Первые товарищи

Старшие пансионеры прослышали о новой проказе младших и пришли посмотреть на превращение Пушки, которую никто не любил за раздражительность и несправедливость.

Даже повар Сидор и краснощекая Паша прибежали взглянуть на портрет. И все – и старшие, и младшие, и повар, и Паша, и сторож Вавилыч – все от мала до велика хохотали.

Принц торжествовал. Даже Сережа совсем успокоился, уверенный в том, что никто не узнает о поступке его друга.

* * *

Но веселье, однако, разом прекратились, когда появилась взбешенная Пушка.

– Что за шум? Что за крики? – негодовала она. – Вы ведете себя, как уличные мальчики. Стыд и срам! Если это будет так продолжаться… я…

Но тут случилось нечто неожиданное.

Пушка взглянула на свое изображение и словно подавилась.

Из красной она стала багровой… С вытаращенными глазами и с вытянутыми вперед руками стояла она перед портретом и только зловеще потряхивала головой.

«Вот оно, начинается!» – подумал Сережа и с состраданием взглянул на Принца.

Начальница долго молчала. Наконец, она повернулась в сторону мальчиков и резко-отчетливо проговорила:

– Я подниму на ноги весь пансион, пока не найду виновного. Слышите ли вы, негодные мальчишки! И до тех пор, пока не отыщется виновный, я не позволю никому из мальчиков играть ни во дворе, ни в гимнастическом зале.

О, это было очень строгое наказание! И все двенадцать мальчиков вздохнули. Принц опустил глаза. Ему стало стыдно, что из-за его глупой шалости наказан весь класс. Поэтому, нимало не колеблясь, он вышел вперед и проговорил дрожащим голосом:

– Простите меня, Антонина Васильевна, это сделал я!

– Что ты сделал? – как-то особенно резко взвизгнула начальница.

– Я нарисовал на вашем лице усы, бороду и баки! Простите!

– Простить? – протянула с особенным старанием Пушка. – Нет, голубчик, за это не прощают. Ступай в карцер, да скажи Вавилычу, что я тебя велела запереть до завтрашнего утра.

Принц, низко опустив голову, пошел исполнять приказание начальницы. А Пушка, все еще дрожащим от гнева голосом, приказала Грушину, как самому высокому из всего класса, влезть на ночной столик Мики Эрлера и снять портрет со стены.

Вблизи лицо Пушки, разрисованное Принцем, казалось еще смешнее, и мальчики поминутно отворачивались и тихонько фыркали, закрываясь ладонями.

– Принеси мне губку и полотенце, – приказала Антонина Васильевна тому же Грушину.

Когда тот подал ей требуемое, она собственноручно стала смывать уголь со своего портрета. От мокрой губки текла черная вода по портрету.

Видя, что ей не поправить дела, Пушка окончательно вышла из себя.

– Не на одни сутки, а на трое надо было бы посадить в карцер злого, негодного мальчишку! – проговорила она.

Сердечко Сережи сжалось.

Он в первый раз почувствовал, как привязался к своему новому другу. «Лучше бы уж обоих наказали за вчерашние кочерыжки!» – думал он.

– Там темно? – робко спросил он у Жучка, когда Пушка, выбранив еще раз малышей, вышла из спальни.

– Где темно? – удивился Жучок.

– Да в карцере.

– Темно, сыро и крысы бегают, и летучие мыши летают, и твоему Принцу голову отъедят! – зло рассмеялся подоспевший Рыжий.

– Оставь меня и Принца в покое, – сердито сказал Сережа Рыжему, – ты злой мальчик, и я не хочу с тобой разговаривать.

– Ах, заплачу! – насмешливо ответил тот.

– Братцы, не ссорьтесь с утра! Как вам не стыдно! – сказал всех старавшийся примирить Мартик.

Мальчики выстроились парами и пошли в столовую пить чай.

* * *

Карцер, где сидел Принц, находился недалеко от прихожей. Ключи от карцера хранились у сторожа Вавилыча. Сережа после обеда долго ходил вокруг карцера, прислушиваясь. Единственное крошечное окошечко находилось очень высоко от пола, и Сережа, даже поднявшись на цыпочки, не мог заглянуть через него в карцер.

Однако он прекрасно слышал, как ходил по карцеру Принц.

«Если б он знал, что я тут около него, он бы нашел способ влезть на подоконник и показаться в окне», – подумал Сережа.

Подойдя к дверной скважине, он сказал:

– Принц! Я здесь.

С минуту длилось молчание, потом Сережа ясно услышал, приложившись к замочной скважине:

– Здравствуй, Сережа. Это ты?

– Это я, Принц! Здравствуй.

– Что у вас делается в классе без меня? – продолжал говорить из своего заключения Принц, приложившись губами к замочной скважине.

– Все по-старому. Мальчики шалят и дерутся. Рыжий толкнул меня два раза и ущипнул четыре.

– Ах, он скверный! – рассердился Принц. – Вот погоди, выйду завтра, так задам же я ему на орехи. А тебе скучно без меня? – после короткого молчания раздалось из карцера.

– Очень скучно, Принц, – проговорил Сережа и так и замер на месте.

Перед ним стояла Пушка.

– Скучно, скажите на милость! – насмешливо сказала она. – Так, чтобы веселее было, не угодно ли вам будет туда же, к товарищу на побывку. Вавилыч! – крикнула она на сторожа.

Вавилыч очутился перед своей госпожой в одну секунду, точно из-под земли вырос.

– Дай ключи!

Ключи были в кармане Вавилыча. Пока он полез за ними, вытаскивал их из кармана и отпирал дверь, Сережа замирал от страха, что вот-вот Антонина Васильевна передумает его наказывать, и он не увидит своего друга.

Но Пушка и не подумала изменять своего решения. Пока Вавилыч возился с ключами (у него их была целая связка), отыскивая ключ от карцера, Пушка отчитывала Сережу.

– И как тебе не стыдно, – говорила она, – третий день в пансионе, а так шалишь, что уже в карцер попал. Нечего тебе дружить с Вакулиным: он самый шаловливый мальчик из всего пансиона, и дружба с ним не приведет к добру.

Но Сережа не соглашался со словами Пушки. Котя Вакулин, или Принц, был, по его мнению, самый смелый, самый веселый, самый добрый мальчик, какого он только видел на свете, и любил его Сережа, как родного брата.

«Нет, – хотел он крикнуть в ответ на слова Пушки, – не говорите так про Принца! Он милый, чудесный, хороший!»

Но, однако, ничего не сказал, боясь окончательно рассердить начальницу.

Вавилыч в это время подобрал ключ из связки, воткнул его в замочную скважину, распахнул дверь и… отступил от изумления.

Принца не оказалось в карцере. Вместо шаловливого маленького пансионера стояла хорошенькая голубоглазая девочка с двумя белокурыми косичками за плечами, в длинной юбке, кофточке для гулянья и котиковой шапочке со спущенной с нее вуалеткой. В руках девочка держала муфточку и низко приседала Пушке.

Пушка недоумевая моргала глазами и пятилась от двери.

Вавилыч был удивлен и испуган не меньше самой начальницы.

– Да что же это, прости Господи, за наваждение! – шептал он и даже незаметно перекрестился.

Но внезапно девочка заговорила, и Сережа, и Вавилыч поняли, в чем дело.

– Антонина Васильевна, – начала девочка хорошо знакомым Сереже голоском. – Простите, пожалуйста, виноват, но в карцере так было холодно, его давно не топили, а ваше платье, жакет и шляпа висели в шкафу. Шкаф не был заперт, и я взял все это оттуда и надел на себя!

Это был Принц, его голос, его манера говорить, но Сережа ни за что бы не узнал своего друга в хорошенькой белокурой девочке.

Пушка хотела наброситься с выговором, разбранить Принца, но вместо этого только отвернулась, чтобы скрыть невольную улыбку. Уж очень был забавен и мил маленький шалун в своей новой роли. К тому же Пушка была хоть и вспыльчивой, но сердце у нее было доброе, и она не могла долго сердиться на своих шалунов-питомцев.

– На этот раз прощаю вас обоих, – проговорила она, – но, надеюсь, ты не повторишь больше своей злой утренней шалости. Мне жаль портрета, потому что его мне подарила моя дорогая мать, которой уже несколько лет нет на свете!

И, говоря это, Пушка прослезилась. Эти слезы начальницы сильно подействовали на Принца.

– Простите Бога ради, Антонина Васильевна, – прошептал он, – я не знал этого. Моя шутка очень глупа, но я не злой мальчик. Простите меня, пожалуйста! Или нет, лучше накажите меня, мне будет легче.

– Нет, мальчик, я не буду наказывать тебя, – ласково ответила Антонина Васильевна. – Ты сам понял, как нехорош твой поступок.

Улегшись вечером в постель, Принц и Сережа долго беседовали о сегодняшних событиях.

– Нет, что ни говори, она очень добрая, – искренне произнес Принц.

– Очень! – подхватил Сережа.

– И мне ужасно стыдно, – продолжал его маленький товарищ, – что я нарисовал ей усы и баки на портрете! Сделанного не вернешь, только впредь, будь свидетель, я никогда не стану изводить Пушку. Спокойной ночи, Сережа!

– Спокойной ночи, Принц!

* * *

– Братцы, кто за мною? Я иду освобождать маленькую собачку, которую мучают злые мальчишки на том углу улицы! – Принц соскочил с толстого сука березы, на котором уселся во время прогулки пансионеров по саду. Береза росла около самого забора и, если забраться на нее, то можно было видеть, что делалось по ту сторону каменной стены.

– Я за тобою! – ни на минуту не задумавшись, сказал Сережа.

– И я! – сказал Жучок.

– И я! И я! – вторили мальчики.

Желающих набралось очень много. Один только Рыжий, ненавидевший Принца, да боязливый Мартик не решились последовать за ним. Остальные же десять мальчиков окружили Принца и бросились к калитке сада.

– Берегись, Принц, берегитесь, братцы, – уговаривал мальчиков Мартик. – Василий Иванович сейчас вернется, и всем вам попадет.

– Достанется на орехи! – злорадно подтвердил Рыжий.

– Василий Иванович еще не скоро вернется, он будет читать газету очень долго! Я видел, как ее подал ему Вавилыч! – успокаивал в нерешительности остановившихся было перед калиткою мальчиков Жучок.

– Конечно! – подхватил Принц, – он не скоро вернется. А, впрочем, я не принуждаю никого идти за мною. Трусы могут остаться. Мне их не надо. Кто боится – может не идти.

Но желающих остаться, кроме Рыжего и Миллера, не оказалось. Всем мальчикам хотелось идти на выручку собачки, а главное – чем-либо проявить свою храбрость в глазах товарищей. И потому все наперегонки бросились к калитке.

На противоположном углу улицы собралась большая толпа уличных мальчишек. Один из них держал на веревке маленькую дрожащую собачонку. Другой из большой садовой лейки, наполненной до краев водою, поливал ее. Она жалобно визжала, стараясь вырваться из рук своих мучителей. Но все ее усилия были тщетны. Бедняжке оставалось только трястись от холода.

Пансионеры, гурьбой высыпавшие из калитки, смело направились к маленьким мучителям. Принц, как главный зачинщик, выступил вперед:

– Зачем вы мучаете бедное животное? – строго спросил он.

– А тебе какое дело, – дерзко ответил мальчишка, поливавший собачонку из лейки, – собака не твоя, и не суйся, куда тебя не спрашивают.

– Молчать! – прикрикнул Принц и, оглядев стоявших за ним товарищей, добавил спокойнее: – Сейчас же изволь отдать мне собаку или я вырву ее у тебя силой.

– О-го-го! – дерзко рассмеялся маленький оборванец. – Ишь ты, какой прыткий: поспешишь, глядишь, людей рассмешишь. – И неожиданно он высоко поднял лейку над головой, и целая струя холодной и грязной воды залила лицо и пальто Принца.

– Ха-ха-ха! – дружно захохотали уличные мальчишки. – Вот так защитник.

Но долго им смеяться не пришлось.

Принц и пансионеры бросилась на них, и завязалась драка.

Уличных мальчишек было гораздо меньше, и потому пансионеры живо одолели их. Те обратились в бегство, оставив собачку в руках победителей. Сережа, пока дрались его товарищи, бросился к дрожащему от холода и страха животному, отвязал с его шеи веревку и, сбросив с себя пальто, укутал в него иззябшую собачку.

Она перестала жалобно визжать и притихла в руках своего нового покровителя. Сережа опрометью бросился назад в сад, тесно прижимая к груди собачку и стараясь отогреть ее своим дыханием.

* * *

Это была совсем маленькая, черненькая дворняжка, с круглыми изюминками-глазками и смешным, точно обрубленным хвостиком. Когда усталые мальчики вернулись в сад, они обступили своего нового товарища и стали решать трудный вопрос: как его назвать.

– Я думаю, ему подойдет имя Шарик, – решил Жучок.

– Что ты! Что ты! – замахали на него руками мальчики. – Ведь Шарик круглый, а он, видишь, какой худышка, точно пять дней не ел.

– Худышка, это правда! – сказал Мартик, и вдруг собачонка, услышав его голос, повернула голову и завиляла хвостом.

– Ах ты, бедный, – и Мартик приласкал песика, – ты точно и вправду Худышкой называешься, что оглядываешься на зов.

– А знаете, братцы, – предложил Принц, – мы назовем его Худышкой. Хорошо?

– Хорошо! Отлично, пусть он и будет Худышкой! – подхватило сразу несколько голосов.

– А только покормить не мешало бы! – сказал Сережа.

– Погодите, братцы, у меня есть сухарь в кармане! – вспомнил Мика Эрлер.

– Ну, вот еще, будет она есть сухари! Ему овсянку надо сварить, – посоветовал Жучок.

Но Худышка преблагополучно съела предложенный Микой сухарь.

– Ах ты, бедненькая, бедненькая Худышка, – соболезновали мальчики и поочередно гладили ее мягкую черную шерстку.

Решено было просить у Василия Ивановича всем классом позволения оставить у себя собачку.

– Пусть она живет в комнате у Вавилыча, а мы будем давать ему за это по рублю в месяц, – предложил кто-то из мальчиков, и все нашли эту мысль как нельзя более удачной.

Василий Иванович выслушал малышей и, переговорив с начальницей, позволил приютить собачку. Вавилыч изъявил тоже полное согласие и за рубль в месяц обещал ухаживать за нею.

– А кормить ее мы будем сами. Если купить в складчину несколько фунтов овсянки, то ей на месяц хватит, – порешили мальчики.

И судьба Худышки была определена. Она осталась в пансионе г-жи Власьевой на попечении младшего класса.

В день ее принятия в пансион, Жучок слазил на чердак в сопровождении горничной Паши и притащил оттуда целый ворох соломы для постели Худышки. Мика Эрлер, как единственный, умеющий держать иголку в руках, сшил холщовую перинку и набил ее соломой. Мартик Миллер, собиравший потихоньку целую коллекцию разных ленточек, выбрал из них самую лучшую и повязал ее на шею Худышке. Черноглазый Жучок принес Вавилычу свою «собственную» большую фарфоровую чашку, на которой золотыми буквами была выведена надпись: «в день Ангела», и строго наказал Вавилычу кормить из нее Худышку. Вообще все ребята, составляющие младший класс пансиона г-жи Власьевой, с большой нежностью и заботой относились к своему маленькому приемышу.

Один только мальчик невзлюбил Худышку. Это был Рыжий. Всем сердцем ненавидя Принца и Сережу, Грушин перенес часть своего недоброго к ним чувства на ни в чем не повинную Худышку.

– Противная собачонка! – кричал он, лишь только она подходила к нему, и грубо ее отталкивал от себя.

– Не ходи к нему, Худышка, он злюка, не люби его, – говорили мальчики.

– Куси его, куси, Худышка, – подуськивал Принц, не любивший в свою очередь рыжего Грушина.

И Худышка скалила зубы и рычала, лишь только Рыжий подходил к ней близко.

– Ну, подожди же ты у меня, дрянная собачонка! – говорил он. – Попадись ты мне только!

– Ничего ты с ней не посмеешь сделать, – волновался Сережа, особенно полюбивший Худышку за то, что та напоминала ему Арапку, – она наша, и мы не дадим ее тебе в обиду.

– А вот увидите! – злобно поддразнивал Рыжий и метал исподлобья на покровителей Худышки сердитые взгляды.