Забота?
Ядрёный запах травяного сбора, где однозначно присутствовала мята, послышался мне, и будто остервенивший будильник перед экзаменом заставил ленивые веки приподняться вполсилы. Полноценное пробуждение не состоялось, хотя были приложены все силы, попытки воспроизведения звуков также потерпели неудачу. Закрытые глаза вовсе не гарантировали покой, все кружилось так, будто я в сороковой раз каталась на гравитроне, почувствовала гравитацию и тошноту, подступающую к горлу. Рвотой я расписала незамысловатые узоры на белоснежном постельном белье, хрустящем при каждой попытке двигаться любой мышцей тела,. Позыв был не единичным, он подобно утопающему вытянул меня из первостадийного сна, а вместе с ним и оставшуюся в желудке жидкость. Размытое пространство вокруг усложняло задачу выяснить, где же я все-таки находилась. Протирая глаза, я вновь оглядывала просторную комнату, совсем не похожую на больничный бокс, поэтому объяснить, почему в мою вену капля за каплей поступала леденящее все тело жидкость, стало сложно.
Белоснежная комната казалась абсолютно пустой, который раз глаза совершали обзорный круг, скользя от одной белоснежной поверхности к другой, не имея возможности зацепиться за что-либо. Мелкие брызги крови, впитавшиеся в мой белый халат при выдергивании иглы, послужат хоть какой-то концентрирующей внимание точкой. Как только я встала на ноги, усилилось головокружение, и позывы рвоты вновь спазмировали живот, но как выяснилось, все напрасно, желудок был пуст.
Слабость и головокружение заставили меня присесть на четвереньки и медленным темпом доползти до двери, за ней еле слышались быстрые шаги, но ступали они мягко, без абсолютной тишины, царившей в здании, услышать их было бы невозможно. Когда разум получил небольшое прояснение, я подползла обратно к кровати в надежде найти свои вещи, особенно конверт и телефон. Под матрасом – пусто, тумба пуста, под ними тоже ничего было не найти, даже горстки пыли. Не изученным здесь оставалось большое незанавешенное окно, к которому я поползла уже более энергично. Держась за подоконник, с трудом подняла твое тело на дрожащие ноги, за окном виднелся обыкновенный двор, который мог быть чьим угодно. Высокие деревья с густой листвой, казалось, перешёптывались каждый листочек с листочком при виде меня. Во дворе – так же тихо как и внутри. Только внезапно показался мужчина в форме охранника, проходящий под домом, скорее, скрывающийся в тени дома от палящего солнца. Провожая его взглядом, я попыталась разглядеть на форме эмблему организации, в которой я удивительным образом оказалась. Но глазам моим требовалось куда больше времени чем ногам, которые, привыкая к нагрузке, перестали дрожать, тошнота отступила за нецелесообразностью, в моем организме уже нечего было отторгать. Но общая слабость все же заставляла присесть на пол. Было страшно, хотя бы потому, что я не помнила, как оказалась тут и что со мной случилось.
Бесспорно, слова Оливера выбили из колеи, но я вполне отдавала себе отчёт, хоть и мысли все были заняты услышанным, помню, что ехала, здраво оценивая ситуацию, на дороге никаких столкновений не было. Чем ближе я оказывалась к дому, тем сложнее было поверить, что моя мама способна сотворить столько всего страшного и скрытого. Сеять за собой одни вопросы и подозрения. В то же время, вспоминая все свои сны, вытекающие из реальных случаев, доктора Купера, Дору, дядю Джона, не могу называть его иначе, и самое главное – Мари.
Мной овладевал гнев, подгоняющий меня быстрее расквитаться с ней. Именно в этом была моя проблема, я всегда скиталась от одной крайности к другой, как маятник с металлическими шарами на столе доктора Купера, где крайние шары подкидывало по сторонам. Мало в чем я бывала уверена, сомневалась в каждом человеке, в каждом событии, что часто приводило к запутанным как проводные наушники «Эпл», проблемам. Чаще всего я и не расплетала наушники, как и не решала проблемы, оставляя на далекое «потом», что неизбежно приводило к кризису. Пришло время прощаться с детским инфантилизмом.
Колёса моего автомобиля крутились с ускорением, с каждой секундой теряя сцепление с мокрым асфальтом, я неслась с противоречивыми мыслями: при первой же встрече плюнуть в лицо лгунье и преступнице или же обратиться с прощением, открыть все завесы, ожидая ответного мира, убедить в необходимой терапии. В миг, когда разбор мыслей стал потенциальной угрозой, я свернула с дороги и решила переждать стрессовый пик. Раскрыла конверт, лежащий рядом. Ничего примечательного не вспоминалось, только вот… Ари. Как Ари оказался рядом? Не успев раскрыть конверт, я вспомнила, что мое внимание сконцентрировалось но остановившимся передо мной знакомом автомобиле. Вспомнила, как Ари подошёл, спросил, все ли в порядке, предложил помощь, от которой я отказалась, мне не терпелось остаться наедине с собой. Помнила лишь следующее мгновение – глаза Ари наполнились влагой, всхлипнув один раз, он попытался скрыть свой расстроенный вид, оборачиваясь назад, он шмыгал носом, потом вновь возвращался. Затем он опять стал просить прощения, а дальше – ничего. Пустота. Белая пустота, как и эта комната, будто утонула в гигантском ведре сливочного мороженого, такого же холодного и белоснежного.
– Ари, что же случилось? – спросила я пустоту.
Вдали вновь послышались шаги, теперь они были не такими ритмичными, наоборот, кто-то волок лениво ноги, так, когда ходишь бесцельно, или идешь туда, куда не хочется идти. Я сидела на полу прямо напротив двери и вслушивались в шаги, воображая, кто это мог быть. Вместе с шагами послышался женский голос, но ей никто не отвечал, соответственно, она была одна. Как ни старалась, я не могла разобрать ни слова, но как и шаги, так и голос становились ближе. В щель под дверью показались чьи-то босые стопы – белоснежные, миниатюрные ножки, которые остановились прямо у моей двери. Сердце стало набирать скорость и билось так, будто я сидела в засаде, скрываясь от австралийского аллигатора, к примеру. Приходилось дышать глубже и глубже, вбирать больше воздуха, чтобы не потерять сознание и балансировать с бешеным сердцебиением. Одновременно хотелось открыть эту дверь, в то же время я так прижалась к стене, что ещё чуть-чуть, и я стала бы ее частью. Но она молча простояла какое-то время, мне показалось, что это зависание длилось очень долго, но как только стопы ее развернулись, я выдохнула с такой силой, что наверняка она услышала, стоя в коридоре. Тихими шагами я стала двигаться к двери, как вдруг вдали вновь послышался голос, и теперь я четко услышала знакомый мотив и слова…
«Милый жёлтенький утёнок резво плавал по пруду…»
Голос заставил вскочить с места и ринуться к двери, только мой организм не был готов к столь резким действиям, в глазах потемнело, как в день, когда мы наблюдали солнечное затмение. Голова кружилась как юла, но я добежала до двери и распахнула ее, сосредоточив всю силу в одной руке, но худощавый силуэт скрылся от моих глаз быстрее, чем моя циркуляция крови восстановила давление, я смело прошагала по пустому коридору. Внутри все напомнило чей-то неуютный дом, никак не медицинское учреждение, скорее, дом в стиле медицинского учреждения. Все стало ещё запутанней.
– Милая, – позади раздался поставленный голос.
Высокая стройная фигура в бело-молочном костюме с приталенным пиджаком стояла в проходе , волосы, собранные в рабочий пучок, лицо безмятежно пустое, а глаза из синего стекла.
– Где я, мама ? Что за Ханг нга ты тут устроила? – оглянулась я вокруг обзорным взглядом.
– В этом доме уже ничего не будет по-твоему, упираться нет смысла, ты губишь своё здоровье. Поэтому отныне всё будет так, как я скажу. Ты возвращаешься в комнату и делаешь все, что говорит медперсонал.
– Заботой обо мне не перекрыть всего, что ты сделала с дядей Джоном, например, или с Мари? Что ты сделала с ней? – я чувствовала, как жар по телу поднимался к голове.
Глубоким вдохом подготавливалась к новому выбросу обвинений, но из темного угла позади меня раздался еле слышный шёпот:
– Притворись послушной дочкой…
Обернувшись, я не заметила никого, а ко мне уже спешили два санитара, силой затащивших меня обратно в комнату. Как бы я ни брыкалась, сил справиться сразу с двумя плотными женщинами у меня не было. Не удовлетворившись одним уколом, они подключили мне новую систему, новый пакет ледяной и опьяняющей жидкости, которая погружала в сон против моей воли.
– Анализы каждое утро спускать в лабораторию. Как только нормализуется состояние, начнём подготовку к операции, завтра приеду в это же время.
Последние слова, которые я услышала перед полным отключением.
Я и есть она
– Таблетки приклей к нёбу, как жевательную конфету, – захихикал чей-то тонкий голос. – Не глотай, – давал голос указания, – как только медперсонал выйдет, аккуратно выдерни систему из иглы и выпускай жидкость хоть куда, хоть под подушку, закручиваешь зажим и подключаешь обратно к игле. Мышечные релаксанты, – последовала недолгая пауза, – делай вид, что препараты делают своё дело. И будь паинькой, – вновь дразнящий хохот, – я знаю, ты меня слышишь.
Интегрированный глюк – новый уровень! Местами остро колющий, этот голос – мой спасательный круг от давно подорванной, но все ещё борющейся психики. Удивительное устройство человеческого организма, он всегда бьется за нас, даже когда мы сдались, он говорит с нами, сначала намеками, как кокетливая подружка, затем настойчивыми выбросками – как строгая наставница, если же вы настолько твердолобый и небрежный к самому себе, то вас могут посетить красочные видения, пугающие и угнетающие вас. Если искать виноватых, то эту задачу легко решить, взгляните в зеркало. Если мой организм дошёл до самых крайних мер, чтобы спасти мою же шкуру, то и поделом мне. Наплевательским отношением ко всему окружающему я демонстрировала псевдонезависимость. И наплевала я в первую очередь только на свою личность, свою целостность, физическую и ментальную. Настало самое время слушать себя, свой организм и следовать его указаниям. Самый жёсткой плетью для меня было вновь и вновь слышать нашу с Мари детскую песенку, причём от разных голосов. Он больше всего пугал и отрезвлял, когда я сдавалась перед тягостью сонного натиска. Этот голос помогал не уснуть, пока не выйдут медсестры, давал пинка, чтобы я встала и слила всю жидкость из пузыря, Выплюнула горькую как сушеная гвоздика таблетку, прилепленную к нёбу, пока она окончательно не растаяла во рту.
День за днём проползали так же лениво, как старина Джонатан ползёт по просторам Сейшел. Хоть действие лекарств было заблокировано, все тягостнее было ощущать прелести затворничества в загадочном доме, хотя дом я даже не успела осмотреть, после той стычки с матерью я так и не двинулась за порог комнаты. Даже лица медсестёр мне не удавалось толком разглядеть, так как подход к игре в сонную послушную пациентку был крайне ответственным. В комнате не было часов, поэтому отследить, какое время выделялось для моих процедур, было нелегко, но я уже выработала привычку и примерно понимала приближение новой сцены. За моим окном в довольно внушительном и, судя по всему, долголетнем палисаднике находилось несколько гигантских деревьев мимоз, чья густая листва практически перекрывала все окно; когда солнце начинало сверкать сквозь самые высокие ветки, тогда мне необходимо было подготавливаться к новой встрече. Как раз близилось время. Зелёные округловатые листья стали переблескивать ярче обычно. За дверью послышались шаги и лёгкий мотив: «Милый жёлтенький утёнок резво плавал по пруду».
– Как же не хватает Лоры, – теперь я уверенно знала, что с ней мне лучше, чем без неё.
Голос в моей голове становился ближе, и более четко слышались слова: «Не успеешь ты окликнуть, я приду, я приду» – в такт приближающимся звуку под дверью показалась чья-то тень. Наплевав на все, я ринулась к двери , меня выводили из себя слова и этот ритм, они были только наши с Мари – неприкасаемая вещь. было слишком больно слышать отовсюду ранящие строчки. За дверью на меня обернулась худощавая смуглая девушка с кучерявыми короткими волосами.
– Выглядишь лучше, – произнесла она.
В глазах моих все затуманилось, вся картинка вокруг меня стала медленно вращаться, дурновато понимать, что мои галлюцинации развивались, пока я деградировала. Я щипала внутреннюю часть моего предплечья, полноценно ощущая боль. Стала считать до десяти, загибая сомневающиеся пальцы . Ничего не менялось.
– Иди за мной, пока никого нет, – схватив дрожащую руку, она провела меня сквозь длинный коридор.
Свет, пробивающийся через высокие окна, сменялся тьмой от толстых перегорождающих их стен, в глазах мигала очередь чёрного и белого цветов, как клавиши рояля. Когда наконец мы остановились, я взялась за голову, наивно полагая остановить карусель вращающихся предметов. Но чем чётче ко мне приходило осознание того, что все реально и никакой это не глюк, решительность продолжала во мне нарастать, дополняясь любопытством.
– Это ты пела песню? – перебила я разговор кудрявой девушки, чьи пружинистые локоны запрыгали, когда она отвечала мне, кивая. – Но откуда… и кто… кто ты? – переспросила я настойчивее.
– Мое имя тебе ни о чем не скажет, я Грейс.
– Грейс Асперг? – опередила я ее.
– Считается, я давно умерла, хотя и живой назвать меня сложно, – ухмыльнулась она.
Опередив все мои вопросы, она поспешила с объяснениями, ведь на моем лице четко выражалась ошарашенность от услышанного. Продолжая объяснения, которые я не слышала, она схватила меня за руку и, оглядываясь назад, поволокла дальше. Белоснежная комната, в которую она меня завела, мало отличалось от той, в которой находилась я, только эта была в разы просторней, и в ней – две кровати. Прямо напротив двери высокое окно, у которой стояла светловолосая девушка, локоны ее волнистых волос спадали на худощавые плечи и сливались с белым тоненьким, практически прозрачным, как и ее кожа, халатом . Казалось, будто дневной свет, проникающий через окно, у которого она стояла, концентрировался на ее фигуре и проникал в комнату через ее тело, она светилась, как отражатель солнца. Было сложно разглядеть ее лицо, но я сразу заметила круглые синяки под глазами, худое и бледное лицо, с впавшими щеками и выраженными скулами.
– Не успеешь ты окликнуть, я приду, я приду, – совсем тихо произнесла она.
Я все внимательнее пыталась вглядеться в ее лицо, чувствовалось, как напрягались мышцы моего лица, хмурились брови.
– Не играйте со мной! – обозначила я, разглядывая обеих по очереди, дав понять, что в обиду я себя не дам, и память моей сестры – тем более. – Откуда вы знаете эту песню и какое право имеете трогать мою сестру?
– Потому что я и есть твоя сестра! – произнесла девушка напротив.
– Да пошла ты, не смей даже словом прикоснуться к Мари, – разгневалась я, по крови разнесся гормон кортизола, придав мне яростной силы.
– Мы с тобой когда-то сочинили эту песенку, которая была для нас не простым набором слов, мы ее пели, когда нам нужна была помощь или просто хотелось увидеть друг друга, она была песней-позывалкой. Помнишь? Помнишь, как мы ее сочинили, когда были в саду у Элин? В ее пруду плавали утята, сбившись в стаю, как и всегда, но один маленький утенок отстал от своей семьи и крякал так жалобно, будто просил помощи, и за ним вернулся другой утёнок, он показался ему и повёл за собой обратно к стае. А мы фантазировали, что этот утёнок прокрякал, так и родилась песенка.
Все было правдой, и в ту же секунду я ринулась к унитазу, оттолкнув Грейс, забежала в туалет, подступившая тошнота отняла все силы, не говоря уже обо всем остальном.
– Вижу, ты следовала моим указаниям, – проследовала она за мной в ванную.
– Так это были не голоса в моей голове?! – убедившись, что все, что казалось мне в последние дни видениями, оказалось реальностью, спросила я.
Измученное лицо плавно двигалось при разговоре. Мари, моя малышка Мари сидела прямо передо мной, она говорила и говорила, только я всё ещё не чувствовала происходящее правдой, моя Мари. Малышка, которая моложе меня на два года, выглядела как моя молодая тетка. Через тонкую и местами обвисшую от потери веса кожу легко разглядывались синие вены, истощенное тело не способно было противостоять даже легкому дуновению.
«Что же с тобой стало?» – думала я, пока она продолжала рассказывать правила этого жуткого дома и то, как она оказалась в нем.
Даже нахождение здесь я до конца не осознавала опасностью, не воспринимала как угрозу происходящее, казалось, я справлюсь со всем ведь здесь главная – моя мать, а она хоть и чокнутая, но не сделает мне плохо. А сейчас мне стало по-настоящему страшно, я поняла, что все, чему я находила оправдания и считала действия матери относительными величинами, обернулось страшными и опасными преступлениями, масштабы которых ввергали в шок. За все эти годы не было ни единого подозрения, что человек, с кем я живу в одном доме, промышлял такими делами, что он после славного семейного завтрака приезжал с жизнерадостным настроением и экспериментировал над здоровьем людей, над их жизнью. Когда смотришь такой фильм на экране телевизора, ощущается страх и сопереживание героям, но под коркой есть подушка безопасности, тумблер, напоминающий периодически, что это всего на всего фильм. Но когда жизнь преподносит такие сюрпризы, они по-настоящему дают прочувствовать страх, истинный животный страх во всех спектрах, каждой клеткой твоего тела. Как сказала Мари, нет ничего страшнее власти в руках больного человека. Упрятав ее в так называемую лечебницу, мать была убеждена, что проявляла заботу к больной дочке. Подыскивая ей доноров, которые жили с ней годами, затем исчезая из ее жизни после очередной операции, всего ей было сделано их около восьми. Всеми способами она пыталась победить редкое генетическое заболевание, при котором из строя выходил один орган за другим.
– Только на самом деле и я не больна вовсе, – добавила Мари. – Она ставила один диагноз за другим, один список анализов сменялся другим, панический поиск моей болезни набирал новые обороты, не находя фактического подтверждения, ведь результаты были всегда в пределах нормы. Она решила, что у меня недиагнозтируемая форма генетического заболевания. Что само по себе абсурдно.
– Так ты не была больна изначально?!– ужасалась я вновь.
Многие сотрудники, находящиеся здесь, были в такой же зависимости, как и мы. А многие упиваясь своей жестокостью и выполняли все больные указания, получая за это громадные суммы денег. Они калечили, уничтожали жизни невинных и слабых людей.
– Теперь ты оказалась здесь, настало твоё время, – продолжала она. – Лет пять она подготавливала тебя к этой операции.
Я все переспрашивала и переспрашивала, не в состоянии впитать все услышанное.
– Обязательный спорт, строгое питание, мониторинг анализов, под ажурной вуалью заботы скрывалась основательная подготовка к пересадке. Кто мог быть лучшим донором для меня, чем генетически родственный молодой и здоровый организм, – часто устало выдыхая, продолжала она.
– Нет никакого выхода из этой клетки? Я уверена, можно что-то придумать, – наивно убеждала я девочек, которые смотрели на меня с глазами, полными сочувствия.
– Дель, привычный для тебя мир для меня стал угрозой, я не приспособленная к нему, – протянув дрожащую от бессилия руку, Мари обхватила ледяными тонкими пальцами мою кисть. – Мне легче дотерпеть эту жизнь здесь, чем учиться жить заново, но тебе нужно спасаться, – по впалым щекам покатились несколько слезинок, которые она даже не заметила.
– Мари, либо мы уйдём вместе, либо останемся вместе, – я сжала меж своих рук хрупкую ручку Мари, пытаясь ее согреть.
Измотанность вперемежку со всеми медицинскими манипуляциями, дополненная шокирующими вестями и тайнами, ввела меня в непривычное состояние легкой неврастении, движения мои были дергаными, с панически разбегающимися глазами я высказывалась очень резко, сопровождая речь такой же резкой жестикуляцией. Эпохальные тайны уж слишком тяжелым ударом оказались для меня, сработала самозащита ментального самосознания, что мешало адекватной оценке всего происходящего. Я не могла всецело прочувствовать грандиозность случившегося. Все казалось поправимым, мне по плечу. Если говорить правдиво, то ко мне так и не пришло осознание того, что все действительно. В то же время я четко понимала, что передо мной моя младшая сестра истерзанная годами экспериментов. Как бы я ни старалась, два этих факта не соединялись в моем разуме. Я была уверена и не верила окружающему.
– Разве я могу отказать тебе в помощи, Мари? Я готова стать твоим донором, пусть она сделает операцию, и мы вернёмся домой, – произнесла я.
– Ты ничего не понимаешь, меня ничто не спасёт, ее попытки вылечить меня лишь калечат, я отнимаю жизни людей, я не хочу и не буду с этим жить больше. Как ты не поймёшь, что мать больна и опасна, ты отдашь мне очередной орган и пойдёшь в утилизацию, очнись же наконец, – Мари охватывал гнев и страх, будто она видела перед собой всех тех людей, с кем ей пришлось лечь на операционный стол, – тебе нужно бежать отсюда, – настойчиво продолжала она, повышая тон что отнимало ее силы. – Лора уже здесь, ваш единственный шанс спастись – воспользоваться отсутствием матери и возможностями Лоры, она заберёт тебя сегодня.
Мари встала и движением руки указала мне выйти из комнаты.
– Ты рехнулась? Мы уйдём вместе!
– Дель, возвращайся в свою комнату, – твёрдо настаивала она.
Пока я спорила и приводила глупые доводы нашего общего побега, позади меня резко отворилась дверь, за ней показалась озадаченная Лора, с недовольством разглядывая меня и всех в комнате.
– Почему она до сих пор тут? У нас всего двадцать минут, пока сменяется охрана, выходи быстро, – приказала она мне.
– Вы что, все чокнулись здесь я никуда не пойду без них, – встала я в позу, которая никого не волновала здесь.
– Дель, ты слышала меня?! Быстро выходи, второго шанса не будет! – разгневалась на меня Лора.
Мари сзади меня мягким прикосновением подтолкнула вперёд. Я стала смеяться, в ответ на непонимание моих чувств. Оставить свою сестру в беде и убежать самой, нет, это не в моих правилах, но к Мари присоединилась Грейс, они начали меня выталкивать из комнаты а Лора – тащить к себе, ухватив меня за руки. Моих сил не хватало для борьбы, я оказалась уде в коридоре здания, не прерывающаяся все последние дни тошнота отняла все мои силы.
– Я начну кричать, – заявила я. – Либо мы уйдём все вместе, либо я привлеку внимание, и мы все останемся тут.
Мари развернула меня к себе, глазами, наполненными силой и решительностью, она сверлила меня насквозь. Я замерла перед ее хрупким телом в ожидании дельнейших действий.
– Дель я давно мертва, поняла! Я лично видела твои анализы, не веришь, спроси Лору, спроси свой организм, ты беременна, слышишь, в тебе живет жизнь, за которую ты в ответе. Оставь меня, прошу, иди.
Вытолкнув меня из проема, она захлопнула дверь передо мной.
Мое застывшее тело волокла за собой Лора. Как и тело, мысли были зажаты в тиски, эхом звучала последняя фраза, и больше ничего. Оказавшись на улице, торопясь разрежая темноту, пробираясь через немалую территорию двора, я слышала, как время от времени сквозь повторявшуюся фразу Мари пробивался строгий голос Лоры, наверняка она давала мне указания. Через мгновение мы оказались у поста охраны, прямо у ворот дома; за этими небольшим металлическим барьером были свобода и жизнь, казалось, что сложного – открыть и выйти.
Но жизнь не состоит из простых действий, иногда тебе могут помешать их совершить или ограничить тебя силой, с которой ты не справишься и будешь жить по правилам того, кто сильнее, незаметно общественная жизнь скатилась до первобытного устройства. На чей стороне сила и власть, тот и устанавливает правила для всей общины.
Лора протягивала один документ за другим для утверждения нашего выхода.
– Я выполняю распоряжение Лили, здесь ее подпись, и я возвращаю вам магнитный ключ на двухдневное посещение, – слышался мне разговор Лоры издали, хотя стояла я сразу позади неё.
Оглядываясь, я рассматривала громадный дом, где светились все комнаты правого крыла и самое крайнее окно с противоположной стороны. Возможно, там и была Мари, брошенная мною, я чувствовала свою вину и ответственность за все то, что ей предстоит перенести. По щекам катились слёзы, проделывая по щеке влажную дорожку, по которой следующие слёзы катились с ещё большим ускорением. Два огромных мокрых пятна образовались на груди больничного халата, впитав текущую из моих глаз влагу. Обернувшись, мой залитый слезами, как атакованное июльским ливнем лобовое стекло автомобиля, взгляд столкнулся с подозревающим взглядом вооруженного охранника, проверяющего документы Лоры. Мне все ещё недоступна была власть над собственным разумом воспринимать происходящее, суметь здраво оценить любое действие, случавшееся вокруг меня. Туман рассеивал не только мой обзор, но и морозил мою голову замыкая все мысли, поэтому я делала, что мне велели, например, без особой чувствительности проследила за медленно раздвигающимися воротами и спокойно прошла вслед за Лорой через них. Уходя, лишь заметила, как наш проверяющий охранник в очередной раз пытался связаться по рации с кем-то. На удивление, землю успела накрыть мягким пледом кромешная темнота, в которой, пройдя буквально несколько шагов, я заметила стоявшего у автомобиля дорогого моему сердцу человека, того, кто единственный мог привести меня в чувство.
Развернувшись ко мне лицом, Джа прервал разговор по мобильному, как только заметил нас. Из моей груди в ту же секунду вырвался воем плач. Я бросилась ему на шею. Как только его крепкие руки обвили мою талию и я своим рыдающим лицом уткнулась ему в грудь, на секунду я почувствовала безопасность, выдохнула, поняв, что все позади. Джа странно замер в выжидающей позе, будто хищник, из камуфлирующих кустов выжидавший подходящий момент для нападения. Постепенно отстранившись от него, я заметила, что он пристально наблюдал за сотрудниками службы безопасности у ворот дома. Оглянувшись, я заметила их по всему периметру, вдоль забора, но Джа смотрел только на одного, того самого лысеющего агента под номером 3724, которому наконец чей-то голос отвечал в рацию, параллельно чему он ускорял шаги в нашу сторону.
– Лора, если они тебя поймают, просто доверься мне, а пока уезжай, – с этим странным для Лоры и меня предупреждением он бросил ключи ей, закинул мое вялое тело, как мешок с отрубями, через плечо и поволок обратно к не закрывшимся воротам проклятого дома.
– Ты что творишь? – пыталась я достучаться до него во всех смыслах.
–Я личный помощник миссис Лили Ричмен, мой код 7197b15e, предоставляю бессрочный ключ, – поставленным тоном произнёс он и протянул чёрный прямоугольный магнитный ключ. – Полиция отпустила ее, будет с минуту на минуту
Все это говорил мой Джа, моя тихая гавань, моя тайная крепость, мои безопасность и спокойствие. Моя любовь и самый близкий человек, человек, с которым мы зашли так далеко, что сотворили ещё одну жизнь. Жизнь, которую он убивал во мне с каждым высказанным словом. Крепость, некогда скрывающая меня от мира, рушилась на глазах, один кирпичик за другим падали и ломали мои мечты, как ломались бы кости от удара падающих панелей, остатки моей искореженной психики. Теперь я оголенный нерв, человек с растоптанной сущностью. За что мне бороться теперь? Для чего мне жить? Мне стало все равно, что будет дальше. Никто мне больше не помощник, никто меня не вытащит из этого дома, сама я уже не видела смысла вырываться отсюда. Для чего мне быть среди людей, способных на такие чудовищные предательства? Я одна не спасу этот мир, и его уже ничто не спасёт. Только его неминуемый конец, его исчезновение – вот лекарство.
Нет бесстрашнее человека, потерявшего все и даже себя, которому уже ничем дорожить. Я захохотала страшным звуком, лёжа на плече у Джа и наблюдая, как далеко мы становились от ворот, где Лора боролась с двумя вооруженными амбалами, но я хохотала все громче и громче, разрезая пространство волнами смеха. В один миг мне стало все равно.
– Как же мне везёт на парней, – сквозь смех прорывались мои мысли. – Знаешь, ты хуже их, – разводила я руками, визуализируя всех окружающих меня людей, – всех, даже психованной убийцы. Знаешь? А то, что я беременна, ты знаешь?
Джамал резко остановил торопливые шаги, будто увяз в трясинах Манчак, но всего на несколько секунд, этого времени достаточно было для усвоения новости. Уже оказавшись внутри дома, он выпустил меня из рук, зная, что отсюда выбраться невозможно. Вы слышали хотя бы об одном сбежавшем из повельской лечебницы? Я наблюдала усовершенствованную, ещё более ухищренную версию истории повельского острова.
– А вот и главный доктор острова проклятых, – развела я руки по сторонам, изображая поклон, увидев на пороге мать в сопровождении десятка вооружённых людей, двое из которых удерживали Лору, а позади всех показался Грег.
– Имя его скрыто для простого люда, но ты-то, я уверена, знаешь его, – продолжала я потешаться над происходящим, проводя параллель между матерью и главным врачом и жестоким истязателем психиатрической больницы на острове.
Эта ныне известная история шокировала и вдохновляла многих авторов на романы, а докторов – и на проделки тоже. Я продолжала хохотать, глядя в лица всех, кто уставился на меня, я одна против них всех, в моем арсенале не было иного оружия, кроме как этого истеричного, но искреннего, как любовь скупого к чёрной пятнице, смеха. И я смеялась каждому в их лживые, жалкие и озабоченные лица и чувствовала себя победительницей. Отныне мне нечего терять. Мать сделала вид, будто мое представление ее не впечатлило, она тут же обратилась к Джа с благодарностью за помощь.
– До последнего я ждала от тебя угрозы, но, Джамал, должность твоего отца оказалась тебе дороже всего, уважаю целеустремленных, – она пожала ему руку как надежному партнеру.
Было тошно наблюдать за этим.
– Все документы Оливера у меня, можете не беспокоиться, – заявил Джа и на секунду перевёл взгляд на меня, будто ему ещё важно, что я думала о нем.
Он вселил в меня обиду, из всех чувств, что я подавила в себе, он сумел разбудить именно обиду, заставить слезы вновь катиться по моим щекам.
– Эти документы уже не угроза, у полиции ничего нет, с чем я не справлюсь, улики без основания, но они не оставят меня в покое, поэтому нам нужно торопиться, – приказала она сотрудникам двигаться.