неожиданное?!.. Неожиданное, это когда никто не ожидает, а я ожидал, когда это придумывал!.. – выпалил путаные объяснения Габри. – Тебе разве сообщишь?! Ты же сразу все запретишь!

– Я запрещу, если только это чем-нибудь угрожает, – возразил Михаил.

– Это значит все на свете! Проще сделать, пока ты не видишь!..

– Опять пошло-поехало, – покачал головой Рафаил. – Домой не хотите? – спросил он девушек.

– Нет, – улыбнулась ему Адель.

– Ты пойми, Габри, что я отвечаю за вашу безопасность! – доказывал Михаил. – И я должен знать о том, что происходит! Тогда я беру ответственность на себя, и вы находитесь под моей защитой!

– И ничего не можем делать!.. – парировал Габри.

– Да почему ничего? Почему все архангелы спокойно говорят о том, что планируют, и только у тебя как всегда миллиард секретов, – выговорил Михаил. – Вон Ур, когда проводил эксперимент, и у нас деревья вспыхивали чуть ли не каждый день, ввел меня в курс дела, и я ничего ему не запретил, вспомни. Не надо делать из меня Цербера, я лишь…

– Не буди во мне зверя! – вскрикнул Габри. Он поднял руки вверх, оскалил зубы и изобразил медведя так потешно, что все покатились от смеха.

– Нет, это невозможно, – Михаил хлопнул себя ладонью по лицу.

Он почувствовал, как Агнесс нашла его локоть, обвивая его своей рукой.

– Миша, не пытайся перевоспитать Гаврика, – возвысил голос Уриил. – Если тебе это не удалось за все эти годы, то все…

– Я бы ничего не говорил, если бы творческий потенциал, прекрасное, замечательное искусство Габри, не ловил бы Самуил и не творил с ним такое, о чем и думать страшно, – ответил Михаил.

– Не напоминай мне о демонах, – Габри внезапно посерьезнел. – Они не могут творить, они лишь все извращают и уродуют. Они – позор всех муз.

– Вот поэтому-то… А ладно… – Михаил расстроено махнул рукой. Он пальцами ответил на успокаивающие прикосновения Агнесс.

– Габри, дай арфу, пожалуйста, я псалмы спою, – попросил Салафиил.

– Держи, – Гавриил с готовностью протянул возникший у него в руках инструмент. – Мне тридцать третий и сто второй, – заказал он.

– Хорошо, – Салафиил провел пальцами по струнам и запел тихим струящимся голосом.

Пока женщины заслушивались его голосом и засматривались на его возвышенный вид, Габри всколыхнулся с новой силой. Он уже забыл все прежние споры и теперь шепотом доказывал Михаилу всю силу творчества:

– Ты вот когда идешь по улицам Земли и видишь алюминиевую банку, ты что думаешь?

– А что я должен думать? – недоумевал Михаил.

– Ты не думаешь, сколько на самом деле красоты заключено в этой банке?.. Ты не осмысливаешь силы и фантазию, вложенные в нее кем-то, когда он выплавлял алюминий и когда придумывал внешний вид банки?.. Не-ет, ты идешь и думаешь о том, как ты сейчас накостыляешь Ираклию или Булату!..

– Пока Миша будет думать, как красива банка, – вмешалась Агнесс, – Ираклий и Булат накостыляют ему.

– Ты не можешь вмешиваться в спор: ты заинтересованная сторона! – вспыхнул Габри.

– В чем я заинтересованная? – сдвинула брови Агнесс.

– В Михаиле!.. – последовал ответ.

– Агни, присоединяйся к тем, кто не в счет, вместе мы сила, – предложил Уриил.

Помощница архангела покачала головой и отвела глаза, продолжая слушать Салафиила.

Мимо Рафаила и девушек медленными и грациозными взмахами крыльев пролетела огромная красно-коричневая бабочка. Она приблизилась к огненному архангелу и зависла в воздухе возле его глаз. Лицо Уриила расплылось в улыбке, а кожа пошла новой волной горячего огня. Он послал бабочке горячий поцелуй, после чего она тем же маршрутом запорхала обратно.

– Зáря, – пояснил Уриил, отвечая на взгляд Ральфа. Архангел покаяния понимающе улыбнулся. Все в раю хорошо знали подругу Ура Зарину или просто пламенную Зарю.

–Ты заворачиваешь все мои улучшения в раю! – возмущался Габри.

– Например? – спросил Михаил.

– Например, мой прекрасный водный насос, он же водокачка!

– И зачем была, позволь узнать, водокачка в раю, да еще на главной клумбе?..

– Ясное дело – чтобы качать воду!

Михаил не смог удержать себя в руках и грохнул от смеха.

– Он надо мной еще и смеется! – праведному гневу Габри не было предела.

– Габри, я спел псалмы, – сказал Салафиил.

– Спасибо, я бы очень расчувствовался, если бы Михаил мне не мешал тебя слушать! – ответил Габри.

– Чего?.. – только и смог произнести Михаил, почти онемев от изумления.

На этой критической для всего вечера ноте на поляну огненного ангела ступил молоденький мальчик в песочного цвета плаще.

– Кто пришел, – первым его заметил Михаил. Его лицо тут же разгладилось, а взгляд сделался нежным и ласковым. – Маленький, здравствуй.

– Мил, привет! Иди сюда скорее! – обрадовался Габри.

Юноша неспешно пошел по траве, стараясь не тревожить гуляющих павлинов. Его лицо улыбалось всем присутствующим.

Маленький, Мил, а вернее: самый младший из архистратигов Иеремиил, был последним рожденным из высших духов рая. Первое ласковое прозвище закрепилось за ним неслучайно. Долгое время уверенные, что братьев у них больше не будет, архангелы называли младшим архистратига диалектики Варахиила, пока в один поистине прекрасный день Михаил не принес на руках очаровательного ребенка-ангелочка с кремовыми крылышками, который, прижимаясь, обнимал его за шею. Старший архангел сказал, что это еще один их брат, теперь точно самый младший. Тогда было решено, чтобы не обижать Варахиила, оставить за ним звание «младшенького», а к Иеремиилу вскоре прилепилось слово «маленький» до самых последних пор.

И до сего дня, чудилось, что никакое из обращений не могло подойти к нему лучше. Ростом ниже братьев, он был все равно очень высоким, но столь хрупким и узким в кости, будто на всю жизнь остался подростком. «Мил» звали они его, внешне повзрослевшего лишь до возраста семнадцати, вечно хранившего невозмужавшие юношеские черты, мягкие темно-русые волосы и совсем детские светло-карие глаза. Такими беззащитными и ранимыми были они, глядя из-под коротких ресниц с не детской совсем сосредоточенностью.

Младшему из братьев архангелу Иеремиилу выпала, пожалуй, одна из самых тяжелых ролей в этом мире. Он был сотворен Богом, когда уже никто не гадал его увидеть, и через много тысяч лет оставался забытым во многих религиозных книгах об ангельском мире. Робко ожидаемый, рожденный последним из высших духов, он появлялся тоже последним, когда не было уже другого ответа на праведный гнев.

Мил был архангелом милосердия. Символом носивший на груди своей золотой медальон в форме сердца, закрытый тайно, запечатлевший в себе сокровенность божественной милости. Он был тем, кто, пребывая в самом жестоком, зверином мире уродливых болезней человеческого грехопадения, каждую минуту впитывал творившееся вокруг зло, пропуская сквозь свое нежное тело все изуверства Земли, очищая, отмаливая, ходатайствуя прощение тем, кто его не был достоин.

Забытый, он жил, незримо присутствуя, светясь тусклой звездочкой там, где его трудно было заметить, слыша обращенные молитвы «помилуй» и отвечая тем, что сам собой умел приблизить реальность того, о чем воздыхали живущие на Земле. И в жизни людской он появлялся внезапно, когда никто почти не надеялся, исправляя то, что нельзя исправить, переделывая то, что было названо непоправимым. Вопреки делам, словам, вопреки чувствам, разуму, интуиции, он приносил милость, дарил искру Бога сердцам, которые сохраняли до конца лишь крупинки веры.

Непостижимость. Это был его дар и его крест, который Иеремиил нес внутри себя многие тысячи лет. Непосильной ношей в каждом взгляде, в каждом его движении и улыбке словно была просьба о поддержке, о милосердии к тому, кто сам был этим милосердием. И эту поддержку, сострадание, эту любовь отдавали ему братья и те немногочисленные ангелы, с которыми он был связан единым служением. Движением рук, покровом глаз они пытались перевязать кровоточащую рану, омыть трепещущее в груди сердце, обливающуюся страданиями, вылечить самую нежную душу, совершающую самый страшный подвиг.

Но ближе всех Иеремиилу был Михаил. Первый, кто его увидел, кто поднял его на ладони, кто принес остальным в тот мир, где не существовало еще ни боли, ни милости, но только счастье и любовь, но в котором уже брезжила опасность перевернуться бедственным превращением на долгие и темные века. Невидимая связь обреталась между старшим и младшим братом, словно замыкая небесный круг и даря силе ту нежность, которой ей изначально недоставало, и нежности ту мощь, которая ее оберегала.

Мил передвигался, касаясь плащом кустиков, отвечая негромкой улыбкой на приветствия. Его правая рука была отставлена в сторону, он протягивал ангелам подушечки пальцев. Это было его любимое общение: он хотел, чтобы они прикасались к его запястью. И они прикасались.

Иеремиил пересек поляну и остановился рядом со старшим архангелом. Не глядя, Мил опустился на траву между Михаилом и Гавриилом. И тогда всем стало понятно: извечный спор дисциплины и творчества на сегодня закрыт насовсем.

– Садись сюда, – Габри продлил свое бревно, и Иеремиил переместился к нему. Он почувствовал руку Михаила у себя на плече.

– Как дела?.. – Мил увидел обращенные на себя глаза старшего брата.

– Хорошо, – слегка наклонил голову младший.

– Мил, ты хоть здороваться почаще заходи, я скучаю, – проговорила Агнесс.

– Хорошо, Агни, – улыбнулся он.

– Иегудиил, – проговорил Ральф.

Все повернулись, следуя взгляду архангела покаяния. На поляну вошел мужчина в молитвенной рясе с длинными деревянными четками на поясе. Запястья его были полностью скрыты рукавами, свисающий плащ укрывал тело до самого горла, делая недоступным для мира. За спину спускались зачесанные пшеничные волосы, лицо было притягательно несколько болезненным, выстраданным обаянием. Однако на левой щеке, бросаясь в глаза, виднелся глубокий вертикальный шрам, искажающий мимику.

Искажающий, но не уродующий прекрасную архангельскую внешность. Чистые далекие глаза Иегудиила смотрели из глубины души, свечой зажигалась чуть скошенная вправо из-за рубца улыбка. Покровитель подвижников, вдохновитель благих начинаний, он привык преодолевать трудности сам и помогал это делать другим, воспитывая силу воли, уча бороться со своим несовершенством. Шрам его имел давнишнюю историю, древнее самой планеты Земля. Иегудиил был тем, кто первый вступился за честь райского мира, открыто выступив против гордыни своего брата Самуила, второго по рождению архистратига, одаренного тайной власти, будущего Князя преисподних владений. Самуил разгневался на справедливое обличение и ударил брата по лицу перстнем, оставив незаживающую рану. Случилось невероятное: у бесплотного архангела полилась кровь. И не остановилась до тех пор, пока, взявшись за меч, Михаил и его ангелы не прекратили глумление над Божественным творением. Тогда щека Иегудиила затянулась тоненькой кожей. Но сколько потом не пытался вылечить ее Рафаил, шрам так и не зажил, начиная вновь кровоточить в самые тяжелые для рая моменты.

С тех пор Иегудиила помнили с покалеченным лицом, о чем он, однако, особенно не переживал. В лице ли была жизнь архистратига подвижников, который вдобавок любил проводить свою жизнь в уединении и дальних пустынях?..

– Всем здравствуйте, – Иегудиил понял, что его заметили, и поспешил поздороваться с присутствующими. – Михаил, можно тебя на минуточку?.. – спросил он, выслушав наперебой прозвучавшие приветствия.

– Да, конечно, – рука Михаила выскользнула из-под запястья Агнесс. Первый архангел поднялся на ноги и шагнул к брату. – Ты где так долго пропадал?.. Я чуть было не объявил розыск.

– Я как обычно, ты же все знаешь, – ответил Иегудиил негромко. – Отойдем, мне надо с тобой кое-что обсудить. Мы ненадолго, – заверил он ангелов.

Оба архистратига, скрываясь в ночной темноте, удалились в глубину зарослей.

– Да, – вздохнул Габри, расстроившись, что братья его покинули. Он поглядел на Иеремиила. – Иди поближе, Мил, – позвал он.

Младший архангел придвинулся к брату и был укутан в его объятия.

– Где мой плюшевый ангелочек?.. – спросил Гавриил нежно.

Плюшевый… ангелочек… В отличие от бурных эмоций, с которыми Габри тискал других, Мила он ласкал осторожно, как любимую мягкую игрушку.

– Тут твой плюшевый ангелочек, – проговорил Мил, пряча за ресницами улыбку.

На поляне повисла тишина, и все собравшиеся деликатно наблюдали за разговором.

– Как живет мой маленький? – поинтересовался Габри. – Никто его не обижает? А то смотри, я разберусь быстро… Это я с виду такой безобидный, а когда надо… Агнесс подтвердит.

– Конечно, Габри, – кивнула помощница.

– Нет, не обижает, Гаврюша, – поднял брови Иеремиил.

– А ты хочешь, чтобы я тебе шарик надул? – предложил Гавриил.

– Да, хочу.

– Тебе такой же, как мой вот этот? – Габри показал на своего полосатого друга. – Или поменьше?..

– Лучше поменьше, а то на таком я улечу, – выразил опасения Мил.

– Слушайте, а кто-нибудь знает, где Варх? – спросила Агнесс. – Я его после Пасхи ни разу не видела.

– Наш диалектический малыш отбыл со специальной миссией в Африку, – отозвался Уриил.

– Да, ты у нас худенький, – Габри продолжал беседу. – А какого цвета? Зелененького? Красного?..

– В Африку?.. – переспросила Агнесс. – Что он там делает?..

– А никто толком не знает, – пожал плечами Уриил. – Он спонтанно как-то собрался и исчез, только запись оставил в Базе, что хочет глубже погрузиться в жизнь сохранившихся диких племен.

– Надеюсь, его в шаманы не завербуют, – улыбнулся Рафаил.

– Мне синий, – попросил Иеремиил.

– Правильно, как форма Михаила и Агни, – Габри материализовал из воздуха тугой шар и крепко перехватил его ленточкой, завязывая на бантик. – Кстати, Салф, дай-ка сюда арфу… Благодарю.

Архангел вдохновения привстал, забирая свой инструмент у Салафиила.

– Варх удивил. Надо его проведать, что ли… – Агнесс задумчиво поправила волосы.

– Прошу внимания! – возвысил голос Гавриил. – Секунду… – одной рукой закончив вязать ленту, он передал шарик Милу. – Сейчас прозвучит эксклюзивная песня, посвященная самому рассудительному, самому дисциплинированному и несгибаемому из нас. То есть мне, – он улыбнулся. – Шутка. Не скажу кому, вы сами догадаетесь.

Пальцы архангела коснулись струн арфы, и он запел быстро и с чувством.

– О, неизведанная сила

И стойкость в клятве твоих глаз!

Восславим, братья, Михаила,

Что создан лучшим среди нас!

Он взглянет тихо, молчаливо,

И тьма бежит его ресниц,

Так солнце правдой золотило

В его груди звезды девиз.

Кто знает вечности служенье,

Кто держит в пепле дух, удар,

Кому дано в сердцах движенье,

Кто славы Божией пожар?

Кого люблю и преклоняюсь?

Кого прекрасней Бог создал?

Тобой всецело восхищаюсь,

Тебе стихи свои отдал.

Ты первый среди братьев равных,

Архангел силы и небес,

И в Боге нету ненаглядней

Твоих простых, как день, чудес.

Ты чудо сам,

Вселенной трепет

Меня, признаться, обуял,

Когда твой взгляд впервые в жизни

Служеньем света я узнал.

Ты брат мой,

Вольное смиренье

Я за тобой узреть спешу,

Молитвой дышишь и спасеньем,

К тебе я каждый день лечу.

Тебя я вижу, восторгаясь,

Ловлю движения лица,

Твоею мощью умиляюсь,

Незримым шествием венца.

Ты украшенье золотое

Небес и рая до Земли,

О Михаил, не уставая,

Пою я искры красоты!

Габри играл торопясь, словно стараясь успеть до прихода брата. И в самом деле, едва он дотянул последние ноты, возвратились Михаил и Иегудиил.

Михаил улыбался.

– Должно быть, мне следует сказать спасибо, – произнес он. – И надо бы заметить, что не следует равного делать неравным. Однако я чувствую, что это от чистого сердца. Поэтому просто спасибо, Габри.

– Ты мне?.. – Габри ответил не сразу. Его чистые, как небо, глаза обратились к брату.

– Прекрасная песня, – проговорил старший архангел.

– Я пел?.. Я хочу сказать, что ты ничего не слышал, потому что был там, а я здесь, – Габри безмятежно указал в сторону леса, а потом – на себя.

– Мы слышим обращенные к нам молитвы с Земли, – напомнил Михаил. – Ужели я не ведаю, с чем ко мне обращаются, назвав мое имя здесь?..

– Ах да… – лицо Габри изобразило гримасу заблуждения, но было ясно, что он все знал с самого начала.

– Я пойду, отдохнуть хочу чуть-чуть, – промолвил Иегудиил.

– Отдыхай, конечно, – кивнул Михаил. – Пока, Гуд, – он положил руку брату на спину.

– Всем до свидания. Я завтра зайду к вам поболтать, ладно?.. – Иегудиил попрощался и пошел к себе, усталый после длинных месяцев вдали от дома.

– Агни, нам нужно уходить. Скоро на инспекцию, – молвил Михаил.

– Хорошо, – Агнесс с готовностью поднялась, расправляя плечи. – Всем до встречи.

– До встречи, ребята, – ладонь Михаила обняла плечо помощницы. – Мил, ты хочешь с нами еще немножко посидеть или с Габри останешься?

– Я с Гавриилом, – ответил Иеремиил.

– Он со мной, – улыбнулся Габри.

– Хорошо. До свидания, – повторил Михаил. Он и Агнесс направились в сторону архангельского уголка и вскоре исчезли за деревьями.

– Мы тоже пойдем, а то уже поздно. Вернее рано, – промолвил Рафаил, оставляя свое бревно. Его лицо поднялось к проклюнувшемуся первыми лучами небосводу. – Пока.

Вслед за начальником лекарей с пенька встал Уриил, одновременно засобирался Салафиил. За несколько минут поляна почти что опустела. Лишь перед не догоревшим костром остались вдвоем сидеть Иеремиил и Габри.

Так закончился вечер архангельских песен.