Представим себе человека из совершенно чуждой нам страны, не имеющего понятия о нашей истории и наших узаконениях, у которого, показав ему показав ему нашу жизнь в разных ее проявлениях, спросили бы, какое он видит главное различие между образом жизни людей нашего мира? Главное различие в образе жизни людей, на которое укажет такой человек, будет то, что одни – малое число людей – с чистыми белыми руками, хорошо питаются, одеваются, помещаются, очень мало и легко или вовсе ничего не работают и только развлекаются, тратя на эти развлечения миллионы тяжелых рабочих дней других людей; другие же, всегда грязные, бедно одетые, бедно помещаемые и бедно питаемые, с мозолистыми, грязными руками, не переставая, с утра до вечера, иногда все ночи, работают на тех, которые ничего не работают и постоянно развлекаются. Если между теперешними рабами и рабовладельцами трудно провести такую же резко отделяющую черту, как та, которая отделяла прежних рабов от рабовладельцев, и если между рабами нашего времени есть такие, которые только временно рабы, а потом делаются рабовладельцами, или такие, которые в одно и то же время и рабы, и рабовладельцы, то это смешение тех и других в точках соприкосновения не ослабляет истинности того положения, что все люди нашего времени разделяются на рабов и господ – так же определенно, как, несмотря на сумерки, разделяются сутки на день и ночь. Если у рабовладельца нашего времени нет раба Ивана, которого он может послать в отхожую яму чистить свои испражнения, то есть 3 рубля, которые так нужны сотням Иванов, что рабовладелец нашего времени может выбрать любого из сотни Иванов и облагодетельствовать его тем, что предпочтительно перед другими позволит ему лезть в яму. Рабы в наше время – не только все те фабричные и заводские рабочие, которые, чтобы существовать, должны продаваться в полную власть хозяев фабрик и заводов, – рабы и все почти землевладельцы, работающие не покладая рук на чужих полях чужой хлеб, убирая его в чужие гумна, или обрабатывающие свои поля только затем, чтобы уплачивать проценты за непогасимые долги банкирам, – такие же рабы и все бесчисленные лакеи, повара, горничные, проститутки, дворники, кучера, банщики, гарсоны и т.п., которые всю свою жизнь исполняют самые несвойственные человеческому существу и противные им самим обязанности. Рабство существует в полной силе. Но мы не сознаем его так же, как не сознано было в Европе, в конце XVIII столетия, рабство крепостного права. Люди того времени считали, что положение людей, обязанных обрабатывать для господ землю и повиноваться им, было естественное неизбежное экономическое условие жизни, и не называли этого положения рабством. То же самое и среди нас: люди нашего времени считают положение рабочих естественным, неизбежным экономическим условием и не называют этого положения рабством. И как к концу XVIII столетия люди Европы понемногу стали понимать, что то, прежде казавшееся естественной и неизбежной формой экономической жизни, положение крестьян, находящихся в полной власти господ, нехорошо, несправедливо и безнравственно и требует изменения, так и теперь начинают люди нашего времени понимать, что казавшееся прежде вполне законным и нормальным положение наемных и вообще рабочих – не таково, каким оно должно бы быть, и требует изменений. Положение рабства нашего времени находится теперь совершенно в том же фазисе, в котором находилось крепостное право в Европе в конце XVIII столетия, а у нас и невольничество в Америке во второй четверти XIX столетия. Рабство рабочих нашего времени только начинает сознаваться передовыми людьми нашего общества; большинство же еще вполне уверено, что среди нас нет никакого рабства. Людей нашего времени поддерживает в этом непонимании своего положения еще и то обстоятельство, что мы только что отменили в России и Америке рабство. В действительности же отмена крепостничества и невольничества была только отменой устаревшей, ставшей ненужной формы рабства и заменой ее более твердой и захватившей большее против прежнего количества рабов формой рабства. Отмена крепостного права и невольничества была подобна тому, что делали крымские татары со своими пленниками, когда они придумали разрезать им подошвы и насыпать туда рубленную щетину. Сделав над ними эту операцию, они снимали с них колодки и цепи. Отмена крепостного права в России и невольничества в Америке хотя и упразднила прежнюю форму рабства, не только не уничтожила самой сущности его, но была совершена только тогда, когда щетина в подошвах нарвала нарывы и можно было быть вполне уверенным, что без цепи и без колодок пленники не убегут и будут работать. (Северяне в Америке смело требовали уничтожения старого рабства потому, что среди них новое денежное рабство уже явно захватило народ. Южные же не видели еще явных признаков нового рабства и потому не соглашались отменить старое.) У нас в России было отменено крепостное право только тогда, когда земли все уже были захвачены. Если же крестьянам была дана земля, то наложены были подати, заменившие рабство земельное. В Европе подати, державшие народ в рабстве, стали отменяться только тогда, когда народ был обезземелен, отучен от земледельческой работы и посредством заражения городскими потребностями поставлен в полную зависимость от капиталистов. Тогда только были отменены в Англии пошлины на хлеб. Теперь начинают отменять подати с рабочих в Германии и других странах, переводя их на богатых, только потому, что большинство народа уже находится во власти капиталистов. Одно средство порабощения отменяется только тогда, когда другое уже заменило его. Средств же этих несколько. И если не одно, то другое и иногда несколько этих средств вместе держат народ в рабстве, т.е. ставят его в то положение, что одна, малая часть людей, имеет полную власть над трудами и жизнями большего числа людей. В этом-то порабощении большей части народа малой частью и состоит главная причина бедственного положения народа. И потому средство улучшения положения рабочих должно состоять в том, чтобы, во-первых, признать то, что среди нас существует рабство, и не в каком-либо метафорическом смысле, а в самом простом и прямом смысле, рабство, держащее одних людей – большинство во власти других людей – меньшинства, и во-вторых, в том, чтобы, признав это положение, найти причины порабощения одних людей другими и, в-третьих, найдя эти причины, уничтожить их.

IX. Причины рабства

В чем же состоит рабство нашего времени? Что, какие силы порабощают одних людей другим? Если мы спросим у всех рабочих, как в России, так и в Европе и Америке, как а фабриках, так и на различных наемных должностях в городах и деревнях, что заставило людей избрать то положение, в котором они находятся, – все они скажут, что привело их к этому: или то, что у них нет земли, на которой они могли бы и желали бы жить и работать (это скажут все русские рабочие и очень многие из европейских); или то, что с них требуют подати, как прямые, так и косвенные, которые они не могут заплатить иначе, как работая чужую работу; или еще то, что удерживают их на фабриках соблазны более роскошных привычек, которые они усвоили и которым они могут удовлетворить, только продав свой труд и свою свободу. Два первые условия: недостаток земли и подати – как бы загоняют человека в подневольные условия, третье же условие – неудовлетворенные увеличенные потребности заманивают его в эти условия и удерживают в них. Можно себе представить по проекту Генри Джорджа освобождение земли от права личной собственности т потому уничтожение первой из причин, загоняющих людей в рабство – недостатка земли. Также можно себе представить и уничтожение податей, перенесение их на богатых, как это и совершается теперь в некоторых странах; но нельзя себе даже представить при теперешнем экономическом устройстве такого положения, при котором среди богатых людей не устанавливались бы все более и более роскошные, часто вредные привычки жизни, и того, чтобы привычки эти не переходили понемногу, так же неизбежно, неудержимо, как вода в сухую землю, в соприкасающиеся с богатыми рабочие классы и не делались такими потребностями рабочих классов, за возможность удовлетворения которых рабочие бы не были готовы продать свою свободу. Так что это третье условие, несмотря на свою произвольность, т.е. что человек, казалось бы, мог бы и не поддаваться соблазнам, и, несмотря на то, что наука вовсе не признает его причиной бедственного положения рабочих, условие это составляет самую твердую, неустранимую причину рабства. Рабочие, живя вблизи богатых людей, всегда заражаются новыми потребностями и получают возможность удовлетворять этим потребностям только в той мере, в какой они отдают самый напряженный труд за это удовлетворение. Так что рабочие в Англии и Америке, получая иногда в 10 раз больше того, что необходимо для существования, продолжают быть такими же рабами, какими были прежде. Три причины, по объяснению самих рабочих, производят то рабство, в котором они находятся; история порабощения рабочих и действительность их положения подтверждают справедливость этого объяснения. Все рабочие приведены в свое настоящее положение и удерживаются в нем этими тремя причинами. Причины эти, действуя с разных сторон на людей, – таковы, что ни один человек не может уйти от их порабощения. Земледелец, не располагая вовсе землею или достаточным количеством ее, всегда будет вынужден, чтобы иметь возможность кормиться с земли, отдаться в постоянное или временное рабство тем, кто владеет землей. Если же он так или иначе добудет столько земли, что будет в состоянии кормиться на ней свои трудом, то с него прямым или косвенным путем потребуют такие подати, что ему опять необходимо будет для уплаты их отдаться в рабство. Если же, чтобы избавиться от рабства на земле, он перестанет обрабатывать землю и станет, живя на чужой земле, заниматься ремеслом, обменивая свои произведения на нужные ему предметы, то с одной стороны подати, а с другой конкуренция капиталистов, производящих те же, как и он, предметы усовершенствованными орудиями, заставят его отдаться в постоянное или временное рабство капиталисту. Если же, работая у капиталиста, он мог бы установить с ним свободные отношения, такие, при которых ему не нужно бы было отдавать свою свободу, то неизбежно усвояемые им привычки новых потребностей заставят его сделать это. Так что так или иначе рабочий всегда будет в рабстве у тех людей, которые владеют податями, землею и предметами, необходимыми для удовлетворения его потребностей.

X. Узаконения о податях, земле и собственности и их оправдание

Немецкие социалисты назвали совокупность условий, подчиняющих рабочих капиталистам, железным законом рабочей платы, подразумевая под словом «железный» то, что этот закон есть что-то неизменное. Но в условиях этих нет ничего неизменного. Условия эти суть только последствия человеческих узаконений о податях, о земле и, главное, о предметах удовлетворения потребностей, т.е. о собственности. Узаконения же устанавливаются и отменяются людьми. Так что не какие-либо железные, социологические законы производят рабство людей, а узаконения. В данном случае рабство нашего времени очень ясно и определенно произведено не каким-либо железным стихийным законом, а человеческими узаконениями: о земле, о податях и о собственности. Существует одно узаконение о том, что всякое количество земли может быть предметом собственности частных лиц, может переходить от лица к лицу по наследству, завещанию, продаже; существует другое узаконение о том, что всякий человек должен платить беспрекословно подати, которые с него потребуют; и существует третье узаконение о том, что всякое количество каким бы то ни было путем приобретенных предметов составляет неотъемлемую собственность людей, которые ими владеют; и, вследствие этих узаконений, существует рабство. Все узаконения эти до такой степени нам привычны, что представляются нам такими же естественными условиями человеческой жизни, в необходимости и справедливости которых не может быть никакого сомнения, какими представлялись в старину узаконения о крепостном праве и рабстве; и мы не видим в них ничего неправильного. Но как пришло время, когда люди, увидав губительные последствия крепостного права, усомнились в справедливости и необходимости узаконений, утверждавших его, так точно и теперь, когда стали явны губительные последствия теперешнего экономического строя, невольно приходится усомниться в справедливости и необходимости узаконений о земле, податях и собственности, производящих эти последствия. Как прежде спрашивали, справедливо ли то, чтобы одни люди принадлежали другим и чтобы эти люди не имели ничего своего, а все произведение своего труда отдавали бы своим владельцам, так и теперь мы должны спросить себя, справедливо ли то, чтобы люди не могли пользоваться землею, числящейся собственностью других людей? Справедливо ли, чтобы люди отдавали другим в виде податей те части их труда, которые с них требуют? Справедливо ли то, чтобы люди не могли пользоваться предметами, считающимися собственностью других? Правда ли, что люди не должны пользоваться землею, когда она числится собственностью людей, не обрабатывающих ее? Говорится, что установлено это узаконение потому, что земельная собственность есть необходимое условие процветания земледелия, что если бы не было частной, переходящей по наследству собственности, то люди сгоняли бы друг друга с захваченной земли и никто бы не работал, не улучшал той части земли, на которой сидит. Правда ли это? Ответ на этот вопрос дает история и современная действительность. История говорит, что земельная собственность произошла никак не от намерения обеспечить владение землей, а от присвоения себе общей земли завоевателями и раздачи ее тем, которые служили завоевателям. Так что установление собственности земли не имело цели поощрения земледелия. Действительность же показывает несостоятельность утверждения о том, что земельная собственность обеспечивает за земледельцами уверенность в том, что у них не отнимут землю, которую они обрабатывают. В действительности совершалось и совершается везде обратное. Право земельной собственности, которым воспользовались и пользуются преимущественно крупные собственники, сделало то, что все или почти все, т.е. огромное большинство земледельцев, находятся теперь в положении людей, обрабатывающих чужую землю, с которой их могут согнать по своему произволу те, которые не обрабатывают ее. Так что существующее право земельной собственности есть никак не ограждение права земледельца пользоваться теми трудами, которые он положил на землю, а, напротив, средство отнятия у земледельцев той земли, на которой они работают, и передача ее неработающим, и потому никак не есть средство поощрения земледелия, а, напротив, ухудшения его. О податях утверждается, что люди должны платить их потому, что они установлены с общего, хотя и молчаливого согласия, и употребляются на общественные нужды для выгоды всех. Ответ на этот вопрос дает и история и действительность. История говорит, что подати никогда не устанавливались с общего согласия, а, напротив, всегда только вследствие того, что одни люди, завоеванием или другими средствами захватив власть над другими людьми, облагали их данями не для общественных нужд, а для себя. То же самое продолжается и теперь. Подати берут те, которые имеют власть делать это. Если же теперь некоторая часть этих даней, называемых податями и налогами, и употребляется на дела общественные, то большей частью на такие общественные дела, которые скорее вредны, чем полезны большинству людей. Так, например, в России отбирается от народа треть всего дохода, а на самую главную нужду, на народное образование, употребляется 1/50 часть всего дохода, и то на такое образование, которое больше вредит народу, одуряя его, чем приносит ему пользу. Остальные же 49/50 употребляются на ненужные и вредные для народа дела, как вооружение войска, стратегические дороги, крепости, тюрьмы, содержание духовенства, двора, на жалование военным и статским чиновникам, т.е. на содержание тех людей, которые поддерживают возможность отбирать эти деньги у народа. То же происходит не только в Персии, Турции, Индии, но и во всех христианских конституционных государствах и демократических республиках: деньги отбираются у большинства народа не столько, сколько нужно, а столько, сколько можно, и совершенно независимо от согласия или несогласия облагаемых (все знают, как составляются парламенты, и как мало они представляют волю народа) и употребляются не для общей пользы, а на то, что для себя считают нужным правящие классы: на войну в Кубе и Филиппинах, на отнятие и удержание богатств Трансвааля и т.п. Так что объяснение о том, что люди должны платить подати, потому что они установлены с общего согласия и употребляются для общей пользы, так же несправедливо, как и то, что земельная собственность учреждена для поощрения земледелия. Правда ли, что люди не должны пользоваться предметами, нужными им для удовлетворения их потребностей, если предметы эти составляют собственность других людей? Утверждается, что право собственности на приобретенные предметы установлено для того, чтобы обеспечить работника в том, что никто не отнимет у него произведений его труда. Правда ли это? Стоит только взглянуть на то, что совершается в нашем мире, где особенно строго ограждается такая собственность, чтобы убедиться, до какой степени действительность нашей жизни не подтверждает этого объяснения. В нашем обществе, вследствие права собственности на приобретенные предметы, происходит то самое, предотвращение чего имеет в виду это право, а именно то, что все предметы, произведенные и постоянно производимые рабочими, находятся и, по мере производства их, отнимаются у тех, которые их производят. Так что утверждение о том, что право собственности обеспечивает за работниками возможность пользования произведениями их труда, очевидно, еще более несправедливо, чем оправдание права собственности на землю, и основано на том же самом софизме. Прежде несправедливо, насильственно отняты у рабочих произведения их труда, а потом узаконены правила, по которым эти самые несправедливо и насильственно отобранные у рабочих произведения их труда признаются неотъемлемой собственностью похитителей. Собственность, например, фабрики, приобретенной рядом обманов, мошенничеств над рабочими, считается произведением труда и называется священною собственностью; жизнь же тех рабочих, которые гибнут в работе на этой фабрике, и их труд не считаются их собственностью, но считаются как бы собственностью фабриканта, если он, пользуясь нуждой рабочих, связал их считающимся законным образом. Сотни тысяч пудов хлеба, собранные ростовщичеством, рядом вымогательств с крестьян, считаются собственностью купца; выращенный же крестьянами хлеб на земле считается собственностью другого, если человек этот получил эту землю в наследство от дедов и прадедов, отнявших ее у народа. Говорится, что закон одинаково ограждает собственность как обладателя фабрики, капиталиста, землевладельца, так и фабричного и земледельческого рабочего. Равенство капиталиста и рабочего такое же, как равенство двух борцов, из которых одному связали бы руки, а другому дали оружие в руки, в процессе же борьбы строго соблюдали бы равные для того и другого условия. Так что все объяснения справедливости и необходимости трех узаконений, производящих рабство, так же неверны, как были неверны объяснения справедливости и необходимости прежнего крепостного права. Все три узаконения эти суть не что иное, как установление той новой формы рабства, которая заменила прежнюю. Как прежде установили люди узаконения о том, что одни люди могут покупать и продавать людей и владеть ими, могут заставлять их работать, – и было рабство, так теперь установили люди узаконения о том, что люди должны не пользоваться землею, которая числится принадлежащей другому, должны отдавать требуемые с них подати и должны не пользоваться предметами, считающимися собственностью других, – и есть рабство нашего времени.