С чужой лошади слезают посередине речки
В конце июня выдался прекрасный день. Селение Исган Ярак с восходом солнца быстро оживало. Первым делом люди спешили в сараи, чтобы надоить молока и отпустить коров на выпас в центре села, откуда они начинали дневное шествие по сочным лугам. Коров в селе уже давно пасли по очереди.
Сабир, учитель сельской школы, с круглым лицом, ровными бровями, прямым носом и с вечной усмешкой на губах, гнал свою корову на выпас с палкой в руке и сумкой, небрежно перекинутой через плечо. У него сегодня самый мрачный день в жизни: пришла его очередь. Еще за несколько дней до этого Сабир начинал нервничать, представляя день, когда он будет бегать за чужими коровами с загаженными костлявыми крупами с самого утра до самого вечера. Это он ненавидел с детства, когда ему приходилось помогать деду. За это он не любил молоко и все виды его переработки, в том числе и айран.
Корова, подгоняемая хозяином, шла не торопясь, шатая массивным крупом из стороны в сторону и всем весом наступая на широкие набухшие копыта.
Сосед Джамал, с квадратным лицом, холодными глазами и шутливым характером, увидев Сабира, остановился, чтобы подождать его и идти вместе. Заметив на лице Сабира мину, готовую взорваться по любому поводу, решил поддразнить:
– Хорошо смотришься, однако – как настоящий пастух.
– Да пошел ты! Лучше бы нашел кого-нибудь, чтобы пас за деньги, – парировал Сабир.
– Кстати, – произнес сосед, сдвинув брови. – Я вчера был на похоронах в Межгюле и слышал, что там есть один человек. Профессиональный пастух, между прочим. Магарыч с тебя, если получится.
Сабир раздраженно спросил, нахмурившись:
– Ты не мог это сказать еще вчера?
– Ну, ничего. Через месяц наступит твоя очередь еще.
– Ладно, – фыркнул Сабир, – сейчас дойдем до годекана и с народом обсудим, как быть. А то и вправду, сколько можно это терпеть – я действительно начинаю чувствовать себя пастухом, раз думаю об этом тридцать дней в месяце, а не учителем математики. Мне надо беречь нервы для школы.
– Будут противники, – вставил сосед. – Первый – твой коллега Селим, у которого три коровы и три взрослых сына, которые с удовольствием ходят пасти. Что, он будет деньги выкидывать? Такие еще найдутся.
* * *
Действительно, Селим и еще несколько человек воспротивились.
– Да я знаю этого типа, – сморщив лоб, нервно начал Селим, со строгими чертами лица. – Он несерьезный и ненормальный, и как можно доверить ему целое стадо – возьмет и загонит в Черный лес, и что потом?
К счастью для Сабира, такие дела в селе решали большинством голосов, и народ согласился отправить к пастуху трех представителей во главе с Джамалом, чтобы согласовать все детали предстоящего договора.
Сабир, убедившись, что к следующему разу он сможет снять с себя тяжелую обузу, с поднятым настроением увел стадо, временами покрикивая: «Гей, гей, чтобы вас волки сожрали». Он вернул губам былую усмешку.
* * *
Красный «жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора. Джамал постучал.
Дверь открылась, и на них уставилась пожилая сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши. Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до головы.
– Вам кого?
– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?
– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза забегали. – Сейчас позову.
Во дворе, который был аккуратно подметен, бродили жирные куры и горделиво разгуливали петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на морде.
Спустя минуту, к калитке приблизился Аюб – тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице брови производили жалкое впечатление.
– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку поздоровался. – Может, пойдемте домой?
– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб, нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.
Он, словно в оцепенении, некоторое время не сводил глаз с Джамала.
Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.
– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.
– Например? – Джамалу стало интересно.
– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…
– А что, они не платили?
– Платили, но не вовремя, – с достоинством произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.
– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал, и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку». В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из дому на работу в одно и то же время с точностью педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял, ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не знали его раньше.
* * *
Больше всех радовался Сабир: из его жизни ушла самая серьезная проблема его быта.
Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет, начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.
Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.
– Ты что собираешься делать?
Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:
– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.
Джамал засмеялся.
– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано это делаешь.
– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя есть что сказать?
Джамал с подозрительной улыбкой на лице искоса смотрел на соседа. Тот уже доставал спички из кармана.
– Что-то этот Аюб мне не понравился с первого взгляда, – заключил Джамал. – От него можно ожидать что угодно.
– Да ладно тебе, – не хотел Сабир с ним соглашаться. – Нормальный парень. Он уже почти двадцать дней исправно делает свое дело. – Он зажег спичку.
– Может, пока не надо, – произнес Джамал. – Не делай этого.
Сабир ничего не хотел слышать, хотя сомнения Джамала вывели его из душевного равновесия. Он бросил спичку на кучу, и все с хлопком вспыхнуло.
* * *
На календаре тридцатое июля. Полдень. Жарко и душно. Аюб согнал стадо к роднику на пойло. Животные, попив воды, шеренгой тянулись наверх, лениво отмахивая хвостами оводов; тяжело дыша, выпуская из ноздрей пар, преодолевали короткий подъем к месту водопоя, где высокие ореховые и грушевые деревья бросали прохладные тени. Буйволы, мыча, ложились в трясину возле родника.
Аюб выкриками увлеченно регулировал ответственный момент пойки: большие животные могли пободать слабых или рогами могли нанести травмы друг другу.
Через несколько минут Аюб со вздохом опустился под раскидистую крону орехового дерева. Потом он, подтянув к себе сумку, отработанным движением левой руки откинул ее подол, доставая хлеб, сыр и металлическую солдатскую флягу с холодной водой из родника. Пообедав, он прижал голову к стволу дерева и уснул мертвым сном вместе со своим стадом.
Через некоторое время его сон неожиданно прервали вспышка молнии и раскаты грома – началась гроза. Аюб быстро достал из сумки болоньевый плащ и накинул его на плечи. Он наблюдал, как жирные капли дождя ударялись о гладкую зеленую поверхность толстых ореховых листьев, ручьем сползали по их середине на землю, покрытую низкорослой зеленой травой. От земли шел пар. Ласточки весело резвились, перелетая от одного дерева к другому. Когда дождь прекратился, воздух стал таким свежим и прохладным. У Аюба дух перехватило – он застыл, глядя на небо, в котором кучевые облака, подгоняемые ветром, шли на юг по сине-голубому небу. Рай!
Когда Аюб, весь мокрый, пригонял стадо, Селим встретил его на окраине села.
– Гьапур-дава, – поздоровался Селим, протягивая руку. – Весь промок, брат? Тяжело тебе хлеб достается.
– Да ничего, – ответил Аюб. – Дай сигарету, а то мои промокли.
Селим, протягивая сигарету, сказал:
– Плохи дела, Аюб, – он посмотрел ему прямо в глаза. – Народ не собирается давать тебе денег так быстро, как ты хотел.
У Аюба задрожали руки, в которых он держал горящую спичку.
– Не может быть, – отрешенно произнес Аюб. – Я сегодня жду денег. – Он бросил долгий вопросительный взгляд на Селима, выдыхая из легких сигаретный дым. Селим молчал.
* * *
Утро тридцать первого июля. Стадо стоит в центре села в ожидании пастуха. Его нигде нет. В воздухе нарастает напряжение. Джамал неотрывно смотрит на Сабира, лицо которого стало чернее тучи. Старейшина села достал из нагрудного кармана записную книжку, где велся учет денег и списка очередности. Оторвав взгляд от страницы, он посмотрел на Сабира и произнес:
– Твоя очередь, Сабир. Сабир негодовал:
– Я ни за что не пойду пасти коров, – решительно произнес он. – Я сейчас же поеду в Межгюл и привезу этого сукина сына сюда. Явное недоразумение.
– Может, он заболел, – ехидно вставил Селим. – Вчера после дождя он был весь мокрый.
* * *
Сабир с Джамалом открыли дворовую калитку Аюба. Во дворе Джамал заметил совсем другую атмосферу: собака с диким оскалом рвалась с цепи, куры не шествовали, как месяц назад, а летали, роняя перья. Аюб появился в майке и недружелюбно посмотрел на гостей.
– В чем дело, Аюб? – гневно спросил Сабир. – Ты почему сбежал, нарушив договор?
– Я? – Аюб высоко задрал голову. – Я? – Он ткнул пальцем себе в грудь. – Вчера был последний день месяца, и вы мне не заплатили. – Он нервничал и заикался.
Гости пришли в замешательство.
– Аюб, – вкрадчиво начал Сабир, – вчера не был конец месяца. В июле месяце тридцать один день. Тридцать один, – подчеркнуто добавил он.
Аюба это нисколько не смутило.
– Это мне не интересно, – твердо сказал он, зло покачивая головой. – Может, у кого-то в месяце сорок дней, а у меня тридцать. Тридцать.
Калитка захлопнулась так сильно, что штукатурка посыпалась на голову Сабира.
* * *
Джамал не выдержал и разразился громким басистым смехом, и смеялся до тех пор, пока слезы не хлынули из глаз.
Сабир, растерявшись, застыл, не зная, что сказать.
* * *
Позже старейшина села, провожая Сабира пасти стадо, сказал:
– У нас есть поговорка, Сабир: с чужой лошади слезают посередине речки.
Теория вероятности
После окончания второго семестра студенты обретали свободу от учебы, и каждый сам выбирал себе занятие. Кто куда ехали: мой сосед по общежитию Аким собирался на родину в Африку, Педро из Доминиканской Республики – в Японию, чтобы защитить очередной черный пояс по каратэ, – с ума сойти! – а Диссонаяки из Шри-Ланки – в Англию, чтобы нарастить волосы на образовавшейся на голове лысине, – я ему очень сочувствовал. Я же выбрал строительный отряд и делал последние приготовления для отъезда в Братск.
Я купил гимнастерку и краской, по единому шаблону для всего отряда, наносил на ее спину контуры меридианов земного шара с голубем – символом мира. Все это время Аким, смугловатый студент с черными как смоль волосами, молча сидел на кровати, отрешенно уставившись в пустоту.
– В чем дело, Аким? – спросил я, выпрямившись и держа губку с краской в руке. – Ты с утра был такой радостный, что улетаешь домой, а сейчас на тебе лица нет. Может, поедешь со мной на БАМ?
Аким дружески посмотрел на меня и изогнул губы в усмешке.
– Проблема, – выпалил он. – Ты помнишь моего земляка Шарафа? Он в прошлом году окончил учебу.
– Худой, высокий, веселый? – спросил я, вспоминая африканца.
– Да, – согласился Аким. – Он мне звонил сегодня. Он просил, чтобы я ему привез вина, – Аким сделал паузу и посмотрел на меня. – А у нас там сухой закон. Я не знаю, что делать.
– Ну ты же христианин.
– Какая разница, закон есть закон.
– Тогда не вези, – посоветовал я.
– Я ему обещал. Не одну, не две, а десять бутылок вина, представляешь? А он обещал кому-то еще.
– Тогда отвези, – предложил я с иронией.
– Как?
– Очень просто, – сказал я. – Покупаешь четыре трехлитровых банки с виноградным соком, с этикетками, сок выливаешь, а туда заливаешь вино. А потом закатываешь их новыми крышками. Все. Если попадешься – виноват завод. Ты помнишь, как в прошлом году мы купили в магазине бутылку водки? И что там было?
– Вода.
– Вот именно! Так что давай дерзай, парень.
* * *
Шараф в европейской одежде – в белых брюках, в белых босоножках и сорочке – подкатил к дому Акима на служебной машине (он работал главным инженером на заводе). Дверь ему открыла мать Акима, тетя Ария, вся укутанная в одежду: поверх чадры видны были лишь глаза темного цвета и лоб с копной седеющих волос.
– Шараф?! – удивилась тетя Ария. – Проходите. Мы будем рады. Чай?
Шараф сделал несколько шагов во двор и остановился.
– Нет, спасибо, – произнес он. – Я зашел, чтобы узнать, не приехал ли Аким.
– Нет, – взволнованно ответила Ария. – А что, он уже должен был приехать?
– Не знаю, я ему звонил вчера, сказал, что вылетает, – сомневающимся тоном ответил Шараф. – Я боюсь, что он может поехать в строительный отряд в тайгу… – Шараф специально нагнетал обстановку, а то, не дай бог, Аким возьмет и поедет на БАМ с разрешения мамы.
– А это что, опасно? Отряд, автомат Калашникова?..
– Нет-нет, – перебил ее Шараф, увидев, как напряглись ее заострившиеся черты. – Это студенты с лопатами. Это не опасно, если тебя не укусит клещ.
– Тайга? Клещ? – прищурившись, переспросила Ария. – Что это?
– Тайга – это высокие русские деревья, – начал объяснять Шараф, – а клещ это, – он выдвинул указательный палец, приложив большой, – это такая маленькая зараза, которая может укусить и убить человека.
– Ужас, – помотала головой Ария. – Я не пущу туда своего сына.
– Да нет. Это ерунда, – продолжал заливать Шараф. – Я был там, работал два месяца, и даже клещ укусил. Выжил. Я лучше остался бы жить там, чем терпеть эту жару.
Солнце стояло в зените и нещадно палило своими лучами пески полуострова.
Шараф собрался было уходить, но проницательная Ария поставила разоблачительный вопрос.
– Что передать сыну, если вдруг он приедет? – спросила она. – Он, наверное, что-то должен привезти тебе, раз ты так ждешь его.
Шараф остановился, обернулся и, не подумав, выпалил:
– Да, он обещал привезти сок, – невнятно пробубнил Шараф.
– А что, в Адене нет сока? – переспросила любознательная Ария.
– Это необычный сок, тетя Ария, – произнес Шараф, выкручиваясь. – Целительный.
– А что он лечит?
– Ну… – начал он выдумывать. – От головной боли, от стресса, поднимает тонус…
Ария, переваривая сказанные слова, стала обнаруживать у себя какие-то симптомы.
– Как называется?
– Русское ви… – Шараф осекся. – Русский сок. – На лбу у него выступила испарина.
Он быстро сел в машину и уехал, пожалев о том, что почти наполовину выдал свой секрет. План оказался на грани срыва.
* * *
Наступил счастливый день в жизни Акима: он открыл двери родного дома и через секунду оказался в объятиях родных. От прилива чувств на глаза Акима навернулись слезы. Картонная коробка с четырьмя баллонами сока вылетела у него из головы лишь на какой-то миг. Он мгновенно пришел в себя и обернулся к таксисту, который вытаскивал из машины сумки и чемоданы с вещами и гостинцами.
– Осторожно, осторожно! – прокричал Аким таксисту, когда тот неуклюже стал затаскивать коробку с таинственным грузом.
Ария подошла к коробке, присела и, положив руку на коробку, выжидательно глядя на сына, спросила:
– Это русский сок, сынок?
Аким остолбенел, и на его лице возникло изумленное выражение.
– Мама, как ты узнала?
– Да вот Шараф целыми днями ходит и спрашивает про этот сок.
Аким разгневался.
* * *
Перед уходом на встречу с друзьями Аким убрал сок в холодильник, с глаз долой. А мать его предупредила:
– Не опаздывай, сынок. У нас соберутся гости – сок надо купить.
Аким знал, кто гости – в основном соседские и родственные женщины, чтобы поболтать и посплетничать.
Встреча с Шарафом и другими друзьями состоялась на высокой волне удовлетворения от чувств исполненного обещания. Все четверо были выпускниками советских вузов и поначалу интересовались учебой, общими знакомыми, но видно было, как Шарафу не терпелось перейти к практическому вопросу.
– Успокойся, брат, – произнес Аким, видя в глазах Шарафа главный вопрос. – Привез!
– Привез?
– Привез, – с довольной улыбкой подтвердил Аким.
Шараф не совладал с эмоциями, обнял Акима и поцеловал его.
– Молодец, – сказал Шараф, – ты настоящий друг. Значит, так, – продолжал Шараф. – Берем сок и едем за город, в оазис к моему знакомому. Там и утолим тоску по России. Эх… мороз, мороз, не морозь меня…
Пока Шараф заканчивал свои дела по работе, прошло много времени. Поэтому, когда Аким приехал домой с опозданием, к своему удивлению, увидел нечто необычное. В доме стоял шум, женщины зажигали и пели песни, пританцовывая, а старые леди все как одна громко разговаривали и смеялись, забыв про все законы приличия. Аким, почувствовав неладное, стремглав бросился мимо пирующей толпы к холодильнику: он был пуст. У Акима от шока волосы встали дыбом. Подошла мать, веселая, как никогда, и со счастливой улыбкой на лице.
– Сынок, что случилось? – спросила она, глядя сбоку на обескураженное лицо сына.
– Мама, где мой сок?
– Выпили, – сказала Айшат хладнокровно. – Хороший сок.
– Ну, это же не для вас. Я…
– Я понимаю, – оправдывалась мать. – Ты же знаешь, что у нас принято гостей угощать соком. Ты опоздал, а отцу некогда, вот и пришлось открыть твои баллоны. Ты не переживай, один баллон я оставила для Шарафа.
* * *
Шараф ждал в машине с нетерпением. Он принял сок от угнетенного Акима и поставил между ног – холодный, запотевший стеклянный баллон. Машина мчалась быстро, загоняя в окна горячий воздух, а счастливый Шараф барабанил по баллону и пел песню. Редкий и счастливый момент в жизни.
– В чем дело, брат? – обернувшись назад, спросил Шараф Акима, все еще пребывающего в угнетенном настроении.
Аким молчал, и Шараф заволновался.
– Я привез четыре баллона, – начал откровенничать Аким. – Три выпили гости. А…
– Что? – не терпелось Шарафу узнать горькую правду. – И…
– Один из них был с соком, – сбросил с себя тяжелый психологический груз Аким.
Шараф онемел и сглотнул слюну, потом опустил взгляд на баллон.
– Останови машину! – повелел он водителю. Автомобильная трасса. Солнце медленно уходило на закат, нагрев за день пески пустыни до невыносимой жары. Машина стояла на обочине дороги, и пять человек, встав в круг, напряженно смотрели на открытый трехлитровый стеклянный баллон, который красовался на капоте машины. Все молчали, и никто не хотел до него дотронуться, потому что там на бумажной бирке желтоватого цвета красовалась надпись: «Краснодарский сок».
* * *
Спустя два месяца женщины толпой провожали Акима в Москву и со слезами на глазах просили его привезти еще русского сока.
Шараф молча стоял в стороне от толпы и ничего не просил, потеряв при такой конкуренции всякую надежду.
– Шараф, ты что такой угрюмый? – спросил Аким.
– Да ничего, – ответил Шараф, – вспомнил доцента Вольвачева. Он любил шутить: «Что будет с Россией, если там исчезнет вино?» И сам отвечал: «Вино появится в другом месте, и, согласно теории вероятности, Россия будет там».
У доброго и месть получается доброй
Чабан Николай дружил с ветврачом Багудиным с первого дня их знакомства.
Их возраст находился в интересном соотношении. Только через тридцать лет Багудину будет столько, сколько сейчас Николаю, которому перевалило за семьдесят.
– До свидания, Немец, – сказал Николай, провожая Багу-дина и оказав ему знаки кавказского гостеприимства. – Не забудь привезти креолин.
– А почему «Немец»? – спросил Василий удивленно. – Он же не немец.
– Да это старая история, – вмешался Касум, поглаживая седую шевелюру. – Несколько лет назад немцы монтировали в колхозе мельницу. Как-то раз Багудин с деловым видом примчал к Николаю на том же мотоцикле и сказал: «Николай, срочно один баран для немцев. Председатель приказал».
Николай, довольный вниманием к себе со стороны руководства, выбрал одного из тринадцати откармливаемых баранов, погрузил в мотоцикл и с гордостью помахал рукой вслед отъезжавшему Багудину. Но спустя несколько дней, отчитываясь за поголовье овец в кабинете председателя, он достал из нагрудного кармана свои каракулевые записи и, положив указательный палец на надпись, сказал:
– Александр Анатольевич, а вот тринадцатого барана я отдал немцам через Багудина.
Председатель нахмурился.
– Что?
Николай насупился, догадавшись о подвохе, за-ем грустно опустил голову.
– Какие немцы? – с возмущением недоумевал председатель. – Что за игры, Николай?
Николай не находил ответа.
– Сукин сын, – наконец тихо выговорил Николай. – Извините. Этот Багудин обманул меня.
Так что Николаю пришлось восполнить недостающую голову из числа личных, а история эта осталась в памяти как шутка, которую вспоминали и рассказывали друзья и друзья друзей. А за Багудиным на устах Николая закрепилась кличка Немец. Даже спустя столько лет Николай никак не мог умерить свою досаду. Но не было случая, чтобы отомстить.
* * *
Багудин отъехал с ревом, сохраняя на лице улыбку, от которой глаза его сужались, оставляя лишь узкую щелку между веками. Он сегодня безработный и с высшим образованием чувствовал себя брошенным. Семью кормил подработками на стройках, освоив специальность электрика, а, когда находился в селе, иногда промышлял ночными рейдами на зарыбленные пруды, забывая про честность, которая становилась помехой для существования.
Поднявшись на гору, на повороте он заметил изменения рельефа местности: ничто в округе не ускользало от его пристального внимания.
Он остановил мотоцикл, слез и, глядя на горы выкопанной земли, подошел ближе. Там были три огромные ямы, глубиной около четырех метров. Одному богу известно для чего. Он осторожно высунулся и бросил взгляд на одну яму, потом на другую – и на тебе! На дне одной ямы лежали две новенькие лопаты.
Багудин выпрямился, огляделся по сторонам – ни единой души. Так что смело можно нырнуть в яму и достать лопаты стоимостью, быть может, рублей триста. Вот это находка! Где такие деньги валяются на дороге? «Залезть-то я залезу, но как оттуда потом выбраться? Пусть даже у меня сильно развит брюшной пресс…» – думал Багудин. И это его остановило, но от идеи он не отказался.
Приехав домой, он в деталях изучил обстоятельства и принял план ночной операции; тем более те две лопаты, которыми он орудовал у себя в огороде, были то ли китайскими, то ли турецкими и гнулись, как жесть от консервной банки. «Сейчас нельзя ничего покупать в магазинах – одно безобразие, – думал Багудин, – и куда только власти смотрят?».
Багудин ждал темноты, потому что такие дела нельзя делать напоказ, мало ли что может случиться: соседу Ваське, например, дали четыре года за то, что украл утку у другого соседа. Такие дела.
С сумерками Багудин положил в коляску мотоцикла лом, кувалду, цепь длиной четыре метра, фонарь и поехал на гору, к тому же ему надо было отвезти Николаю флакон креолина.
Он все-таки достал лопаты из ямы.
Николай лежал на своей кровати, мысленно бродя с отарой овец по склонам кавказских гор, и наслаждался дремотной тишиной, которую через минуту пронзил рев мотоцикла. Мотор заглох. Топот в коридоре, и вот Немец встал в проеме двери. Довольный и чересчур счастливый. Губы что-то шепчут – скоро лопнет, если не расскажет. «Точно где-то что-то украл», – подумал Николай.
– Что ты стоишь как истукан? – проворчал Николай. – Проходи и расскажи, что натворил.
– Ничего, – съязвил Багудин. – Да вот только что стал хозяином двух лопат.
Сторож Вася, сидевший на войлочном коврике у печки, скрестив ноги, вернулся из тупого оцепенения.
– Врешь, Багудин, – произнес Вася. – Я видел эти лопаты. Там сегодня работали ребята с сотовой связи: хотят установить вышку для сотки, но там такая глубина, аж смотреть страшно. Ты нас просто разыгрываешь.
Багудину не понравилась столь пренебрежительная оценка его способностей.
– Показать?
– Покажи.
Багудин исчез. Потом появился с двумя лопатами.
Василий присвистнул, и его серые глаза округлились. Николай молча воспринимал происходящее, но он был уверен, что Багудин может пойти далеко и даже в отдаленные места, если его не остановить. Сначала привычка, потом мания, потом чувство вседозволенности. «А все начиналось с моего барана».
– Как ты это сделал? – поинтересовался Василий.
– Все гениальное просто, пацан, – ответил Багудин. – Лом забил кувалдой на прочном месте. На лом закинул колечко с цепью и спустился, как к себе домой. – Он широкими шагами дошел до тумбочки, взял кувшин и, налив воду в высокий фужер, залпом осушил его, сделав кадыком всего лишь два движения: вверх и вниз. Он поставил фужер на место, вода разбрызгалась по поверхности тумбочки. – Ничего. Где пьют, там льют. Но завтра эти ребята из «Билайна» будут работать там еще и они, ленивые, оставят там еще что-нибудь. Вася, ты улавливаешь? Я приеду вот в такое же время и покажу вам кое-что еще.
Николай, молча лежавший на своей толстой сваренной кровати с тремя матрацами, представлял себе картину, как все происходило и что может произойти завтра. Удачный момент, чтобы вернуть тот камень, который Багудин бросил в его огород. У Николая быстро созрел план. Так что будет, что вспоминать, рассказывать и смеяться всю оставшуюся жизнь. «Наконец-то пришла моя очередь», – думал Николай.
* * *
Утром на вершине горы среди связистов разразился скандал.
– Я ничего не знаю! – кричал мастер на молодого рабочего. – Ты лопаты туда бросил, и ты за них в ответе. Так что, Ваня, я на тебя оформляю пятьсот рублей.
В следующую минуту все обернулись на топот лошади и с трепетом увидели, как из тумана из-под горы выехал странник, прямо как в фильме «Всадник без головы». Он под вниманием десятка глаз проехал до середины площадки и остановился.
– Почему ругаетесь? – бросил старик, оглядывая всех. – Из-за лопат?
У Вани отлегло от сердца.
– Я вам помогу найти их, – уверенно продолжал старик. – Но, – он сделал паузу и поднял указательный палец, – надо будет и сегодня оставить две лопаты в яме на ночь.
– Нет уж, – с улыбкой на лице возмутился Ваня. – С меня хватит пятьсот рублей. И вообще, кто вы такой, отец?
Николай представился, затем выложил свой план. За целого барана рабочим надо было лишь найти место, куда вор забивал лом, затем разрыхлить это место и замаскировать.
Прежде чем уйти, Николай движением руки швырнул свою бурку в яму и объяснил:
– Это чтобы мой друг там не замерз за ночь.
Это впечатлило всех, но юмора в этом никто не узрел: все были изумлены.
Николай медленно исчез в тумане, так же, как и появился. – Кто-нибудь что-нибудь уловил? – спросил озадаченный мастер.
– А что тут понимать, – высказался Ваня. – Две лопаты я украл вчера и еще две давайте сегодня, но добровольно! Хм, нашел дураков.
– Нет, – сказал мастер задумчиво. – Тут что-то не то. Ладно, лопаты я возьму на себя. А завтра посмотрим. Давайте за работу!
Вечером того дня Багудин, ведомый инстинктом охотника, на мотоцикле и в полном снаряжении появился над ямой, в глубине которой красовались две другие новенькие лопатки. Душа его возликовала. То, что дает судьба, надо брать.
* * *
Поздним вечером Вася сидел на коврике возле печки и наблюдал, как догорало полено, по всей длине охваченное языками пламени. Огонь отсвечивался на его лице в тусклом свете настольной лампы.
Николай лежал поверх одеяла на своей древней и бессменной кровати, потягивая сигарету и уставившись в почерневший от копоти деревянный потолок. Паук под потолком наплел паутину и терпеливо, неподвижно ждал мошку. Николай его пожалел, потому что ему придется ждать до весны. «Неправильный паук», – подумал Николай. Он отвел взгляд, чтобы всеми силами представить Багудина в яме – заметенным, отчаявшимся, беспомощным.
Вася тихим скучающим голосом сказал:
– Что-то Багудина нет.
Николай как будто этого и ждал.
– А его сегодня уже не будет: он в яме. – Николай стал безудержно хихикать и смеяться.
Вася, заинтригованный, задрал голову, чтобы прищуренными глазами сквозь едкий клубящийся дым увидеть смеющегося старика, который радовался как ребенок. У этих возрастов есть что-то общее.
– Я представляю, сколько будет смеха, – подтрунивал Вася.
– Еще бы! Багудин сегодня ночует в яме, – довольно подметил Николай. – Наконец-то я его поймал. Вася, позвони Зияди, Мансуру, Алексею – пусть завтра утром подъедут на гору. Пусть убедятся, что грузин отомстил. Передай, что я ради такого дела забиваю барана.
Николай не успел вдоволь насладиться авторством новой шутки, как залаяли собаки и он услышал едва различимый гул мотоцикла.
Николай встал с кровати и с открытым ртом стал прислушиваться: точно Багудин. И он не заставил себя долго ждать.
Он вошел домой, как герой, с буркой под мышкой.
– Еще две лопаты, – сказал Багудин. – И плюс одна бурка. Николай в полной прострации и с открытым ртом провожал Багудина до подоконника, где стоял кувшин с водой.
– Только я не понял, – продолжал Багудин тоном победителя, – почему твоя бурка оказалась в яме телефонистов.
Вася безучастно смотрел то на шокированного Николая, то на непотопляемого Багудина.
– Бурка не моя! – со злостью ответил Николай, но любопытство продолжало его терзать. – Как… как ты это сделал? – спросил он, обретая дар речи. – Ты забил лом на прежнее место?
– Нет, зачем я буду лезть в пустую яму? Я забил лом возле следующей ямы.
До Николая наконец дошло, что он закинул бурку в соседнюю яму и связистам пришлось закинуть лопаты туда же. Как он завтра будет перед ними оправдываться? «Я старый, а занимаюсь детскими забавами», – отругал себя Николай.
Когда Багудин стал прощаться, Николай не удержался, чтобы не спросить.
– А завтра опять рискнешь? – осторожно спросил Николай, состроив на лице поддельную улыбку.
– Конечно, – сказал Багудин, забирая бесхозную бурку под мышку. – Каждый день, пока они там работают. – Потом, когда он увидел в глазах старика хитрый умысел, у него промелькнула мысль о том, что он что-то замышляет.
* * *
Багудин уехал, а Николай бесцельно стоял в середине комнаты, с сожалением вспоминая старую бурку, которую ему подарил друг на пятидесятилетие. А другой друг забрал просто так.
– Ничего, – проронил Николай. – Я завтра сделаю еще одну попытку. Смеется тот, кто смеется последним.
* * *
Вечерком следующего дня Багудин вышел на порог дома, чтобы подышать свежим воздухом, и глубоко зевнул. Затем, заметив краем глаза соседа Гришу, усердно копавшего свой огород, подошел к забору, взяв с собой новую лопату.