Сущевский вал

Глава 3

Морозов доехал до Садового кольца, там пересел на «букашку», через пару остановок вышел на Колхозной площади и нырнул в метро. В поезде, идущем из центра, было тесно, люди возвращались с работы. Проехали станцию метро «Рижская». Институт находился между «Щербаковской» и «ВДНХ», ближе к «ВДНХ». Иногда Сергей доезжал до конечной и по улице возвращался назад. Но чаще выбирал более длинный путь, зато раньше покидал тягостную подземку, – выходил на «Щербаковской» и шагал пешком до улицы Кибальчича, а то и запрыгивал в троллейбус 48-го или 14-го маршрута, если таковой попадался.

«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – «Щербаковская», – механический голос прервал размышления. Из головы не выходила беседа с Леонидом Павловичем. Только теперь Морозов вспомнил, что толком не продумал разговора ни с Поддубским, ни с Васильковской. С и.о. профессора бухгалтерского учета все было ясно: нужно было договориться о дате и все. Георгий Никитич назовет день, а Сергею останется напрячься и к указанному времени хоть что-то выучить, чтобы дотянуть до «троечки». Существовала угроза, что Поддубский предложит сдать экзамен сразу же. «Вы же готовились летом», – скажет он, уставившись на Морозова выцветшими глазами. На этот случай Сергей отговорку имел: консультация на кафедре денежного обращения и кредита! простите, Георгий Никитич, уже опаздываю! Так что с Поддубским проблем не предвиделось.

Сложнее обстояли дела с курсовой. Морозов намеревался сказать Елене Александровне, что работа готова, но пару вопросов он хотел бы обсудить прежде, чем даст окончательные формулировки. Беда заключалась в том, что никаких вопросов он не придумал и не имел ни малейшего представления о том, что это могут быть за вопросы.

«Станция «Щербаковская». Следующая станция – «ВДНХ». Поезд вырвался из черного тоннеля и, замедляя ход, шел вдоль залитой электрическим светом платформы. Представительная женщина с авоськами, потеряв равновесие, навалилась на Сергея. Он поддержал ее, обходительно поменялся с нею местами, протиснулся к дверям, но в последнюю секунду выходить передумал. Чернота с редкими фонарями замельтешила за стеклом с надписью «не прислоняться». Он доехал до конечной станции, но так и не придумал, что сказать Васильковской. Долгого подъема вверх на эскалаторе тоже не хватило. Сергей вышел на улицу, и ноги сами собою понесли в подземный переход, на другую сторону проспекта Мира и – дальше, дальше, мимо гостиницы «Космос», поворот направо перед домом на курьих ножках, вниз по улице Бориса Галушкина.

#

В общежитии царила веселая суматоха. Первое сентября, начало учебного года, – чем не праздник? Особенно для первокурсников. Собственно из-за них, еще не запомнившихся вахтерам, забывали о пропускном режиме. Турникет лязгал безостановочно, штанги его крутились то в одну, то в другую сторону. Сидевшая за перегородкой тетя Лида, конечно же, отличала новичков от старшекурсников, но махнула рукой на дисциплину и только изредка, когда уж чересчур громко звенели бутылки в сумках, прикрикивала:

– В одиннадцать закрываю! Кто не уйдет, останется до утра!

Сергей вышел из лифта на седьмом этаже – просто наугад – и встретил Юрку Лазикова.

– О! – воскликнул тот.

Они пожали руки друг другу и через мгновение оказались в чьей-то комнате, похожей на купе в спальном вагоне. Семеро студентов сидели на кроватях напротив друг друга. В узком проходе стояли табуреты, заставленные стаканами и водкой.

– Заходи, чуваки! Как раз два стакана лишние!

– Как это – лишние?

– Водки всегда не хватает и лишней она не бывает! – раздался бас Гриши Домина, хохмача и рифмоплета.

– Да возьмите стаканы, в конце-то концов! – потребовал сидевший рядом с ним парнишка.

Его руки были заняты газетным свертком, грозившим развалиться в любую секунду. Кто-то взял бутылку и разлил водку. Друзья разобрали стаканы. Сверток выскользнул из рук на освободившееся место. Парнишка расправил вымокшую газету, и ребята увидели щедрую груду из ломтиков домашнего сала, соленых огурцов и черного хлеба.

– За что пили?

– Много за что!

– За родителей пили?

– За родителей одного раза мало!

– За родителей – стоя!

– Чуваки! За родителей!

Сергей выпил стакан водки, шумно выдохнул, вкусно закусил кусочком черного, бородинского хлеба и по-настоящему почувствовал, что лето кончилось, впереди новый учебный год. Странно думать было и не верилось, что студенческая жизнь может оборваться! Вдруг взять и закончиться! Из-за дурацкого бухгалтерского учета и курсовой!

То и дело кто-то заглядывал в комнату, мелькали друзья и те, кого знал и помнил только в лицо. Кто-то присоединялся, опрокидывал пару стаканов и вновь исчезал. Под кроватями перекатывались пустые бутылки, пили много, по очереди бегали в магазин на улицу Космонавтов, возвращались, преувеличенно твердой походкой проходили мимо тети Лиды, и только предательский турникет цеплялся штангами, в сумках звенела стеклотара и в спины летело:

– В одиннадцать закрываю!

За дверьми послышалась музыка. Кто-то выставил магнитофон, и в лифтовом холле началась дискотека.

– Ну! Еще по одной и пойдем, потанцуем!

Появилась смутно знакомая девчушка, кажется, с финансово-экономического факультета. Она одолела половину стакана, Юрка Лазиков осушил его до дна и увлек гостью в соседнюю комнату.

Сергей вышел в коридор. И здесь напрашивалось сравнение с вагоном дальнего следования: гул, суета, мест в купе не хватает, а провожающие и путешественники напрочь забыли, кто остается, а кому до одиннадцати нужно сойти. Ночь предстояла транзитная: многие назавтра отбывали в Тучково, на «картошку». Только что въехав, побросав вещи и отложив сборы на предстоящее тяжелое утро, студенты бродили из комнаты в комнату, с этажа на этаж, от застолья к танцулькам, от танцулек к застолью, и то сходились в кружки, то разбивались на пары, ищущие укромных, порою укромных весьма условно, уголков, менее стойкие пропадали для общества, провалившись в одинокие, хмельные сны, больше похожие на беспамятства, но всюду царили веселый гомон, ребячество, кураж!

#

Сергей пошел к лифтовому холлу, откуда доносилась композиция Криса де Бурга «The lady in red», и заметил впереди знакомый цвет сушеных на солнце помидоров. Он не удержался, поспешил, опасаясь, что кто-нибудь пригласит ее танцевать. Она стояла, прислонившись к стене спиной. Рядом привалилась к косяку плечом еще одна девушка с вымученным лицом.

– Привет, соседка! – Сергей остановился и смотрел прямо в глаза.

– Ларис, пошли отсюда, – не обратив на него внимания, взмолилась ее подруга.

– Тебя, значит, Ларисой зовут. А меня Сергеем!

– О, господи, – протянула вторая девушка. – Ларис, пойдем! В одиннадцать закрывают…

Девушка с волосами цвета сушеных на солнце помидоров на стенания подруги не реагировала. Она улыбалась и молча смотрела в упор на Сергея, глаза ее блестели так, словно любопытство снедало ее: что дальше?

– Так ты, значит, моя соседка? – спросил Сергей.

– Соседка. Я на Тихвинской улице живу.

– Да? А это где? Я такой улицы даже не знаю…

– Это рядом с Сущевским Валом.

– А-а, вот оно что! – и он подхватил песню Криса де Бурга. – The lady in red, my lady in red, I love you…

– Вроде бы я в белом, – улыбнулась Лариса.

В магнитофоне крутилась кассета, как говорится, со «сборной солянкой», собранной владельцем по своему вкусу. Следующую песню исполнял неизвестный русский певец из числа тех, что воспользовались горбачевскими послаблениями и выскочили за последний год в огромном количестве неизвестно откуда. «Чистые пруды, застенчивые ивы, как девчонки, смолкли у воды,..» – медленно вытягивал голос с легкой, едва уловимой хрипотцой.

– Пойдем танцевать, – предложил Морозов.

Лариса отрицательно покачала головой. Сергей взял ее за грудь. Мячик, податливый и упругий одновременно, ожил в руке, через тонкую рубашечку пыхнуло жаром, накопившимся где-то под жгучим солнцем, под которым помидоры превращаются в деликатес призывно медного цвета. Морозов прильнул к ее губам. Покрытые бронзовым загаром руки обхватили его шею. Целовалась Лариса упоительно сладостно.

– Я вам не мешаю? – устало спросила ее подружка.

– Нет, – сказал Сергей.

Неожиданно Лариса отстранилась и, словно забыв о кавалере, направилась к выходу на лестницу. Ее подруга оглянулась, с досадой вздохнула, но не сдвинулась с места.

– Куда это она? – спросил уязвленный Сергей.

– Чугункина увидела, – пояснила девушка.

Андрей Чугункин с приятелем, привлеченные музыкой, только что появились в холле. Они стояли у лестницы и плотоядными взглядами изучали контингент, решая: остаться ли здесь или двинуться по другим этажам? Заметив Ларису, Андрей сник и что-то пробормотал товарищу.

– А что ей Чугункин? – спросил Морозов.

– Они с мая гуляют. Она все не успокоится. А он бортануть ее решил, если тебе интересно, – поведала девушка, тяжело вздохнула и выругалась. – Твою мать! Эта карга закроет сейчас и придется по решетке со второго этажа вылезать!

– Да чего тебе! Места что ли переночевать не найдешь? Или тебе на «картошку» завтра?

– Пятый курс, мы не едем на «картошку».

– Ну и чего тогда? Или мама с папой ждут? – ехидно спросил Морозов.

– Муж, – в очередной раз вздохнула девушка.

– А-а! Ну, извините.

Вернулась Лариса. В глазах даже намека на обиду не было, словно забыла она о том, с кем гуляла с мая месяца, ровно в ту секунду, как повернулась к нему спиной.

Они целовались, Сергей беззастенчиво мял ее жаркую плоть, и только подруга ее беспрерывно канючила:

– Ларис, хватит дебелизмом заниматься! Мы идем или нет?!

– Ладно, идем…

#

– Счастье ваше, что я только легла, еще уснуть не успела, – ворчала тетя Лида, громыхая дверьми.

Они шли пешком, и дорога до метро «ВДНХ», с частыми остановками, с опьяняющими поцелуями заняла целый час, и, кажется, не дошли бы и вовсе, если бы не понукания неприкаянной подруги. Возле станции она кинулась стрелять «двушку» у редких прохожих. Сергей и Лариса все целовались и целовались, не замечая ни людей, выходивших из метро, ни постового, грызшего семечки. Оживившийся милиционер несколько минут присматривался к ним, но, решив, что их опьянение за пределами его компетенции, энергичными хлопками стряхнул с ладоней шелуху и ленивой походкой побрел вокруг станции.

Подруга раздобыла «двушку» и нырнула под козырек телефона-автомата. Разговор ее не заладился. Вернувшись, она с тяжелым вздохом сообщила, что больше никуда не спешит.

– Ну и отлично! – воскликнула Лариса. – Я тебе говорила, что он дурак! Переночуешь у меня, предки еще неделю на даче…

Последние слова воодушевили Сергея, и втроем они спустились в метро, с пересадкой на станции «Проспект Мира» добрались до «Новослободской», а оттуда пешком до Тихвинской улицы. Здесь Морозова ждало жестокое разочарование. Лариса с пониманием отнеслась к тому, что в метро он уже не успеет, и пустила его в квартиру. Но с неожиданной решительностью пресекла клубничные поползновения. Девушки вдвоем заняли родительскую спальню с широкой кроватью. Юношу Лариса отправила коротать одинокую ночь в свою, маленькую, комнату, и он стоически смирился, списав финальное фиаско на превратности лунного календаря.

От простыней, от подушки исходили уже ставшие знакомыми интимные запахи. На стене, над постелью, блестели открытки и плакаты, они шелестели от легких дуновений из открытого окна и поутру обещали раскрыть какие-то девичьи секреты.

Пришло бесполезное раскаяние. Ведь мог бы засесть за учебники, ту же курсовую за ночь накатать, пусть не всю, половину хотя бы. В хмельной голове кружились Васильковская с презрительно поджатыми губами, злорадствующий Поддубский, вкрадчивый до тошноты Леонид Павлович и равнодушно улыбчивый Рукавишников.

Вся эта зловещая вереница обещала в ближайшие дни обернуться кошмаром.

Глава 4

Он проспал. Кое-как унял жажду, наглотавшись холодной воды из-под крана, затем постоял у закрытой двери в родительскую спальню – ни звука оттуда не доносилось, девушки еще не проснулись. Он вышел на улицу, просто захлопнув за собою дверь, было уже начало девятого. До Сущевского Вала он дошел за две минуты. Нашел нужный адрес и в недоумении остановился. Табличка с номером «16» размещалась на массивной стене. Он сделал еще несколько шагов и оказался у ворот с надписью «Минаевский рынок».

«Напутал что-то Рукавишников с адресом, – подумал Сергей. – А с другой стороны, и Леонид Павлович говорил о магазине „Овощи-фрукты“ на Сущевском Валу».

Он прошел через ворота и оказался на территории рынка. Вглубь протянулись открытые торговые ряды, бабы в синих рабочих халатах торговали преимущественно картофелем. С левой стороны возвышалось закрытое здание рынка. По правую руку стояли три одноэтажных со стеклянными витринами и одно четырехэтажное кирпичное здание. За стеклом первых трех красовались вывески – «Кафетерий», «Овощи-фрукты» и «Мясо-рыба». Четвертое называлось «Гостиницей».

«Здесь», – догадался Сергей. Но сомнения еще не развеялись. Магазин выглядел безжизненно, изнутри стеклянную витрину закрывала хозяйственная бумага, а на ней огромными, вполовину человеческого роста буквами было написано «РЕМОНТ». Сергей перевел взгляд на дверь, в полной уверенности, что увидит завершающий картину амбарный замок. Но такового не оказалось. Морозов поднялся по ступенькам и толкнул дверь.

#

На самом деле никаким Виктором Семеновичем он не был. Его кавказское имя было сложным для русского уха и трудно произносимым для языка. Потому он выбрал себе обиходное имя, отдаленно созвучное настоящему. Так делал и его отец, и старший брат. Только младший, неудачливый и туповатый, не имевший никаких особых достоинств, кроме того, что был их братом, и словно боявшийся, что и этому достоинству будет причинен ущерб, упорно вбивал в головы немногочисленных приятелей имя, данное при рождении, а потом с кулаками кидался на обидчиков, оскорблявших его слух.

Старший брат был начальником объединения, а проще говоря, хозяином базы. Сам он стал директором магазина. Младший брат не умел кулек семечек купить, а в жаркий день не нашел бы покупателя на стакан воды. Отец добыл ему место доцента в юридическом институте и поручил заботе старших братьев.

Сейчас он стоял в центре торгового зала, положив руку на большие, напольные весы.

Две молодые женщины, – Алла с короткими крашеными волосами и Юля – блондинка с асимметричной прической, – сидели на стульях и смотрели снизу вверх на него, как на диковинку.

У окна, скрестив руки, стоял Саша Ахмадеев, одетый в клетчатую рубашку сорокалетний мужчина, вечно чем-нибудь недовольный. Из каких-то неясных побуждений он постоянно отстаивал свою независимость. Впрочем, он не дерзил. Во время разговора Ахмадеев смотрел не на директора, а в сторону, чем обычно и насыщал свой неутоленный в юности дух противоречия.

За прилавком, навалившись полной грудью на столешницу, расположилась еще одна продавщица. Таня, – так ее звали, – казалось, только что напилась горячего чая из блюдца, надела халат и, спустившись с известной картины Кустодиева, теперь лузгала семечки.

– Вы должны улыбаться покупателю, лелеять его! – говорил Виктор Семенович. – От ваших слов, от улыбки очередь должна превратиться в караван-сарай…

– В сарай! Это точно, – фыркнул Ахмадеев.

Алла и Юля захихикали, прикрыв рты ладошками. Виктор Семенович, не ожидавший от Ахмадеева выпада, вспыхнул, но, переборов гнев, сказал:

– Зачем ты так, Саша? А-а?! Зачем? Ты же старше меня! Я у тебя учиться должен! А ты? Какой сарай? – директор воздел указательный палец. – Караван-сарай! Это не бардак, какой ты себе представляешь, наверное! Караван-сарай – это оазис в пустыне! Это место, где купец может быть спокоен, где верблюдам его приют дадут, за товаром присмотрят. Сам купец отдохнет после долгого пути, сыт будет и под живительной тенью спокойно заключит договора со своими собратьями…

– Семеныч! Но здесь-то какой приют! Верблюдам! – завелся Ахмадеев.

– Послушай, Саша, послушай, а! – повысил голос директор. – А разве покупатель – это тебе не тот же купец? Он деньги заработал, деньги ему нелегко дались! А может, у него мало денег! И он тебе их принес! Так ты должен уважать его! Разве трудно тебе свой столик так поставить, чтобы очередь в тени была? В тени же легче людям! Потом! Ты, что, не можешь людям сказать: потерпите, да, полчаса хватит, всех обслужу?!

– Да зачем это,.. – пробурчал Ахмадеев.

– Как – зачем? Затем, что человек два часа перетерпит легче, чем пять минут, если ты сказал ему, сколько ждать придется!

– Да я не про то, – махнул рукою Ахмадеев.

– А про что? – спросил Виктор Семенович.

– Да про то, Семеныч, – с досадой протянул Ахмадеев. – Ну, кому это нужно? Хамло кругом, бисер тут метать!

– Как кому нужно, Саша? Тебе и нужно, – ответил директор. – Чтоб ты домой вечером пришел счастливый, понимаешь? Что ты хорошо все сделал! Чтоб ты в зеркало посмотрел и улыбнулся. Утром чтобы таким хмурым не был. Чтобы девушкам улыбнулся…

Алла и Юля вновь захихикали. Вдруг дверь отворилась, на пороге появился незнакомый юноша, посмотрел на них с удивлением, и они прыснули в кулачки.

#

Сергею не понравилось, как его встретили. Две молоденькие продавщицы беспричинно смеялись над ним и словно оценивали: есть ему восемнадцать лет или мамка еще не все разрешает? Похожая на купчиху тетка взирала на него из-за прилавка сытым взглядом, и этот взгляд остался бы безразличным, случись, кирпич размозжил бы ему голову. Стоявший у окна мрачный мужик в клетчатой рубашке даже не повернул голову в его сторону.

Только мужчина лет тридцати пяти кавказской наружности взглянул на вошедшего с доброжелательным любопытством, хотя своим появлением Морозов прервал его на полуслове. Был он высоким и широкоплечим, одет в джинсы и синюю футболку. Однодневная щетина на его щеках отливала синевой.

Тетка за прилавком грызла семечки. За ее спиной возвышались полки, там в непривычном изобилии теснились овощи и фрукты. Вдоль правой стены стоял десяток синих пластиковых столиков, а под ними примерно столько же настольных весов и наборы гирек. Однако же Сергей почувствовал, что покупателей здесь не ждут.

– Заблудились, молодой человек? – спросил кавказец.

– Я из института…

– Студент, – хмыкнула Купчиха и сплюнула шелуху.

Мужчина в клетчатой рубашке смерил его недовольным взглядом, впрочем, без личной неприязни.

Кавказец шагнул навстречу и протянул Сергею руку.

– Я директор магазина. Виктором Семеновичем меня зовут. Это наш коллектив. Потом познакомитесь. Вам, молодой человек, сюда.

Открытой ладонью он указал на дверь в боковой стене.

– Здравствуйте, – кивнул Сергей всем сразу и прошел в соседний зал.

Здесь он увидел двух студенток с учетно-экономического факультета, одна была прехорошенькой, но обеих знал он только в лицо. Они сидели на колченогих стульях перед хлипким столиком с весами. У прехорошенькой на безымянном пальчике сверкало обручальное колечко.

Худощавая женщина средних лет с черными как воронье крыло волосами, с волосатыми руками, с волосатыми ногами и усиками объясняла им премудрости профессии.

– Как звать? – бросила она Морозову.

– Сергей.

– Ваш? – спросила она студенток.

– Да, – кивнули девушки.

Они тоже знали Сергея только в лицо. Но было им неуютно с волосатой женщиной, и новому пришельцу из их мира они обрадовались.

– Ты вовремя, – сказала наставница. – Меня Варварой Антоновной зовут.

– Сергей.

Назвавшись, он встал позади девушек. Они представляться ему не стали, делая вид для волосатой женщины, что знакомы.

– Девчонкам я уже показала, как с весами управляться, – сказала Варвара Антоновна. – Тебе потом покажу. А теперь теория.

Она замолчала и обвела студентов испытующим взором. Сергей скрестил руки на груди, на губах его появилась кривая улыбка, во рту было сухо, в голове муторно.

– Значит, вот что, – продолжила Варвара Антоновна. – Вы должны запомнить! Лучше сразу, чтобы потом расхлебывать не пришлось. Так вот, если вы обсчитаете каждого покупателя на три – на пять копеек, ни один из них от этого не обеднеет!

«Ни хрена себе!» – мысленно воскликнул Сергей. Пожалуй, он и присвистнул бы от изумительной теории Варвары Антоновны, если бы не мучительная сухость во рту. У сидевших перед ним девушек запылали щечки, слова наставницы повергли их в смятение, смотреть друг на друга они стеснялись.

– Вот что, девоньки. Я добра вам желаю, – произнесла Варвара Антоновна совершенно искренне. Забыв официальный тон, продолжила привычным для нее языком: – Тут не хрен целок из себя строить! Если лишние деньги руки жгут, можете их в детский дом передать. Потом! Если что-нибудь останется у вас от этих денег! Но знайте, запомните! Будете считать тютелька-в-тютельку, окажетесь в жопе! Из своего кармана доплачивать будете!

Варвара Антоновна выглядела растерянной. Она смотрела на студентов с тревогой, явно опасаясь, что они не поймут ее и не внемлют ее поучениям. По ее неподдельному смущению Сергей понял, что она и впрямь печется о них, и стремится предостеречь от неприятностей, а не вовлечь в уголовщину.

Но шокированные студентки вряд ли разглядели за внешней грубостью какую-либо заботу.

– Это еще почему? – возмутилась прехорошенькая.

– По кочану! – ответила Варвара Антоновна. – Дадут тебе товара на шестьдесят рублей, а ты тютелька-в-тютельку взвешивать будешь, и получится у тебя в конце не шестьдесят рублей, а пятьдесят! А то и сорок! Вот и побежишь к маме с папой, чтобы недостачу закрыть.

Смущенные девушки смотрели на Варвару Антоновну с недоверием.

– Но почему же получится пятьдесят, если товара было на шестьдесят? – не сдавалась прехорошенькая.

– Почему?! По кочану! Торговля так устроена. Не хочешь оказаться в заднице – обсчитывай покупателей! Лучше сделай семьдесят рублей, червонец в карман себе положишь!

– Но я так и не поняла…

– Чего тут понимать! – махнула рукой Варвара Антоновна. – Увидите еще! Сегодня вы самостоятельно торговать не будете. Ты вот, – она кивнула прехорошенькой девушке, – с Танькой пойдешь. А ты с Алкой. А там посмотрим. Если схватите все, завтра попробуете сами…

Дверь отворилась, на пороге появился Виктор Семенович.

– Ну, как тут дела? – спросил он.

– Да, нормально! – ответила Варвара Антоновна. – Девки смышленые! Сработаемся!

– Девки? Варя! Что у тебя за язык?! – фыркнул директор.

– Да, ладно, Семеныч! Мы тут по-свойски сошлись! – заверила его Варвара Антоновна.

Виктор Семенович обвел недоверчивым взглядом студентов и сказал:

– Варя! Нормально говори, чтоб стыдно мне за тебя не было.

– Ой, ладно! – воскликнула женщина и, помахав рукой, с издевкой добавила. – Мы тут без этих ваших!..

– Что за народ, – вздохнул директор и сказал: – А вот молодого человека я у вас заберу.

Он подмигнул Сергею и жестом позвал за собою. Утомившийся стоять на одном месте, Морозов бросил на девушек извиняющийся взгляд и последовал за директором.

Купчиха по-прежнему лузгала семечки. Мужчина в клетчатой рубашке наблюдал через просвет между листами хозяйственной бумаги за рыночными торговками. Одна из молоденьких продавщиц что-то записывала в школьную, зеленую тетрадку. Вторая, крашенная, с обильной косметикой на лице, смотрела на него несколько странно, словно ждала чего-то. У Сергея мелькнуло чувство, что где-то они виделись уже.

– Как вас зовут, молодой человек? – спросил директор.

– Сергей.

– Слушай, Сережа, – кавказец перешел на «ты». – У меня к тебе просьба будет. Дело, выгодное для тебя. Смотри, вы все будете оформлены младшими продавцами. Оклад – сто два рубля. Премию я имею право выплачивать до пятидесяти процентов от оклада. Тебе я выплачу все пятьдесят процентов. Ты получишь сто пятьдесят три рубля за этот месяц. Но я тебя попрошу. Ты будешь только числиться продавцом, а работать грузчиком. Понимаешь, грузчик у меня один. Поможешь ему. Согласен?

Сергей вспомнил стыдливый румянец на щечках студенток, оставшихся с Варварой Антоновной, и почувствовал себя отступником. Но пришло и облегчение оттого, что не придется познавать на практике, как у честного человека из товара на шестьдесят рублей денег непременно получается на десять, а то и двадцать рублей меньше.

– Согласен! Конечно, какой разговор! – ответил он.

– Вот хорошо! – обрадовался Виктор Семенович. – Иди сюда.

Директор повернул влево, в коридор, ведущий вглубь магазина. Сергей направился за ним, и тут женский голос окликнул его:

– Морозов!

Он обернулся. Крашенная смотрела в упор на него. Вновь мелькнуло, что где-то он видел ее, но уверен был, что, если они и были знакомы, то шапочно, и уж точно у нее не было оснований возмущаться всерьез из-за того, что он не узнал ее.

– Да? – выдал он.

– Ты, че, не узнаешь что ли?!

Мрачный мужик в клетчатой рубашке оторвался от пейзажа за окном и наблюдал за ними.

Морозов покачал головой и пожал плечами.

– Не-е, ну, даешь! – воскликнула продавщица, но так и не дала ему никаких подсказок.

Он еще раз пожал плечами, уловил странный взгляд мужика в клетчатой рубашке и отвернулся. Директор улыбался, довольный тем, что новый сотрудник встретил здесь знакомого человека.

#

По коридору, освещенному слабой лампочкой, они прошли в заднюю часть магазина. Там находились небольшая каптерка и складское помещение. Проход заканчивался черным выходом с пандусом. Виктор Семенович отворил дверь в комнатушку и сказал:

– Саша, вот помощника тебе привел!

Половину похожего на вагончик помещения занимала тележка. Свет падал через квадратное окно. На пыльном подоконнике лежала большая, похожая на художественный альбом, книга. В дальнем, скрытом полумраком углу под развешанными на стене халатами, старыми пальто и телогрейками сидел мужик. Сергей почувствовал придирчивый, изучающий взгляд.

– Посмотрим, какой из него помощник, – послышалось из угла.

– Хороший помощник, – заверил Виктор Семенович.

Стоять в дверном проеме было неуютно. Морозов не мог разглядеть мужика, но чувствовал его тяжелый взгляд. Юноша посмотрел в окно, прочитал название книги. Это оказался «Атлас пород коров».

Полумрак, запах затхлости, еще и нелепая книга, – от всего этого хотелось отвернуться, выйти на воздух. Сергей шагнул в сторону, но голос из каптерки задержал его:

– Ты в этом работать будешь?

– Ну-у,.. – Сергей заглянул обратно в каптерку.

Темный угол зашевелился. Не поднимаясь со стула, мужик сдернул халат. С сухим треском оборвалась вешалка. Мужик, ничуть не смутившись, бросил халат Сергею.

– На вот…

– Ну, давайте, ребята, за работу, – сказал директор и отправился в зал.

Темный угол заворочался, и оттуда выкатился грязный, с прилипшими к борту ошметками красной глины тягач, – именно таким показался Сергею явившийся на свет мужик. Он двинул вперед тележку. Сергей посторонился. Мужик вытолкнул тележку через порожек и покатил по коридору. На ходу натягивая халат, Морозов поспешил за ним.

Варвара Антоновна и студентки находились вместе со всеми в общем зале. Девушки увидели Сергея в синем халате, и в их глазах промелькнула некоторая ревность, словно они завидовали тому, что он успел здесь освоиться, а они нет.

Молоденькие продавщицы перешептывались и хихикали. На губах блондинки блуждала усмешка – что-то такое подружка рассказала ей о Морозове. Но что она могла рассказать?! Почему всем своим видом теперь обещала что-то такое припомнить ему?!

– Санька, грузи помидоры! – приказала Купчиха.

Она указала на ящики, стоявшие за прилавком.

– Грузинам скажи, чтоб грузили! – буркнул грузчик.

Двигался он медленно, с основательностью тягача. Разжимал руки – они превращались в лопаты, сжимал – оборачивались кувалдами. Щеки висели тяжелыми, глиняными пластами, казалось, вот сейчас они отвалятся, и откроют подлинное лицо.

– Давай-давай! – прикрикнула Купчиха.

– Иди сюда, – сказал грузчик Сергею. – Дверь держи.

Сергей отворил дверь на улицу. Тягач спустил тележку по ступенькам и буркнул:

– Смотри, чтоб не сперли.

Сам он вернулся в магазин. Сергей остался стоять в открытых дверях, наблюдая одновременно и за тележкой, и за происходившем внутри зала. Тягач перетаскивал ящики с помидорами из-за прилавка на весы, стоявшие в центре помещения.

– Слушай, присмотри за тележкой, – попросил Сергей незамужнюю студентку.

Уступив ей место на пороге, он принялся вместе с грузчиком перетаскивать помидоры. Когда на напольных весах получилась колонна из пяти ящиков, Варвара Антоновна остановила их:

– Ну все! Харе! Остальные Алке оставьте.

Виктор Семенович подвигал противовесы и сказал:

– Таня, смотри, сто килограмм, ровно.

– Я вам верю, – с ленивым зевком протянула Купчиха.

Крашенная продавщица не спеша подошла к Сергею и, толкнув его бедром, спросила:

– Ну?! Так и не узнаешь?

– Нет, – признался он.

Она покачала головой с сожалением, словно он потерял последний шанс для реабилитации, и отошла в сторону. Сергей растерялся. Биография его была не настолько богатой, чтобы он забыл девушку, имевшую причину напоминать о себе игривым образом. Однако эта девица пробуждала лишь слабое подозрение, что где-то он видел ее и только.

Варвара Антоновна пихнула под локоть прехорошенькую студентку:

– Что стоишь? Смотри, учись! Завтра сама все делать будешь.

Девушка прошла вперед, осмотрела весы, но было видно, что сути происходящего она не улавливает, а только подчиняется Варваре Антоновне.

– Вот видишь, сто килограмм, – сказал ей директор.

– Угу, – кивнула студентка.

– Так, давай на тележку, – скомандовал директор.

Сергей и грузчик перетаскали помидоры на улицу. Морозов изловчился так, что перенес три ящика, оставив напарнику меньшую долю.

Вокруг тележки образовалась толпа. В глазах людей светилась надежда, что всем достанутся сочные, красные помидоры.

– А куда повезете? – спросил какой-то мужчина.

– В Лианозово, – с издевкой ответил Тягач.

– Нет, ну, серьезно, – умоляюще протянул мужчина. – Далеко повезете?

– Далеко на такой тележке не уедешь, – оборвал грузчик.

– Молодой человек, подскажите, где торговать будете? – заискивающе обратился мужчина к Сергею.

Тот пожал плечами. Мужчина с обидой отвернулся и, ухватившись за рукоять тележки, объявил:

– Я первым очередь занял.

– Я за вами, – какая-то женщина пристроилась за его спиной.

– Я за вами! Я за вами! Кто последний? За мной будете! – поднялся гомон в толпе.

– Купчиха, – буркнул грузчик упитанной продавщице, подтвердив, что соответствующее сходство Сергей подметил точно, – куда везти-то тебя?

– Давай на угол Тихвинской, – ответила та и прикрикнула. – Весы мои возьми!

– Сама дотащишь! – огрызнулся грузчик и позвал Сергея. – Идем.

– Давайте я возьму, – сказал Сергей.

– Вот эти бери, – Купчиха носком туфли указала на весы.

Сергей поднял их и отправился догонять грузчика. Тот водрузил сверху на ящики синий пластиковый столик, вывез тележку за ворота рынка и свернул налево к Тихвинской улице. Живая очередь, увеличиваясь на ходу, двигалась следом.