Ночные страхи

Я уже собирался окликнуть Марио, но тут кто-то набросился на меня, вылетев из кустов. Меня сбили с ног и потащили куда-то на такой скорости, что я даже не понимал, что происходит. Следующее, что я помню: меня швырнули в гондолу, и она закачалась подо мной.

– Марио! – выдохнул я. А потом задал вопрос, совершенно дурацкий в сложившихся обстоятельствах: – Где твое весло?

Лицо гондольера, склонившегося надо мной, было белым, как мел.

– Весло? Я его бросил. От него все равно не было толку, синьор. Я пытался… Но тут нужен был пулемет.

Он схватил мое весло и принялся лихорадочно грести; мы удалялись от острова.

Я воскликнул:

– Нам нельзя уезжать!

Гондольер ничего не сказал и продолжал грести изо всех сил. Потом я услышал, как он что-то бормочет себе под нос, но разобрал лишь одну фразу:

– Кстати, хорошее было весло.

Внезапно он сорвался со своего места на корме, сел рядом со мной и прошептал:

– Когда я ее нашел, она была еще не совсем мертвой.

Я открыл рот, но он поднял руку, не давая мне заговорить.

– Она попросила ее убить.

– Но, Марио!

– «Пока он не вернулся, – сказала она. – Он тоже голодный и ждать не будет…» Это были ее слова. – Марио наклонился еще ближе ко мне, но его шепот звучал слишком тихо.

– Говори громче! – воскликнул я, но почти сразу же попросил его замолчать.

Марио перебрался обратно на корму.

– Вы уже не хотите вернуться на остров, синьор?

– Нет, нет. Едем домой.

Я оглянулся. Прозрачный сумрак окутал лагуну, и только на горизонте темнело густое пятно черноты. Подоло…

Трое-четверо на ужин^[9]

Это было в Венеции, в последние дни июля, когда держалась удушающая жара. Открытые окна бара отеля «Сан-Джорджо» выходили на Большой канал. Но это не приносило свежести. К шести часам поднялся легкий бриз, слабый отголосок полуденного сирокко, но и он выдохся в течение часа.

Один из молодых людей встал с высокого табурета и на нетвердых ногах подошел к окну.

– Будет тихо, порядок, – сказал он. – Думаю, поплывем в гондоле. Я вижу, она на месте, пришвартована, где обычно.

– Как пожелаешь, Дики, – отозвался его друг с другого табурета.

Их голоса не оставляли сомнений в том, что они англичане, как и в том, что они ценные клиенты данного заведения.

– Джузеппе! – позвал человек у окна, переводя взгляд от Санта-Мария-делла-Салюте с ее широкими ступенями, мощным порталом и парящим в небе куполом обратно к барной стойке, за которой выстроились разноцветные бутылки. – За сколько мы догребем до Лидо?

– Сэр?

– Разве ты не говорил, что жил в Англии, Джузеппе?

– Да, сэр, восемь лет в отеле «Метрополь».

– Тогда почему…

Вмешался его друг-миротворец, пояснив на итальянском:

– Он хочет знать, долго ли плыть до Лидо?

Бармен ответил с облегчением в голосе:

– Это смотря одно у вас весло или два.

– Два.

– Если хотите знать мое мнение, – сказал Дики, возвращаясь на свой табурет, – я не думаю, что этот Анджелино, или как его чертово имя, сильно помогает. Это парень на носу делает всю работу.

– Да, сэр, – услужливо поддакнул бармен. – Но человек сзади направляй лодка, он давать направление.

– Что ж, – согласился Дики, – если он знает, как добраться до Лидо… Нам надо быть в «Сплендиде» к восьми. Это реально?

– Легко, сэр, у вас целый час.

– При отсутствии несчастных случаев.

– У нас, в Венеции, не бывает несчастный случай, – заявил бармен с истинно итальянским оптимизмом.

– Еще по одной, Фил?

– Мне уже хватит, Дики.

– Да ладно, будь мужчиной.

Они выпили.

– Ты, похоже, много знаешь, – сказал Дики бармену, уже более дружелюбно. – Можешь нам что-нибудь рассказать о парне, который ужинает с нами, – Джо О'Келли или как там его?

Бармен задумался. Ему не хотелось получить второй нагоняй.

– Это будет английское имя, сэр?

– Английское! Боже правый! – взорвался Дики. – Оно похоже на английское?

– Ну, сейчас, когда ты его произносишь, похоже, – вмешался его спутник. – Или, скорее, на ирландское. Но погоди. Вот его визитка. Это о чем-то тебе говорит, Джузеппе?

Бармен покрутил в пальцах визитку.

– А, теперь вижу, сэр. Джакомелли – il Conte Giacomelli^[10].

– Так ты его знаешь?

– О да, сэр. Я знаю его очень хорошо.

– Какой он?

– Он приятный джентльмен, сэр, очень богатый…

– Тогда он должен сильно отличаться от остальной вашей аристократии, – заявил Дики довольно грубо. – Я слышал, у них и лишнего пенни нету.

– Возможно, сейчас он не так уж богат, – печально признал бармен. – Как и любой из нас. Бизнес плохой. Он grand azionista… как это по-вашему? – Он замялся, смутившись.

– Акционер? – предположил Филип.

– Боже правый! – воскликнул Дики. – Я и не знал, что ты так поднаторел в этом инфернальном языке. Ты настоящий макаронник!

Бармен оставил его замечание без внимания.

– Да, акционер, верно, – радостно сказал он. – Большой акционер fabbrica di zucchero…

– Сахарная фабрика, – объяснил Филип не без гордости.

– Но я слышал, они… – тихо произнес бармен и таинственно покрутил головой.

– Не особо процветают? – подсказал Филип.

Бармен пожал плечами.

– Так говорят.

– Значит, про сахар вспоминать не будем, – сказал Дики и зевнул. – Давай, Фил, ты всегда такой чертовски воздержанный. Выпей еще.

– Ну нет, мне правда хватит.

– А я выпью.

Филип и даже бармен с оторопью наблюдали, как он пьет.

– Но, – сказал Филип, когда Дики опустил стакан, – граф Джакомелли живет в Венеции, верно?

– О да, сэр. Обычно он приходит сюда каждый вечер. Но уже дней пять я его не видел.

– Жаль, – сказал Филип, – мы могли бы подбросить его. Может, у него есть катер?

– Не думаю, что он теперь использует катер, сэр.

– Ну что ж, как-нибудь доберется, можешь быть уверен, – заявил Дики. – Как мы его узнаем, Джузеппе?

– Я полагаю, для тебя он будет двоиться, мой бедный Дики, – заметил его друг.

Бармен начал, со своей обычной учтивостью, отвечать на вопрос:

– Ну, он на вид обычный джентльмен, как вы сами, сэр…

– Я обычный?

– Нет, – произнес бармен, смутившись. – Я хочу сказать grande come lei – такой же высокий, как вы.

– Тоже мне примета. Есть у него борода, или баки, или усы?

– Нет, он гладко выбрит.

– Идем, идем, – поторопил Филип. – А то опоздаем, а он, наверное, не будет нас ждать.

Но его друг находился в боевом настроении.

– Черт подери! Как мы будем ужинать с этим парнем, если мы его не узнаем? Ну-ка, Джузеппе, живее: подумай о дуче и включи свой великий итальянский ум. У него нет совсем никаких примет? Может, он косит?

– Нет, сэр.

– А очки носит?

– О, нет, сэр.

– Может быть, у него нет руки?

– Nossignore, – выкрикнул бармен, все сильнее распаляясь.

– Ты ничего не можешь о нем сказать, кроме того, что на вид он обычный, как я?

Бармен беспомощно оглядел помещение. Внезапно его лицо просияло.

– А, ecco!^[11] Он слегка хромает.

– Так-то лучше, – сказал Дики. – Идем, Филип, ленивый пес, вечно я тебя жду. – Он слез с табуретки. – Еще увидимся, – бросил он бармену через плечо. – И раздобудь виски pronto^[12]. Мне оно понадобится после этой поездки.

Бармен, постепенно приходя в себя, пристально и подобострастно смотрел вслед Дики, удалявшемуся, чуть сутулясь.

Гондола плавно скользила по воде к острову Сан-Джорджо-Маджоре с его стройной кампанилой, оранжевой в лучах заходящего солнца. Слева лежала пьяцетта, две колонны, богатая отделка Сан-Марко, необъятный фасад палаццо Дукале, все еще безупречно четкий, при всей жемчужной бледности воздуха. Но, когда Сан-Джорджо начал удаляться от них по правому борту, внимание Филипа захватил вид позади гондолы. Там, у входа в Большой канал, воздух окрасился сиреневым, а небо вокруг купола церкви Салюте было того чистого густо-синего цвета, на котором – так подсказывает интуиция – в любую секунду может зажечься первая звезда. Филип, сидевший слева от своего спутника, все время вертелся, любуясь видами, а гондольер, частично их заслонявший, каждый раз улыбался и говорил: «Bello, non è vero?»^[13] – словно по привычке. Однако Дики был не так снисходителен к эстетическим пристрастиям своего друга.

– Не мог бы ты, бога ради, не вертеться? – пробурчал он, вяло раскинувшись на мягком, самом удобном месте. – У меня от тебя голова кругом.

– Ладно, старичок, – ласково произнес Филип. – Можешь спать.

Дики подтянулся, взявшись за шелковый шнур, закрепленный с одной стороны медным профилем лошади, а с другой – маленьким, но массивным медным львом.

– Я не хочу спать, – заявил он задиристо. – Я хочу знать, что мы скажем этому твоему сахарному другу? Предположим, он не говорит по-английски? Мы что, весь ужин будем сидеть молча?

– Ну, я думаю, для иностранцев это в порядке вещей, – благодушно проговорил Филип. Это был его ответ на первый вопрос Дики – ко второму он явно не подходил. – Джексон мне ничего не говорил, только дал это письмо и сказал, что он приятный малый и сможет показать нам дворцы и всякое такое, чего не увидят обычные люди.

– Обычные люди и так слишком много всего повидали, если хочешь знать мое мнение, – простонал Дики. – Бога ради, не давай ему ничего нам показывать. Я больше не выдержу никаких достопримечательностей.

– Он, похоже, известная личность, – сказал Филип. – Что-то вроде живой достопримечательности.

– Если ты считаешь достопримечательностью хромого итальяшку, я, пожалуй, соглашусь с тобой. – Дики гневно воззрился на него.

Но Филип был невозмутим.

– Прости, Дики, но что мне было делать? Я не мог оставить письмо без внимания, ты же знаешь. Как-нибудь скоротаем вечер. Ну-ка, подтянись и взгляни на этот чудесный вид. Cosa è questa isola?^[14] – спросил он гондольера, указывая на остров справа, чем-то напоминавший монастырь.

– Il manicomio^[15], – с усмешкой произнес гондольер. Но, увидев, что Филип его не понимает, постучал себя по лбу и растянул улыбку еще шире.

– А, – сказал Филип, – это сумасшедший дом.

– Хотел бы я, – жалобно проговорил Дики, – чтобы ты, если уж показываешь мне виды, привлекал мое внимание к чему-то повеселее.

– Ну, тогда взгляни на эти развеселые старые лодки. Они более в твоем вкусе.

Слева от них стояла пара грузовых пароходов, пришвартованных корма к корме, и даже в сумеречном свете было видно, что их давно не ремонтировали: по бокам у них тянулись гангренозные разводы ржавчины. В тени их высоких бортов вода казалась маслянистой и почти черной.

Дики неожиданно оживился.

– Напоминает мне Халл^[16], – воскликнул он. – Старый добрый Халл! Наконец-то цивилизация! Никакой живописности Старого Света. Два старых уродских практичных судна, славная масляная вода и масса инородных тел, плавающих вокруг. Хотя бы так, – пробормотал он, неуклюже поднимаясь на ноги. – Берусь утверждать, вон там инородное тело.

– Signore, signore! – предостерегающе воскликнул первый гондольер.

Гондола опасно накренилась, вероятно, из-за какой-нибудь моторной лодки в отдалении. Дики, к счастью, опустился на свое место, но продолжал тянуть руку, указывая на что-то в воде, и когда волна вдруг отхлынула, все увидели показавшийся на секунду темный предмет.

– Похоже на старый башмак, – сказал Филип. – Cosa è, Angelino?^[17]

Гондольер пожал плечами.

– Io non so. Forsè qualche gatto^[18], – ответил он с тем типичным для итальянцев легкомыслием, с каким они воспринимают смерть животных.

– Боже святый, этот малый думает, я не знаю, как выглядит кошка? – выкрикнул Дики, прицепившись к словам гондольера. – Только если эта кошка пробыла в воде чертовски долго. Нет, это… это же…

Гондольеры переглянулись и, словно по взаимному согласию, налегли на весла.

– E meglio andare, signori, – твердо сказал Анджелино.

– Что он говорит?

– Говорит, что нам надо двигаться.

– Не раньше, чем я выясню, что там, – упрямо проговорил Дики. – Скажи ему грести туда, Фил.

Филип отдал приказ, но Анджелино его как будто не понял.

– Non è niente interessante, niente interessante^[19], – настойчиво повторял он.

– А мне интересно, – заявил Дики, который, как и многие люди, понимал иностранный язык, когда ему это было удобно. – Давай туда! Туда! – скомандовал он.

Гребцы неохотно подчинились. Когда лодка приблизилась, черное пятно ушло под воду, и на его месте возникла блестящая белизна, на которой обозначились лоб, нос и рот… Человеческое лицо, хотя и совершенно неузнаваемое.

– Ah, povero annegato^[20], – пробормотал Анджелино и перекрестился.

Два друга беспомощно переглянулись.

– Ну вот, пожалуйста, – наконец произнес Дики. – Что теперь будем делать?

Гондольеры не задавались таким вопросом и молча гребли.

– Стойте! Стойте! – выкрикнул Филип. – Мы не можем его так оставить, – он обратился к итальянцам: – Non si puo lasciarlo cosi^[21].

Анджелино развел руками, явно возражая. Утопленника найдут те, чья работа патрулировать воды. Как знать, отчего он умер? Может, от какой-то ужасной болезни, которую подхватят синьоры. Будут проблемы с полицией, придется давать показания. Наконец, видя, что англичан это не убеждает, он добавил:

– Anche fa sporca la gondola. Questo tappeto, signori, m'ha costato più che mille duecento lire^[22].

Филип с угрюмым видом перевел Дики этот последний, неоспоримый довод не брать на борт утопленника.

– Он испачкает гондолу и испортит ковер, который стоит двенадцать сотен лир.

– Черт бы побрал ковер! – воскликнул Дики. – Я всегда тебе говорил, на итальяшек нельзя полагаться. Ну-ка, хватай его.

Совместными усилиями они втащили утопленника в гондолу, но Анджелино предусмотрительно скатал свой драгоценный ковер. А когда мертвеца положили на дно и аккуратно накрыли бурой непромокаемой парусиной, Анджелино тщательно вытер губкой и тряпкой планшир и медную арматуру.

У них ушло десять минут, чтобы добраться до Лидо. Маленькая passeggiata^[23], начавшаяся так приятно, превратилась в траурную процессию. Друзья почти не разговаривали. Наконец они подплыли к пристани уродливого белого отеля, мозолившего глаза через всю лагуну, и здание нависло над ними, слепя огнями и угнетая строгой симметричностью.

– Святые угодники, – пробормотал Дики, – мы точно опоздаем.

– Он поймет, – сказал Филип, – будет тема для разговора. – Но он тут же пожалел об этих словах: такими черствыми они показались.

Пристань была почти безлюдна, когда к ней причалила гондола, но пожилой rampino^[24], грязный и дерганый, который пришвартовал ее и протянул костлявую руку за soldi^[25], быстро разнес новость. Пока Филип обсуждал с гондольерами, какие действия следует предпринять, собралась небольшая толпа, глазевшая равнодушно, но неотвязно на бесформенное тело в гондоле. Rampino вызвался нести вахту; гондольеры заявили, что они не найдут vigile^[26], если не отправятся вдвоем, и намекнули, что на это уйдет время. Филип и Дики остались предоставлены сами себе. Они прошли по аллее под акациями, ярко освещенными дуговыми лампами, в сторону моря и отеля «Сплендид». Оглянувшись, увидели, что группка зевак начала рассасываться.

Но они напрасно спешили: граф Джакомелли еще не прибыл. Метрдотель сказал им с улыбкой, что волноваться не стоит: signore conte^[27] часто запаздывает. А пока не желают ли джентльмены коктейль?

Дики охотно согласился.

– Мы это заслужили, – сказал он. – Подумай только: если бы не мы, этот бедняга плавал бы в лагуне до Судного дня, и никто из его смуглых отпрысков не знал бы, что с ним.

– Думаешь, теперь узнают? – спросил Филип.

– То есть?… Ну, я думаю, его опознает любой, кто его знал.

Они сидели за столиком под деревьями. Воздух был свеж и приятен, отсутствие комаров казалось чудом. Дики воспрянул духом.

– А все же, – сказал он, – чертовски скучно ждать. Опаздывает на двадцать минут. Где тот мальчишка?

Когда им подали по второму коктейлю, Дики велел официанту не уходить. Филип взглянул на него с удивлением.

– Слушай, – Дики заговорщически понизил голос. – Хорошая выйдет забава, если мы пошлем этого молодчика к гондоле и велим позвать парня, который там отдыхает, поужинать с нами?

– Замечательная идея, Дики, но я сомневаюсь, что в этой стране понимают подобные шутки.

– Да ну, Фил, такую шутку поймет любой. Ну-ка, включай свою думалку и найди нужные слова. Мне это не по силам, так что давай.

Филип улыбнулся.

– Мы ведь не хотим, чтобы нас было четверо за ужином, а? Уверен, графу не понравится сидеть рядом… рядом с падалью.

– Да ерунда, он может быть из приличной семьи: самоубийцы в основном богатые люди.

– Мы не знаем, так ли это.

– Нет, не знаем. Но это к делу не относится. А теперь скажи мальчишке бежать на причал, или как это называется, передать наше послание и принести ответ. Это займет не больше десяти минут. Я дам ему пять лир, чтобы поправить его расстроенные нервы.

Филип как будто задумался.

– Дик, я правда не думаю… Чужая страна и все такое, ну, знаешь…

Мальчик тем временем недоуменно переводил взгляд с одного на другого.

– Идея хорошая, – повторил Филип, – и я не хочу портить тебе веселье. Но, право, Дики, я бы не стал. Мальчик очень испугается, может быть, скажет родителям, и тогда нас могут отделать и бросить в канал. Это подмочит нашу репутацию за границей, – заключил он довольно спесиво.

Дики поднялся на нетвердые ноги.

– К черту репутацию! – сказал он. – Кому какое дело, как мы развлекаемся в этой паршивой дыре? Если не скажешь мальчишке, тогда я скажу портье. Он понимает английский.

– Ну, хорошо, – согласился Филип, пасуя перед боевым задором Дики. – На самом деле, не вижу в этом большого вреда. Senta piccolo!^[28] – И он принялся излагать поручение.

– Не забудь, – наставлял его Дики, – мы ожидаем джентльмена subito. Ему не нужно наряжаться, или мыться, или причесываться – ничего такого.

Филип против желания улыбнулся.

– Dica al signore, – сказал он, – di non vestirsi пеrо^[29].

– Не надо смокинг? – бойко спросил мальчик, радуясь возможности блеснуть своим английским.

– Нет, смокинг не надо.

Мальчика как ветром сдуло.

Должно быть, скучно ждать, пока рванет бомба, – почти так же скучно, как ждать эффекта от розыгрыша. Дики и Филипу казалось, что минуты тянутся бесконечно, и разговор не клеился.

– Он уже должен быть там, – наконец сказал Дики, вынимая из кармана часы.

– Сколько времени?

– Полвосьмого. Его нет уже семь минут.

– Как темно, – сказал Филип. – Отчасти из-за деревьев, пожалуй. Но в Англии сейчас было бы еще светло.

– Я же говорил, лучше держаться старушки Англии. Больше света, меньше трупов, гости вовремя приходят на ужин…

– Джакомелли определенно припозднился. Уже больше получаса.

– Интересно, он вообще получил твое приглашение?

– О да, и ответил.

– Ты мне не говорил. Как давно это было?

– В прошлую среду. Я хотел дать ему побольше времени.

– Он ответил письменно?

– Нет, по телефону. Я не очень разобрал слова. Слуга сказал, граф был в отъезде, но будет рад отужинать с нами. Он сожалел, что не смог написать, его отозвали по делам.

– Сахарная фабрика, надо полагать?

– Очень возможно.

– Чертовски тихо, как сказал могильщик, – сострил Дики.

– Да, все ужинают в той стеклянной коробке. Видно сквозь листву.

– Полагаю, они знают, что его надо направить к нам.

– О да.

Они замолчали, и чуть погодя Филип воскликнул:

– А вот и мальчик!

С немалым возбуждением они смотрели, как к ним приближается маленькая фигурка – по дорожке из серой гальки, служащей венецианцам вместо гравия. Они сразу отметили, что он держался с важностью. Если он и пережил шок, по нему это было незаметно. Мальчик остановился перед ними, улыбаясь и тяжело дыша.

– Ho fatto un corso, – сказал он, раздуваясь от гордости.

– Что это значит?

– Говорит, что бежал.

– Надо думать.

Друзья обменялись недоуменными взглядами.

– Надо отдать ему должное, он держит марку, – заметил Дики с мрачным восхищением, понимая, что их розыгрыш провалился. – Но я так думаю, итальянские детишки что ни день видят трупы. Все равно, спроси его, что сказал джентльмен.

– Che cosa ha detto il signore?^[30] – спросил Филип.

Мальчик ответил, все еще тяжело дыша:

– Accetta con molto piacere. Fra pochi minuti sard qui^[31].

Филип смотрел на него в изумлении.

– Si, si, signore, – повторил мальчик. – Cosi ha detto, «vengo con molto piacere»^[32].

– Что он сказал? – нервно спросил Дики.

– Сказал, что джентльмен принял наше приглашение с большим удовольствием и будет здесь через несколько минут.

– Ну, конечно, – фыркнул Дики, когда мальчик, насвистывая, ушел, получив свои mancia^[33], – пудрит нам мозги. Но он молоток. Ему ведь не больше двенадцати.

Филип огляделся, сжимая и разжимая пальцы.

– Не верю, что он это выдумал.

– Тогда как же?

Филип промолчал.

– Как это место похоже на кладбище, – неожиданно заметил он, – со всеми этими кипарисами и жуткими инструментами дорожных рабочих на каждом шагу.

– Здесь бы не помешали китайские фонарики, – подхватил тему Дики. – Но твое больное воображение не помогает нам решить загадку нашего друга в лодке. Этот пострел нас что, одурачил или как?

– Скоро увидим, – ответил Филип. – Он сказал, через несколько минут.

Они сидели, прислушиваясь.

– У меня мандраж от этого ожидания, – заявил Дики. – Давай позовем этого сорванца и заставим рассказать, что там на самом деле случилось.

– Нет-нет, Дики, это было бы слишком грубо. Давай попробуем разгадать сами. Будем двигаться от известного к неизвестному, как в детективных историях. Мальчик уходит. Приходит на пристань. Видит там каких-нибудь смурных лоботрясов…

– Это вряд ли, – возразил Дики. – Когда мы уходили, там оставалось только два-три ротозея.

– В любом случае, он наткнулся на rampino, который пригрозил позвать стражу.

– Он мог смотаться за выпивкой, – предположил Дики. – Ты снабдил его средствами, а жизнь его наверняка не балует.

– Ну, в таком случае мальчик увидел бы… что?

– Просто кусок парусины, под которым вроде бы кто-то лежит.

– И что бы он тогда сделал? Поставь себя на его место, Дики.

Дики чуть скривился.

– Полагаю, он решил бы, что человек отдыхает под брезентом, и сказал: «Эй, вы там!» – этим своим пронзительным итальянским голоском, от которого любой…

– Да-да, а дальше?

– Дальше, пожалуй, раз уж он такой предприимчивый малый, он бы спустился в гондолу и тронул парусину и… ну, пожалуй, перестал бы шуметь, – неуверенно заключил Дики. – Он бы понял, что дело плохо. Ты должен признать, – добавил он, – проще было бы заключить, что на полпути он встретил приятеля, который ему сказал, что его обдурили: тогда бы он где-нибудь послонялся, выкурил бы сигаретку и вернулся, тяжело дыша, со своей сказочкой – просто чтобы утереть нам нос.

– Это наиболее рациональное объяснение, – согласился Филип. – Но просто забавы ради давай предположим, что, когда он позвал, парусина зашевелилась и поднялась, из-под края показалась рука и…

Послышался звук шагов по камням, и друзья услышали, как кто-то говорит с придыханием:

– Per qui, signor Conte^[34].

Сперва они увидели только коренастую фигуру портье в белой жилетке, приближавшегося с важным видом и пыхтевшего, как паровоз; потом позади него рассмотрели другую фигуру – высокого человека в темной одежде, который заметно прихрамывал. Рядом с расфуфыренным портье он казался почти невидимкой.

– Il Conte Giacomelli, – торжественно объявил портье.

Двое англичан поднялись из-за стола, протягивая ладони для рукопожатия, но их гость отступил на полшага и вскинул руку в римском приветствии.

– Как поживаете? – произнес он на превосходном английском. – Боюсь, я немного задержался?

– Всего на минуту-другую, пожалуй, – отозвался Филип. – Не о чем говорить.

Он украдкой рассмотрел графа. Ветвь падуба, нависавшая сверху, почти касалась его шляпы. В темноте он стоял так прямо и неподвижно, что можно было подумать, будто он подвешен к дереву.

– Сказать по правде, – резко сказал Дики, – мы почти поставили на вас крест.

– Поставили крест? – граф, похоже, был озадачен. – Как это поставили крест?

– Не тревожьтесь, – успокоил его Филип. – Он не собирался вас хоронить. Поставить крест может означать, ну знаете, много чего. В этом сложность нашего языка.

– Можно поставить крест на надежде, не так ли? – спросил граф.

– Да, – радостно согласился Филип. – На надежде, определенно. Это как раз и имел в виду мой друг: мы почти поставили крест на надежде увидеть вас. Мы не могли поставить крест на вас – это просто такое выражение, – мы ведь вас даже не знали.

– Понимаю, – сказал граф. – Вы меня не узнали. – Он надолго задумался.

Тишину нарушил Дики:

– Может, ты хороший филолог, Фил, но хозяин чертовски плохой. Граф, наверное, умирает от голода. Давайте выпьем по коктейлю, а потом пойдем в здание ужинать.

– Ну хорошо, заказывай ты. Надеюсь, вы не возражаете, – обратился Фил к графу, когда Дики ушел делать заказ, – но нас за ужином может быть четверо.

– Четверо? – отозвался граф.

– То есть, – сказал Филип, затрудняясь объяснить эту абсурдную ситуацию, – мы пригласили еще кое-кого. Я… я думаю, он придет.

– Это будет восхитительно, – отозвался граф, чуть приподняв брови. – С чего мне возражать? Возможно, я с ним тоже знаком, с вашим… вашим гостем?

– Вряд ли вы с ним знакомы, – пробормотал Филип, совершенно растерявшись. – Он… он…

– Пожалуй, он не de notre monde?^[35] – снисходительно предположил граф.

Филип знал, что иностранцы говорят о сословных различиях более открыто, чем англичане, но все равно никак не мог подобрать нужных слов.

– Я не знаю, из какого он мира, – начал он и умолк, осознав курьезный смысл этих слов. – Послушайте, я не представляю, почему мой друг так долго не идет. Может быть, уже сядем? Осторожнее! – воскликнул он, когда граф подошел к стулу. – У него сломана ножка – он вас не выдержит.

Но граф как ни в чем не бывало уселся на стул.

– Вот видите, – произнес он с улыбкой, – он меня выдержал.

Филип смотрел на него в изумлении.

– Вы, наверное, волшебник.

Граф покачал головой.

– Нет, не волшебник, я… я… – он подыскивал слово. – Не могу объяснить по-английски. Ваш друг, который придет… он говорит по-итальянски?

Филип мысленно застонал.

– Я… я, право, не знаю.

Граф качнулся на стуле.

– Не хочу быть любопытным, но он англичанин, ваш друг?

«О боже, – подумал Филип. – Зачем я только затронул эту тему?»

– Сказать по правде, я мало что о нем знаю. Вот это я и пытался вам объяснить. Мы с ним виделись только один раз и пригласили его через третье лицо.

– Как и меня? – спросил граф, улыбаясь.

– Да-да, но обстоятельства были другими. Мы случайно на него наткнулись и подбросили.

– Подбросили? – переспросил граф. – Вы занимались спортом?

– Нет, – сказал Филип с неловким смешком. – Мы подбросили его фигурально – подвезли в гондоле. А вы как прибыли? – спросил он, радуясь возможности сменить тему.

– Меня тоже подбросили, – ответил граф.

– В гондоле?

– Да, в гондоле.

– Какое странное совпадение, – сказал Филип.

– Так что, видите, – улыбнулся граф, – у нас с вашим другом будет кое-что общее.

Они замолчали. Филип ощутил растущую неловкость, которую не мог определить или объяснить. Ему хотелось, чтобы скорее вернулся Дики: он сможет направить беседу в нужное русло. Граф снова заговорил:

– Я рад, что вы сказали мне о вашем друге. Мне всегда нравится знать что-нибудь о человеке прежде, чем я с ним познакомлюсь.

Филип почувствовал, что должен положить конец этому недоразумению.

– Ну, вряд ли вы с ним познакомитесь, – воскликнул он. – Видите ли, я не думаю, что он существует. Это все глупая шутка.

– Шутка? – переспросил граф.

– Да, розыгрыш. У вас, в Италии, не играют в такую игру первого апреля, заставляя людей поверить в какую-нибудь глупость или сделать ее? А тех, кто купился на шутку, мы называем апрельскими дурачками.

– Да, у нас есть такой обычай, – мрачно проговорил граф, – только мы их называем pesci d'Aprile – апрельские рыбы.

– А, – сказал Филип, – это потому, что вы нация рыболовов. Апрельская рыба – это такая рыба, от которой вы не ожидаете… что-то, что вы вытаскиваете из воды, и…

– Что это? – вдруг сказал граф. – Я слышал голос.

Филип прислушался.

– Возможно, это ваш другой гость.

– Не может быть. Нет!

Звук повторился: Филипа едва слышно позвали по имени. Но почему Дики звал его так тихо?

– Вы меня извините? – спросил Филип. – Думаю, меня зовут.

Граф склонил голову.

– Ушам своим не верю, – взволнованно прошептал ему Дики. – Наверное, я все неправильно понял. Но они такое говорят… такое… Может, ты им объяснишь? Наверное, они спятили – я им так и сказал.

Он привел Филипа в холл отеля. Там были портье и два vigili. Они переговаривались шепотом.

– Ma è scritto sul fazzoletto^[36], – говорил один из них.

– Что он сказал? – спросил Дики.

– Сказал, так написано на его носовом платке, – сказал Филип.

– К тому же мы оба его знаем, – отозвался другой полисмен.

– О чем вообще разговор? – воскликнул Филип. – Кого вы знаете?

– Il Conte Giacomelli, – ответили хором vigili.

– И что, он вам нужен? – спросил Филип.

– Он был нам нужен три дня назад, – сказал один из них. – Но теперь уже поздно.

– Поздно? Но он… – Филип внезапно замолчал и посмотрел на Дики.

– Я им говорил, – вскричал портье, который, похоже, вовсе не был настроен укрывать графа Джакомелли от рук правосудия. – Много раз, много раз говорил: «Граф в саду, с английскими джентльменами». Но они мне не верят.

– Но это правда! – воскликнул Филип. – Я только что его видел. Что говорят vigili?

– Они говорят, что он мертв, – ответил портье. – Они говорят, что он мертв и его тело в вашей гондоле.

Наступила гробовая тишина. Оба vigili, очевидно утомленные спором, стояли чуть поодаль, угрюмые и равнодушные. Наконец один из них проговорил:

– Это правда, signori. Si è suicidato^[37]. Его дела пошли плохо. Он был большой мошенник и знал, что его арестуют и осудят. Cosi si è salvato^[38].

– Может, он и мошенник, – сказал Филип, – но я уверен, что он жив. Идемте в сад, и вы сами увидите.

Vigili покачали головами, пожали плечами и пошли следом за ним. Все вместе они подошли к столику под деревом. Но там никого не было.

– Вот видите, signori, – сказал один из vigili с чувством собственной правоты, – все, как мы и сказали.

– Наверное, он ушел, – продолжал настаивать Филип. – Он сидел на этом стуле… вот так…

Но его усилия подтвердить свои слова наглядным примером не оправдались. Стул рухнул под ним, и Филип довольно нелепо растянулся на каменном полу, больно ударившись. Когда он поднялся, один из полисменов взял стул и, проведя по нему рукой, заметил:

– Сидение мокрое.

– Да? – равнодушно сказал Филип.

– Не думаю, что кто-то мог сидеть на этом стуле, – настаивал полисмен.

«Он считает меня обманщиком», – подумал Филип и покраснел. Но другой vigile, желая пощадить его чувства, сказал:

– Возможно, это был самозванец. Тот, о ком вы говорите. Какой-нибудь аферист. Таких немало, даже в Италии. Надеялся вытянуть денег из signori.

Он огляделся, ища поддержки; портье кивнул.

– Да, – устало согласился Филип. – Это, несомненно, все объясняет. Мы вам еще понадобимся? – спросил он vigili. – У тебя есть визитка, Дики?