– Гриша! – прокричал Багудин.
Гриша выпрямился и тупо уставился на соседа.
– Что?
– Да подойди сюда, – настоятельным тоном сказал Багу-дин, протягивая через забор лопату. – На, попробуй.
Гриша стал со всех сторон разглядывать лопату.
– Гм. Лопата как лопата, – сказал Гриша, недоумевая. – Что тут такого?
– А ты копни разок и увидишь, – посоветовал Багудин.
Гриша копнул и пришел в восторг.
– Где купил? Я тоже хочу.
Багудин подошел поближе, посмотрел по сторонам и шепотом на ухо:
– Я ее не купил, а нашел.
– Где? – тихо, как бы украдкой спросил Гриша.
– Там, в яме, – сказал Багудин Грише на ухо, рукой указывая на гору. – И сегодня там будут две лопаты. У этих связистов такая богатая организация, что лопаты они используют только один день. Представляешь?
Одним словом, Багудин отдал соседу все свое немудреное снаряжение, объяснив, как все правильно использовать.
Когда стемнело, Гриша, воодушевленный рассказом соседа, на своем мотоцикле отправился в ночное приключение.
* * *
Утром, еще ни свет ни заря, к яме на лошади подъехал Николай. Когда он в сумерках различил возле ямы очертания мотоцикла, его сердце возликовало. «Ура! Наконец-то я его поймал». Он тихо объехал ямы и выехал на дорогу, чтобы подождать связистов и друзей. «Вот будет смех до конца моих дней. Как все здорово!»
Солнце быстро поднималось над горизонтом, становясь ярче. На дороге увеличивалось движение транспорта. А Николай не реагировал на крики о помощи из ямы, ожидая свидетелей.
Первыми подъехали связисты на грузовике. Они вылезли из машины и, получив хорошие новости от старика-всадника, остались довольны: у всех разыгрался нешуточный аппетит на шашлыки и шулюм.
Через несколько минут на дороге появился жигуленок с друзьями.
– Ну что, поймал вора? – с ходу спросил Мансур, жаждавший острых ощущений, едва выйдя из машины.
Старик мял в руках сигарету и довольно улыбался. Какой хороший день!
– Поймал, – сказал Николай. Он, во фланелевой сорочке, застегнутой на шее до последней пуговицы, сиял от счастья.
Алексей сосредоточил взгляд на мотоцикле, мгновенно сменив улыбку на удивление. Одновременно все устремили взгляд на мотоцикл. Николай забеспокоился.
– Что?
– Это не его мотоцикл! – произнес Алексей, который вверг сердце старика в панику. – В яме кто то другой.
Наступило молчание, которое постепенно начал прорезать гул мотоцикла.
Не может быть – всем на удивление на нем приехал Багу-дин. Довольная улыбка играла в уголках его рта. Он сделал вид, что приехал спасать соседа, который уехал вчера и не вернулся до этого момента.
Николай потух, как чабанский костер, когда отара снимается со старого стойла: надо отдать еще двух баранов: одного – строителям, второго – друзьям. Вася, глядя на Николая, сказал: «У доброго и месть получается доброй».
Брошенный
Жора, средних лет, среднего роста и аккуратно зачесанными назад волосами бродил по улицам хутора, У него сегодня кризис.
– Слышишь, – обратился он жалобным тоном к бывшему собутыльнику, а ныне трезвеннику Киселеву, который усердно копался у себя в огороде. – Выручи.
– Нету, Жора, – выпрямившись, чистосердечно признался Киселев. – Клянусь. Сходи до Павлыча, – посоветовал он, – хотя и тебе надо сделать выводы – я сделал и бросил пить. Я так жалею, что столько лет смотрел на мир сквозь бутылку: скандалы, ругань… Ты классный специалист, Жора – бросай пить. Павлыч – старый алкоголик, а тебе еще жить и жить. Делай выводы.
Жора с взъерошенными волосами, с щетиной по щекам, с потухшими глазами, в которых не было ни капли воли и любви к жизни, стоял как ребенок, который нуждался в опеке. Его открытая рука покоилась на острие проволочного забора – ему не было больно.
– Я уже там был, – трагическим голосом произнес Жора. – Павлыч тоже умирает. – Ты же знаешь: долг я всегда возвращал.
– Нету.
Жора еще с минуту простоял возле друга с немым выражением на лице, ожидая другого ответа. Затем, состроив на лице мину, резко оттолкнулся от забора и, махнув рукой, поплыл дальше. Дойдя до окраины хутора, он краем глаза заметил легковушку, которая в облаке пыли рассекала поле на высокой скорости. Машина свернула на левую ветку дороги, направляясь к дому Салимана, и вскоре скрылась за бугром. Кто это? Точно чужак, подумал Жора или Михо, у которого всегда можно «выстрелить» одну сигарету и, может быть, еще и стопочку водки. По опыту Жора знал, что все шабаи держат про запас такое добро, чтобы им мыть руки после разделки туши. ЕЮ моют руки. Какое расточительство!
Состояние Жоры ухудшалось с каждой минутой: руки тряслись, глаза туманились. Внутри все горело и требовало дозы.
Слева от хутора текла небольшая ветка Ставропольского канала, и у Жоры, увидев мирный поток воды, начались фантазии, предшествующие галлюцинациям: неужели нельзя изменить химическую формулу воды на водку, заменив там всего несколько молекул: коровы, люди, все животные и насекомые пили бы водку вместо воды. И никого ни о чем не надо было бы просить – на земле наступил бы рай, не было бы конфликтов и войн. продолжал думать Жора, ускоряя шаг к дому Салимана.
Пыль рассеялась и высветила зад легковушки возле дома Салимана. Жора ускорил шаг, на ходу придумывая хмельной головой банальную причину, чтобы войти в чужой дом и не оказаться полным идиотом.
Жоре повезло: на машине, оказалось, приехал в гости отец Салимана, а он приезжал не с пустыми руками. Через минуту Жора пересекал чужой двор, строго держа взгляд на дверях дома Салимана – в надежде, что он заметит его и пригласить. Он сбавил скорость и почти остановился, когда услышал с крыльца голос своего друга.
– Жора, заходи.
Жора не хотел сразу принять приглашение и решил повыпендриваться.
– Да, нет. Неудобно как-то.
– Ну, смотри.
– Ладно, зайду, а то обидишься.
Увидев на столе баклажку вина, Жора спросил:
– Красное? Полезно для здоровья. А здоровье нужно, чтобы пить водку. – Ха-ха.
– Я водку не пью, – сказал Салиман. – Только вино.
– Вино дешевое? А то я дорогое вино не пью.
– Почему? – удивился Салиман.
– Потому что его делают для непьющих.
– Ха-ха, – «сказал» Салиман. – Ну и вкусы у тебя, парень. Есть другое мнение: дешевое вино лучше для снятия стресса, потому что ты не переживаешь о потраченных деньгах.
Через минуту Жора произносил тост – длительная и ненужная церемония. Рука тряслась, и вино разлилось через края стакана – капли начали стекать на скатерть. Жора выпил залпом, и ему стало хорошо. Он почувствовал, как теплая сладостная дрожь пробежала по всему телу. Слава богу!
* * *
Вот так они, тост за тостом, опорожнили двухлитровую баклажку. На дне осталось граммов двести – ни к селу, ни к городу. Салиман, увидев, что глаза Жоры были прикованы к баклажке, распорядился:
– Жора, забери остаток на похмелье.
– Да я думаю о Павлыче, – сказал Жора.
– Забери!
Когда Жора ушел, отец спросил Салимана:
– Ты так его уважаешь.
– Да, папа, – произнес Салиман. – Хороший парень. Он мне столько помогал, когда он работал главным энергетиком. Теперь он брошенный – с работы выгнали, жена ушла, дети не общаются.
– Во всем виновата водка, – предположил отец Салимана.
– Нет, – отрицательно покачал головой Салиман. – Отношение людей, а водка потом.
* * *
Жора, придя домой, начал искать посудину поменьше – не будет же он волочить с собой по хутору полупустую баклажку. Он скользнул взглядом по кухне. Хоп! Вот она. Маленькая и красивая бутылка из-под уксусной эссенции. Полная. Жора зубами вцепился в пластмассовую пробку и порвал ее, расплескав кислоту на нижнюю губу. Кончиком языка он слизнул ее, почувствовав, как она ущипнула его. Затем он нашел бутылку из-под водки, чтобы налить туда кислоту. Он стал ее рассматривать со всех сторон, вспоминая ее историю. Недолго думая, он налил туда уксус, плотно закрутил золотистую крышку и водрузил на полку верхнего шкафа. Он повернулся, затем вновь вернул взгляд на бутылку. Красивая зараза – поразительно смотрится. Прямо как настоящая водка – не попутать бы. Налив вино в маленькую бутылку, он направился спасать Павлыча.
* * *
Незаметно проскочили летние две недели. Страда в полном разгаре: люди как муравьи, машины мечутся от одного поля к другому, перевозя зерно. Впервые к уборке урожая привлекли иностранцев. Вначале у них все было хорошо, потом начались проблемы с электроникой из-за жары и перегрузок, а один комбайн не хотел запускаться вообще. Иностранцы вызывали своих специалистов из Ставрополя, Ростова, но бесполезно – никто не мог определить, «где зарыта собака». В конторе директор вспомнил о Жоре:
– Найдите и вызовите ко мне Жору.
– Вы же его уволили, Виктор Сергеевич, – с укоризной сказал инженер.
– Давай не будем обсуждать правильно я сделал или нет – просто вызови его ко мне, тем более платить ему ничего не надо. Отдашь пару бутылок водки.
– Все-таки не надо было с ним так поступать, Виктор Сергеевич, – стоял на своем инженер. – На его месте я бы не пришел – он даже обижаться не умеет. Вы сломали ему жизнь…
– Хватит! – оборвал его директор. – Ты знаешь, что это был приказ хозяина.
– Да, я знаю: их не интересуют судьбы людей. Но нам надо было стоять за него горой…
Когда Жору привезли к комбайну, иностранцы, увидев его, ухмыльнулись – это он их спец, в помятой одежде, с мешками под глазами и только красиво зачесанные волосы подчеркивали его былую статность и привлекательность.
Жора, выяснив причину поломки, попросил схему. Он ее развернул и с карандашом в руке прошелся по замысловатым линиям, бубня себе под нос турецкое выученное слово – «дилим—дилим», что означало поломку – и в одном месте поставил точку. Хамат полез под комбайн и достал дефицитное реле, спрятанное под комбайном, где-то на оси между колесами. Жора осмотрел деталь, вертя ее между пальцами, потом швырнул в сторону и посоветовал сделать прямое соединение. Хамат, хватая карандаш из руки Жоры, с надменной улыбкой сказал:
– Это я сам смогу.
Не успел Жора доехать до села, как за ним примчалась ремонтная машина, которая объявила, что комбайн загорелся. Когда Жору вновь подвезли к комбайну, он, увидев Хамата, ужаснулся: он стоял в стороне – обгорелый, оборванный и с ужасом в глазах; ухмылке на лице и уверенности в себе не осталось следа. Жоре понадобился один час, чтобы вырезать целую бухту проводов и сделать прямое соединение. Комбайн ушел догонять своих коллег.
* * *
Утром следующего дня Жора, очнувшись со сна, продолжал лежать на кухонном диване, боясь полностью открыть глаза: ему ночью снились кошмары и шестым чувством ощущал приближение трагедии. Повернувшись на спину, он нащупал мягкую подушку под головой, а спиной – диван, его вечное пристанище. «Жена позаботилась что ли? – спасибо ей». В своем воображении он ее никогда не покидал. Он думал, что она всегда рядом – стоит протянуть руку, и она коснется ее. Стоит позвать ее, и она отзовется как в лучшие времена его жизни: «Да, милый», – так ему легче жить. Не так уж плохо после бурного дня, из которого он помнит лишь первую половину. Он тихо открыл один глаз, потом второй. Он узнал знакомые очертания родной кухни. Все в порядке – значит, домой добрался нормально. Все в порядке, но не совсем – нужно промочить горло, а где ее взять? Голова начала раскалываться от боли. Тут уже никто не поможет, кроме самого себя. Он откинул одеяло и встал, напялив брюки. Тело не слушалось. Голова еле соображала и странно, что глаза могли различать раковину, посуду, оставленную на столе, стеклянный пузатый чайник с изогнутым носом. Его взгляд блуждал по окружающим предметам и пополз вверх, к шкафу. А там!.. Жора обомлел. Водка! Не может быть! Он прищурил взгляд, не веря собственным глазам. Он застыл на секунду. Еще пять секунд: «неужели жена позаботилась». «Наконец-то я ее воспитал». Он осторожно подошел и дотронулся трясущейся рукой холодного стекла – точно, водка. Самый любимый и самый чистый напиток на земле. Какое счастье – проснуться утром и увидеть, как на тебя смотрит бутылка водки. Чего еще желать в жизни. Вот так бы каждый день и всю оставшуюся жизнь.
Он быстро смахнул бутылку с полки, отвинтил золотистую крышку, задрал голову, широко открыл рот и залил содержимое в глотку мимо губ и языка. При первом прикосновении в горле появилось что-то похожее на жжение потом в животе – адская боль. К нему мгновенно пришла память и осознание того, что выпил им же залитую в бутылку уксусную кислоту, от которой люди умирают сразу.
Он, в панике, вдребезги разбил бутылку – осколки разлетелись по всей кухне. Надо куда-то бежать – кричать он не мог. Он начал задыхаться, кишки были готовы вывалиться наружу. Он выбежал на улицу и обострившимся зрением, на свою удачу, заметил УАЗик «скорой помощи», который по объездной дороге пробирался к трассе. Жора сорвался с места и ракетой понесся поперек поля, держа в поле зрения место пересечения. От его скорости зависела его судьба. И он успел очутиться перед лобовым стеклом, выставив руки вперед, прежде чем машина выехала на трассу, чуть не угодив под передние колеса машины. Опытный водитель Иван резко нажал на тормоза, доктор Петрович едва не ударился головой о лобовое стекло. Открыв двери и подумав, что у Жоры началась «белая горячка», доктор выругался:
– Идиот!
– Я… я умираю, доктор, – прохрипел Жора.
Петрович с ужасом заметил странные признаки заболевания: у Жоры губы опухли, глаза косили, изо рта валилась пена, вены на шее надулись и начали синеть.
– Что случилось? – спросил ошарашенный доктор. – Что с тобой?
– В… водка, – судорожно ответил Жора. – Я умираю.
– Сколько ее можно пить? – начал доктор отчитывать, пока Жора усаживался на сиденье, – не пора ли тебе тоже делать выводы.
В больнице Жору поместили в отделение интенсивной терапии и врачи стали бороться за его жизнь. В больнице прошел слух, что в бутылке вместо водки оказалась кислота. Народ возмущался и испугался. Среди ментов – паника, и начались облавы на частные лавки, которые торговали водкой. Потоки проклятий по всему району посыпались на голову Жоры, а он только начал приходить в себя.
Через несколько дней его перевели в отделение общей терапии – большая палата, полная пациентов. Жора обрадовался, что выжил и представился возможность поболтать и излить душу. Но кругом все молчали – видимо, было им за что переживать, раз попали в больницу. Жора поднял голову и посмотрел по сторонам: только один худой с выступающими скулами и впавшими в кости щеками подал готовность подставить свои уши под чужую трепотню.
– Давно здесь, – спросил Жора.
– Да, уже вторая неделя, – произнес худой, опуская ноги на пол и отодвигая подушку. Он сел.
– А что с тобой?
– Отравление.
– Эх ты, мужик. Кто с отравлением ложится в больницу.
– А что делать?
– Есть народная медицина на этот счет, – назидательно произнес Жора. – Не надо пичкать себя химией.
– А что делать?
– Что? Что? Водку с солью. Водка с солью при отравлении провоцирует рвотный позыв, пьешь, пьешь, – Жора прикрыл глаза, – и таким образом ускоряешь выведение токсинов из организма.
– А врачи почему об этом не говорят?
– Мировая мафия, брат. Кому ты нужен – им нужно сбывать лекарства, а не думать о тебе.
Соседи зашевелились. Жора, выворачиваясь, посмотрел в другую сторону. Молчаливый старик лет под восемьдесят.
– А у вас что болит?
– Я согласен с вами, молодой человек, – сказал старик, – я не пью лекарства: они такие отвратительные. Врач говорит: «Ничего. Пейте и думайте, что пьете коньяк». Я сказал: «Нет. Я лучше буду пить коньяк, а думать, что пью лекарства».
Смех по ряду кушеток.
– Неплохой ответ, мне кажется, – согласился Жора. – Да, коньяк укрепляет сосуды, а для связей лучше водка: извилины мозга разглаживает и толкает на взаимное общение. Память мгновенно восстанавливается и начинаешь вспоминать такие подробности давно минувших дней, что хочется жить и жить.
– Ерунда это, – раздался голос сбоку. Седой мужик с тусклыми глазами. – Не нужно рекламировать водку. «Водка мягкая, сок – добрый, сигареты – легкие» и черт знает что еще. Почему тогда после этого утром так хреново?
– Неправильно пьете, значит, – ответил Жора, – перед злоупотреблением ее надо охладить и тогда ты чувствуешь себя как в машине времени: выпил, уснул и уже завтра. Удивительный напиток: вкус один, а приключения…
Толстый мужик под капельницей прервал Жору и возмущенно сказал:
– А почему если ты такой умный, а водка хорошая, ты попал в больницу от отравления водкой?
Наступило молчание.
– Я отравился не водкой, а…
Дверь в палату резко открылась и все приковали внимание к очкам доктора Петровича в белом халате, который молча стал осматривать пациентов. Он остановил взгляд на Жоре.
– Надеюсь, Жора, ты сделал выводы.
– Да, Петрович, – трагическим голосом произнес Жора. – Не надо было наливать уксусную эссенцию в бутылку из-под водки.
– Да… – протянул Петрович. – Горбатого могила исправит. Он повернулся, чтобы выйти из палаты.
– Петрович, долго я еще буду в больнице? – спросил Жора. Петрович медлил с ответом.
– Максимум неделя.
– Спасибо, Петрович, – от всего сердца произнес Жора.
– Не надо меня благодарить, – с сожалением осек его Петрович. – Вы меня неправильно поняли.
В палате наступила гробовая тишина, а до Жоры только начинало доходить осознание, что, кроме всего прочего: «Водка – убивает». Но уже было поздно что-нибудь изменить.
Петрович захлопнул дверь.
Один за всех, все за одного
Эктор из Панамы высунул голову из-под одеяла и с удивлением уставился на Леонида, который смирно стоял возле стены под радио, из которого звучал гимн Советского Союза. Он потер глаза – вдруг галлюцинации. Его блуждающий сонный взгляд пробежал по углам комнаты, по потолку и опять остановился на смиренном лице советского соседа. Обычный русский парень с обычной биографией – школа, армия, университет. Высокий, коротко подстриженный с красивыми чертами лица, с вечной смешинкой на губах, поэтому трудно было вычислить, где он шутит, где серьезничает. Из-под тельняшки, туго натянутой на груди, рельефом выступало тренированное тело морского десантника с доброй душой и сильным характером. Когда Эктор понял, что это не сон, решил слезть с кровати и разобраться, что здесь происходит.
Его попытка задать Леониду вопрос провалилась – Леонид приложил вытянутый палец к губам, призывая его соблюдать тишину. Нетерпеливый Эктор шевельнул и разбудил мирно спящего соседа Камала из Палестины, призывая его на помощь. Тот, недоуменно воззрившись на Леонида, открыл рот, – у него и так нос плохо дышал, с минуту изучал выражение лица Леонида, куда на редкость поселилась сосредоточенность, чего у него не было, по крайней мере, вчера вечером, когда он вернулся слегка выпивший с праздника: «День посвящения в студентов». Затем он повернулся к Эктору:
– Ш-шш, – одернул он его, – может быть, у него религия такая, – предположил Камал упавшим до шепота голосом, – у нас тоже, когда человек молится, нельзя задавать вопросы.
– Это у вас, – в сомнениях проговорил Эктор. – Он же не мусульманин.
– Не обязательно, – продолжал гнуть свою линию Камал. – У них, например, в Мордве – язычество, в Калмыкии – буддизм, в другом месте может еще что-нибудь…
Между тем гимн закончился, Леонид расслабился и, гордо направляясь к своей кровати, дал короткое объяснение:
– Вы что, причем здесь религия, – охрипшим голосом выдавил Леонид. – Прозвучал гимн и весь советский народ – двести семьдесят миллионов человек – утром в шесть часов становятся смирно. Понятно?
Темпераментный Эктор сделал знак головой и стал поворотом головы провожать его до кровати. На этот раз он не стал щупать его мышцы, как он обычно делал, когда хотел спровоцировать его на борьбу, которая всегда заканчивалась одним финалом – Леонид одной рукой отрывал жилистого Эктора, увлекающегося каратэ, от пола.
– А почему ты нам не сказал? – с обидой в голосе спросил Камал.
Леонид, стягивая с себя полосатую тельняшку, повернул голову на девяносто градусов, чтобы увидеть озадаченное лицо Камала.
– Я не могу этого с вас требовать, ребята. Дело в сознательности, – наставительно произнес Леонид.
Леня сел на кровать, брошенная тельняшка укрыла его колени. Вдруг он уставился на тельняшку, затем поднял голову на Эктора.
– Спорим, не отгадаешь, сколько на этой тельняшке полос белых и черных.
Улыбка осветила лицо Эктора. Он глянул на тельняшку, затем на Леонида и засмеялся.
– Запросто. – Он посчитал. – Тридцать два.
– Ха-ха-ха. Неправильно, – сказал Леонид. – Тут одна белая, – тыкая мускулистым пальцем, – и одна черная. «Улыбка, полная ободряющей силы, – подумал Эктор. Непринужденное спокойствие и уверенность. Казалось, он во всем ищет только одну сторону, над чем можно подшутить и посмеяться. Это его поверхностная оболочка, а внутри твердый, как сталь, особенно, когда вопрос касается его страны, которой он гордится. Это, наверное, для баланса энергии, – думал Эк-тор. – Не оттого ли все здоровые кажутся добрыми на первый взгляд?»
* * *
Вечером того дня, когда Эктор с Камалем делали уроки при свете настольной лампы и полной тишине, Камал обратился к Эктору
– Слышишь, тебе не кажется, что мы неправильно поступаем? – Камал под впечатлением думал об этом целый день и решил выложить.
– Ты о чем? – спросил Эктор.
В руке у Камала была ручка, он ее бросил на стол и потянулся к соседу.
– Я считаю, что нам тоже надо быть сознательными. Понимаешь – они нас бесплатно учат и стипендию дают. Мы же должны быть солидарными с ними хотя бы когда звучит их гимн.
– Конечно, – быстро среагировал Эктор. – Я не против. Давай завтра присоединимся к Леониду и будем стоять втроем.
Утром следующего дня – ни ночь, ни заря – трое молодых людей лежали на кроватях с открытыми глазами в ожидании боя московских курантов.
Через минуту все трое жильцов комнаты стояли смирно под симфонический звук гимна. Леонид посередине, слева – Камал, справа Эктор. Зрелище в трусах с голым торсом.
С Ленинского проспекта, очерченного лесным массивом, через открытое настежь окно ветер врывался в комнату, неся с собой свежесть и утреннюю прохладу. Занавеси, подчиняясь воле ветра, то задувались внутрь, то наружу, хлестая стекло и сметая со стола бумаги и ручки, оставленные после занятий до глубокой ночи.
Эктор медитировал, и представлял себя героем нации, соратником Че, чтобы навеки установить в Латинской Америке справедливость и равные права. В душе он пел «Венсеремос» и потому голову держал высоко и гордо.
Камал же входил в роль лидера всех арабов, чтобы опровергнуть слова Абдул Насера о том, что «арабы договорились не договориться». Учиться, учиться и научиться договариваться со всеми, чтобы бороться и побеждать за свободу и независимость.
У Леонида на этот момент были совершенно другие мотивы – что, если соседи и завтра захотят поднят его в шесть утра под гимн. Что если они захотят это делать каждый день? Вот дурак, надо же так пошутить и влипнуть. И не скажешь просто так, что пошутил – они могут пожаловаться и тогда на ковер к Болыхину в партком за издевательства. Мало не покажется.
Прошел целый месяц, и история с каждым днем усугублялась и приобретала опасный оборот. Для соседей это становилось приятной привычкой, а для Леонида психологической обузой – он не досыпал, плохо стал учиться, улыбка сошла с его губ и казалось, что вот-вот что-то должно случиться. И случилось – на следующий день он не встал, а остался в кровати и наблюдал, как его соседи в трусах и голым торсом с гордостью стояли под звук курантов. В оправдание за несознательный поступок он их обманул и сказал, что плохо себя чувствует.
* * *
На лекции Леонид всегда садился на последнем ряду, чтобы видеть всех, и чтобы никто не видел его. Вдруг, почуяв, что в зале отсутствуют его соседи, он занервничал и, приподнявшись, стал смотреть по сторонам.
– Мансур, ты здесь не видишь Эктора и Камала? – спросил он своего советского друга, не веря своим глазам.
– Нет, – ответил Мансур беспечным голосом. – Они отпросились.
– Вот черт! – выдавил Леонид.
Мансур оторвал взгляд от тетради и глянул на не на шутку озадаченного Леонида.
– Не понял, что-нибудь случилось? – не дождавшись ответа от Леонида, Мансур добавил, – судя по твоему лицу, конечно, случилось.
– Не поверишь, – начал свою историю Леонид и рассказал Мансуру тихим голосом, с чего все началось и чем закончилось.
У Мансура было богатое воображение и, когда он нарисовал себе ситуацию, куда влип его друг, он потерял над собой контроль и прыснул так громко, что рука профессора, которая писала белым мелом на черном фоне, оторвалась от доски, и он гневно бросил свой взгляд на задние ряды. Смех уже прокатился по всему залу – Мансур был центром внимания. – Опять ты, Никулин, со своими шутками? – прокричал лектор. – Вон отсюда!
– Извините, пожалуйста, – сказал Мансур сквозь смех, собирая свои вещи. – Это я. Никулин больше не может шутить. Ха-ха. Я уйду – он пускай остается.
Леонид впервые лишился чувства юмора и сидел, опустив голову.
* * *
В кабинете декана инженерного факультета Николая Ивановича шла его оживленная беседа с секретарем парткома Фроловым, где он со свойственной ему ироничностью отчитывал декана за упущения в работе с иностранными студентами. В это время открывается дверь и заходит секретарша декана.
– Извините, – начала она и осеклась, когда увидела Фролова. Она в растерянности стала смотреть по сторонам.
– Что такое? – спросил декан.
– Да тут двое иностранцев хотят к вам попасть.
– Что им надо?
– Хотят пожаловаться, что ли.
– Пусть подождут, – резко с возмущением произнес декан.
– Нет, нет, – отрезал его Фролов, – пусть заходят. Мы как раз обсуждаем эту тематику.
Камал и Эктор со стеснением зашли в кабинет и растерялись, увидев Фролова. Они вдруг осознали, что могут преподнести проблему и декану, зная, что этот толстый с медицинского факультета – второй человек в университете. Они замешкались и не знали, что делать.
– Говорите, – приказал Фролов. – Кто вас обидел?
Студенты переглянулись.
– Ну, – подхлестнул Фролов.
Камал поддел Эктора.
– Скажи!
– Да, мы хотим пожаловаться на нашего соседа, – начал Эктор, приходя в равновесие. – На Никулина.
– Что он сделал? – Фролов поставил вопрос ребром.
Эктор думал продолжить или нет, затем поддел Камала:
– Ты скажи!
– Он… не… стоит…, – прямо и выразительно отчеканил Камал.
Теперь странным образом переглянулись декан и Фролов.
– То есть, как это не стоит, – вмешался в разговор декан. – А где он должен стоять?
– Смирно, когда звучит гимн Советского Союза, – процедил Эктор. – Он несознательный.
Виктор Иванович опустил голову, а у Фролова на губах появилась смешинка.
– И давно вы стоите? – спросил Фролов.
– Один месяц, – одновременно с гордостью произнесли студенты.
– И вам нравится?
– Да, – ответил Эктор, – Первое, мы рано встаем, успеваем сделать пробежку по лесу и…
– Стали лучше учиться, – добавил Камал.
Виктор Иванович поднял голову.
* * *
Леонид, роняя ручки и бумажки из-под мышки, догнал соседей, которые плечо к плечу шли по широкому коридору учебного корпуса, устланному скрипучим паркетом.
– Стойте! Вы где были? – с одышкой в голосе спросил Леонид, забегая вперед.
– Мы ходили жаловаться на тебя к декану, – честно признался Эктор.
– Мы ведь тебя предупреждали несколько раз, – добавил Камал.
Леонид перевел дыхание.
– И чего вы добились? Там кто-нибудь еще был? – спросил Леонид.
– Да, там был Фролов.
– Вот черт, – с горечью выпалил Леня, – и что он сказал?
– Он сказал что-то про твою маму и сделает так, что ты будешь стоять смирно всю жизнь.
Минутная пауза – Леонид думал, что это может означать.
Камал, чтобы облегчить страдания Леонида, произнес:
– Мы сказали ему, что тогда мы тоже будем стоять.
– А, а… почему? – спросил Леонид в недоумении.
Соседи Леонида, стукнув по рукам, одновременно ответили:
– За Дружбу народов. Один за всех, все – за одного.