Отца я убил в первый же вечер своего возвращения.
– Ты по-прежнему гомик, или женился? – первое, что услышал я, когда он открыл дверь. Не говоря ни слова, я отодвинул его в сторону. Шестидесятипятилетний старик, изнуряющий себя ежедневным пивом с орешками, не представлял угрозы даже для моей утонченной натуры художника.
Зачем я вернулся? В тот год случилось многое – погиб мой любимый человек, мой Арно, с которым я не расставался со дня знакомства, случившегося через год после колледжа и через полгода после расставания с Жюлем. Арно погиб в автокатастрофе, а через четыре месяца я узнал свой смертельный диагноз. Апатия, депрессия, последовавшие проблемы с деньгами. А еще меня неумолимо потянуло в отчий дом, чего я никак не хотел понимать, однако, спустя пару недель после возникшего желания, купил-таки билет до Ренна и приехал из Италии, где проживал вместе с Арно последние восемь лет.
И я убил отца в день своего прилета. Поднявшись в свою комнату, я увидел, что она превращена в склад поломанного барахла. У одной стены была навалена старая мебель, подоконник и все пространство под окном занимали кипы старых газет, на моей кровати валялись груды старой грязной одежды и обуви. В наполовину задвинутой под кровать коробке я узнавал вещи, которые были дороги мне в подростковом возрасте.
Дверь в комнату открыл отец.
– Ты может рассчитываешь здесь со своим педиком поселиться, а? Даже не думай…
Я просто хотел захлопнуть перед ним дверь, вытолкать его, наполовину уже просунувшегося в комнату, но глухой звук тяжелой дубовой двери на пружине оказался неестественно громким. Сначала я думал, что сломал его мясистый нос, но потянув дверь на себя и выглянув, увидел, что отец лежит на полу, головой у подножия перил, а со стороны левого виска расширяется красное пятно. Мне не хотелось ему помогать. Я перешагнул и пошел из дома. Далеко за полночь, когда я вернулся сильно пьяным, он был мертв. Даже не знаю, умер ли он сразу, или нет, и мне всё равно.
Я не трогал тело двое суток. В тогдашнем положении для меня важнее было найти деньги. Вместе с ними я и нашел конверт с запиской папаши, а под ним и записки предыдущих моих веселых предков, которые и открыли мне глаза на то, что я родился в роду, где без раздумий проливали кровь.
Как же им везло, что ни одно из давних убийств не было раскрыто! Самую первую из известных мне жертв объявили сбежавшей с любовником, затем такую же версию выдвинула и прапрабабка, сжегшая супруга, объявляя всем, что мерзавец бросил ее с детьми. Две следующие жертвы (кузен прабабки и любвеобильный сосед Вильгельм) не проживали в этом доме, потому и исчезновение их не навлекло на его обитателей сильных подозрений. Мой отец, убивший мачеху, всегда говорил, что она уехала к своей родне в Германию, как только он вернулся из плавания в отчий дом. А поскольку старухой никто не интересовался, то никто и не искал её.