– Ты большая молодец, Дель, – говорил доктор Купер так же тихо. – Теперь я хочу, чтоб ты ещё немного изменила темп дыхания. Дыши глубже. Молодец.
Выглядело все невероятно, я была абсолютно уверена, что спала, но тем не менее выполняла все его просьбы.
– Дель, мы глубоко спрятали в твоём сознании воспоминания все, что причиняло тебе боль, все, что внушало страх. Наша задача – стереть их, будто их не было. Переместись в ту самую просторную светлую комнату. Где тепло и уютно, лучи солнца победно растворяют полумрак в кабинете, тем самым наполняя его не только светом, но и теплом. В просторной комнате представь, как ты садишься за письменный стол, стоящий в самом центре. Посмотри, справа от тебя лежит книга с темной обложкой, а под ней ключ. Возьми его. Не спеша открой им выдвижной ящик.
Возможно, я действительно видела все, что говорил доктор. Но что было в этом ящике, не было ясно, но в этот момент я немного стала дергаться, что же я могла там увидеть?
– Дыши глубже. Пять, четыре, три, два, один, ноль, ноль, ноль, ещё глубже, – восстановил мое спокойствие он. – Я знаю, в ящике темнота, но опусти руку в него, доверься мне, – шагал он медленно вокруг моего кресла, скрестив руки позади себя, парой он сам закрывал глаза, будто живее представлял себе описываемую картину. – Ты нащупала стопку бумаг, их не так много, мы достигли хорошего результата. Возьми самую верхнюю. Молодец, – произносил он с соответствующими паузами, давая время мне там, в воображении, успеть сделать все указания. – Ты прекрасно справляешься. Это одно из удручающих тебя воспоминаний, ты когда-то записала каждую ситуацию из прошлого, проделала большую работу. теперь там остались лишь считанные листочки. И сегодня мы навсегда избавимся ещё от одного воспоминания детства. Посмотри слева от тебя под настольной лампой шкатулка, открой ее, в ней найдёшь зажигалку. Поднеси ее к листку и подожги. Не бойся, пусть пепел разлетается по комнате. Подожги и проследи, чтобы листок сгорел полностью. Чтобы ни одно слово не осталось целым. Видишь, как быстротечно огонь поглощает в себя хрупкий бумажный лист, пожирает все слова, так и в твоём сознании все воспоминания превращаются в мелкую неподдающуюся восстановлению пыль. Со скоростью исчезновения слов на листе в твоей памяти стираются все картинки, лица, звуки, предметы, действия, слова, все, что причинило тебе когда-то боль. Теперь просто смотри, как все исчезает. Ты большая молодец, Дель, ты прекрасно справляешься, – хвалил меня доктор как прилежную ученицу, написавшую диктант безошибочно, частая похвала – один из стимуляторов в психологии, я сейчас поняла это четко. – Дело за малым. Специально для тебя на столе лежит ещё один белый чистый лист. Возьми его и рядом лежащую ручку. И, пожалуйста, напиши на нем то, что мы внедрим в освободившееся в твоём сознании место, – доктор Купер присел напротив. – Представь, как под напором легкого ветерка зелёные листочки на вишневых деревьях покачиваются из стороны в сторону. Полуденное солнце не столь горячо под тенью деревьев в цветущем летнем саду родного дома, где ты и находишься. Взгляни на своё белое платье с мелкими розовыми цветочками, которое еле прикрывает твои тонкие коленки. Задорный смех твоей сестренки заставил тебя оторваться от платья и взглянуть на неё. Беседка в саду с мягкими диванчиками и гамаком на соседних деревьях – ваше любимое с Мари место. Посмотри вперёд…
– На бегущую ко мне белокурую девчонку, – стала я произносить в параллель доктору Куперу, осознав, что эти воспоминания вовсе не оригинальны, они внедрены в мое подсознание искусственно, – протянувшую ванильный пряник. Я с удовольствием наслаждалась его сладким, тающим во рту вкусом.
Слово в слово мы произносили текст в унисон. Джамал со страхом в глазах смотрел на меня, затем на проигрывающуюся запись. Я замолчала Наш летний цветущий сад и любимое с Мари место в нем – беседка с мягкими диванчиками и гамаком на соседних деревьях, я помню мою сестренку Мари, как она угощала меня пряником с ванильным вкусом, затем появилась мама, она посадила нас рядом с собой и читала книжку про Биатрисс и ее ручного кролика. Я все помнила и даже ощущала эту дружественную атмосферу.
– Посмотрев вперед, ты видишь, как мама выходит из-за навеса в белом разлетающимся платье, – продолжал доктор, упершись локтем о стол и поддерживая голову у виска, будто он занимался рутинной работой, не хватало лишь добротного зевка. – Держа в руке твою любимую книгу про лесного зайца, которого приручила маленькая Беатрисс. Ощути в полной мере эту дружескую атмосферу, полную любви и ласки. Представать, как мама читает этот рассказ, гладя твои мягкие гладкие волосы.
Джамал сжал мою ладонь, понимая, насколько страшно мне было принять увиденное. Больше пугала моя запутанность, которую мне было сложно избежать, учитывая, что одно из моих эго-состояний – состояние ребёнка – не имело собственного ориентира, да в целом и прошлой жизни нет, так на что мне было опираться и как быть уверенной в каком либо мнении? Ведь мое внутреннее эго-дитя держалось за те установки, которые, как выяснилось, якобы формировали мое представление о мире. Это было условие моей безопасности, таков механизм выживания, но что у меня было теперь, когда картина мира, которую я формировала годами, рухнула. Запутанность – самое безобидное чувство для подобной ситуации. Страшно было осознавать, что придётся заново собирать картину мира, не понимать и не предчувствовать, где опасность, где правда и ложь!
– Теперь это воспоминание будет в твоём сознании, – все ещё воспроизводилось видео на экране ноутбука, – и каждый раз, когда всплывешь предыдущая ты, ты будешь видеть, ощущать и вспоминать все, что записала на листке. Оставь его на столе. Теперь ты зафиксировала в сознании новое воспоминание и стёрла старое. Все остальное ты забудешь, как только проснёшься, – доктор Купер встал с дивана и уселся за рабочий стол. – Восстановим дыхание, Дель, дыши чуть глубже. Когда я досчитаю да пяти, ты проснёшься. Ноль, один, два, три, четыре, пять.
С щелканьем пальца я проснулась, как он и велел.
Хлопок от ноутбука, закрытого мной, был последним звуком на минуты вперёд. В доме повисла тишина, которую я даже не замечала. Что же так усердно стирали из моей памяти? Делалось все мне во вред или в пользу? Кажется, наступил тот самый момент, заставляющий меня повзрослеть, жизнь загоняла в такие рамки, где нет другого выхода, как докопаться до правды. Путь к истине был объят огнём, но я шла, выжигая следы на земле. Очевидно – он будет нелёгким, но наконец, научит разбираться в людях. Одновременно страх воспылал во мне, а следом упрямая настойчивость, они будут чередоваться ещё долгое время. Страшно, что я не понимала, где угроза? Кто прав, Лора или Купер? Его терапия губительна, или наоборот – он избавлял меня от боли? По большому счету он не сделал ничего грандиозного, он внедрил успокаивающие меня мысли и стёр старые воспоминания, угнетающие меня. Это разве плохо? Только что же было такого в моем прошлом, что так мучило сейчас?
– Как ты не понимаешь? Они не имеют права так поступать! – Джамал возмущённо ходил взад-вперёд по комнате.
Он искренне не понимал моих сомнений. Напротив, он уверенно утверждал, что я в опасности. Был ли он прав?!
Правда
Бешеный стук сердца немного стих, когда я наконец остановила машину у обочины. Опережая оповещение телефона, достала очередную таблетку и успешно поглотила, без запивания. Дыхание постепенно приходило в норму, пока я рассматривала старое ветвистое дерево у забора, через который мы, будучи детьми, легко перебирались во двор. Я не могла остановиться, чувство приближающейся истины подталкивало меня на необдуманные и безрассудные поступки. Разозлив себя, я уверенно вышла из машины и с такой же легкостью преодолела преграду, как и лет десять назад, играя с кузенами, мы выбегали через ворота и заползали во двор наперегонки. Я всегда оказывалась ловчее, чем бесила самого старшего брата Мэтью. Он часто обижался за мою оборотливость и после очередной проигранной гонки, озлобленный покидал наши игрища. Через многолетние кусты вейгелы мне открывался обзор на торец дома, отсюда удалось заметить мою бабушку, сидящую на веранде и просматривающую свежую прессу. Колючие веточки, опавшие с кустов и деревьев, кололи порой слишком неожиданно, и мне приходилось вздрагивать каждый раз. По обычаю, Элин любила долгие посиделки на свежем воздухе, а уж со свежей порцией сплетен за наступивший день она могла и полдня просидеть, не вставая с кресла. На четвереньках я проползла в сад позади дома, отряхнувшись от сухих веток и листьев, заглядывая во все окна, и наконец добралась до дедушкиного кабинета. Впервые я с таким любопытством осматривала его, впервые заметила настенные часы прямо над входной дверью, римские цифры и стрелки были на циферблате из золота, а плотная оправа – из орехового дерева. Время на них 11:30. До двенадцати часов окна кабинета всегда открыты, после двенадцати, когда солнце начинало переходить на заднюю часть дома, Мила – горничная в доме бабушки – всегда закрывала плотными шторами окна, чтобы солнце не повредило старинную мебель и многовековые книги, которые могли выцвести от прямых лучей обжигающего солнца. И свет совсем не в стиле мрачного дома миссис Элин, порой казалось: если открыть все окна и двери в самую солнечную погоду и пустить озаряющие жаркие лучи насквозь, этот громила-дом взорвется от переизбытка чего-то светлого и хорошего.
Без труда и шума удалось через окно пробраться вовнутрь таинственной комнаты. Мои ноги непослушно начали дрожать, причиной вовсе не был страх оказаться пойманной; ещё раз оглядев комнату, я убедилась, что это именно она, из моего воображения, именно та комната, которую мне описывал доктор Купер во время гипноза. Комната с широкими окнами освещалась большим потоком дневного света. Такие же шкафы, полные книг, но самым убедительным был массивный, из натурального дерева, письменный стол. Неужели это правда, или я схожу с ума? Пугающее и в то же время пленяющее откровение. Но столе такая же лампа в цвет остальной мебели и та самая шкатулка справа, в которой, будучи под гипнозом, я обнаружила зажигалку. Сердце вновь участило стуки, но больше всего меня испугал один-единственный чистый лист и ручка на том же месте, будто кто-то взялся за писанину, но невзначай отвлёкся. Возможно, это было безумие – искать подсказки или ответы здесь, но неспроста мое сознание выбрало именно это место. Или же доктор знал намного больше, чем я предполагала? Нарастающий страх во мне ещё больше подгонял сердце, но мне нельзя было медлить и отступать. Дрожащие руки выводили меня из себя, не помню, когда в последний раз меня так пугало что или кто-либо. Человека после встреч с Ари и долгих лет совместной жизни, особенно подростковой, с моей мамой, когда не раз приходилось врать, выкручиваться, скрываться после пьянок и тусовок. Человека, потерявшего частицу себя, ту самую близкую ей, самую значимую.
Я знала, что если бы Мари была жива, она стала бы мне самым близким человеком, на которого я могла положиться, могла доверять все. Она бы стала моей защитницей, скрывающей мои гулянки от мамы и заступницей, когда та вопреки всем усилиям учуяла бы мой перегар или заметила бы мои обкуренные глаза. Моей любимой подружкой, с которой я обсуждала бы парней. Которой плакалась бы в те редкие моменты, когда я давала волю сантиментам. Человеку, выяснившемуся на двадцатом году жизни, что ее воспитывал совершенно чужой человек, а ее биологическим отцом являлся насильник. И, в конце концов, человеку, сумевшему двадцать лет выживать в семействе Ричмен-Коннелли, казалось, ничего не страшно. Но тем не менее, меня пугала происходившая со мной странность, ведь если мои родственники посчитали, что из всех тайн самой безобидной являлась новость об отце-насильнике страшно было представить, что они решили основательно скрыть.
Бесившими своей дрожью руками я начала открывать все подряд, начала с шкатулки на столе, той самой, в ней действительно лежала зажигалка, из очень тяжелого металла золотистого цвета, с тремя красными камнями на обороте. Попытки открыть все ящики не дали особых результатов, они все были пусты, кроме того самого ящика справа, который велел открыть доктор, я оставила его напоследок. Медленно потянула за ручку, он так легко выкатился, что, казалось, открылся самостоятельно, не дожидаясь моего прикосновения. Внутри царила темнота, все как в описании Купера. С настороженностью я опустила руку, нащупав жиденькую стопку бумаг, поспешно вытащила их. Они были полностью исписаны красивым ровным почерком. Они знали мою жизнь, ту самую её сторону, которой лишили меня. От волнения я не могла разобрать ни слова на них, точнее, я считывала отдельные слова, перебирая листок за листком, но не понимала их значений. Машинально взглянула на часы над дверью, у меня оставались считанные минуты до прихода горничной, но мне стало все безразлично. Взгляд сам по себе сфокусировался, а разум открылся для осмысления читаемых слов. Я, поглощая получаемую информацию, абстрагировалась от всего внешнего мира, что даже взрыв бомбы не отвлёк бы меня от чтения этой истории из моей жизни. С каждым словом я жадно вчитывалась в текст, спеша узнать, какое слово последующее.
Дальше я замечаю гнездо с птенцами на крутом, но ветвистом дубовом дереве, – предвкушая ужас того, что происходило дальше, я взялась ковырять все тот же шов на диване пальцами. – Когда я заглядываю туда и вижу птенцов, во мне пропадает вся легкость, что чувствовалась до. Я чувствую страх и неприязнь к ним. Но тем не менее я очень бережно спускаю их вниз и достаю одного птенца; держа на ладошке, я долго разглядываю маленькое голое тельце Но затем, опустив его на землю, я расправляю хрупкое крылышко. Птенец боится и пытается вырваться, но он слишком слаб, неожиданно я резким движением топора обрубаю его крылышко, и мелкие брызги крови попадают на мое шелковое платье. Я очень сильно пугаюсь, страх будто разрывает все мои органы изнутри, чувствую ужасную боль за этого беззащитного птенца, которого я истерзала, я чувствую, что эта боль будет преследовать меня всю жизнь, потому что сделанного не вернуть. Кажется, будто я приговорила себя к страшному приговору – всю жизнь расплачиваться за содеянное, ведь я себе не прощу этого, и моя жизнь более никогда не будет такой, о которой я мечтала.
На попавшемся мне листе был описан в точности мой сон, мучающий меня кошмар. Тот самый, с беззащитным птенцом. До меня, дочитывающей последние строки, стали доноситься приближающиеся из коридора шаги. Но мне осталось дочитать всего две строчки, не могла оторваться. С учащающимся сердцебиением я добралась до точки в конце текста, и в ту же секунду покрутилась золотистая дверная ручка.
Я открыла глаза. Сквозь размытый обзор, будто через лобовое стекло, омываемое ливнем, просматривалась фигура Лоры, стоявшей надо мной со стаканом воды и таблеткой на тарелке. С отрешенным выражением лица, будто передо мной оказался бездушный манекен. Сердце не утихало, билось так же испуганно, а изнеможенный организм жадно вбирал воздух в лёгкие. Так заканчивался практически каждый сеанс гипноза с доктором Купером, с Лорой был впервые. Не соображая, я взяла таблетку и проглотила ее, запив водой.
Безмолвный манекен тут же вернулся за письменный стол и взялся за писанину, оставив меня с немым вопросом на лице.
– Что это было? – сумела я потребовать пояснений.
Лора подняла взгляд, указала мне движением пальца подождать минутку и продолжила усердно записывать что-то в книжку. Наконец она отложила трудолюбивую ручку, исчерпавшую чернила, затем сняла свои очки с тонкой серебристой оправой и положила их на стол. Холодным взглядом одарила меня, откидываясь к спинке своего кресла. Наконец, когда она приняла удобную для себя позу, начала тихо говорить:
– Мы сумели вернуться в запрограммированное доктором Купером место, это очень большой рывок, Дель, – она вновь потянулась к своим очкам.
– Но что это нам дало? Я не узнала ничего нового о своём прошлом, я лишь увидела стопку исписанных бумаг, сумела прочесть только один, где описывался мой сон, который я ранее вам рассказывала.
– Это не сон, – перебила меня Лора, – скорее всего, это реальный случай из твоей жизни.
Вновь на меня поднялись не голубые и холодные как воды Ледовитого океана глаза.
– Что? – я ещё не успела понять, что все пережитое только что мной было неким видением, и я вовсе не находилась в фамильном доме и кабинете дедушки.
Но поверх этого мне прилетела новость, что этот кошмар на самом деле вовсе не сон, а созданная мною же ситуация.
– Как это возможно? Я не помню ничего подобного. Я всегда видела сон … я не верю, – стихла я.
– Дель, нет времени раскисать, впереди большая работа, – невозмутимым голосом говорила Лора, будто обсуждала со мной какую-то реальную работу. К примеру, оформление праздника, и нам предстояла ещё большая работа по выбору цветов для декора или праздничного торта.
– Я не могла такое сделать! – криком убеждала я Лору. – Я не помню ничего подобного, такое событие не вылетает из головы, как то, чем я позавтракала неделю назад. Это серьезное происшествие, которое я бы не забыла.
Никакие другие откровения, выяснившиеся в недавнем времени, не вызывали во мне столько непринятия, как факт того, что я могла совершить такое зверство.
– Ты его и не забыла, Дель, его пытались стереть, как и все, до чего мы не успели вмешаться. Твоё подсознание напоминало тебе через сновидения.
– Тогда лучше бы его стёрли, я не хочу это помнить, – смахнув текущие слёзы с щёк, я забрала свой рюкзак и пулей вылетела из кабинета доктора.
Дневной сон моей светоносной бабули – обязательный ритуал, от которого она не отказалась за последние годы, надеюсь, он до сих пор так и остался традицией. Иначе мне действительно придётся пробираться через уже знакомый мне путь тайком. Это будет второе за сегодняшний день проникновение на чужую территорию. Хоть первый раз был только визуальным, все страхи я ощутила весьма реалистично.
Пройдя через ворота, я неспешно зашагала к угрюмому особняку, прокручивая в голове интонацию, с которой буду врать прислуге при встрече. Пару раз проговорила вслух предполагаемые фразы. Получалось весьма правдоподобно.
– Делин, добро пожаловать! – на встречу отправилась Тина – гувернантка бабушки
Высокая и тонкая женщина лет пятидесяти, требовательная и педантичная, по ее мнению, это необходимые качества для профессионала любого дела. Строгая надзирательница, у которой в голове сосредоточена аппаратная видеонаблюдения, и она следила за тем, что происходило в каждой комнате дома. После псевдоприветствия Тина не ждала долго, чтобы докопаться до причины моего визита. Наводящие вопросы один за другим сыпались с ее тонких губ, окрашенных в алый цвет. Мысленно я закрашивала чёрным маркером ее желобок под носом, знаменитые усы известного канцлера подходили ее ритмичному разговору, особенное сходство придавали хаотичные брызги слюны при эмоциональных руладах прислуги.
Мои репетиции по пути оказались не напрасны. Тину удалось убедить, что мое появление ничто иное как безобидный визит, моя цель как прилежной внучки навестить любимую бабулю перед выдуманным отъездом.
– Я попрошу горничную принести чашку чая, пирог должен быть готов с минуты на минуту, – с этими словами она усадила меня на диванчик в гостиной.
– Весь путь до вашего дома я предвкушала знаменитые кексы Симон из безглютеновой смеси с трюфелем, – я намекала Тине проследить, чтобы никто, случаем, не подмешал пшеничной муки, а то у меня жуткие боли в животе от неё.
Развернувшись, та выслушала меня без особой охоты, сжав левую руку в кулак, она держала ее перед собой, но с точной уверенностью я могла сказать, что она как человек ответственный ни на секунду не оставит без внимания бедную Симон, пока та не выполнит мою просьбу. Тем самым я заполучила драгоценное время.
Делая вид, что разговариваю по телефону, я проходилась по холлу от одной картины к другой, будто моя прогулка – неосознанные движения и лишь невинный фон разговора.
– Мэг, не смеши меня, – расхохоталась я в молчащую трубку, – ты предлагаешь мне вломиться в твой дом? Ты же знаешь, я не умею врать, Колин сразу меня вычислит.
В голове было лишь одно – добраться до кабинета, и выбранная тема для несуществующего разговора была продиктована моим подсознанием, полностью выдававшим мои планы. Конспиратор из меня весьма сомнительный, но не собирающийся сходить с пути. Меня как человека весьма ленивого на подобные действия толкало только большое желание, действительно весомое – необходимость узнать правду. Если бы дело было в бабушкиных секретах или в общем секретах всего семейства, я бы с любопытством рассуждала над вариантами событий прошлого за жирным косяком с Джа. И не делала бы ни на один шаг больше длины его комнаты, где мы бы раскуривали весь его запас. Но дело не только в моем скрытом прошлом, но и в настоящем. Я перестала чувствовать себя, понимала, что потихоньку теряла все составляющие меня нити, они обрывались и рассыпались во мне, испепеляя какую-то часть меня. Часть жизни, которая меня сформировала. Я начинала терять гармонию с собой, становилось страшно подумать о будущем. Где мне придётся жить с полностью пустой собой, пустым местом, не имеющим сил сопротивляться миру или жить не сопротивляясь. Пусть выискиваемая правда способна сгубить, и простерилизует все мое нутро, мне она необходима. Каждому в жизни хоть раз падает чан с дерьмом на голову, который в итоге станет причиной жить дальше, этот чан с дерьмом может стать способом вам выжить.
Несмотря на самокритику шпионских способностей, я весьма ловко добралась до кабинета. До мрачного и холодного, даже в июльский зной он прохлаждал до дискомфорта, окна уже были закрыты и шторы занавешены. Включённый свет не придавал особой видимости, все равно комната была неприветливо мрачна, все казалось в каком-то дыму, предметы виделись размытыми и напрягали глаза, что я невольно потирала их не единожды, пытаясь добиться четкой картинки. С дрожанием в груди я спеша приблизилась к столу, увиденное поражало воображение. Все действительно было точно таким же, как в моих видениях. Светильник, шкатулка, чистый лист бумаги и рядом лежащая шариковая ручка. Но моей целью был тот самый ящик, второй выдвижной справа. Ухватившись за ручку, я все же затормозила, страх дотронуться до скрытого сжимал плечи и заставлял дышать глубже.
Помню, как, дурачась с Камиллой, мы дрались, старались повалить одна другую, она, убегая от меня, закрылась в одной из ближайших комнат, силой дверь было мне не выломать, и я принялась за единственный возможный вариант выманить эту чокнутую из комнаты. Я стала громко на весь дом кричать ее секреты.
Наивная Камилла, как-то оправившись к отцу в офис, столкнулась с привлекательным парнем в лифте. Они были молоды, красивы, наедине в замкнутом пространстве. Парень представился крупным инвестором, отправлявшимся на встречу…
С просьбой замолчать она так неожиданно и так сильно открыла дверь, что ей с легкостью удалось загнать мой большой палец правой ноги под дверь. Нет сомнений, что она это сделала намеренно, по натуре она была той ещё сукой, да и не единожды спала с моим парнем. Собственно, поэтому история была таковой: симпатичный парень, крупный инвестор, который удивительным образом отправлялся на встречу с ее же отцом, настолько был обольстителен, что после нескольких секунд разговора они просто остановили лифт и сделали это под диктовку камер, о которых ее светлая головушка позабыла. Благополучно завершив свою миссию, лифт возобновил скучную работу по доставке всякого рода людей на соответствующие им уровни. Достигнув двенадцатого этажа, Камилла, окрылённая новым весьма удачным знакомством, вышла из лифта с лучезарной улыбкой, но за ней так никто и не последовал. Страстный парень из лифта не был инвестором, он даже не работал в этом здании, увидев ее на улице, он последовал за ней с надеждой на знакомство, но она дала ему больше, чем он ожидал.
Так озорная Камилла занялась незащищенным сексом с незнакомцем с улицы, после минутного знакомства. Она так стыдилась этого случая, что ее легко можно было шантажом заставить переспать с кем-нибудь другим, чтоб никто не узнал, что она спала с простаком. Поэтому она разъярённо распахнула дверь так, что содрала мне половину ногтя на большом пальце ноги. Он болтался на уголочке, палец кровоточил и жутко болел, вызывая приступы рвоты. Но самое страшное во всей ситуации – не боль и даже не довольное лицо моей подруги, и совсем не то, как она наслаждалась причинённой мне болью, а то, что необходимо было содрать болтающийся ноготь до конца. Я бралась за него и никак не решалась сорвать. Вновь настраивалась и уверенно хваталась за него, но не решалась потянуть. Направляя всю силу, я сжимала между пальцами ноготь, но никак не тянула, мыслями я все накалялась и накалялась, теперь сжимались не только пальцы, но и все тело настолько, что пришлось задержать дыхание. Я настолько напрягла организм перед предстоящим страхом, что на мгновение испарились все мысли, будто напряженными мышцами заблокировала работу мозга, и в этом момент я резко выдернула держащийся ноготь.
Так и сейчас я, взявшись за ручку выдвижного ящика, никак не решалась ее потянуть, сжимала все тело до трясучки, и когда напряглись мои руки, ноги, весь торс, когда я зажмурила глаза что есть силы и голова освободилась от мыслей, я дернула ручку и открыла дверцу. После глазам понадобилось время, чтобы исчезла рябь в них и я смогла в темном ящике разглядеть пустоту. Он был пуст. Я с надеждой открывала другие ящики, но ничего кроме хлама в них не было. Тем не менее, отчаяние я не испытывала, чувство, будто я искала сбежавшего из клетки хомячка, зная, что дальше комнаты он не выбрался. Чувство приближающегося откровения не давало опускать руки, наоборот – поджигало энтузиазм. Сложно сказать, откуда появилось уверенность в том, что мой визит не мог быть безрезультатным: я не могла вернуться домой, не выяснив ничего. Я стала осматривать ящики по второму кругу, проходилась пальцами в надежде отыскать второе дно. Но все было гладко. Проводя руками снизу столешницы, я нащупывала только резные узоры, которыми была украшена даже внутренняя сторона стола, но во всех этих волнах я вдруг нащупала одно отверстие, куда с трудом вмещался палец. Потянула за него изо всех сил, и внезапно на мои колени свалилась крышка потайного ящика в столе. На полу оказались газеты и старые фотографии дяди Джона. Крупные заголовки газет. «Скандальное происшествие в семье богатого бизнесмена». «Юная дочь бизнесмена убила родного брата». «Большие деньги – доставляют большие проблемы, решаемые большими деньгами». На них была изображена мама, лет двадцати.
Защёлкнув крышку тайника, все найденные газеты и фотографии я скрутила в один рулон и лисьими шажочками выбежала из комнаты, промчалась по пустому коридору, незаметно для всех оказалась уже во дворе, когда с крыльца дома раздался голос всевидящей Тины.
– Дель? – в одном тоне ее чувствовалось: все, что происходит в доме, под ее контролем и нет ни единого взмаха крылышком крохотного комарика, которого она не видит.
– Тина, – я оглянулась, не разворачиваясь полностью, не хватило бы ловкости спрятать добычу позади меня. – Время для приема лекарств, а я их забыла в машине, – я намеренно взглянула в экран телефона. – Извините, но мне нужно их пить в определенное время.
Прерывисто улыбаясь, я медленно направилась вперёд, ожидая мою поимку с поличным. Последующая тишина позволила шагать увереннее, с каждым разом ускоряя темп. Спрятав все в бардачке, я боялась уйти, даже заблокированная дверь не давала мне спокойствия и гарантии, что ничего не произойдёт и, вернувшись, я не обнаружу пропажу моих находок. Тем не менее, ещё страннее выглядело бы, если нежданный и редкий гость этого дома под предлогом приема лекарств свалил бы вовсе.
Возращение в дом угрюмых было настоящим испытанием моего терпения. Я шагала тяжелыми взмахами до дома, представляя, что же я узнаю из этих газет. Сгрызая свои и без того короткие ноготочки, несколько раз я порывалась убежать обратно, но все же здравый смысл преобладал над жадным любопытством. К моему возвращению проснулась всеми жалуемая праматерь, немо раздавала указания, в которых не было необходимости, она указывала сделать то, что уже прислугой было сделано, например, поменять во всех вазах цветы, срезать свежие из сада или покормить Малькольма. В общем, те вещи, которые делались автоматически и без ее указаний, но Элин должна была напомнить, что она здесь хозяйка. Как владычица темного обиталища, она окинула парой ядовитых взглядов означающих то ли приветствие, то ли вопрос: «Зачем я тут?» Но в целом, за тот короткий промежуток нашей театральной постановки мне в определенный момент показалось, что она действительно чему-то обрадовалась.
Мой неслабый автомобиль за все два года ни разу не набирал отметку сто двадцать, все спрашивали, зачем я выбираю мощную машину, если не люблю гонять на скорости?
– На случай кражи потайных вещей из дома бабушки, – отвечала я сейчас.
Я завернула на первую попавшуюся стоянку, не успев до конца остановить машину, уже вытаскивала все, что украла из того самого кабинета. Глаза бегали по чёрным жирным буквам, составляющим слова, переходящие в предложения и абзацы. Я читала строку за строкой, но толком не понимала, что в них говорилось. «Студентка медицинского из ревности отравила собственного брата, не рассчитав дозу препарата…» «…семья известных бизнесменов потеряла сына вследствие отравления синтетическим наркотиком». «Семья Коннелли пытается сохранить своё благородное лицо, прикрывая чудовищные происшествия». Из пожелтевших от времени газетных страниц, иссохших до степени гербария, становилось ясно лишь одно – наша знатная семейка пережила грандиозный скандал, связанный с гибелью дяди Джона.
Некоторые авторы злободневных статей утверждали, что к происшествию причастна моя некогда беспорочная матушка – так как именно у нее обнаружили наркотики. Если отбросить все искрящиеся строки, для ещё более резонансного оттенка, ради потехи голодных по чужим бедам умов, правды в этих статьях не более двух процентов. Чувствовалось, что я лишь в начале своего пути взломщика. Ведь немало тайников придётся опустошить на пути к истине, в особенности там, где замешана самая странная семейка штата.