Глава 1
"И аще къто умьряще, творяху тризну надъ нимь, и посемъ сътворяху краду велику, и възложаху на краду мьртвьца, и съжьжаху, и посемь, събьравъше кости, възложаху въ судину малу, и поставляху на стълпѣ на путьхъ, еже творять и нынѣ…"1
И если кто умрёт, совершают над ним тризну. После неё складывают большой костёр, кладут на него мертвеца и сжигают. После этого, собрав кости, складывают их в малый сосуд и ставят на столбе у дороги. Так делают и ныне.
На дворе буйно цвёл май одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Воронцов неторопливо вышагивал по каменной мостовой, наслаждаясь пригревающим, но ещё не палящим солнцем и ароматами сирени. Будучи студентом 5 курса Государственного союзного Министерства тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР, он устроился подрабатывать ночным сторожем на местный тракторный завод. Работа не пыльная – вечером обходил территорию, потом пил чай с бутербродами и ложился спать до утра. Платили немного, но на пропитание хватало.
Наручные часы показывали ровно четыре часа дня.
Смена Воронцова начиналась в шесть вечера, когда работяги ещё только собирались домой. Старший смены, дряхлый нудноватый старик, обходил с Воронцовым территорию завода и сдавал ключи.
– Не балуй тут, – грозил он корявым старческим пальцем, больше похожим на совиный коготь, – а то знаю я вас, молодёжь!
– Ага, – кивал головой Воронцов, – не буду.
И не баловал. Только изредка, после завершения трудового дня, приходили к нему в комнату охраны ребята, с которыми завязалось общение – выпить пару бутылок пива.
Войдя на территорию ровно в пять тридцать, первым делом Воронцов рванул в цех. Подмигнул парням и кивнул в сторону своей каморки, мол после смены посидим. Те подмигнули в ответ и, приободрившиеся, поторопились в раздевалку.
Старший медленно делал обход, скрупулёзно всё проверял, что-то рассказывал, но слушать Воронцов его не мог. Перед глазами стояла бутылка пива, по запотевшему боку которой сбегала прохладная капля.
Обход закончился, старший сдал ключи, по обычаю на прощание погрозил заскорузлым пальцем и скрылся за железными воротами.
Не удержавшись, Воронцов потёр ладони, в предвкушении приятного вечера.
В комнате охраны ребята, уже сбегав в магазин, накрывали на стол.
На расстеленной вместо скатерти газете стояло блюдце с нарезанными шматками сала и чесноком, прямо на газету выложили огурцы и хлеб, банка шпрот была неаккуратно вскрыта – большое масляное пятно заливало газету.
– Ого! Да стол накрыли, как на свадьбу!
– И это ещё не всё! – торжественно поднял палец вверх Мишка, рыжий парень из ремонтного отдела.
Театральным шагом кремлевского курсанта он дошёл до холодильника, открыл дверцу и, щёлкнув каблуками как гусар, торжественно изрёк:
– Вуаля!
На дверце брякнули, стукнувшись пузатыми боками, две бутылки водки,
– Завтра суббота! Сегодня нормально посидим, а пиво на опохмел оставим.
За столом тут же появились рюмки, наполнились до краёв и были выпиты. Воронцову обожгло гортань и он, закашлявшись, пробежал глазами по столу, высматривая чем закусить.
– На, – протянул Мишка бутерброд из куска чёрного хлеба с салом, – водку лучше закусывать салом.
Быстро откусив кусок и практически не жуя, Воронцов проглотил его, чтобы сбить горечь.
– Эх вы, городские, – хохотнул Мишка, – совсем пить не умеете! То ли дело мы, деревенские! Нам хоть бензину налей, мы и не поморщимся! Да, Костян?
Костян, без энтузиазма пережевывающий огурец, только кивнул головой.
Костя первый, с кем Воронцов начал общаться здесь – простой парень, приехавший из деревни. Они вместе закончили девятый класс и поступили на тракториста, проходя практику на этом заводе. Таких называют «рубаха-парень» – открытый, добрый, немного наивный. Умел травить истории так, что слушатели до слёз хохотали и хватались за живот.
Была в его внешности одна особенность, о которой он никогда не рассказывал, предпочитая отшучиваться. Большая седая прядь под левым ухом. Ребята пару раз интересовались откуда она взялась, но тот всегда, махнув рукой, говорил, что это жизненный опыт проявляется.
– Что-то наш Костяныч сегодня совсем грустный. Баба что ли не дала? – громогласно рассмеявшись от своей шутки, Мишка чуть не опрокинулся вместе со стулом.
– Угу, – снова кивнул Костян и потянулся вилкой за очередным огурцом.
– Ну, между первой и второй перерывчик небольшой, – быстро налив в наши с ним рюмки, Мишка покосился на Костю, – а тебе может не в рюмку надо? А в стакан гранёный? Так сказать, горе залить? – он расхохотался, перемешивая свой смех с хрюканьем. Костя даже не посмотрел в его сторону, только сдвинул рюмку к остальным.
– Миш, много говоришь, давай выпьем уже! – Костя поднял рюмку.
– Да это мы всегда пожалуйста, – наигранно вскинул брови Миша и, поднявшись, отвесил неуклюжий реверанс, опрокинув рюмку в себя.
Так и продолжался вечер – под болтающего без умолку Мишку, шутки которого с каждой рюмкой становились всё пошлее и грубее. После первой бутылки Воронцов захмелел и уже смеялся над его прибаутками. Лишь Костя был всё таким же угрюмым и почти не реагировал, изредка рассеянно улыбался.
– Так, это уже совсем не смешно, – пьяно подперев щёку рукой, толкнул Мишка Костю в плечо, – я что, один отдуваться весь вечер должен? Давай рассказывай, что случилось?
Костя поднял на него глаза, перевёл взгляд на Воронцова, словно ожидая его одобрения. Воронцов утвердительно кивнул. Если у товарища горе, помочь нужно обязательно.
Тяжело вздохнув, Костя бросил пустой взгляд на банку шпрот и, выдержав паузу, тихо произнес:
– Она умерла.
Ребята оторопели.
– Кто?
– Ведьма умерла, – тихим голосом проговорил Костя и спрятав лицо в грязные ладони, расплакался.
Только после второй рюмки, влитой подряд, он смог успокоиться и внятно говорить.
Глава 2
– В нашей деревне, в доме, что поближе к реке, – начал Костя рассказ – жила женщина, Авдотья.
Она ничем не отличалась от сельчан, простая, не злая, но с каким-то особым взглядом – завораживающим и проницательным. А ещё Дуся умела лечить. Лечила и людей, и скотину. О ней ходили глупые сплетни и сказки, а может неглупые и не сказки, но суеверный деревенский народ побаивался её и за глаза крестил ведьмой. Наверное, поэтому родители строго-настрого запрещали своим детям подходить к её дому.
Помню, как-то, у почтальонши бабы Кати корова заболела после отёла. Вымя опухло, молоко доилось с кровью и гноем, рогатая маялась и мычала.
Ветеринара в деревне не было, поэтому все к Дусе обращались за помощью. Пошла к ней и баба Катя. Собрала немного еды и отправилась на поклон. Ведьма не отказала – продукты занесла в дом, а затем пошли в хлев. Осмотрев коровье вымя, Дуся задумалась, хмыкнула, сказала принести ей ведро, а бабе Кати выйти.
Что уж она делала с Зорькой, никто не видел, но мычала корова жалобно и часто, да так, что тем, кто слышал, сдавливало грудь и щемило сердце.
Вскоре она замолкла. Баба Катя, всё это время перепугано крестившаяся, сложила руки на груди. Уж не померла ли её кормилица?
Вышла Дуся, утирая руки о длинные юбки.
– Ну что там? Как моя Зоренька? Сглазили? Не померла?
– Никто корову не сглазил. Застоялось молоко в вымени. Делай ей компрессы из отвара ромашки с мятой, да выдаивай каждые три часа. Быстро поправится. Только молоко, выдоенное, не пейте, сливай в отхожее место, плохое оно пока. И теленку не давай!
– Сколько же мы без молочка – то будем? Теленок маленький совсем.
–У деда Ивана тоже корова отелилась, води теленка к ней, пусть кормится. Через три дня проверю корову твою.
Развернулась и пошла.
Как рассказывали люди, баба Катя выполняла в строгости все наказы ведьмы, но шёпотом говорила, что порча всё-таки на корове есть, поэтому корову перед дойкой крестила. Даже говорили, что Дуська сначала портит скотину, а потом сама лечит. Не знаю, как там на самом деле было, но через три дня, опухоль сошла, а корова выздоровела. Спасибо ей никто не сказал.
В деревенской среде её боялись, но просили о спасении души на воскресных молебнах.
Мы тогда были совсем пацанами, самому старшему из нас, Сашке, было пятнадцать лет, а мне должно было исполниться четырнадцать. Я считал себя взрослым. Нам хотелось острых ощущений, а где их взять? Чем можно заняться детям в деревне?
Самое веселое развлечение – купаться на речке, гулять на природе, сбивать палкой крапиву и драть сорняки на огороде. Как-то раз, в очередной скучный день кто-то из ребят предложил сходить ночью к ведьме Дусе домой.
В деревне тема нечистой силы была самой неиссякаемой. Часто, по вечерам, мы любили слушать взрослые разговоры про ведьм, домовых, водяных, леших и чертей, кто такие колдуны и ведьмы, как они могут нанести порчу…. Было страшно, но интересно. Мы верили в эти рассказы.
– Представляете, сколько всего у неё можно увидеть? Мой дед говорит, что дома у неё петух чёрный. И в сарае банки с козьей кровью, которую она приносит в жертву чертям, чтобы они оборачивали её кошкой. Чёрной, конечно же.
В наших детских головах, взбудораженных таинственностью и неизведанностью, быстро созрел план.
Дома, после ужина я сказал, что хочу лечь спать на веранде. Родители не возражали и, как только из их комнаты донесся храп, я вылез в окно и рванул на место встречи. Ребята уже собрались и мы, разгоряченные, подстёгиваемые азартом, направились к дому ведьмы. Передвигались вдоль заборов, старались держаться вблизи деревьев, как настоящие разведчики. Постепенно мы погрузились в полную темноту. Бледная луна наводнила всё вокруг неясными и жуткими тенями. Глаза испуганно всматривались в пугающие переливы. И так жутко стало мне от этой луны! Страшно, ноги не идут, дрожь в теле. Невмоготу дальше идти. Я посмотрел на парней и понял, что им тоже страшно.
У калитки мы остановились. В окнах было темно, значит, ведьма спит. Переминаясь с ноги на ногу, глядя друг на друга, все молчали. Никто не решался первым лезть через забор. Одно дело обсуждать это днём, и совсем другое стоять у её калитки в полутьме и решиться перелезть через забор. Никто не показывал страх, не хотел упасть лицом в грязь. И тогда я предложил ребятам скинуться на «камень-ножницы-бумага». Все согласились и быстро раскинули на руках. Андрею выпало первым лезть. Мне вторым. Мысленно я поблагодарил судьбу и плечом подсадил Андрея на высокий забор.
Оказавшись по ту сторону, мы засеменили к сараю, пригибаясь у кустов. Страх и ужас быть пойманными ведьмой щекотал нутро.
– А где же эти банки, кровь, коза мёртвая? – Сашка подсвечивал полки сарая спичками. На них лежала различная банная и домашняя утварь, мешки с чем-то твёрдым внутри и огородный инвентарь. Мы осматривали полки, пока не догорела последняя спичка, и единственным источником света остался лунный луч в приоткрытой двери. При таком свете полки разглядеть было невозможно, и разочарованные, мы направились к выходу, но встали как вкопанные. У ворот сидела чёрная, как уголь кошка. Несмотря на темноту, глаза её словно светились и отливали изумрудной зеленью. Она не шевелилась, неотрывно смотрела на нас, и только кончик её хвоста, обёрнутый вокруг лап, нервно подрагивал.
– Ведьма! – Крикнул Сашка, и все кинулись к забору. Мы сиганули через него один за другим. Очень проворно, быстрее, чем до этого.
Остановились только у моего дома. Тяжело дыша после бега, смотрели друг на друга и неожиданно я засмеялся. Это был нервный, дёрганный смех, переходящий в гогот, остановить который было выше моих сил. Следом за мной расхохотался Андрей, а потом и Сашка. Просмеявшись, мы, так и не сказав друг другу ни слова, разошлись по домам.
Утром, наскоро позавтракав, я побежал в наше условное место на берегу речки. Ребята были уже там.
Долго, перебивая друг друга, мы пересказывали вчерашние события. Говорили одновременно и громко, перебивая друг друга, эмоционально жестикулируя. Рассказывали, кто как себя вёл, кто боялся, кто сжимался от страха, когда входили в сарай, пока разговор не перерос в ссору. И тут Сашка, перекатывая с важным видом из одного уголка губ в другой сухую травинку, сказал:
– Мамка моя сказала, что ведьма уехала на три дня в город. Чего спорить? Можем сходить ещё раз. Тот, кто сможет зайти в дом ведьмы и пробыть там час – тот и победит.
Мы оторопели. Идти снова к Дусе и тем более лезть в дом, было по-настоящему страшно. Одно дело сарай, который не закрывался, оставляя пути отхода, но в дом….
– Ну, я так и знал, – Сашка выплюнул травинку и расправил плечи, – зассали. Я пойду, а вы можете идти обратно к мамке, сиську сосать.
Стерпеть такое унижение было нельзя, поэтому мы без особого энтузиазма, но согласились.
Как только на деревню опустились первые сумерки, я выбрался из дома и направился к оговоренному месту.
Глаза у пацанов, как это было в первый раз, не горели. Мы поговорили на отвлеченные, совершенно неважные темы, оттягивая время, и понимая, зачем мы это делаем, но никто не решился предложить отказаться от затеи.
– Ну что, идём? – в голосе Сашки слышалась издёвка.
– Идём, – кивнул я.
Андрей нервно сглотнул и промолчал.
Мы пошли к дому ведьмы. Чем ближе подходили, тем сильнее дрожали коленки. В какой-то момент я хотел развернуться и уйти домой, но потом мне всю жизнь пришлось бы жить с унизительным клеймом труса. Я так не хочу. А может трусость – не предложить ребятам вернуться домой? Каждый из нас об этом думал, но ни у кого не хватило смелости сказать об этом вслух?
Зная, что Дуси нет дома, через забор мы перелезли гораздо быстрее. Но как только ступили на крыльцо, нас начала накрывать тихая паника – в голове стучали тревожные мысли, участился пульс, и заметно сбилось дыхание.
– Ну, кто первый пойдёт? – Сашка смотрел надменно и с легкой усмешкой. Мы молчали. Я взглянул на дом и мурашки побежали по спине. Дом смотрел на меня пустыми глазницами тёмных окон, как будто наблюдал за нами и выжидал – решимся мы войти или нет.
– Ну? – Поторопил нас Сашка, – давайте уже!
– Мне страшно, – сдался Андрей, – я пойду только, если все вместе.
В глубине души у меня теплилась надежда, что Сашка откажется, и мы вернёмся домой. Но нет. Помедлив пару секунд, он махнул нам рукой и толкнул входную дверь.
Дверь оказалась незапертой, оно и понятно – в деревнях никто не запирается, не от кого, а в дом Дуси точно бы никто не влез.
На цыпочках мы прошли по коридору и оказались в кухне. Припасенным фонариком освещали себе путь и осматривали помещение. Кухня оказалась самой обычной – печка, стол, два стула, полки с посудой и старый, сильно потёртый половик. От кухни в разные стороны расходились две комнаты. Не сговариваясь, мы пошли сначала направо. Рассохшийся пол под ногами скрипел, чем сильно раздражал. От страха нервы, казалось, звенели, как натянутые струны.
Андрей шёл последним, вцепившись в рукав моей спортивной куртки. Я шёл за Сашей, стараясь особо не смотреть по сторонам. Неожиданно луч фонарика резко заметался и Сашка, с грохотом и матом, свалился на пол. Сердце моё рухнуло и я вскрикнул от испуга. Андрей отпустил рукав, закричал, бросился было к выходу, но споткнулся обо что-то и упал, продолжая кричать. Пару секунд в моих глазах было темно – то ли от окружающей черноты, то ли от страха. Андрей перестал кричать и сидя на полу, громко всхлипывал. Сашка, чертыхаясь, ползал на коленках по полу и искал отключившийся и завалившийся куда-то фонарик. Когда фонарь включился и его луч осветил комнату, я облегчённо выдохнул.
– Ну что, герои, обосрались? – Зло хохотнул Сашка. – Говорить вы смелые, а чуть что коснулось, и в штаны наложили! А я вот не боюсь! Не напугаешь меня!
Свет фонарика метнулся по комнате и остановился на аккуратно сложенных подушках на кровати. Секунда – и Сашкина нога в кроссовке чётким ударом снесла их, разбросав по кровати. Мы замерли.
– Не напугаешь меня! Не напугаешь! – Сашка уже прыгал ногами по подушкам, разбрасывая их по комнате – а вы мелкие ссыкуны!
Неяркий свет фонаря выдернул из темноты стол с кувшином, наполненным водой и стакан. Недолго думая, Сашка всё скинул на пол. Грохот стоял такой, что я испугался, как-бы не разбудить соседей.
– Ссыкуны! Ссыкуны! – Всё больше расходился Сашка.
– Я не ссыкун! – Андрей подскочил и, схватив деревянный стул за спинку, поднял его и с силой опустил на пол. С треском отлетело сидение и одна ножка. Андрей захохотал.
– Ребят, вы зачем? Нас же родители потом убьют! – Я смотрел в полутьме на силуэты бесновавшихся друзей.
– А как они узнают, что это мы? Как вообще кто-то узнает? Родители думают, что мы дома спим. Так что, если вы никому трепать не будете, то и не узнает никто!
А ведь верно!
Не знаю зачем, но я взял остатки стула, сломанного Андреем, и швырнул в противоположную стену. Зазвенело бьющееся стекло, слышно было, как осколки сыплются на деревянный пол. Я захохотал. А это весело!
Как объяснить то, что было с нами в те минуты – я не знаю. В нас словно бес вселился. Мы крушили, ломали, рвали и уничтожали. Мы были настолько перевозбуждены, что не осознавали реальность, не чувствовали опасности. Мыслей о том, что это чужое имущество – не было. Именно сейчас, в эту секунду мы были сильны, всемогущи, у нас появилась возможность проявить себя. Столько лет ведьма пугала всю деревню, а мы сейчас сильнее, чем она, мы мстим!
Когда в комнате не осталось ничего целого, мы, не сговариваясь, направились в другую комнату. Чтобы попасть в неё, нужно было вернуться и пройти через кухню. В проходе Сашка резко остановился, не сводя глаз в того места, которое осветил луч фонарика.
– Саш, ты чего? – Я испугался, думая, что наши «игры» разбудили соседей, и они пришли проверить, что происходит. Нам капец.
– Идите сюда, – негромко позвал нас Сашка.
Значит не соседи, это хорошо. Практически на цыпочках мы подошли к нему со спины и посмотрели, куда указывал луч. Направлен он был на печку, на которой сидела кошка и внимательно рассматривала на нас. Хвостом она также обернула лапки, кончик которого слегка подрагивал.
– Ведьма кошкой обернулась! – Крикнул Андрей и кинул в неё чем-то, что глухим стуком ударилось о печь. Увидев замахивающегося Андрея, кошка одни прыжком скрылась в темноте.
– Убьём ведьму! – Крикнул Андрей и кинулся в темноту. Мы, не раздумывая, бросились следом. Безумие, творившееся тогда, мы так и не смогли потом объяснить сами себе. Ловля кошки втянула нас настолько, что мы больше ни о чём другом думать не могли.
– Поймал! – Крикнул Сашка. Он держал её за хвост. Бедное животное мяукало и угрожающе выло, но вырваться не могло никак, Сашка вцепился крепко.
Глаза его, светящиеся безумием, накрепко врезались мне в память.
– Убьём ведьму! – Злобно зашипел он.
– Да!
Он попробовал переложить животное в другую руку, взять за загривок, чтобы было удобнее держать. И это было большой ошибкой. Кошка извернулась и вцепилась зубами и всеми когтями в его руку. Взревев от боли, Сашка с силой бросил кошку. Ударившись о стену, она обмякла и мешком свалилась на пол.
– Сука, руку мне поцарапала! – Сплюнув от злости, Сашка придерживал исполосованную когтями ладонь.
Мы с Андреем замерли, смотря на бездвижную кошку. Только сейчас до нас начало доходить, что же мы наделали.
– Саш, – дрожащим голосом позвал я, – Саша!
– Чего тебе? – Зло огрызнулся он.
– Пойдём отсюда, а? – Я не сводил глаз с кошки и страх мерзкими щупальцами пробирался по нутру от пят до макушки.
Не сказав ни слова, Сашка направился к выходу, мы засеменили следом. В полной тишине вышли из дома, перелезли через забор, дошли до нашего места. Молча посмотрели друг на друга, наспех попрощались и разошлись по домам.
Придя домой, я влез обратно на веранду, укрылся одеялом с головой и расплакался. Пережитое выходило из меня потоком слёз. Мне приходилось сдерживать рыдания, чтобы не разбудить родителей. Когда слёзы кончились, я забылся глубоким, тяжёлым сном.
Утро не задалось. Настроения не было и погода испортилась: массивные тучи висели над головой, моросил дождь. Есть не хотелось, я не выходил из своей комнаты. Мама даже начала переживать – не заболел ли сын? Но я не заболел, у меня был страх от мысли, что нас поймают, и расплата неизбежна. Я искренне раскаивался в содеянном.
Гулять не пошёл, да и ребята не заходили. Так прошло два дня, на третий показалось солнце, погода наладилась. Мама шла на рынок и спросила, не хочу ли я пойти с ней.
– Сашка заходил утром, пока ты спал. Попросил передать тебе записку.
Она протянула неровно оторванный тетрадный лист и вышла. На листке корявым почерком было выведено «на нашем месте в три часа». Бросив записку на пол, я отвернулся к стене. Идти не хотелось. Но всё же к указанному времени пошёл. Там уже сидели Андрей и Сашка. Когда я подошёл, Сашка бросил «привет», Андрей только кивнул головой. О чём говорить – было совершенно непонятно.
Первым завёл разговор Сашка, сказал, что нас никто не подозревает. Мол, соседи слышали шум в доме ведьмы той ночью, но списали на то, что черти бесновались. Мы договорились, что никогда и никому не расскажем о произошедшем в том доме. Да и сами постараемся забыть. Без энтузиазма ударили по рукам и разошлись. На душе было тяжело и грустно, не хотелось ни с кем говорить. Наш уговор меня вполне устраивал.
А через два дня Сашка умер. Утонул. Зачем он пошёл на озеро один – никто не знает. Нашли его у берега, синего и опухшего, словно он пролежал в воде не меньше недели. Хоронили всей деревней. А через неделю хоронили Андрея. Полез по лестнице на чердак дома и сорвался. Разбил голову и умер до приезда фельдшера.
Пошли слухи, что ведьма молодых ребят изводит. А я со страхом понимал, что я следующий.
Спустя пару дней я вышел во двор кормить пса, а его во дворе нет. Зато сидит чёрная кошка на крыше будки и вылизывает лапку. Вдруг она подняла голову, выровнялась и напряглась. При этом кончик её хвоста подёргивался, а зрачки зелёных глаз сузились до иголочек, словно она гипнотизирует. Сковало меня напрочь, я не знал, что мне делать. Вытянул шею вперёд, пытаясь облегчить глотание слюны, но мышцы не слушались, сердце колотилось, всё тело, несмотря на жару, обдало холодом.
Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, но скоро из-за дома выскочил пес. Это вывело из ступора.
Я бросился в свою комнату с головной болью, вызванной отчаяньем, беспомощностью и горечью, запрыгнул на кровать и с головой укрылся одеялом.
Как выжить? Надо ли рассказать родителям о том, что произошло? Я считал себя самым несчастным человеком. Так и пролежал до возвращения матери с работы. Единственное, что мне оставалось – это бежать из деревни. Подальше от дома, в котором не спрятаться от ведьмы, от ужасающей кошки с зелёными глазами. Я принял решение уехать в город, к тётке. Родителям сказал, что хочу поступать в тракторный колледж.
Они удивились моему решению и поспешности. Но перечить не стали, отец сказал, что учиться дело хорошее и толковый тракторист всегда в деревне пригодится.
На следующий день я, с небольшим чемоданчиком, сел в старенький москвич соседа деда Ивана, который за помощь в копке огорода согласился отвезти меня в город. Тётка согласилась, чтобы я пожил у неё какое-то время, а в случае успешного поступления на учёбу, я надеялся получить место в общежитии.
Поступить получилось без проблем, выделили общежитие, а потом я нашёл и подработку на заводе. Так прошло 5 лет, я успокоился, про ведьму и наши злостные приключения вспоминал редко, но вспоминая, содрогался. В душе надеялся, что ведьма меня отпустила. Недавно призжали родители попроведать, говорят, померла ведьма. Тяжко умирала, в муках. Кричала так, что кровь стыла в жилах. А потом как-то смолкла. Пошёл к ней егерь наш, проверить. Он один её не боялся, закалённый мужик. Проверил, вышел на крыльцо и, сняв шапку, сказал, что померла Авдотья.
Вороны тут же поднялись над деревней, оглушительно каркая. Народ крестился, в домах перевесили иконы над входной дверью. Чтоб ведьма не могла войти и забрать с собой.
После рассказа родителей о смерти Дуси, она вдруг почти каждую ночь стала мне сниться. Улыбается и говорит, что скоро заберёт меня к себе…
Вот и страшно мне. Думаю, может помянуть её и попросить прощения? А может поставить свечку в церкви? Как вы думаете, мужики?
Костя, запрокинув голову, влил в себя очередную рюмку водки и, закурив, остановил безразличный взгляд на заветренных шпротах. Из его глаз бежали двумя ровными дорожками слёзы…
– Нуууууу…, протянул Мишка, почёсывая затылок, – я человек неверующий, но в ведьм верю. Проклятья там разные, сглазы. Говорят, в деревнях всегда бок о бок жили люди со сверхъестественными способностями и обычные. Мать моя, по молодости, ездила к какой-то бабке. Сколько врачи не бились с её головными болями, а вылечила только та бабка. Пошептала над головой, травки какой-то дала, сказала заваривать и пить. Так уже десять лет почти прошло, а матушка до сих пор ни одного дня не страдала головной болью. А вот тебе что сказать – совсем не знаю.
– Да бред это всё! – Воронцов хотел засмеяться, но не стал, видя состояние Кости.
– Какие проклятия? Какие сглазы? Мы живем в двадцатом веке, на заре двадцать первый, век науки и прогресса! А вы как будто из пещеры вышли! Извини, Костян, но глупости это! Подумаешь, корову ваша Дуся вылечила!? Да сейчас все знают, что любое воспаление лечат отваром из ромашки! Воспалилось горло? Полощи ромашкой.
Мишка молча протянул Воронцову и Косте по полной рюмке, не перебивая монолог. Выпив, Воронцов откинулся на спинку стула. Многовато выпил, подумал он, чувствуя, что опьянел. Костя тоже немного расслабился, развалился в кресле и вместе с Мишкой слушал не перебивая. Воронцова понесло.
– Может у неё образование есть ветеринарное, поэтому она знает, как животных лечить? Вы хоть раз её спросили? Ну, была чёрная кошка, так у многих кошки чёрные. Что же теперь, все они ведьмы? – распаляясь всё больше и больше, Воронцов уже почти орал.
– Ну не добили вы кошку тогда, вот ты и видел её. Либо живучая оказалась, либо тётка эта её выходила. Да и в сарае вы не нашли ничего, ведь так?
Костя утвердительно кивнул.
– Вооооот! – Поднял поучительно указательный палец вверх Воронцов.
– А вороны тогда что? Все сразу над деревней летали просто так? А снится она ему тоже просто так? – Мишка ехидно прищурился.
– Да мало ли что могло ворон напугать? Взлетели и взлетели, не забивайте голову ерундой. А то, что снится она – так вообще не удивительно! Столько времени думать о ней, переживать, бояться. А тут рассказали о ней, чувство вины и обострилось – Воронцов постучал указательным пальцем по виску, – пси-хо-ло-гия!
Мишка пьяно усмехнулся.
– А ты у нас значит человек науки? Что, совсем не боишься?
– Пфффф, нет, конечно! Я же не «темнота дремучая»!
– Что, и в дом ведьмы бы зашёл?
– И зашёл бы. А что такого? Обычный дом. Суеверия – глупости, только наука поведёт нас вперёд.
– И переночевать бы смог? Не испугался бы?
– Смог бы! – Мишка начал раздражать Воронцова.
– А давай, – хохотнул Мишка, – забьёмся с тобой. Если сможешь переночевать там три дня – я тебе ящик «Жигулевского» поставлю!
– Не вопрос! – Пухлая ладошка перекинулась через стол и почти уткнулась Воронцову в лицо.
– Забились, – взяв его ладошку, Воронцов икнул – Костян, руби!
Костя наблюдал за спором, широко раскрыв глаза.
– Мужики, вы чего?!
– Давай, давай, разбивай!
Костя ударил ребром ладони, закрепив спор.
– Ну, собирай вещи. Не забудь парочку икон взять и портки запасные, – Мишка явно глумился, – а то обосрёшься с перепугу, будет хоть во что переодеться и кому помолиться.
– Иди ты, – отмахнулся Воронцов, – давай наливай лучше!
Глава 3
–Ваш билет, мужчина!
Кто-то, не особо церемонясь, толкнул Воронцова в плечо. Тяжело разлепив заспанные глаза, он увидел висевшую над собой форменную куртку контролёра.
–Да, да, сейчас, – он водил руками по одежде, силясь вспомнить, в какой карман сунул его.
Поиски затягивались, девушка-контролёр смотрела в упор и ждала. Наверное, подумала, что это забулдыга, пробравшийся в электричку выспаться. Билет никак не находился, неловкость нарастала, а взгляд девушки становился суровее. За её спиной появился худощавый мужик в серой куртке с надписью «охрана» на рукаве.
– Ир, всё нормально?
Да, куда запропастился, этот чёртов билет? И тут, вдруг вспомнил! Воронцов даже прихлопнул себя по лбу – прямо у кассы он вложил его в паспорт!
Сунул руку во внутренний карман куртки, выудил оттуда красную книжечку и раскрыл. Действительно, билет лежал там, сложенный пополам.
– Пожалуйста, – протянул его контролёрше.
Худой охранник, тут же потеряв интерес, обошёл Ирину и неторопливым шагом направился в конец вагона.
Поставив отметку, контролёр отдала билет назад. Лицо её смягчилось, отчего показалось даже милым.
– Анфимово, прибытие через 20 минут, не проспите, – улыбнувшись, она направилась к следующему ряду сидений.
За окном монотонно бежал один и тот же скучный пейзаж – деревья, поля, кусты. Изредка в поле можно было видеть маленькие домики, но в основном это были зелёные поля и редкие перелески.
Воронцов протёр глаза и вытянул затекшие ноги. Правильно говорят, что язык мой – враг мой. Вот какой чёрт дернул его спорить с Мишкой? И ведь не отвертишься от него. Теперь, вместо уютной кроватки дома Воронцов вынужден три с половиной часа трястись в электричке, в Богом забытую деревню и жить там три дня без удобств. Хорошо хоть портативное радио взял с собой, хоть какой-то островок цивилизации. Не будет чувствовать себя так одиноко.
Насмотревшись в окно, Воронцов принялся разглядывать других пассажиров электрички.
Их оказалось немного. Более всего выделялись толстая женщина, державшая на коленях сумку-переноску с таким же упитанным котом. Рядом худой мужчина и девочка в пёстрой курточке, с бантиками на шапке, видимо, их дочь. Сидели они через два ряда от него. Мужчина увлечённо читал газету, женщина смотрела в окно и изредка поглядывала за девчушкой, которая в свою очередь никак не хотела сидеть спокойно и сыпала вопросами. А почему? А как? А скоро мы приедем? Мать изредка шикала на неё, но безрезультатно.
На противоположном ряду сидела пожилая женщина, держа кого-то за пазухой.
– Кота, наверное, везёт. Вон как бережно придерживает, как дитя.
Воронцов умилился.
Старуха что-то говорила себе за пазуху, поглаживая шевелящуюся выпуклость тёплой куртки. Вот она залезла в карман, что-то вытащила оттуда и просунула за пазуху.
–Кушай, кушай, мой хороший, – улыбнулась она.
–КУ-КА-РЕ-КУ! – хриплый выкрик заставил вздрогнуть пассажиров и Воронцова в том числе. Все повернулись в её сторону. Девочка, елозившая рядом с родителями, замерла.