Я найду, кто убил тебя! Триллер
TekstВолки, казалось, только и ждали моего «подарка». Моментально бросившись к мешку, они за один прикус расправились с моими оставшимися зайцами, а на десерт принялись разрывать пачки с лапшой и, совершенно не жуя (врачи, постоянно пекущиеся о нашем драгоценном здоровье, советуют тщательно пережёвывать пищу), глотать их.
Ну, что я мог поделать? Только одно – смотреть, как они, урча от удовольствия, поедают мою пищу, и кричать на них, пытаясь прогнать – «Ах, вы ублюдки! Чтоб вы подавились!». Но они не подавились: заячьи косточки, которые я раньше с удовольствием обгладывал и обсасывал во время остановок на ночлег и отдых, только похрустывали на волчьих зубах.
После волчьей трапезы на снегу остался разорванный мешок и разлетевшиеся в разные стороны патроны. Их они, в своей великой жадности, почему-то проигнорировали.
А, потом, облизываясь после моей зайчатины и вермишели, они сели возле дерева и стали ждать, когда я свалюсь им прямо в пасти.
Зайцы с вермишелью были для них лишь лёгким перекусом, основная еда ещё сидела на дереве, и они ждали, ждали терпеливо, спокойно, лишь изредка поглядывая на меня, словно говоря – сидишь, ну, посиди ещё, мы подождём, нам торопиться некуда…
В их, смотрящих на меня глазах, мне чудилась насмешка над моим упрямством и, так и казалось, что они про себя думают – «Никуда не денешься, всё равно ты будешь наш! Не сейчас, так попозже»
– Не свалюсь, не ждите! Не придётся вам потрапезничать моим молодым телом, – глядя в их голодные, жадные глаза, громко возмутился я. – Оно мне ещё самому пригодится, говорил я им, сидя на ветке и боясь сомкнуть глаза.
Место было, конечно, не очень «комфортным» для ночлега. К несчастью, мне ещё вспомнилась моя поездка в гости к товарищу по армии, в Узбекистан. Какие там растут шикарные пирамидальные тополя! Посмотришь на них – стройные, как молодые девушки, а ветви так ловко расположены и растут кверху…
Его сынишка, Ибрагим, устроил в нижнем ярусе ветвей целые хоромы. Вместе с друзьями натаскал туда душистого сена – запах чудо! И спать можно почти как в кровати, обняв ствол дерева словно девушку.
Он меня как-то пригласил к себе в гости, я залез на тополь, в их шатёр – красота! А тут, сиди, привязавшись ремнём, да ещё на твёрдой, холодной деревяшке – врагу не пожелаешь!
Я, помню, читал в одной книжке, как её? Ааа, «Легенда об Уленшпигеле» – о герое Нидерландов, когда там во всю зверствовала испанская инквизиция. Так в этой книжке описывалась такая пытка: сажали человека на бревно, как на коня, а чтобы не сбежал, связывали ноги под бревном и оставляли его в таком положении на всю ночь. Так к утру тот криком заходился от боли…
Господи, не дай, чтобы и со мной такое случилось! – взмолился я. Нет уж, лучше к волкам в зубы, чем такие мучения.
Небо стало совсем тёмным, и оно покрылось крупными, ярко блиставшими звёздами.
Я даже какое-то время полюбовался ими.
Затем, медленно взошла луна и осветила всё вокруг серебристым, волшебным светом: лес по бокам ЛЭП; меня, привязанного к дереву; сидящих неподвижно, словно истуканы, волков подо мной; и среди всего этого великолепия выделились красавицы ели, опушённые чистым, белым снегом.
Вокруг разлилась сонная тишина и, честное слово, если бы эту картину увидел иллюстратор сказок Бажова, он, нисколько не раздумывая, запечатлел бы её на страницах книги. Думаю, и придумывать-то ничего не надо было бы – так всё было красиво!
Всё вокруг мирно спало, не спали только волки, да я, старательно раздиравший глаза. Но, по-видимому, и меня всё же вначале сморила дремота, а затем незаметно подкравшись, как тать в ночи, пришёл сон.
Один раз за ночь, а может быть и два, я, с трудом разлепляя веки, увидел в ставшем теперь золотистым, свете луны, неподвижно лежавших под деревом, волков.
Они не ушли, паразиты! – сквозь дрёму подумал я, но подумал как-то расслабленно, без особой злости. Они, заразы ненасытные, ждут!
Мои веки вновь опускались, и я, проваливался в сновидения…
* * *
Мне опять приснился мой первый заяц, но в окружении волков, и, чтобы спасти его от их страшных клыков, я нажал на курок. Теперь ружьё не дало осечки – прогремел громкий выстрел, и я, вздрогнув, сразу же открыл глаза.
Наступил ранний рассвет и, первое, что бросилось мне в глаза – поспешно удирающие волки. Кто стрелял?! – возникла в голове испуганно-беспокойная мысль.
Я быстро протянул руку за ружьём – его не было. Его не было! Место, куда я его приткнул было пусто! Не веря в случившееся, я поднял голову, чтобы окончательно убедиться – пусто!
Вконец обескураженный, посмотрел вниз – моё ружьё валялось под деревом, а из ствола курился лёгкий дымок.
Недоумённо переводил я взгляд на ружьё, на удиравших в спешке волков, и тупо соображал, как так могло случиться, что моё ружьё оказалось внизу и само стало стрелять?
Ответа не было, но инстинкт жизни заставил меня быстро развязать ремень и, несмотря на трёхметровую высоту, сигануть с дерева.
Схватив ружьё, я быстро зарядил его и, сторожко оглядываясь по сторонам, собрал рассыпанные патроны.
Рассовав их по карманам, подержал в руках изгрызенный мешок и, убедившись, что он совершенно не пригоден к эксплуатации, отбросил в сторону.
И с лыжами было дрянь дело. Волки изгрызли весь камус и крепления. Пришлось ножом обрезать оставшиеся лохмотья на лыжах и приспособить бечёвки вместо креплений.
Больше здесь мне нечего было делать. По моей прикидке, до автотрассы оставалось пройти каких-нибудь двадцать пять, тридцать километров.
* * *
Привязал лыжи к валенкам, и ещё раз, для успокоения, оглядевшись вокруг, я пустился в дальнейший путь.
Помимо воли я вновь и вновь возвращался к эпизоду с ружьём. Так, говорил я себе – ноги заняты, руки заняты – нужно занять чем-нибудь голову. И я занял её.
Я решил включить в мыслительном аппарате, логику: что мы имеем? – задал я себе вопрос. И мгновенно ответил – мы имеем упавшее ружьё и выстрел…. Далее…. А вот с «далее» было несколько труднее. А, впрочем…. Ии…, я громко, до колик в животе, расхохотался, и чуть не упал от смеха. Да всё очень просто!
Вот, что значит уметь логически мыслить, похвалил я себя:
Вечером я зарядил ружьё и, на всякий случай, не поставил его на предохранитель. Оно, каким-то образом, может быть, снег упал с ветки, свалилось на волков, и от удара спусковой механизм сработал, грянул выстрел…
Я представил себя на месте ошарашенных выстрелом, полусонных зверюг, и вновь неудержимый смех затряс меня!
Представляю, смеялся я, быстро скользя по спуску с небольшой горки: лежу это, значит, я себе под деревом, подрёмываю, и в предвкушении свежего мясца…, а тут, как снег наголову, бабах тебя по загривку! Только ты вскочил от страха, а тут, над самым ухом твоим опять – бабах! Выстрел! Поневоле пустишься наутёк.
Хорошо ещё, что волки не страдают «медвежьей болезнью», а то бы вообще – вышел бы сплошной конфуз для серых хищников. Их бы ни одна стая потом не приняла…. Шарахались бы от них, как от прокажённых.
Настроение моё улучшилось.
В надежде, что волки, напуганные выстрелом, отстанут от меня, я больше не оборачивался и не оглядывался. Но, каково же было моё удивление, когда остановившись передохнуть, я вновь увидел их.
Они всё также трусили в ста метрах от меня и, по-видимому, не собирались прекращать преследование, надеясь, что намеченная жертва обессилит и достается им.
Вот настырные! – разозлился я окончательно и, обернувшись, погрозил им кулаком.
Ближе к вечеру в конце просеки, как в маленьком оконце, показалась автотрасса. По ней двигались игрушечные автомобильчики.
Пройдя ещё с километр, я обернулся к следовавшим за мной хищникам и, вновь показав им кулак, закричал: «Ну, что, съели? Не на такого напали! Я, запросто так не собираюсь отдаваться вам в зубы, не дождётесь! Спасибо за компанию!»
От автотрассы меня отделял последний, не очень крутой, спуск.
Оттолкнувшись палкой, я заскользил вниз.
Но судьба, или чёрт, подставили мне подножку в виде порвавшегося самодельного крепления на левой лыже. Лыжа поехала в одну сторону, я в другую!
Пару раз перекувыркнувшись, я воткнулся носом в снег!
Но время терять было никак нельзя, сзади следовали голодные, озверевшие волки!
Быстро перевернувшись на бок, я потянулся за ружьём, но оно валялось в метре-полутора от меня. Ремень был порван. И ещё, краем глаза я увидел приближающихся скачками волков. Я в этот миг почему-то очень хорошо рассмотрел их разинутые пасти и горящие холодной злобой глаза.
Дотянуться до берданки у меня уже не было времени. Всё, пропал, решил я отрешённо! Но инстинкт самосохранения заставил меня быстро думать. За долю секунды я перелопатил в мозгу не менее сотни, казалось бы, безвыходных ситуаций.
Волки одновременно прыгнули на меня!
Я, изловчившись, быстро перевернулся на спину, подставил прыгнувшим волкам обе ноги с оставшейся на ноге лыжей, и перекинул их через себя.
Они отлетели метров на пять и, быстро вскочив, опять бросились ко мне, но я уже лежал с ружьём в руках! Я был готов отразить нападение!
– Убью!!! – в ярости заорал я, – хоть одного, но убью!!! Чтоб вы сдохли, недоноски вонючие!!!
Первой прыгнула волчица, но заряд дроби вылетел ей навстречу!
Она упала метра за полтора до меня.
Оставался волк! Крупный, сильный, матёрый зверь – глаза его пылали жаждой убийства и мщения!!!
Какой древний, охотничий навык подсказал мне, как действовать, не знаю! Но, как только волк прыгнул и оказался в воздухе надо мной, я мгновенно, уперев приклад ружья в твёрдый наст, поднял ствол вверх, и волк, как на вертел, насадился на ружьё!
Хватаясь за ствол, клацнули волчьи зубы!
Горячая волчья кровь обрызгала мне лицо и одежду. Я лежал под волком и ждал конца его агонии.
Это была ещё одна моя победа в борьбе за жизнь!
А ещё через час я, покачиваясь от усталости, стоял на обочине дороги и, подняв руку – голосовал. Я пытался остановить проезжающие с рёвом машины.
Глава пятая
Прошло, не останавливаясь, несколько фур-большегрузов, пока одна из них, чуть проехав вперёд, не остановилась. Я, забыв, что должен походить на старика, бегом бросился к кабине КАМАЗа. За рулём сидел усатый, несколько полноватый водитель с адидасовской кепкой на макушке. Его крупные, покрытые рыжим волосом руки, спокойно лежали на рулевом колесе.
– Куда, дед, едешь? – лёгкая полуулыбка легла на его лицо.
– В Чишму, сынок, в Чишму, – прохрипел я, чуть задохнувшись от бега. Подвезёшь, сынок, пристал я очень?
– Садись дед. До Уфы доставлю в лучшем виде, а там пересядешь к другому дальнобойщику.
Водитель оказался из молчунов. Он непрерывно слушал музыку, и лишь однажды поинтересовался, зачем я туда еду? Пришлось соврать, что еду проведать сына, что сын работает на железной дороге…
Выслушав ответ, водитель достал из стоявшей сбоку сумки пирожок и угостил меня. Я был так голоден что, даже не распробовав его вкуса, в два глотка проглотил его. Увидев мою расправу с пирожком, он, хмыкнув что-то в усы, проговорил: «Да ты, я вижу, голоден, как не знаю кто! Подожди, я сейчас…. Вот только остановлю свою телегу, и всё будет, о, кей».
Он съехал на обочину и, заглушив двигатель, принялся доставать из сумки еду, приговаривая при этом:
– Мне тоже пора перекусить, который час за рулём и не евши. Так что, дед, не стесняйся, бери.
Он развернул пакет, и протянул мне бутерброд:
– Вот хлеб с салом, а хочешь, колбасы пожуй, потом попьём чаю. У меня жена знатно чай наловчилась заваривать в термосе.
Я не стал церемониться и разыгрывать из себя скромницу – налёг на бутерброд с салом и колбасу, а потом мы выпили по кружке горячего чая.
Насытившись и утолив мучавшие меня голод и жажду, я полез в карман и стал предлагать ему деньги, но он отказался и, по-моему, даже обиделся.
– Дед, ты за кого меня принимаешь? Разве можно отказать в пище голодному, а в питье, жаждущему? – Разве я нерусь какая-нибудь? – Неужели похож?
Я честно поклялся, что он совершенно не похож на «нерусь» и не стал настаивать, а от всей души поблагодарив за сытную и вкусную еду, устало прикрыл глаза.
Мы ехали почти всю ночь, а на одной из остановок, он пересадил меня к другому дальнобойщику. Этот оказался из тех ещё говорунов! Весь путь он только и рассказывал, какая у него прелестная девушка и что скоро, месяца через два-три, они сыграют свадьбу. Вот, чуток ещё подзаработает и всё, баста, он – женатик!
Часа через четыре неумолкающих ни на секунду «новостей из жизни» мы были в Чишме.
Попрощавшись и пожелав друг другу удачи, мы расстались.
Провожая взглядом удаляющийся КАМАЗ, я вдруг запоздало пожалел, что не поехал дальше. А ведь мог бы, водитель предлагал.
Только оказавшись на обочине дороги, я понял, а поняв, тяжело вздохнул – я совершил огромную глупость. Он же ехал до самой Перьми, и я спокойно мог бы ехать с ним, не заморачиваясь на автобусах. Но дело сделано, и назад упорхнувшее не вернёшь.
Ещё не всё потеряно, решил я, и отправился разыскивать автостанцию.
Оказывается, она и железнодорожный вокзал расположились по-соседству, на одной площади.
* * *
Побродив немного по привокзальной площади и вокруг здания вокзала, я приметил трёх бомжей: двух мужчин неопределённого возраста и женщину, как видно здорово страдавших от перепития. У меня созрел план: чем болтаться в автобусе с сомнительными удобствами, не лучше ли прямо отсюда сесть в поезд и с комфортом ехать в Москву?
Выполнению этого замечательного плана мешало только одно препятствие…, вернее, два – у меня не было паспорта, чтобы купить билет, но зато был страх, что меня ищут, и долго ещё будут искать. Но всё же я решился – рисковать, так рисковать, сказал я себе! Говорят: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!» Вот я и решил рискнуть, хотя в награду бутылку шампанского, я думаю, мне не предложат, ни сейчас, ни в ближайшем обозримом будущем!
– Что, ребята, колосники горят? – как-бы, между прочим, поинтересовался я, присев рядом с ними на привокзальную скамью.
– А тебе какое дело, дед? Проваливай, не мешай отдыхать порядочным людям, – совершенно пропитым голосом проскрипел, худой донельзя бомж.
Наверно он болен чахоткой, подумал я, вон как щёки покрылись румянцем. Даа, от такой жизни не только туберкулёз, а что угодно можно подхватить…
А, ведь точно, туберкулёзник – окончательно утвердился я, когда он надрывно и надолго закашлялся, а затем прикрыл рот рукавом, потерявшей цвет куртёшки.
– Так, что, болезные, подлечить вас, или сами справитесь?
При последних моих словах на лицах бомжей появился интерес к моей персоне, а женщина, вот уж женская природа, быстро поправила седой клок волос и умильным голоском произнесла:
– Ты, что, дедушка, разбогател после получения пензии и тоже выпить хочешь, да бабка не позволят?
– Вот и не угадала. Мне бы билет на поезд купить, – рискнул я раскрыть свои карты. Да, вишь, пачпорт дома позабыл… Склероз у меня, понимаешь…, болесть такая?
– Насчёт склероза я понимаю. Я, как выпью, так совсем обеспамя… обес… тьфу, напасть. Ну, ты, старый, жизнь прожил, знаешь, чем такая болесть лечится…
– Догадываюсь, – согласился я с её словами, – догадываюсь. Сразу видно, умная ты женщина, знаешь, как подъехать, – подольстил я на всякий случай. Но, и я не лыком шит, понимаешь?
– Угу, – соглашаясь, кивнула она головой.
И продолжил – «За просто так и чиряк на одном, тебе хорошо знакомом месте, не вскочит». Я заговорщицки подмигнув, решил скрасить разговор грубой шуткой. Ты вот лучше скажи, у кого из вас… пачпорт имеетца?
Бомжиха, наморщив лоб, на какое-то время задумалась, а чахоточный захлопал по карманам своей, подбитой всеми ветрами и молью, куртёшке.
– Неа, у меня нетути. Кажись, потерял, – и вновь закашлялся.
– Витюха, – оживлённо повернулась бомжиха к молчавшему до сих пор третьему, – зенки-то расшиперь. Слышь, чо хороший человек просит.
– А чо он просит? – чуть приоткрыл правый, не затёкший синевой глаз, Витюха.
Здоровый ему фингал под глаз подвесили, решил я, когда он приподнял опухшее лицо. Профессионально и…, с любовью.
– Я… кажись, у тебя пачпорт видала.
– Щас пошарю.
И он, так же, как перед этим чахоточный, захлопал по своим карманам, а бомжиха и чахоточный, часто сглатывая слюну, с надеждой следили за его руками.
– Неа, нетути.
– Как так, нетути! – сквозь кашель прошипел чахоточный. Я тожеть видел его. Ты погляди во внутреннем кармане.
– Да нетути – я ж шарил…
– У тебя дырка в кармане. Вот туда пачпорт и провалился. Ищи, морда битая, в подкладе.
– Щас, – и Витюха поднял полу старенького пальтеца.
Неожиданно, неподбитый глаз его прямо-таки засветился счастьем.
– Во, блин! Точно, туто-ка. Нашёл, – довольно произнёс он, – и чо дальшее?
– Дай сюды, – скомандовала бомжиха и хищным движением выхватила у него паспорт.
Затем, повернулась ко мне.
– Дед, неси флакон и закусь!
– Щас! – охладил я темпераментную женщину. Пошли сначала в кассу за билетом.
И я, в сопровождении вздыхающей, кашляющей, сморкающейся компании, направился в здание железнодорожного вокзала, к билетной кассе.
Мне повезло, правда, повезло: у бомжа случайно сохранился паспорт, а в здании вокзала не было вездесущих, готовых на халяву выбить лишнюю копейку с человека, дежурных полицейских.
И, вот я, за бутылку водки, пару банок кильки в томате и двухдневной свежести батона хлеба, получил долгожданный билет на поезд до Москвы.
До подхода поезда оставалось часов пять. Найдя камеру хранения и рядом, подрабатывавшего упаковкой багажа, тщедушного, явно пьющего, разбитного мужичонку, я попросил упаковать в бумагу лыжи и ружьё вместе, и обвязать шпагатом так прочно, как это только возможно. За это я доплатил ему сотню рублей.
Теперь ружьё не выделялось, а упаковка не расползалась у меня в руках. После проделанной процедуры я был полностью готов стать железнодорожным пассажиром, со всеми вытекающими правами и обязанностями.
* * *
На шестые сутки после прощания с домиком Захарыча, я прибыл в Москву. Всё так же одетый, но только без ружья (оно было упаковано вместе с лыжами), я спустился в метро. Слава Богу, металлоискатель не сработал. Почему? Надо было бы спросить у него, но мне было некогда, я торопился. Доехал до «Баррикадной», а уже оттуда, поспешая, отправился на Большую Никитскую, чтобы встретиться с Ириной.
Она работала, надеюсь, и сейчас работает, менеджером в Доме писателей. Я поискал на стоянке её «Мазду». Слава богу, машину и номера на ней она не поменяла, и стал ждать, надеясь, что она скоро выйдет – рабочий день вот-вот должен был закончиться.
Я стоял у выезда со стоянки на улицу, и был готов совершить «героический» для себя поступок.
Вот показалась её «Мазда» и я, «неожиданно», оказавшись на проезжей части, словно сбитый её машиной завалился на холодный асфальт. Ирка несколько секунд сидела за рулём, не шевелясь, словно не могла сообразить, что же произошло, и откуда появился старый дед перед бампером её машины, затем, открыла дверку и, с возгласом:
– Что с вами? – бросилась ко мне.
Приговаривая «О, господи! Да, как же это?», она попыталась поднять меня, но я, болезненно охая, сам медленно поднялся и, прихрамывая, направился к её машине. Ирка, поддерживая меня под руку, казалось, она боялась меня выпустить из рук, следовала за мной.
– Да, да, – поняв моё намерение, быстро говорила она, – садитесь в машину, я вас отвезу в травматологию. Господи, дедушка, хоть бы всё с вами было в порядке! Ну, что за день такой, невезучий!
Я, несмотря на её явное расстройство, искоса любовался ею.
В этот момент она была обворожительно хороша: светло-рыжие волосы локонами обрамляли побледневшее лицо. На нём… голубыми озёрами выделялись встревоженные глаза. А её пунцовые губки были так заманчиво-соблазнительны, что будь это в другом месте и не при данной ситуации, я бы обязательно прильнул к ним поцелуем.
На ней ладно сидело светло-серое пальто, а стройные ножки были обуты в чёрные сапоги на высоком каблучке. И всё это великолепие венчала белая пушистая шапочка.
Ирка хитрюга… нет-нет, не хитрюга, а настоящая, знающая себе цену, молодая женщина. Она умела выгодно подчеркнуть свою соблазнительную фигурку и заставить любоваться собой.
Через два квартала я попросил её остановить машину.
Повернув голову, она, ничего не понимая, уставилась на меня своими глазами-озёрами. А через мгновение, покраснев, прошептала:
– Дедушка, может быть, вам деньги нужны? – и тут же полезла в сумочку.
Она стала там что-то перебирать, перекладывать…
– Ирка, мне не нужны твои деньги, – проговорил я, теперь уже своим, нормальным голосом.
Её рука, державшая несколько бумажных купюр разного достоинства, на половине пути ко мне застыла в воздухе, а в глазах мелькнуло удивление, испуг, радость – всё одновременно. Она долго и пристально разглядывала меня, а затем неуверенно прошептала:
– Ты-ы?
И, казалось, пытаясь избавиться от наваждения, она помотала головой и переспросила:
– Алексей…? Это, правда, ты…, Алексей? Это не сон?
– Не пугайся и не удивляйся – это, правда я, в камуфляже и без грима.
– Ноо, ка-а-к? Ты же…, ты же, – она немного замялась, – ты же… в… тюрьме?
– Как видишь, нет. Я не только не в тюрьме, а совсем рядом с тобой…. Я не мираж, можешь даже прикоснуться ко мне, – слегка пошутил я.
– Ни-че-го не по-ни-маю, – побледнев ещё больше, почти по слогам прошептала она.
– Ириш, давай отъедем куда-нибудь, где поменьше народу, и там поговорим…. Лучше за город, в какое-нибудь недорогое кафе. Я голоден, как не знаю кто!
– Хорошо.
Она ещё раз посмотрела на меня. Казалось, она всё же ещё не совсем была уверена, что на заднем сидении её «Мазды» действительно сижу я.
* * *
Через некоторое время мы сидели за столиком в небольшой загородной кафешке, и ели. Вернее, ел я. Ел, потому что был зверски голоден, а Ирина, не сводя с меня задумчивого взгляда, лишь пригубливала по глотку, кофе.
Проглотив пару порций второго – свою и Иркину я, отпивая понемногу из бокала белое вино, кратко поведал ей о своей жизни и приключениях после приговора районного суда.
Она слушала внимательно, и лишь однажды перебила мой рассказ, поинтересовавшись, почему я не написал ей ни одного письма, не прислал весточку о себе…, почему…, – она, не договорив, замолчала.
В её глазах явно читались, и непонимание происходящего, и желание поверить мне, и ещё много чего.
– Ириша, я очень хотел написать десять, двадцать, сто писем…, и… я их писал, честное слово писал, но только в голове, мысленно, а не на бумаге. Я очень хотел видеть тебя, слышать тебя, и тоже очень хотел получить от тебя хоть строчку, но не мог себе этого позволить, чтобы не привлекать к тебе внимания органов.
Поверь мне, я тебя люблю и твоя жизнь, твоя любовь, если ты всё ещё любишь меня, по-прежнему любишь, много для меня значат…
– Ах, Лёша, Лёша…, одна строчка твоего коротенького послания и…
– Ты, что…, у тебя кто-то есть? – испуганно спросил я, и мне кажется, даже побледнел.
Она не ответила, заставив моё сердце болезненно замереть в предчувствии огромной потери…, потери любимой Иришки.
– Скажи мне, только правду скажи, Алексей, тебя оправдали, и ты… теперь…
– Нет. Я убежал и меня ищут, – решился я на полную откровенность, потому что без её помощи я не смог бы осуществить свой план…
И, если она…, если у неё…. Я совсем запутался в своих мыслях и не нашёл ничего лучшего, как брякнуть:
– Ты поможешь мне?
А, брякнув, стал с тревогой и душевным волнением ожидать её ответа, как ожидал когда-то решения суда.
Она долго молчала, казалось, она что-то решала для себя, а потом медленно-медленно проговорила:
– Я помогу тебе…
И, вдруг, словно прорвалась плотина, она громко продолжила:
…Чёрт бы тебя забрал, Алексей! Ты где-то пропадаешь на год, а потом появляешься в дурацкой одежде старика, да ещё горбатым, и начинаешь что-то требовать от меня…, спрашивать люблю ли я тебя! Господи, как я ждала от тебя хоть одно письмо, ну, не письмо, а лишь одну строчку…, а ты, ты?! – Ты, молчал.
Крупные слёзы горечи и обиды, как два ручейка, полились из её глаз.
Я знал, что виноват перед ней, но… я хотел отомстить за мою сломанную жизнь и за смерть Севки и…, я очень любил её. Поэтому, сидел и ждал её окончательного решения.
На нас стали оглядываться сидящие за соседними столиками посетители и, чтобы как-то успокоить Ирину, я положил свою руку на её мелко подрагивающие от волнения, пальцы.
Постепенно она немного успокоилась. Её рука с пустой кофейной чашкой перестала нервно постукивать по столу, и Ирина, вытерев слёзы, изучающе взглянула на моё лицо. Казалось, она хотела найти в чертах моего лица ответ на мучивший её вопрос.
Вероятно, она нашла то, что хотела найти или увидеть и, с какой-то неуверенностью в голосе, прошептала:
– У нас есть дача, правда небольшая…. Можешь…, временно, пока не разберёшься со своими делами, пожить в ней…
– Аа-а… у тебя уже нельзя? – с некоторой надеждой заглянул я ей в глаза.
– Пока нельзя…. Быть может…, потом…, не знаю, – и, она замолчала.
Я понял, у неё кто-то есть: моё сердце дрогнуло, в нём, на короткое мгновение, вспыхнула боль, да так и осталась занозой, а глаза застлал туман.
– Да не смотри ты на меня так, нет у меня никого, – прошептала она.
На сердце стало немного легче, но всё равно оно продолжало громко выстукивать в груди. Я смотрел на Иришку и не мог оторвать взгляда от её лица. Бывает же так в жизни: встретятся два совершенно незнакомых человека и, словно магнитом, притянет их взгляды и души друг к другу. А сердце начнёт выстукивать – это он, это она, это моя судьба!
Конечно, сердце тоже может ошибиться, принять желаемое за действительное, но только не у меня. Я совершенно точно знал – Ирка, моя судьба до конца жизни. Только вот… думала ли она так же обо мне? А насколько было бы мне легче, если бы я был уверен в её ответном чувстве.
Раньше, до тюрьмы, я был уверен, а сейчас… не знаю, да и она на мой вопрос не ответила конкретно, промолчала…
Одним глотком я опорожнил бокал с вином.
Ирина, не говоря ни слова, поднялась и пошла на выход, а я, расплатившись за обед и чуть отстав, последовал за ней.
* * *
Её дача, вернее, дача её родителей: небольшой двухкомнатный дом в самом конце деревни, мне понравилась. Всё в ней было без изыска, просто, но чисто и опрятно, то есть, как сказала Нона Мордюкова в известном фильме – «Бриллиантовая рука» – «Простенько, но со вкусом». Очень правильные слова и они, как нельзя лучше описывали Иркину дачу!
– Располагайся. Можешь затопить плиту, дрова в сарайчике… – Найдёшь дровяной сарай, или показать? А я…, я схожу, предупрежу соседей и правление, что на зиму сдала домик в аренду – так будет меньше разговоров и вопросов к тебе.
Ну, что ж, подумал я, хоть и без президентских удобств, но всё-таки крыша над головой и, пока она не ушла, быстро спросил: «Ириш, ты вернёшься? А то… мне…»
На какое-то мгновение она задержалась у двери и, уже держась за дверную ручку, ответила – «хорошо!»
Я растопил плиту, благо, живя в зимовье Захарыча, я поднабрался опыта по этому, отнюдь не простому действу, а минут через тридцать пять-сорок вернулась Ирина. Оказывается, она успела смотаться в ближайший магазин и купила продуктов.
Выложив всё на стол, она села на стул и, подперев голову рукой, стала наблюдать за запевшим свою нехитрую песенку, чайником. Я тоже присел к столу и попытался взять Ирину за руку, но она медленно убрала её и, отрицательно покачав головой, опять повторила сказанные в кафе слова – не сейчас… потом, как-нибудь.
Огорчившись, я, понурив голову, сидел и молчал, и не знал, как приступить к разговору. Помогла мне сама Ирина.
– Ты, что-то хотел сказать мне или попросить… – взглянула она на меня.
– Да…, я… хотел, – начал я неуверенно, – чтобы ты наведалась в мою квартиру, только… очень-очень осторожно, так осторожно, чтобы соседи не заметили…, и не услышали…
– Ты что, с ума сошёл! Как я туда пойду…? А, если её уже кто-то занял? – испуганно перебила она меня.
– Кто её может занять?! Это, чёрт возьми, моя квартира! Моя! – возмущению моему не было предела.
– Ладно, ладно, успокойся. Не кипятись. Схожу я. Что ты ещё хотел от меня, кроме, как сходить и посмотреть твою квартиру? Я же тебя знаю. Тебе ещё что-то надо?
Я провёл целый инструктаж, подробно разъяснив, что и как она должна сделать, попав внутрь квартиры. Главное, напутствовал я её, не забудь о документах в сейфе, ты поняла? И уже заканчивая инструктаж, я вспомнил ещё об одном немаловажном деле: да, захвати мне комплект одежды, вплоть до пальто или куртки, на твой выбор, но лучше и то, и другое. Сама посуди, не могу же я, свободный художник, если судить по моей обросшей личности, ходить в зэковской телогрейке с номером на спине, и зэковских штанах по городу…. Да меня на первом же углу задержит полиция. Мне ещё повезло, что я до твоей конторы без приключений добрался…
Я улыбнулся, вспомнив испуг Ирины при моём падении перед её машиной, и как она предлагала мне деньги…
– Хорошо, Лёша, я постараюсь, – ответила она и собралась уходить.
– Может… всё-таки… останешься, – взмолился я, потянувшись к ней руками, – я так давно тебя не видел и очень скучал… без тебя… – Пожалуйста, останься…
– Не сегодня, – ответила она, и мягко отвела мои руки от своей талии, – я же тебе уже сказала – мне нужно привыкнуть, что ты вернулся.
Огорчённый её отказом и вздохнув раз-другой, я пошёл её проводить до машины.
Тихо, словно ласковый кот, заурчал двигатель мазды, вспыхнули, освещая дорогу, фары. Затем, плавно, словно на морских волнах, покачиваясь и освещая заборы и дачные домики, свет фар постепенно удалился и пропал за поворотом.
Я остался один. На душе было грустно и неуютно. В голову лезли разные мысли и, чтобы избавиться от них, решил лечь спать. И не заметил, как уснул. По-видимому, сказалось нервное напряжение последних дней и организм, чувствуя большую психологическую нагрузку, решил устроить себе отдых, чтобы не сорваться.
Глава шестая
Возвращения Ирины я ожидал не ранее, как дня через два-три, и чтобы чем-то занять себя, занялся уже привычным после жизни в домике Захарыча, делом – колкой дров. Хорошо, что отец Ирины заблаговременно позаботился ещё с осени, и завёз почти полный сарай пиленых чурок.
«Есть, чем потешить молодецкое плечо» – прикидывая объём работы, с лёгкой иронией подумал я. Вот и займись ею, а не стой, скаля зубы, подбодрил я себя, и принялся махать топором.
Наколотая кучка дров всё росла. Ну, вот, это совсем другое дело, подумал я, когда крупные капли пота побежали по лицу.
Оглядев кучу наколотых дров, я решил, что на сегодня хватит и, сложив дрова в поленницу, прихватил пустое ведро и направился к колодцу набрать воды. С детских лет я мечтал покрутить колодезный ворот. От этой, совершенно неожиданно исполнившейся мечты, мои губы расползлись в улыбке.