Дядя Джон действительно выглядел очень привлекательно, я по третьему кругу перебирала пять фотографий, которые нашла в ящичке вместе с газетами. Заметно, что он любил хорошо выглядеть: стильная прическа Хавьера Бардема из «Считанных дней», дополнялась мускулистым телом и невероятной харизмой, что было его главным оружием для поражения женских сердец. Такие выводы я сделала, перебирая одну за другой найденные фотографии. На трёх из пяти фотографий дядя Джон был с друзьями, но на каждой присутствовала темноволосая девушка. Оставшиеся две фотографии были сделаны на каком-то празднике, возможно, семейном, присутствовали все напыщенные лица и неидеальные тела, завёрнутые в дорогую одежду, которая являлась, по их мнению, компенсацией нажранных целлюлитных задниц.
Дядя Джон казался единственным, кто умел радоваться жизни. Он практически на каждой из фото улыбался и светился благородной энергией. Он бл все в том же крутом костюме на том же вечере, как популярный актёр на кинопремии. На фото он был единственным, кто смотрел в объектив и улыбался, позади него люди занимались всякой ерундой, казалось, они замерли в странных позах ради фона. Задумка практически удалась, все внимание привлекал только Джон, и смело можно было назвать это фото портретом. Я нащупала, что оно более плотное, чем другие фотографии, и принялась расклеивать, подумав, что две фотографии склеились друг с другом, но вряд ли возможно было так идеально склеиться. Не пришлось принимать излишних усилий, фото легко отклеилось от плотной бумаги, на внутренней стороне которой находилась надпись. В заголовке «Солнцестояние», под ним какой-то адрес а ещё ниже – девятизначная комбинация цифр. Таинственное место хранения всех активов бабули или место заточения наших умерших членов семьи. Якобы умерших, чтобы не забывали – семейка действительно странная. Если серьезно, я подумала что, скорее всего, это адрес места, где проводилась вечеринка но я не могла не отправиться по нему. Что бы там ни было, мой лживый навигатор привез меня в промышленный район, вокруг маячили одни учреждения, крупные здания, огороженные высокими заборами, и никаких особняков, где могла бы проходить вечеринка восьмидесятых. Наверняка это просто чей-то адрес приятелей дяди Джона или кого угодно – и не обязательно округа Орендж. В спешном телефоном разговоре кто-то начеркал адрес, продиктованный собеседником, а кто-то другой спустя годы решил заклеить фото любимого брата или сына. А я искала здесь не пойми что и где. Меня спас лишь звонок другу:
– Кем бы ты был из друзей Оушена? – спросила я.
– Ем я так же изящно, как Расти, – захохотал Джа в трубку.
– Мне нужен в команду Лайнус Колдуелл, – проговорила я так, будто заказывала товар в интернет-магазине.
– Когда-то я намерился стащить из папиного бумажника деньги, пока он спал. Забравшись в комнату, я не успел дотронуться до бумажника на столике, как зацепил шнур светильника, потащил его, и все, что ещё лежало на столе, с грохотом рухнуло на пол. Это немного о ловкости моих рук, – самоиронично отвечал Джамал.
– Навык для блестящей карьеры хирурга, – подшучивала я.
Мне казалось, в этой жизни не так много людей по-настоящему ощущали, что такое настоящая дружба. Когда человек бросит все, лишь бы прийти на помощь. Выслушает среди ночи твой биполярный бред, не осудит за постыдные поступки и не поощрит их, он запомнит, какой чай ты пьёшь, и, не спрашивая, принесёт чашку, когда ты, до нитки промокшая под дождем и пьяная, пришла переночевать. А когда тот самый друг становится твоим всецело, становится твоей половиной, то это действительно самая большая удача и гарант счастливых долгих отношений. Это невероятные и сложно объяснимые чувства. Но если в вашей жизни есть такой человек, он не оставит вас с нерешённой задачей.
Прибывший вскоре на указанное место Джамал объяснил, что все-таки здание, у которого я остановилась, вовсе не дом, а самое настоящее хранилище для ценных вещей, оно замаскировано под промышленное здание, но внутри все по последнему слову безопасной и защищённой системы хранения.
Неужели это происходило в жизни, и это вовсе не съемочная площадка психологического триллера? Сложно было поверить, что в реальной жизни существовали такие места, как штаб МИ-7 или Пентагона с сервисом Пенинсула Парис.
Темноволосая молодая женщина с натянутой улыбкой, легко походящей на искреннюю, подошла к нам, как только мы показались возле двери.
– Рады вас видеть, – произнесла она поставленным голосом, звучавшим довольно приветливо, при этом поправляя свои чёрные перчатки в тон костюма, в который была одета, чем-то походящий на костюм стюардесс. – Меня зовут Луна Фор, – продолжила, она заметив мой застывший на ее бейджике взгляд. – Но прежде, чем вы войдёте, мне нужно услышать пароль для входа, – продолжала она улыбаться.
Только в тот момент во мне проснулся растерянность, до этого организм был занят осмыслением реальности происходящего. Глаза стали бегать от Луны Фор, взгляд переключался к Джамалу, стоящего позади меня, и возвращался опять к Луне Фор. Запинаясь, я еле слышно произнесла:
– Дж-джон, – больше прослеживался вопросительный тон.
– У вас осталась всего одна попытка, – Луна Фор все так же улыбалась, раздражая своим спокойствием.
Я обернулась с просящим помощи взглядом к Джа, которого оставили за бронированным стеклом в холле здания. Но что он мог сделать? Глупо всегда искать помощь в нем или в ком либо ещё, именно сейчас жизнь меня учила быть в ответе за себя, своё настоящее и будущее. Я вернулась к улыбающемуся, но прозрачному лицу Луны Фор, и до меня дошла мысль – единственно правильная. Где ещё нужно было искать ответы, как не на самой этой фотографии. Вытащив ее из кармана и убедившись в правильности того самого заголовка, я произнесла его вслух прямо в то самое фальшиво улыбающееся лицо:
– Солнцестояние.
Луна Фор с трудом приняла мой удар правильным ответом, но дала понять, что впереди ещё одна схватка. Насколько было возможно сыграть вежливость, она это сделала, но нет ничего, что более взращивает ненависть к людям, как работа в сфере постоянной коммуникации с ними и тем более обслуживании, так что мне легко удавалось считать ее фальшивое дружелюбие. Но пока я шагала за ее резкими стуками каблуков об мраморный пол, я думала лишь о том, чтобы это девятизначное число, написанное на фотографии, действительно оказались причастным к делу, в которое я втянулась. Иначе боялась представить, что тут делали с людьми, назвавшими неверные пароли. Возможно, как в телешоу «Слабое звено», они проваливались сквозь пол, но попадали не на мягкие маты, а в аквариум с австралийскими аллигаторами. Одна громадная дверь из толстого бронированного стекла открывалась за другой. Шли мы по пустым коридорам довольно долго, и вот первая не стеклянная дверь, у которой мы остановились, пока Луна Фор дала индикаторному устройству на проверку свой пальчик. Из моих пальчиков, вспотевших от волнения, чуть не выскользнула фотография – моя единственная надежда на достижение цели на уход из этого холодного стеклянного дома с результатом, а не утёртым носом и отбитым желанием идти дальше. Войдя в комнату, Луна Фор не стала осматривать и выискивать нужную ячейку, она будто знала все наизусть, уверенно открыв дверцу, закрывающую сенсорную панель с цифрами, она указала на неё, далее настал мой звездный час, все зависело лишь от меня самой. Приподняв повыше к сенсорному экрану фотографию, я, внимательно считывая цифры, вбивала их на панели, периодически фотография дрожала в моей руке, выдавая мой нерв. Вряд ли бы эта организация наказала меня за неверный код или посадила в тюрьму, но я никак не могла уверенно подойти к делу, чувство вторжения в чужое пространство меня угнетало. Но оно не было сильнее чувства открывающейся истины. Поэтому в следующий миг я услышала щелчок, оповещающий об открывающейся двери металлической ячейки.
– Вы можете проверить вашу вещь и вернуть ее обратно или же можете забрать все и закрыть договор, – доносился будто издали голос Луны Фор.
Я оставила ее без ответа, не могла оторваться от блокнота, лежащего в ячейке, покрытого коричневой кожаной обложкой. Осторожными движениями я вытянула ее из длинной углубленной ячейки, крепко прижимая к себе, и обратилась к Луне Фор
– Могу ли я забрать свою вещь, но оставить ячейку за собой и также отчислять оплату каждый месяц, как и ранее?
– Любой удобный вам вариант мы готовы предоставить,– вежливо кивнула она и проговорила в гарнитуру в ухе указания для подготовки документов до нашего возвращения.
– Распишитесь в указанных местах на всех трёх экземплярах, – протянула тонкими пальцами она ручку, – счёт оплаты остаётся прежним?
Ее вопрос заставил меня обратить внимание на реквизиты плательщика, им оказалась Элин.
– Да, – выдавила из себя я.
Выполнив все требования, я, не попрощавшись, скорее отправилась к выходу, к тому самому не маленькому холлу за стеклом, где меня все ещё ожидал Джамал. Я ускоряла шаг, будто боялась, что меня вычислят и все рухнет. Ещё несколько шагов, и я ожидала, пока мне откроются широкие двери и я наконец обниму Джа.
– Мисс, – окликнула меня Луна Фор.
Губы сжались от безвыходного страха, безвыходного во всех смыслах, я развернулась к ней, готовая выслушать обвинения.
– Ваш экземпляр, – протянула она мне бумагу и нажатием кнопки раздвинула двери, через которых я немедля пронеслась.
– Кажется, я докопалась до чего-то действительно важного, – прошептала я обнимая Джа.
Даже самые страшные происшествия и невзгоды в жизни легче перенести, когда рядом с тобой действительно правильный человек. Одно его объятие стёрло из моего сознания тревогу, все, от чего я дрожала, роняла все из рук, все, что заставляло говорить со сбивающимся голосом, прошло бесследно. Я чувствовала, будто мне под силу свернуть горы, если только за этим последует ещё одно подобное объятие.
Любовь?
Когда твоя жизнь состоит из ежедневного срыва занавеси, запятнанной лживыми словами и низкими поступками, мало что шокирует твой рассудок, он начинает воспринимать как должное тот или иной далекий от нормы жест. И каждая следующая занавесь ещё больше покрыта пятнами вранья, от того ее становится легче сорвать, она полна прорех, будто грибковая плесень изъела ее насквозь. Стоит ее слегка дернуть, как она тут же слетает с петель, оставляя на руках липкие и мерзкие следы диковатой действительности, а за ней чернота, во всевозможных оттенках. Я шагала в эту темноту со страхом в груди, но с каждой новой сорванной занавесью мое сердце безвозвратно черствело. Именно так я могла описать испытываемые чувства, читая страницы дневника моей матери, чем и оказался тот самый блокнот в коричневой кожаной обложке. Местом для него мы определили гостевой домик во дворе Джамала, ключи которого теперь хранились у меня, и я приходила, когда мне было удобно.
Одна из страниц дневника:
Завидую девчонкам, трепетно готовящимся к выпускному, подбирающим наряд, причёску и всю остальную мишуру. Ведь они искренне получат удовольствие от этого вечера и ждут его с нетерпением, впрочем, как и я, только я жду его лишь для того, чтоб он быстрее прошёл. Ведь не идти туда не могу. Мне приказано явиться в уже выбранном вместо меня и купленном без меня наряде. Единственное, что меня толкает на это сборище закомплексованных, поэтому и нахальных мудаков, лишь то, что на нем будет Джон. Он, конечно же, приволочет свою пустоголовую потаскуху Дору которая даже не подозревает, что сегодня самый ужасный ее день. Мой долг – открыть глаза Джона на свою избранницу, любыми методами. А моему яркому воображению позавидует любой писатель-фантаст. Таковой меня сделала любовь к моему брату. Моя забота – моя благодарность за его доброту, проявленную ко мне, когда он был ещё маленьким ребёнком, но уже тогда с невероятным храбрым нравом, таким, что он мог пойти против всех и самое страшное против строгой и суровой матери. Не бояться постичь той же участи, что и прокаженная сестрица. Мне не хватит жизни, чтобы расплатиться с ним за теплоту и ту его многозначительную улыбку в тот день когда, отмечая очередной семейный праздник, мы наряжались и с нетерпением ждали приглашения за стол, который ломился от ароматных и дико аппетитных блюд. Наконец, когда детей позвали вниз, помню, как мы бежали по лестнице, торопясь так, что перешагивали ступени через раз. Перегоняя друг друга, мы забежали в холл, затем добрались до столовой, братья ринулись вперёд и уже уселись за стол, как на моем пути встала мать, надменный взгляд которой до сих пор заставлял сжать плечи и смотреть в пол, как и подобает ничтожеству.
– Ты сядешь за журнальный столик и будешь ужинать там, не смей садиться за общий стол. Это твоё наказание, – прошипела она, указывая пальцем на мое место.
По привычному сценарию не допуская единой мысли сопротивляться, я выполнила указания матери, ведь у слабых нет выбора. Присев за столик, я ела, оглядываясь на веселое застолье позади меня, особенно весело было Сэму, он получал удовольствие каждый раз, когда я оказывалась отчужденной. Слёзы, ускоряясь, капали мне в тарелку, но я не чувствовала, что плачу, пока мой кусочек чесночного хлеба не увлажнился и не обмяк. Когда я услышала частые шаги позади меня, со страхом оглянувшись, увидела Джона со своей тарелкой и приборами приближающегося ко мне, он сел на пуфик напротив и, после доброй улыбки, принялся молча есть. И каждый случай проявления ко мне особенной материнской любви заканчивался его заступничеством. Теперь мой долг защищать брата от всякого рода особ, несущих угрозу. Таковой особой являлась и Дора.
Наивность и добросердечность искажали восприятие реального облика людей, так и Джон смотрел на всех по своему подобию, это и есть прямая дорога быть обманутым людьми. Я всегда повторяю себе: не хочешь страданий – все очень просто, не очаровывайся людьми, не доверяй, ожидай подвоха, так ты не ощутишь мгновений счастья, но будешь в гармонии с собой, убережешься от душевных терзаний, а это важнее всякой иллюзорной любви. Я то постигла эту мудрость давным-давно, но вот Джон, он все еще остаётся доверчивым ребёнком, нуждающимся в защите, моей! В том, кто убережет его от ловушки под названием любовь, я должна спасти его жизнь! Ведь эта дрянь лишь играется с ним и пользуется его простодушием.
Отсутствуя в последние дни на традиционных семейных ужинах, я рисковала напороться на новые скандалы с Элин, но слежка за Дорой стоила этих скандалов: в пятницу она просидела около часа в баре «Бабочка» на 17-ой улице, затем выйдя с кудрявым плотным парнем на улицу, она развернулась к нему прямо у входа в бар и будто попросила подождать , затем, ускоряя шаги, прошла за угол ветхой «Бабочки» в тёмный не освещаемый тупик. Пока она была недосягаема моему зрению, я принялась разглядывать кудрявого истукана у входа в бар, и, в общем-то, совсем не зря. Я узнала в нем давнего друга, как утверждала Дора, но в эти побасенки верил только мой брат. Норс стоял неподвижно, как послушный мамин сыночек, время от времени двигались только его длинные локоны от лёгкого ветра. Дора встречалась с ним до того, как перевелась в нашу частную школу, когда она ещё училась в государственной школе Анахайма, там и сформировался ее дурной тон. Минуту спустя, оглядываясь настороженно назад, она вернулась к Норсу, затем они отправились в 414 хотел анахайм. Я смогла даже разглядеть номер комнаты – 17. Более вмешиваться пока было рискованно, да и мое длительное отсутствие дома грозило проблемами.
Строки, написанные самой обычной шариковой ручкой, со стороны касались мне выжженными синим пламенем. Такую боль причиняло мне каждое аккуратно вписанное в дневник слово. Чтение его не давалось легко, что было неожиданностью для меня, как и все, что здесь написано, имело весьма очевидный нездоровый характер. Пока я узнала из них лишь, что моя мать пережила нелегкое детство, из которого выйти уравновешенным – это как пройти все испытания Wipeout, не поскользнувшись или не споткнувшись ни разу. Удастся лишь уже больным на всю голову. Но, к моему огорчению, прочитанная мною информация практически ничем мне не была полезна. Она не убеждала и не опровергала все мои подозрения. Поначалу сдерживающее чувство вторжения в личную и частную жизнь со временем угасло, я штудировала одну страницу за другой, представляя, как происходила эта ситуация в реальности, невольно сцены, описанные ею, представали перед глазами. Например, тот момент, когда мама, ударившись в защитники младшего брата, напоила его девушку и свою одноклассницу Дору фетаналом, подговорила другого одноклассника на инсценировку близости в гардеробной школы, куда любезно отправилась сама режиссёр-постановщик, волоча за собой жертву в лице дяди Джона. Даже с самых юных лет стала ей присуща привычка стирать все границы приватного пространства, вмешиваться в личную жизнь, в самые интимные ее части. Решать, кому с кем быть нужно, а кому губительно. Самое настораживающее во всем, что она вовсе не останавливалась на теории или домыслах, она уверенно переходила к действиям.
Сегодня я задержалась дольше обычного в домике Джамала, не могла оторваться от одного странного события к другому, ещё более удивляющему. В ближайший год после выпускного мама очень редко делала записи в дневнике. Она выражала мысли об ответственном отношении к учебе, насколько ей это было важно. Важно стать самодостаточной личностью, чтобы вырваться из зависимости Элин. Но пусть даже в редких записях, но большинство ее мыслей занимала вовсе не учеба и даже не ненависть к жестокой матери, большинство записанных рассуждений она посвящала своему брату Джону, что немного настораживало. Она пыталась контролировать его жизнь, но, находясь вне общего дома или школы, где Джону необходимо было учиться ещё год, не находила себе места и выражала обеспокоенность этим недосягаемостью.
Страница дневника:
Я измотана, рыдаю от бессилия. На мне слишком много обязанностей. Я должна думать о будущем, если не вырваться из монопольных лап матери. И если не прекратить диктаторское устройство жизни, я сойду с ума. Нет, не бывать этому, пойду на любое безумие, лишь бы стать независимой и погрузить в зависимость их самих. Но мое сердце тревожит не только учеба и планы, но Джон. Я устала думать о нем и защищать его от всякого дерьма, куда он без остановки ляпается. Когда мы ходили в одну школу и жили под одной крышей, все было проще. Но сейчас… я больше не могу так. Не могу разорваться.
В тексте легко ощущалась подавленность, настоящие переживания и психологические сложности, связанные с жизнью Джона. Кажется, мне была знакома схожая доходящее до паранойи забота. Она наверняка заботилась о нем как старшая ответственная сестра. Ведь она боялась потерять его.
Стало уже совсем темно, я сидела в углу дивана под включённой лампой, когда вдруг открылась дверь в комнату, от испуга я захлопнула дневник и спрятала под себя. В темной комнате не сразу разглядела вошедший силуэт.
– Не подумал постучать, – послышался успокаивающий голос Джа.
Он тихо подошёл ко мне, оставив свет выключенным, и прижался своими мягкими губами к моим.
– Нежные поцелуи не избавят от вопросов, где ты так задержался?
– Может, мне стоит быть понастойчивее? – уклонялся он от ответа.
Неизменный доходящий до претензии вопросительный взгляд заставил, хоть и наигранно, Джамала стереть хитрую улыбку и приняться объяснять, где же его носило.
– Избалованной девчонке, не видящей трудностей, кроме выбора очередного цвета покрытия для ногтей, сложно будет объяснить, что я занимался вопросами оплачиваемой стажировки, – Джа сквозь язвительный смех стал закрываться руками, ожидая моих ударов или кинутых подушек.
– Во-первых, – продемонстрировала я ему средний палец и отсутствие маникюра на нем. – Во-вторых, не стоит прибедняться. Твой отец, между прочим, министр здравоохранения округа, уж кому, но тебе не стоит переживать о будущей работе.
– Насколько уважительно твоё отношение к мужчинам, полагающимся на всех, кроме себя?
После этой его фразы я поняла, насколько Джамал был ментально старше своих лет. Любая последующая реплика испортила бы крутость его ответа, что бы я ни произнесла, даже самое остроумное, по моему мнению, померкнет перед вопросом, который олицетворял природу взаимоотношений мужчины и женщины.
Джа прилёг на диван, положив голову мне на колени. Он всегда интересовался моей проблемой, очень тактично выражал неравнодушие и каждый вопрос дополнял фразой: «Если хочешь поделиться». В чем не было ни малейшей необходимости. Он – единственный человек, которому я доверяла и к кому бежала рассказать о новой зацепке. Но впервые я ощутила неловкость при его просьбе продолжить читать вслух, но его дополняющая фраза: «Если хочешь», развернуло мое неловкость в инициативу, теперь я сама хотела прочесть ему исписанные идеальным почерком моей мамы страницы, походившие на фантазии молодой девчонки, возомнившей себя писательницей триллеров. Но это была ее реальность, которая становилась все дальше от нормы с каждой новой страницей.
Страница дневника:
Ну все же было так хорошо, зачем ты опять? Все было прекрасно, я преуспевала в учебе и не обделяла тебя вниманием, я нашла золотую середину и жила спокойно, находясь на достигнутом балансе, даже стала высыпаться по ночам. Казалось, наконец я близка к тому, чтоб назвать свою жизнь счастливой, все было под контролем. Но тебе, Джон, необходимо было по своей природе вляпаться в очередное дерьмо, я надеялась, что ты усвоил урок, но нет, ты вошёл в одну и ту же реку дважды, и вряд ли прекратишь свои послеполуденные купания без моего вмешательства. Не установи я камер в твоей комнате, и не знала бы, в какой опасности ты находишься. Отдою себе отчёт по всем действиям, неправильно нарушать твои личные границы, но все ради тебя и твоего блага. Я знаю, что в один день ты поблагодаришь меня за заботу, ведь это доставляет немало хлопот мне, Джон. Эта дрянь Дора… ты опять с ней связался. Настолько ранимого и доверчивого человека очень легко обдурить, что она и делает. Как последняя доступная пигалица, она позволяет делать с ней все, что тебе хочется, ещё больше утягивая в свою паутину, и управляет тобой . Я же все вижу. Все, Джон, я вижу, когда ты встаёшь, иногда лениво переставляешь будильник, а иногда бодро просыпаешься раньше него, но чаще ты переключаешь будильник и не единожды, до тех пор, пока прислуга тебя не разбудит, или же ты опаздываешь на пару уроков точно. Вижу, в каком состоянии ты возвращаешься, как подбираешь одежду на вечеринку, как ты возвращаешься и с кем ты возвращаешься с вечеринок. Я вижу, как ты волочешь ее уже пятый день подряд в свою комнату. Ее пухлые губы не смыкаются ни на секунду, пока она у тебя, ведь как велика удача, суметь обвести вокруг пальца самого Джона Коннелли. Бедняжка даже не представляет, с кем имеет дело, я закалена семьей Коннелли и за все годы научилась избавляться от ненужных людей мастерски, сами того не понимая, они отстраняются по собственной воле, ну или же в редких случаях приходиться проявить нескромную настойчивость, за что я всегда приношу извинения. Я ведь леди.
Джа периодически поднимал на меня глаза, проверяя, схожие ли у нас реакции на услышанное. Так же странно было для меня, как и для него: круглосуточная слежка за другим человеком, даже если этот человек – твой брат? Так же дико мне, как и ему, было узнать об установке камер наблюдения или о маниакальной заботе, граничащей с явной паранойей?
Каждому действию всегда можно найти объяснение, но это совсем не значит, что оно может иметь оправдание. Тяжёлое детство не оправдывает серийного убийцу, его не оправдывает ничто. Также как нет оправдания тем, кто растил детей в жестокости. Покалеченный человек не осчастливит другого, некоторым лучше бы не рождаться вовсе, а некоторым стоило бы думать, прежде чем заводить детей, ещё одна сгубленная душа не принесёт света в этот мир, не стоит рожать детей, чтобы их губить, их заводят тогда, когда готовы отдавать любовь и проявлять терпение. Прочитанное в пожелтевших страницах газет и вскрывающиеся факты из дневника матери заставляли делать поспешные выводы, что она действительно была автором серьёзного проступка, но убийство брата – вряд ли. Мне просто-напросто сложно было в это поверить, а на что способен человек на самом деле, никому из нас не подвластно узнать и предвидеть. Сегодня он самый тихий, прилежный ученик в классе, а завтра он идёт с автоматом наперевес и стреляет в каждого попавшегося на пути, огорчаясь промаху, бесполезно потраченному патрону и лишней спасшейся жизни, воспринимая это как собственный прокол, зливший его ещё больше и ещё с большей агрессией направлявший на следующих встречающихся ему людей. Поэтому я не вправе была утверждать, что она сделала это или нет, все должно открыться мне впереди.
– Дель, ты не должна возвращаться домой, – нервно сжимая пальцы в кулак и разжимая их, произнёс Джа, присев на диване. – Хотя бы на время, неужели ты не понимаешь, что там опасно?
– Джа, не делай поспешных выводов, – холодно ответила я. – от меня многое скрыто, но я не чувствую опасности от родителей… от мамы, – исправилась через мгновение.
Прошло немало времени, но все ещё было сложно принять, кто мой отец и какова история моего появления на свет. О чем в дневнике пока ни одного слова. Между чтением прозвучало оповещение очередного приема лекарств, прописанных мне Лорой. Мои ночные кошмары лишь участились с тех пор, как я прекратила пить препараты по назначению доктора Купера.
Безысходность часто заставляет нас верить в норму происходящей дикости, когда мы бессильны перед ней, наше сознание принимает ее как должное, как обыденный случай, так оно помогает сохранить здравый рассудок, поэтому я стала привыкать просыпаться несколько раз за ночь от ужаса, задыхаясь, слыша бешеный стук своего сердца, вырывающегося из груди. Чаще всего я видела именно тот сон с птенцом, но к нему добавились не менее зрелищные хоть и абстрактные, но умело передающие особую жестокость, проявляемую мной к окружению, в особенности к животным. Лора настойчиво повторяла свои доводы каждую нашу встречу, убеждала меня, что я в опасности, советовала съехать от родителей так же, как и Джамал, но я не ощущала ни малейшей угрозы для жизни и здоровья, все наоборот, дома меня приветливо встречали, исключая случаи моих загулов и пьянок, всегда ждала вкусная и главное – здоровая еда, Мама звонила каждый раз, когда я задерживалась, проявляла заботу во всех смыслах слова. И мысли не возникало о существующей угрозе. Недоверие – да, разочарование – безусловно, подозрение – да. Но никак не страх.
Грань
Страница дневника
Очередная бумажная салфетка, впитав пот в моих ладонях, превратилась в комок и отправилась в урну. Замкнутый круговорот моих физиологических реакций не давал сосредоточиться на важном. От волнения потели руки, от этого я раздражалась, а раздражение опять влекло отчуждение жидкости организмом, и так по нескончаемому кругу. Не считала достойным переживать о таком благородном деле. Пройдя длительную подготовку, несерьезно проявлять эмоции, особенно ввергающие в сомнение. Долг перед моим Джоном превыше всех страхов и последствий, но я дотошно все продумала. Все пройдёт без осечек.
– Поэтому твоя излишняя напряженность меня раздражает и все возвращается по кругу! – сказала я отражающейся в зеркале девушке.
Дора каждый четверг сидит с соседскими детьми до десяти вечера, пока миссис Куман и мистер Куман традиционно ужинают в одном и том же ресторанчике на юге города. Уничижительное занятие для взрослой окончившей школу девушки, но вполне приемлемое занятие: зарабатывать деньги, следя за детками, как обычно делают прилежные подростки, благополучно вырастая из этого в классе так в 11. Но для бездарной, ленивой и ушлой Доры, которую не захотели принимать ни в один колледж и которая живет тем, что дурит таких наивных денежных карманов, как мой Джон, вполне высокая планка. И какой же нужно быть бестолочью, чтоб доверить детей той, которая не знает как свести плюс к плюсу и минус к минусу при смене батареек в игрушке. И это самый неубедительный довод для ее отстранения от детей. Да и общества в целом. Всем было бы легче, если бы она исчезла. Удивительным образом Доре удавалось сочетать в себе хитрость и предсказуемость. Первое в некоторых случаях могло вызвать у меня уважение, но второе – только презрение. Как раздражителен предсказуемый человек, когда со стопроцентной точностью можешь произнести последующие слова собеседника или повторить движения – жалкое зрелище. Так и Дора, на руку моему плану, вела совершенно предсказуемую жизнь и шла по тем же темным переулкам, как и всегда.
– Отстань от Джона, иначе будет ещё хуже, – уверена, мое требование, нашёптанное через стиснутые зубы на ухо извивающемуся на мокром асфальте и кричащему о помощи телу, было услышано.
Вокруг ни души, как обычно, и мне не пришлось бежать или скрываться от кого-то, я, наслаждаясь проделанной четкой работой, шла к своему авто, немного все же сожалела, что не могла остаться понаблюдать за реакцией вещества, ведь на следующей неделе нас ожидал практический курс по дерматологии, опыт был бы весьма полезным. Но пора спешить, я должна восполнить потерянный без толку час.
Со вчерашнего вечера я ожидала хоть какой-нибудь вести и дождалась
Днём поступил звонок от Джона, тот, запыхавшийся, испуганным голосом тараторил в трубку о том, что его благоверная в госпитале, недруги, завистники, вороги напали на малышку, облили ее светлое личико кислотой, разбавили молоко багрой.
– Лили, Дора, она попала, ее облили кислотой, она в больнице. Я посчитал, ты должна знать. Еду туда.
– Известно, кто это сделал?– после многочисленных шокированных вздохов спросила я.
Порой удивлялась собственной способности, правдиво играть, вводить в заблуждение или обманывать. Достаточно самой поверить в эту ложь, принять ее как факт жизни или часть собственного тела, в тот же час она обретёт прозрачность и убеждающую силу. Предварительно создав искусственно или обострив несколько довольно спорных и неприятных для объекта ситуаций. Затем уверенно раскрыв правду, грубую правду. систематически проиграв подобный сценарий всего пару раз, создастся неоспоримый и стойкий образ человека честного, предпочитающего режущую правду обволакивающему в мягкую паутину лжи. Вам будут верить, даже если слова ваши далеки от адекватности. Редчайший дар или воспитанная долгими годами, коварным обществом и желанием властвовать над окружающими, способность?! Когда Джон повесил трубку, моей главной задачей стало добраться если не раньше него, то хотя бы одновременно с ним. Но немаловажным было утолить любопытные взгляды сидевших рядом однокурсников, особенно этой белобрысой Перлы, крысы, поджидавшей мой отступ. Повернувшись к рядом сидящему Киту, я наполнила глаза слезами, ещё удерживавшимися из последних сил на ресницах, повезло, что моим соседом оказался самый сентиментальный студент медицинского, который терял сознание при каждых практических занятиях по хирургии, даже на манекенах. Поскулив, что с моей подругой произошла беда, я стала собирать вещи, Кит, утешая, собирал мои тетради, помогал скорее покинуть этот кабинет, пообещав самому все объяснить нашему лектору.