Полное собрание сочинений. Том 7. Произведения 1856–1869 гг. Зараженное семейство
TekstДѢЙСТВІЕ II.
Сцена 1.
Дѣйствующіе въ 1-й сценѣ.
Иванъ Михайловичъ Прибышевъ.
Катерина Матвѣевна Дудкина.
Анатолій Дмитріевичъ Венеровскій.
[Сергѣй Петровичъ] Беклешовъ, товарищъ Венеровскаго по университету.
Лакей.
ЯВЛЕНIE 1.
Театръ представляетъ холостую безпорядочную комнату на квартирѣ Венеровскаго.
Венеровскій (одинъ, съ своимъ портретомъ въ рукахъ).
Жениться! Страшно, глупо связать себя на вѣки съ неразвитой и развращенной по средѣ женщиной. <Зачѣмъ? Въ сущности желаешь только.... больше ничего.... А въ виду всей этой толпы принимаешь на себя нелѣпыя обязательства – это-то и противно. Положимъ, я понимаю дѣло такъ, что и не беру на себя никакого обязательства, но она не понимаетъ этаго. Ей не подъ силу эта свобода воззрѣній. Нѣтъ. Глуповата – не глуповата, а не доразвита. Вотъ Дудкина другое дѣло; но за то невзрачная особа, да, непривлекательная. А тутъ влечетъ. Какъ странно ощущеніе, когда поцаловалъ. И она сама поцѣловала. Пріятное ощущеніе! Да. Я не ожидалъ. Впрочемъ (на портретъ) вѣдь хорошо… Очень хорошо. – Очень, очень хорошо. А я прежде думалъ, что я не хорошъ.> Страшно утратить собственную чистоту и силу въ постоянныхъ столкновеніяхъ съ ничтожествомъ и грязью, – a пріятно. Многое пріятно. Обезпеченность жизни… потомъ сама, какъ женщина..... невредна. Службу можно бросить. Литературный трудъ… Да главное – очень пріятна. – Великолѣпно это все. Великолѣпная женщина!...... И однако она поцѣловала меня не безъ удовольствія. Даже съ увлеченіемъ огромнымъ. И я испыталъ такое ощущенье, какъ будто я не ожидалъ. Да я и не ожидалъ. Отчего жъ не ожидалъ? Странно, въ какомъ заблужденіи я былъ насчетъ себя. До какой степени однако я не понималъ самаго себя. (Смотритъ въ зеркало.) Да, хорошее лицо, замѣчательная наружность. Очень, очень даже хорошее. Да, то, что навываютъ, пріятный мущина; очень привлекательный и замѣчательной наружности человѣкъ. А какъ самъ то не знаешь себя! И смѣшно вспомнить, съ какимъ страхомъ я приступалъ къ ней. Было чего бояться, – хе, хе! Я думалъ[57] прежде, что наружность моя не очень привлекательная, и старался утѣшить себя. – Ну, думаю себѣ, я не такъ привлекателенъ, какъ другіе, но за то уменъ, потому что кого-жъ я знаю умнѣе себя? Кто-жъ такъ тонко, легко и глубоко понимаетъ вещи? Ну, думаю себѣ, я не хорошъ, не могу равняться съ этими[58] красавцами, вотъ что по улицамъ на рысакахъ скачутъ, но за то, думаю себѣ, умъ огромный, сила характера, чистота либеральнаго характера, честность..... Все это за глаза вознаграждаетъ.[59] Это все я утѣшалъ себя. Думаю себѣ: я не умѣю обходиться въ гостиныхъ,[60] не умѣю[61] болтать по французски, какъ другіе, и завидно мнѣ бывало салоннымъ господамъ. Ну, да думаю, зато я образованъ, какъ никто… да я и не знаю никого съ этимъ всестороннимъ и глубокимъ образованіемъ. Есть ли наука, въ которой я не чувствовалъ бы въ себѣ силы сдѣлать открытія – филологія, исторія, – а естественныя науки? Все мнѣ знакомо. А дарованья… И думаю себѣ: вотъ раздѣляетъ судьба, – однимъ, какъ мнѣ,[62] умъ, талантъ, образованіе,[63] силу, другимъ – пошлые дары: красоту, ловкость, любезность. И вдругъ, что же оказывается? Оказывается, что природа не раздѣлила, а совокупила все это въ одномъ человѣкѣ. И все это отъ того, что въ Петербургѣ я и не имѣлъ случая испытать свою силу надъ женщинами… этаго разбора. А вотъ оно здѣсь. Въ самомъ лучшемъ дворянскомъ кругу, и въ самомъ пошломъ, гдѣ видятъ только внѣшность. Потому что не могла же Люба понять сущность моихъ достоинствъ… Въ этомъ кругу двѣ женщины въ меня влю-бля-ют-ся. Да, влюбляются. (Самодовольно.) Да, должно быть я очень нехорошъ и неловокъ… Какъ не знаешь то себя, смѣшно вспомнить! (Смотрится въ зеркало.) Да, очень хорошо… А въ соединеніи съ этой нравственной высотой, которая всетаки ими чувствуется, какъ они ни низко стоятъ, оказывается, что такихъ людей мало. Можетъ быть и нѣтъ совсѣмъ. (Хмурится. Смотритъ[64] въ зеркало.) Какое глубокое, спокойное, проницательное[65] выраженіе! Да, трудно устоять. Я понимаю это. <И вдругъ съ этимъ вмѣстѣ, только захоти я – я могу вести хоть ту же жизнь, которую ведетъ любой изъ тѣхъ пустыхъ молодчиковъ, аристократовъ. Кто мнѣ мѣшаетъ? Довольно я поработалъ для блага общественнаго. Можно отдохнуть, и отдохнуть не одному, а съ этимъ свѣженькимъ цвѣткомъ, который я, – да, я, – сорву. Отчего же мнѣ не поѣхать за границу, не поселиться въ Италіи, съ молодой женой, въ лучшемъ отелѣ остановиться?
Прогулки.......... она въ шелку и бархатѣ, свѣженькая, хорошенькая, на рысакахъ, въ коляскѣ; рядомъ замѣчательный и красивый мущина. Или вечеръ, она въ открытомъ платьѣ, открытыя плечи. Пускай смотрятъ изъ партера. Въ бенуарѣ, во Флоренціи, она и я, мущина въ черномъ англійскомъ фракѣ, просто, достойно, и съ этимъ лбомъ и глубокимъ чарующимъ выраженіемъ. Вечеръ дома, ужинъ и потомъ.... Да, все это человѣчно, все это увлекательно. И я думалъ, что это не про меня. Какъ не цѣнишь себя.> Что значитъ, однако, сильная натура. Всегда цѣнишь себя ниже стоимости, не такъ какъ всякая дрянь, воображающая себя Богъ знаетъ чѣмъ. А выходитъ, что нѣтъ человѣка[66] болѣе счастливо одареннаго и вмѣстѣ съ тѣмъ менѣе цѣнящаго свои достоинства. – Да… Это ясно.
ЯВЛЕНІЕ 2.
Венеровскій; входитъ Беклешовъ, товарищъ Венеровскаго по университету, чиновникъ по мировымъ учрежденіямъ.
Беклешовъ.
Ну, братъ, нынче охота отличная была. Ха, ха! Я только [что] изъ присутствія.
Венеровскій.
Это похвально, что ты въ трудахъ жизни обрѣтаешься. Что жъ Богъ далъ?
Беклешовъ.
Затравили, братъ, помѣщиковъ пару, одну помѣщицу, да чиновника взяточника притянули. Все въ одно засѣданіе. Была игра, могу сказать!
Венеровскій.
Это хорошо. И имъ полезно, и мнѣ пріятно слышать, и ты удовольствіе испытываешь. —
Беклешовъ.
Несказанное, братецъ, удовольствіе! Какъ же, вся жизнь на томъ стоитъ.[67] Моя страсть и спеціальность. Ваша братья, идеалисты, только умозаключаетъ, а мы, практики, дѣйствуемъ. Вѣдь отчего я принимаю участіе въ твоей женитьбѣ? Вовсе не потому, что я тебѣ товарищъ и пріятель и что я вижу тутъ вопросъ о твоемъ счастіи. Вовсе нѣтъ. Я вижу только въ этомъ млекопитающагося Прибышева, который тебя намѣренъ надуть и котораго надо затравить, и я затравлю. Ну что, какъ дѣла? ѣдемъ нынче къ Прибышевымъ? Вѣдь нынче формальное объявленіе. Я готовъ и во всеоружіи.
Венеровскій.
Да что, хорошаго мало. Хе, хе, хе! Нынче[68] обрученіе. Шутка весьма глупая, и необходимо обойти ее сколь возможно.
Беклешовъ.
Это все ничего. Денежныя то отношенія какъ? было объясненiе?
Венеровскій.
Вотъ практическій-то складъ сказывается!
Беклешовъ.
А то какъ же? Это главное обстоятельство.
Венеровскій.
Я почтенному родителю изъяснялся въ первый же день, что ея состояніе – ея состояніе, и чтобъ онъ мнѣ этаго вздора не пѣлъ, да, – хе, хе! – и родитель значительно былъ порадованъ такимъ моимъ воззрѣньемъ – ну, да....
Беклешовъ.
Охъ, идеалисты! Да вѣдь ты самъ далъ ему оружіе. Онъ по свойствамъ своей телячьей натуры возмечтаетъ, что твоей ничего не надо давать, а взять на себя содержаніе женщины, не получивъ новыхъ средствъ, безумно. Кажется, нечего доказывать.
Венеровскій.
Это такъ. Но я всетаки приму мѣры, чтобы не быть въ дуракахъ. Цѣль моя одна, – вырвать эту дѣвушку, хорошую дѣвушку, изъ одуряющихъ и безнравственныхъ условій, въ которыхъ она жила. И потому очевидно, что эта личность не должна ничего потерять вслѣдствіе того, что она избрала меня, не должна быть лишена тѣхъ простыхъ, наконецъ, удобствъ жизни. Я приму мѣры для огражденія ея интересовъ.
Беклешовъ.
Только не попадись. Ваша братья, идеалисты, на это молодцы. Дѣлаютъ планы, а практично не обсудятъ. Ну, какія же ты мѣры примешь? <Ты скажи, убѣжденъ ли ты, что отецъ дастъ ей опредѣленное что-либо, и не захочетъ ли онъ держать тебя въ рукахъ, заставляя ожидать? Люди этаго разбора любятъ поломаться передъ нашимъ братомъ, когда имъ дашь возможность.
Венеровскій.
Ну, я хоть и не практичный мужъ, какъ ты, а объ этомъ дѣльцѣ раздумалъ и взялъ свое рѣшеньеце, да, хе, хе…> Вотъ видишь ли. Въ послѣднее наше свиданье Прибышевъ опять началъ разговоръ о деньгахъ при ней; я сказалъ, что объ этомъ предметѣ я нахожу удобнѣе переговорить съ глаза на глазъ, чѣмъ парадировать передъ публикой.
Беклешовъ.
[69]Да въ томъ, братъ, и штука, что ты будешь деликатничать, а они тебя надуютъ.
Венеровскій.
Вотъ видишь ли, я назначилъ нынѣшній день для этихъ переговоровъ. Я намѣренъ сказать, что желаю, чтобы отношенія эти уяснились.[70] За это я поручусь.
Беклешовъ.
Онъ тебя надуетъ, это я тебѣ говорю. (Задумывается.) Помни одно: для нихъ, для этаго народа, обрядъ важнѣе всего. На этомъ то ихъ надо ловить. – Помни одно: не иди въ церковь до тѣхъ поръ, пока не получишь въ руки формальные акты, утверждающіе за ней извѣстное имущество.
Венеровскій.
Ты такъ ставишь вопросъ, какъ будто для меня все дѣло въ ея состояніи. Мнѣ непріятно это даже. Ты ужъ слишкомъ практиченъ.
Беклешовъ.
Ну, я вѣдь говорю – идеалистъ! Да ты забываешь, съ кѣмъ имѣешь дѣло. Вѣдь это подлецъ на подлецѣ. Грабили 500 лѣтъ крѣпостныхъ, пили кровь народа, а ты съ ними хочешь идеальничать. Ты имѣешь цѣль честную – спасти ее, – ну да. Ну, что жъ тебѣ въ средствахъ! Вѣдь это мальчишество, студентство!
Венеровскій.
[71]Мнѣ, братъ, дѣло нужно прежде всего.[72]
Беклешовъ.
Хорошо, хорошо. Идеалистъ! Я говорю, коли я не возьму тебя въ руки, ты попадешь, какъ куръ во щи. Ну, да съ этой точки зрѣнія мы затравимъ. Ну, разскажи сама особа какова?[73]
Венеровскій.
Какъ тебѣ сказать, – дѣвочка по наружности весьма пріятная, добрая, ласковая, и натура еще не вполнѣ испорченная. Задатки есть очень хорошаго. Въ эти послѣднія двѣ недѣли я много давалъ ей читать, много говорилъ съ ней. Она начинаетъ понимать вещи въ настоящемъ видѣ. Напримѣръ, чувствуетъ уже всю гнусность среды, желаетъ изъ нея вырваться и понимаете ничтожество своихъ почтенныхъ родственниковъ. Натура весьма честная и хорошая. И, разъ вырвавъ ее изъ этаго подлаго гнѣзда всякой мерзости и разорвавъ, разумѣется, всѣ связи съ почтенными родственниками, я надѣюсь, она доразовьется вполнѣ. Вотъ увидишь нынче.
Беклешовъ.
Гм, гм. Это хорошо. Ну, а что это за особа племянница?
Венеровскій.
Племянница эта, видишь ли, эманципированная дѣвица, неглупая и развитая натурка, но непривлекательной наружности.
Беклешовъ.
[74]А вотъ, какъ хочешь – не дается женщинамъ вмѣстѣ миловидность и развитіе. Эти глупенькія, розовенькія все-таки пріятнѣе.
Венеровскій.
Хе, хе! да, конечно. Такъ эта особа для меня весьма неудобна. Вотъ видишь ли, въ прежнее время между мной и этой дѣвицей были кой-какiя отношенія… Она была единственное мыслящее существо во всей семьѣ, ну и невольно я сблизился съ нею,[75] Ну, теперь эта особа какъ бы заявляете свои притязанія. Ну, глупо выходите, и можетъ выйти еще хуже, когда моя женитьба ей станете извѣстна.
Беклешовъ.
Это скверно.
Венеровскій (гордо).
Нѣтъ, почтенный Сергѣй Петровичъ,[76] упрекнуть меня никто не можетъ: я поступилъ, какъ долженъ поступить каждый честный человѣкъ, понимающій свободу женщины. Я тогда сказалъ ей, что не беру на себя никакихъ обязательствъ что отдаюсь только на время этимъ отношеніямъ.
Беклешовъ.
Ха, ха, ха! Вѣдь я вижу, чтò тебя смущаетъ: ты думаешь, ужъ не дурно ли ты поступилъ въ отношеніе ея? Вотъ идеализмъ-то! Да ты подумай, съ кѣмъ ты имѣешь дѣло. Помни ты, чтò эти люди считаютъ дурнымъ и хорошимъ. Вѣдь всѣ нравственныя понятія извращены въ той средѣ, гдѣ они живутъ. Съ этими людьми ежели считаться, всегда будешь въ дуракахъ. Первое правило знай, что то, что для насъ нечестно – для нихъ честно, и наоборотъ. Съ этимъ и соображайся. Но, положимъ, ты находилъ удовольствіе съ ней – на безрыбьи и ракъ рыба – что-жъ изъ этаго слѣдуетъ?[77]
Венеровскій.
Это такъ, – но дѣвица эта[78] навязчива, считаетъ за собой права и можетъ повредить мнѣ. И вообще я бы желалъ устранить ее.[79]
Беклешовъ.
Понято. Я мало того, что устраню это вліяніе, – я сцѣплю эти двѣ личности [такъ], что ихъ не расцѣпишь – погоди.
ЯВЛЕНIЕ 3.
Тѣ же, входитъ грязный сторожъ, старикъ, служащій вмѣсто лакея, а потомъ Катерина Матвѣевна и Иванъ Михайловичъ.
Сторожъ.
Анатолій Дмитричъ, ента барышня опять васъ спрашиваютъ, да и съ бариномъ.
Венеровскій.
Какая барышня?
Сторожъ.
[80]А ента, что прежде бывала, стриженная.
Венеровскій.
Это Прибышевъ съ племянницей. Пусти. [Сторожъ уходитъ.]
Беклешовъ.
Вотъ на ловца и звѣрь бѣжитъ. Затравлю обоихъ.
(Входятъ Иванъ Михайловичъ и Катерина Матвѣевна.)
Иванъ Михайловичъ.
Ну, были въ вашей школѣ съ Катенькой. Любочка хотѣла тоже ѣхать, да боялась, – она простудилась вчера. Вотъ и заѣхали къ вамъ. Ну, я вамъ скажу, Анатолій Дмитріевичъ, что за прелесть эти дѣти, что за такое-этакое! Да, вотъ истинно славно, славно!
Венеровскій.
Чтожъ, хорошо сдѣлали, что заѣхали. Могу васъ познакомить: Беклешовъ, мой товарищъ – господинъ умный и хорошій. Катерина Матвѣевна, и васъ знакомлю.
Катерина Матвѣевна.
(крѣпко жметъ Беклешову руку, такъ что онъ морщится отъ боли; Беклешову).
<А вы признаете связи товарищества? Я не признаю ихъ. Такое же суевѣріе. – Я полагаю, вы встали въ дружескія сношенія не въ силу товарищества, а въ силу единства воззрѣній.> Меня всегда поражало то явленіе, что между мужчинами связи товарищества имѣютъ устойчивость, тогда какъ между женщинами явленіе это… не воспроизводится, такъ сказать. Не коренится ли причина этаго въ низшей степени образования, даваемаго женщинѣ? Не такъ ли?
Беклешовъ.
Конечно, связь упрочивается единствомъ воззрѣнія, а не.....
Катерина Матвѣевна.
Позвольте, позвольте. – Я полагаю, вы близки преимущественно съ Анатоліемъ Дмитріевичемъ не въ силу того, что вы товарищи, а въ силу того, что вы раздѣляете одинаковыя убѣжденія.
Беклешовъ.
Конечно, мы-съ раздѣляемъ одни убѣжденія. Вы въ школѣ были?
Катерина Матвѣевна.
Да. – Скажите, какъ вы думаете: мнѣ пришла мысль, не можетъ ли быть вредно развитіе рефлексіи у мальчиковъ? Согласитесь, вѣдь имѣешь дѣло съ слишкомъ цѣльными личностями…
Беклешовъ.
To-есть – я не знаю, какъ вы на это смотрите. Рефлексія есть только признакъ развитія. (Продолжаютъ говорить и отходятъ.)
Иванъ Михайловичъ (Венеровскому).
Я и давно хотѣлъ посмотрѣть эту школу – такъ интересно! а вмѣстѣ съ тѣмъ надо, думаю, намъ переговорить нынче о дѣлахъ, помните, о состояніи Любочки; вотъ я привезъ съ собой. (Показываетъ на портфель.) Здѣсь намъ и удобнѣе будетъ. Потолкуемъ, а потомъ я васъ повезу къ намъ. Чтожъ, Катенькѣ можно сказать, такъ какъ нынче всѣ узнаютъ. Она намъ не помѣшаетъ, а еще напротивъ – совѣтъ дастъ, – она хоть и съ странностями, но человѣкъ умный. Катенька!
Венеровскій.
Теперь неловко, – знаете, этотъ господинъ…
Иванъ Михайловичъ.
Ну, можно и послѣ. Только ужъ нынче я васъ не отпущу. Вѣдь надо же вамъ знать. (Беклешовъ и Катерина Матвѣевна подходятъ.) Ну, какъ я вамъ благодаренъ, Анатолій Дмитріевичъ, за позволеніе посѣтить школу. Что зa прелесть эти дѣтиняточки, я не могу опомниться. Какъ веселы, любознательны, какіе успѣхи, и какъ это.... что-то такое.... Это вамъ надо отдать справедливость, дивно устроено! Славно. Вотъ именно-то доброе дѣло.... славно, славно.
Венеровскій.
Да, все работаемъ понемножку. Хоть и мѣшаютъ, да ломимъ.
Иванъ Михайловичъ (Беклешову.)
Я нахожу, что для нашего народа нѣтъ прогресса безъ истиннаго образованія, я разумѣю нравственное образованіе.
Беклешовъ.
Да, какъ кто понимаетъ нравственное образованіе, а конечно полезно.
Катерина Матвѣевна.
Позвольте, позвольте! Анатолій Дмитріевичъ, отчего вы не ввели звуковую методу? Она доступнѣе и раціональнѣе, гораздо раціональнѣе.
Венеровскій.
Чтожъ, не все раціонально дѣлается. Я предпочелъ Золотова упрощенную методу.
Катерина Матвѣевна.
А еще мнѣ хочется вамъ прямо высказаться. Вотъ мы говорили съ Беклешовымъ. Я полагаю, что нераціонально развивать рефлексію въ низко стоящихъ личностяхъ.
Иванъ Михайловичъ.
Извините, мнѣ только нужно зайти въ присутствіе, а потомъ поѣдемте, переговоримъ.
Венеровскій (къ Катеринѣ Матвѣевнѣ).
Сейчасъ посудимъ-съ, хе, хе, хе! (Ивану Михайловичу.) Чтожъ, заѣзжайте, вотъ и Беклешовъ съ нами поѣдетъ. Есть гдѣ сѣсть въ вашемъ тарантасѣ, что ли?
Иванъ Михайловичъ.
Сядемъ, сядемъ. (Къ Беклешову.) Очень, очень радъ. Нынче у насъ пріятный день. И пріятель Анатолія Дмитріевича для насъ дорогой гость. (Говорятъ тихо.)
Катерина Матвѣевна (къ Венеровскому).
Ежели я останусь здѣсь, я возьму на себя часть преподаванія въ этой школѣ. Я вамъ докажу на опытѣ, что рефлексія вредна.
Венеровскій.
Чтожъ, это можно.
Иванъ Михайловичъ (уходя).
Такъ до свиданья, я въ пять минутъ готовъ.
Венеровскій (Ивану Михайловичу).
Чтожъ приходите, приходите.[81] (Къ Катеринѣ Матвѣвнѣ.) Почему же вы такъ нападаете на развитіе рефлексіи въ дѣтяхъ? Я полагаю, что то, чтò есть благо для насъ, будетъ благо для каждаго.
Катерина Матвѣевна (къ Венеровскому).
Нѣтъ, позвольте, позвольте! Во мнѣ столько возникло идей по случаю посѣщенія этой школы! Является вопросъ: что вы хотите сдѣлать изъ этихъ личностей? Признаете ли вы развитіе каждаго индивидуума за несомнѣнное благо, или развитіе единицы безъ общественной иниціативы можетъ повредить этимъ единицамъ въ силу существующаго ненормальнаго порядка?
Венеровскій.
Я признаю-съ развитіе всегда за благо, въ какихъ бы формахъ оно ни проявлялось-бы, но....
Катерина Матвѣевна.
Да, по пути прогресса, прибавьте.
Венеровскій.
Само собой подразумѣвается. Но вѣдь надо принять въ соображеніе препятствія окружающей среды.
Катерина Матвѣевна.
Это такъ, но что хотите говорите, я ужъ сказала вамъ, что я чутьемъ сознаю, что вамъ не по плечу вся эта убивающая обстановка, затхлая атмосфера, которою мы дышемъ…
Венеровскій (хочетъ что-то сказать пріятелю).
Ты....
Катерина Матвѣевна.
Нѣтъ, позвольте, позвольте, дайте мнѣ высказаться. Вы задались мыслью въ этомъ застоѣ прокладывать свѣтъ, но васъ задавить среда, вамъ нужна болѣе широкая арена. (Къ Беклешову.) Не такъ ли?
Беклешовъ (тихо Венеровскому).
Ну, братъ – дѣвица! Вотъ и выскажись. —
Катерина Матвѣевна (подумавши).
Да, это посѣщеніе породило во мнѣ такую вереницу идей. Я еще больше стала уважать васъ. (Жметъ руку Венеровскому и говоритъ ему тихо.) Нынче срокъ, который я назначила вамъ; я выскажусь нынче. Я желаю говорить съ вами одна. (Громко, къ Беклешову.) Беклешовъ, я выше общественныхъ предразсудковъ, я имѣю личное дѣло къ Венеровскому, и потому прошу васъ уйти. Вы тоже выше?....
Беклешовъ.
Конечно; я посижу въ той комнатѣ (Уходя къ Венеровскому). Тѣмъ лучше. Да, развитая, a непріятная, – могу сказать.
ЯВЛЕНIE 4.
Тѣ же безъ Беклешова. Катерина Матвѣевна молчитъ, Венеровскій посмѣивается и тоже молчитъ.
Катерина Матвѣевна (приходитъ въ замѣшателъство).
Да, нынче тотъ срокъ… и такъ сказать… да, внутренняя работа совершилась… но вы честная личность… женщина уже вышла изъ подъ общественнаго гнёта, въ которомъ душили ее… она равноправна мужчинѣ, и я… да, я пришла честно и прямо сказать вамъ..... я глубоко сознала самое себя… да, я.... Да скажите же что-нибудь!..
Венеровскій.
Я послушаю. Разговоръ, кажется, долженъ быть интересенъ.
Катерина Матвѣевна.
Да, но такъ сказать… да, погодите....
Венеровскій.
Я подожду. Вы обѣщали сообщить мнѣ ваши чувства, но васъ что то затрудняетъ. Вы свободная женщина – вы превозмогите себя. Для ясности отношеній нужна ясность выраженій, слова. A опредѣленность въ нашихъ отношеніяхъ мнѣ весьма желательна. Я выскажусь прямо, и вы высказывайтесь, не стѣсняясь старовѣрческимъ взглядомъ на отношенія мущины и женщины. Вы не затрудняйтесь, – это старый Адамъ, какъ говаривали мистики блаженной памяти, смущаетъ васъ… Ну-съ....
Катерина Матвѣевна (рѣшительно).
Да, это такъ, это старый Адамъ. Я выше этаго. (Протягиваетъ руку.) Венеровскій! Я изслѣдовала глубину своего сознанія, и убѣдилась, что мы должны соединиться! да.... Въ какихъ формахъ должно произойти это соединеніе – я предоставляю вамъ. Найдете ли вы нужнымъ, въ виду толпы и неразвитыхъ какъ вашихъ, такъ и моихъ родственниковъ, продѣлать церемонію бракосочетанья – я, какъ ни противно это моимъ убѣжденіямъ, впередъ даю свое согласіе и дѣлаю эту уступку. Но я желаю однаго. Среда, какъ я уже сказала, душитъ васъ и подавляетъ меня. Мы должны уѣхать отсюда. Мы должны поселиться въ Петербургѣ, гдѣ найдемъ болѣе сочувствія нашимъ убѣжденіямъ, и тамъ должны начать новую жизнь, на новыхъ принципахъ и основахъ. Вопросъ же объ обладаніи мною уже рѣшенъ между нами.
Венеровскій.
Вотъ-съ это честно и ясно. По крайности и я могу высказаться такъ же категорично и постараюсь.
Катерина Матвѣевна.
Позвольте, позвольте, я не все сказала. Жизнь, которая ожидаетъ насъ, будетъ имѣть значеніе не только для насъ, но и для цѣлаго общества. Мы будемъ первообразъ новыхъ отношеній мущины и женщины, мы будемъ осуществленіемъ идеи вѣка, мы будемъ.....
Венеровскій.
Позвольте и мнѣ сказать словечка два!
Катерина Матвѣевна.
Венеровскій! я уважаю васъ, – вы знаете меня. Я женщина свободная и равноправная мущинѣ. Я горжусь тѣмъ, что первая сказала: я хочу соединиться съ вами, и жду честнаго, сознательнаго отвѣта. Все это очень просто. (Откидываетъ волосы и ходитъ въ волненіи).
Венеровскій.
Вотъ и оказывается, что простое и честное отношеніе къ жизни удобнѣе и цѣлесообразнѣе. Вы говорите, что желаете соединиться со мной. Это весьма понятно: по крайней мѣрѣ, знаешь, что отвѣчать. Вашъ самый выборъ и способъ его выраженія, все доказываетъ ту высокую степень развитія, на которой вы стоите. Я не знаю другой дѣвицы, которая бы могла поступить такъ сознательно. Я прямо отвѣчаю, что это соединеніе мнѣ неудобно, и потому не могу принять его. Что же касается до нашихъ прежнихъ отношеній, то именно то нравственное чувство правды, которымъ вы обладаете въ такой силѣ, должно ручаться за вашу скромность въ этомъ отношеніи.
Катерина Матвѣевна.
Позвольте, позвольте.... Вы отказываете мнѣ? (Останавливается и откидываетъ волосы).
Венеровскій.
Катерина Матвѣевна, нѣтъ современнаго человѣка, который бы не считалъ наградой зa свои труды ваше предложеніе, но я сдѣлалъ другой выборъ, и потому....
Катерина Матвѣевна.
A! хорошо, очень хорошо.... Позвольте, я уважаю васъ. – (Ходитъ въ волненіи).