Мы с Сиринити были отличной боевой парой, и поначалу шли тараном на Киорру вместе. Поэтому нас разделяли… Вмешивалась нечисть, другие маги… Нас нарочно разделяли. Специально разводили в стороны максимально далеко друг от друга, бросали на нас все силы. Я такого потока нечисти и темных магов на одном квадратном метре ни разу до этого не видел. На нас кидались с таким остервенением, что я только и успевал обороняться, уже не особо глядя по сторонам и надеясь, что Заэль там сам как-нибудь за моей спиной до наших коллег доберется, потому что у меня больше не было возможности защищать еще и его.
А в один момент у меня кровь застыла в жилах, когда я увидел, что против нас решила выступить сама Арона. Красивая женщина с длинными русыми волосами и очень злым выражением лица, она резко контрастировала со светлым образом Сиринити.
Я думал, что Арона кинется уничтожать меня… Но я просчитался. Я вообще ее не интересовал.
Ей нужна была только Сиринити.
Когда против тебя выступает сама Арона, то пиши пропало. У Ароны магический уровень был гораздо выше, чем у меня и у Сиринити. Ароне мог бы только Заэль противостоять, он тогда был на ее уровне. Возможно, Заэль с Рилэйем могли бы ее вдвоем добить… Но обессиленный Заэль, как я уловил краем глаза, был в отключке и сам нуждался в срочной помощи лекарей, помочь он уже ничем не мог.
Я пытался пробиться к Сиринити… Изо всех сил пытался. Но мне нарочно мешали, и у меня ничего не получалось. Не получалось идти на таран, против меня выставили в сражении очень сильных демонов и магов. Киорру я серьезно ранил – очень надеялся, что смертельно, но убедиться в том, увы, лично мне не удалось. Но радоваться и отдыхать мне было некогда, потому что я потерял Сиринити из виду, и мои нервы звенели от напряжения. Я лишь чувствовал, что они где-то там, в стороне, кружатся в смертельной схватке, но… Как к ним пробиться, черт возьми? Я перерубил столько нечисти, но ей конца и края не было видно.
– Отступаем! – услышал я позади себя голоса других фортеминов.
И вслед за ними услышал громогласное "Отступаем! Это приказ!" уже от Рилэйя.
Наставник редко покидал пределы Армариллиса, но в этом сражении ему тоже пришлось принять участие, потому что ситуация вышла из-под контроля. Армия Ароны просто давила нас своей численностью, которая действительно поражала. Когда ж она успела столько нечисти подчинить?..
Трудности еще составляла сама местность. Видимо, и тут рука Киорры была приложена, потому что вся территория приюта Ароны была обложена какими-то незнакомыми мне чарами, о которых я даже не слышал. Чары эти постоянно потягивали светлую магию, потихоньку, но я чувствовал, что на этой чужой территории не могу сражаться в полную силу. Здесь мы все заведомо были в проигрышной ситуации.
– Отступаем! – еще раз крикнул Рилэй за моей спиной.
Он старательно удерживал для нас портал в Армариллис, куда один за другим прыгали фортемины, но я не торопился к ним присоединиться.
Какое, нахрен, отступаем? У меня там Сиринити с Ароной сражается, и силы не равны, им надо немедленно помочь!
Я как раз повернулся к Рилэйю, чтобы сказать ему об этом, чтобы попросить о помощи… Но в тот момент пошатнулся от дикой боли.
Холод… Дикий лютый холод пронзил сердце, подобно ледяным иглам. Нет, это было не ранение мечом, не ледяное заклинание, пущенное в меня демонами. Это было хуже, много хуже… Наставник рассказывал, что так ощущается резко оборванная связь со своим Стражем.
– Уходим, – коротко скомандовал Рилэй, подскочив ко мне и буквально утаскивая меня за собой, в сторону портала.
Я судорожно втянул носом воздух, пытаясь справиться с дикой болью и леденящими душу иглами, которые, казалось, пронзали все мое тело насквозь.
– Холод… В груди… – пробормотал я, держась за сердце. – Так больно…
– Ты знаешь, что это значит, – холодно произнес Рилэй. – Сиринити с нами больше нет.
Слова его не сразу дошли до моего сознания.
Как так – нет? В смысле – нет? Вот так просто: была и нет?..
Я обернулся и увидел вдалеке, как окровавленную Сиринити буквально волочат в здание приюта Ароны, а сама Арона хохочет, будто ей было чрезвычайно весело, этой чокнутой дамочке.
Волочат, но Сиринити была еще жива. Смертельно ранена, связь между нами оборвалась, но она была жива… пока что.
Я попытался остановиться, вырваться, повернуть обратно…
– Уходим, Ильфорте, это приказ! – рявкнул Наставник, тряхнув меня как следует. – Если задержимся, то уже никто никому не поможет.
– Но Сиринити… Моя Сиринити…
– Уходим.
– Но она еще жива! – в отчаянии воскликнул я. – Наставник, услышьте! Ее же будут пытать! Ее ведь хотят не просто убить, а как следует поиздеваться над ней напоследок! Нельзя этого допустить! Это же ваша дочь, черт возьми!! – уже орал я.
– Считай, что ее больше нет, – холодно повторил Рилэй, буквально с силой вталкивая меня в портал и шагая за мной следом. – Мы уже не можем ей помочь. Наши силы слишком не равны. Останемся – погибнем все, и Армариллису сегодня придет конец. Иногда приходиться выбирать не в свою пользу. Как сейчас. Как бы ни хотелось самому при этом сдохнуть от душевной муки. Так что заткнись и исполняй приказ Наставника.
И столько металла было в его голосе, столько боли, что я заткнулся, ощущая, как теряю связь с реальностью, а боль в груди разрастается, стремительно поглощая всю мою сущность.
Глава 9. Грани пустоты
Мы чуть ли не кубарем вывалились из воронки телепортации, Рилэй толкал меня вперед, торопясь закрыть за собой портал до того, как вслед за нами нырнут демоны и прочая нечисть.
Демоны… Нечисть… Кто бы знал, как в тот момент мне было глубоко плевать на каких-то демонов и какую-то нечисть.
Мне на всё было плевать. Кроме той душевной боли, которая разрасталась во мне с каждой секундой.
До меня не сразу дошел смысл всего происходящего. Армариллис стоял на ушах, пострадали очень многие солдаты равновесия, больше сотни – это колоссальный урон для наших рядов. Мы не обычные маги, которых легко ранить, и столь массовые тяжелые ранения для нас – нонсенс. В тот день мы потеряли несколько храбрых воинов… Но меня волновал только один воин. Точнее – воительница, которой с нами больше не было.
Сиринити…
Я знал, что ей сейчас очень плохо. Я знал, что ее пытают. Я чувствовал это какой-то частичкой себя.
Нет, нас больше не связывала магия боевой пары – она отчетливо прервалась. Но я чувствовал Сиринити иначе – как свою истинную пару. Ранее я по дурости не придавал значения истинности нашей связи, а в тот день я стоял и ощущал в полной мере, насколько велика была все это время связь между нами. И как я ее не ценил. И как мне было хреново от осознания того, что я ничем, абсолютно ничем не мог помочь.
Я бы немедленно телепортироваться в логово Ароны обратно, но Рилэй быстро запечатал все порталы в Армариллисе – а Наставник может делать это очень быстро – и у меня не было никакой возможности рвануть на помощь своему Стражу. Даже ценой своей жизни. Мне искренне тогда было плевать на свою жизнь.
Я пытался сопротивляться Наставнику, но огреб от него такой мощный ментальный удар, что застыл на месте, скованный ужасом, парализованный на короткое время.
– Возьми себя в руки, Второй, – рявкнул на меня Рилэй. – Ты не можешь изменить произошедшее, и один ты ничего не сделаешь. Просто погибнешь, и это будет глупая смерть. Если мы сейчас все поддадимся эмоциям, то Армариллис просто падет, и заткнуть Арону и ее прихвостней будет некому. Подумай об этом.
– Но Сиринити, – прошептал я еле слышно. – Моя Сиринити…
Рилэй отчетливо скрипнул зубами. Он старался не показывать эмоций, но на несколько секунд его лицо искривилось мукой. Дикой такой мукой человека, сердце которого разрывается от боли.
Наставнику не было плевать на свою дочь. Но сейчас он был вынужден действовать как Наставник и думать не только об одном человеке, а обо всем Армариллисе. На его плечах висела ответственность за всю академию, за каждого ее воспитанника. И если бы он сейчас дал себе слабину и позволил эмоциям взять верх над разумом, то от академии Армариллис в этот день действительно ничего не осталось бы. Ну или выжила бы жалкая горстка воинов, которой нечего было противопоставить темным силам Ароны. На самом деле Рилэю пришлось сделать весьма жуткий выбор – и выбор не в пользу своего ребенка. Не хотелось бы мне оказаться на его месте… Не представляю даже, каково это – выбирать между собственным горячо любимым ребенком и всем Армариллисом, а значит – целым благополучием мира… Так себе выбор, прямо скажем. Очень жестокий и жуткий. И силе воли Наставника тогда стоило только позавидовать.
Умом я всё это понимал. Но сердце… сердце мое разрывалось на части.
– Но моя Сиринити… – вновь прошептал я, как заведённый, повторяя одно и то же имя.
– Это не только твоя боль, – только и сказал мне Рилэй жестким голосом.
Глаза его были… глазами живого мертвеца, я бы так это назвал. Такая жуткая в них была пустота и холод, что мне не нашлось что возразить. В этих мертвых глазах я увидел отражение своей же боли.
Рилэй оставил меня, стремительным шагом направляясь к замку Армариллис, на ходу раздавая приказы другим фортеминам. Вокруг было много, очень много раненых, кто-то сам шел в сторону лазарета, кого-то несли на носилках, кто-то сам себе оказывал первую помощь, усевшись прямо у широких стволов клименды.
Я попытался отвлечься… Честно, попытался… Даже помог отнести кого-то на носилках до трапезной, куда сейчас переносили всех раненых… Вот там-то меня и «накрыло».
Едва я помог с переносом одного тяжело раненого солдата, истекающего кровью, как меня скрутило такой жуткой болью, которую очень сложно описать словами, но которую я запомнил на всю жизнь… Каждую чертову секунду этой боли запомнил. То, как скрутило желудок, будто кто-то всадил туда ядовитый клинок. То, как кровь стыла в жилах от охватившего ужаса. То, как сердце сбилось с ритма и на миг остановилось – в тот же самый момент, когда остановилось сердце Сиринити, я знал это точно. А потом резко стало холодно и пусто. Так холодно и пусто, будто у меня никогда не было ни Стража, ни истинной пары. Вот просто была – и нет.
Ее больше нет. Мысль об этом жуткой стрелой проносилась в голове, но никак не желала там умещаться.
Как это – ее больше нет?..
Почему она, черт возьми? Почему не этот самовлюбленный болван Заэль?!
Я стоял тогда в темном углу нашей трапезной, которая на несколько дней превратилась в филиал лазарета, и не понимал… Не понимал, где я, что я, что происходит и зачем всё это нужно… Мир резко потерял для меня краски, звуки, вкус. Всё разом стало таким блеклым и бессмысленным, что я не понимал, как я вообще сам не умер там же, просто от душевной боли.
Нет, я тогда не плакал. Я был отличным учеником Рилэйя, и я умел сдерживать в себе все «лишние» эмоции.
Слезы, тоска – все это было «лишнее», да. И я мастерски умел это отключать. Всё как меня учили. Рилэй мог бы мной гордиться, ага. Не знаю, кстати, гордился ли. Вероятно, ему и самому было не до того, он сам был занят тем же – сдерживанием своих рвущих душу эмоций…
Но, в общем, я не плакал тогда. Не бился в истерике. Не орал во всю мощь своих легких, хотя орать от отчаяния хотелось больше всего на свете. Я вообще внешне почти не изменился и не пролил ни одной слезинки.
Я просто в тот момент морально умер. Вместе с Сиринити.
Знаете, это как будто из тебя вырвали кусок плоти. Вырвали твое заледеневшее от ужаса сердце, разбили на части, положили перед тобой. И ты вот сидишь, смотришь на этот жуткий кровавый пазл и понимаешь, что тебе его никогда не собрать. А даже если соберешь – понимаешь, что в этом нет смысла. Вообще больше ни в чем нет смысла. Ни в жизни, ни в чем.
Какая вообще может быть жизнь, если в ней больше нет Сиринити?
Вот я никакой жизни больше и не видел. Только существование. Пустое и безвкусное, как картон. Жевали когда-нибудь картон? Так себе удовольствие. Вот это вот безвкусное ощущение "так себе удовольствия" стало в ту пору моим девизом по жизни.
Я проклинал себя за то, что не смог уберечь своего Стража. Я должен был… должен был! Как Боец я должен был защитить своего Стража и лучше уж умереть за него! Но я не смог… не смог…
Мысли об этом отравляли мой разум, заставляя в полной мере прочувствовать, какое же я мелкое ничтожество на самом деле.
– Ты не виноват в том, что случилось, – услышал я в какой-то момент голос Рилэйя и почувствовал его тяжелую руку на своем плече. – Сиринити погибла не из-за твоего недосмотра, а из-за того, что на нее давно охотились, Ильфорте. Враги не дремлют, и они хотели ударить так по мне, старались сделать мне максимально больно. Что ж… У них это получилось.
Пожалуй, эта фраза была единственным проявлением негативных эмоций Наставника. Больше никаких слабостей он себе не позволял и на людях всегда был очень спокойный и сдержанный, как обычно. Я, конечно, не знаю, как он страдал наедине с самим собой… Но свое горе он не стремился демонстрировать.
Впрочем, от его слов мне было не легче.
«Ты не виноват в том, что случилось» – а кто тогда виноват, черт возьми?!
Плохо мне было аж до тошноты. До этого момента я даже не догадывался, что от одной только душевной боли может так сильно скручивать.
Я любил Сиринити. Любил всем сердцем. И я не знал, как и зачем без нее жить дальше.
Я вышел тогда из здания академии и брел куда глаза глядят, дошел до самых дальних водопадов, которые очень любит… любила Сиринити. Остановился на берегу, глядя на воду, в которой однажды увидел купающуюся зеленоглазую красотку, перед которой не смог устоять. Смотрел и пытался осознать страшную мысль о том, что больше ничего этого не будет. Вообще ничего. Ни совместных купаний в водопаде, ни объятий, ни поцелуев, ни жарких ночей… Ничего. Какое, оказывается, это страшное слово – ничего… И – никогда.
В тот день я не плакал, потому что, кажется, попросту не умел это делать. Кажется, в последний раз слезы из меня лились когда-то в детстве… Настолько давно, что я совершенно не помнил этого момента. Я же солдат, а солдаты не плачут. Верно?..
Я не кричал, потому что в горле застал ком, и я не мог из себя выдавить ни звука. Я же солдат, а солдаты не орут от раздирающей душу боли. Верно?..
Но я скорбел всем своим существом.
Я потерял не просто своего Стража – я потерял своего лучшего друга в лице Сиринити, потерял свою любимую женщину. Я потерял всё.
Да, именно так я тогда думал – я потерял всё. Удивительно, как один человек может стать «всем», да?
* * *
Дни мои потекли в каком-то жестоком формате бесконечного "дня сурка". Я каждую ночь видел во сне Сиринити, я каждый день просыпался и засыпал с мыслями о ней, раздираемый невыносимой тоской. Я регулярно отправлялся на зачистку нечисти на разных территориях и выискивал Арону, которая притаилась, затихла, залегла на дно.
Помните, я говорил, что Бойцы по своей натуре – чертовски живучие маги, которых очень, очень сложно, невероятно сложно убить? Ну вот, тогда я познал это на себе в полной мере. Потому что я нарывался на самые опасные задания Армариллиса, лез куда можно и нельзя, ни в чем себя не сдерживал, сражался на пределе всех своих возможностей, но… но все равно оставался живым.
Любой рядовой фортемин уже давно сдох бы от всех аналогичных полученных ранений, от магического истощения, от регулярной сильной потери крови в жесточайших схватках с нечистью (порой – натурально врукопашную). Но я был Вторым Арма, и я был Бойцом, одним из самых лучших. А самых лучших Бойцов очень и очень сложно уничтожить. Мы умудряемся выживать, будучи на волосок от смерти, такая уж у нас специфичная магическая природа. Вот я и выживал… Хотя бесстрашно совался в самое пекло без цели выжить и выбраться наружу. Но все равно выживал и выбирался. Меня постоянно вытаскивали из западни, и мне отчаянно везло в сражениях. Я был бесстрашной машиной для убийства, которую не останавливало никто и ничто. Порой прихвостни Ароны сами по себе разбегались в стороны, едва завидев меня.
Мне нужно было найти виноватого. Это было просто жизненно необходимо для меня, чтобы окончательно не поехать крышей. Мне просто нужен был такой "козел отпущения", на которого я мог бы направить свою злость.
И я его нашел – Заэль.
Это ведь из-за Заэля мы сунулись в ту демоническую дыру. Из-за попытки спасти Заэля Великолепного мы вляпались во все это дерьмо. Из-за его драгоценной, мать его, персоны нам пришлось задержаться, сражаться до последней капли крови и «пожертвовать» моей Сиринити.
И плевать, что Заэль на самом деле не был виноват во всей сложившейся ситуации. Он же не мог предвидеть нападения Киорры. Не мог знать, сколько сил Арона бросит на бой с фортеминами. Не мог знать, что сама Арона покажется на свет, хотя до этого она долгое время пряталась. Не мог знать, что весь этот бой как раз и был нацелен на уничтожение Сиринити в первую очередь.
Но мне тогда просто нужно было на ком-то срываться. Что я и делал.
Я тогда ненавидел Заэля всей душой. Всю свою невыносимую тоску, всю душевную боль я направил на ненависть к этому живучему гаду. Который продолжал жить и дышать, пока моя Сиринити… Пока она… Ну, в общем…
Мы часто с Заэлем в ту пору конфликтовали, и эти конфликты нередко перерастали в ожесточенные сражения. Порой – прямо посреди коридоров Армариллиса, после чего нас радостно отправляли в карцер.
Рилэй был в ярости от наших регулярных стычек.
– Позорище. Два лучших воина Армариллиса, а ведете себя, как плешивые инквизиторы. В карцер, обоих, – сухо командовал Рилэй чуть ли не каждую неделю.
О да, в карцере мы тогда с Заэлем сидели часто. По несколько часов, а иногда – по несколько дней. В зависимости от того, насколько сильно разнесли коридоры Армариллиса в процессе очередной нашей стычки.
Карцер – это своего рода тюрьма в академии Армариллис, но не обычная, со своей спецификой. Одиночные камеры карцера представляют собой закрытые помещения с аномальными зонами, в которых совершенно невозможно колдовать. Пространство, полностью лишенное магии и жадно выкачивающее магию из тебя самого. Эдакий вечно голодный хищник.
Жутко неприятное место для любого фортемина. Но весьма отрезвляющее. Невозможность колдовать, ощущение выкачивания магии нехило прочищает мозги и здорово бодрит. Поэтому после нескольких часов или даже дней пребывания в этом неприятном помещении в полной тишине, в полном одиночестве я выходил наружу, жадно вдыхая свежий воздух ртом, и на несколько дней затихал, не сталкиваясь особо с Заэлем и стараясь даже не разговаривать с ним. Благо в ту пору я больше не являлся его куратором, так как Заэль в курировании более не нуждался. Хотя, реже мы от этого видеться не стали, потому что являлись двумя лучшими Бойцами Армариллиса и были вынуждены взаимодействовать друг с другом, как бы нам этого ни хотелось.
Впрочем… Знаете, в ту пору я в какой-то степени даже любил эти отсидки в карцере. Почему? Да просто в это время невозможно было тосковать по Сиринити. Мне физически было так нехорошо в карцере, так ломило все тело от неприятных ощущений, что я был полностью сосредоточен на этой боли, и больше ни о чем не мог думать. В какой-то степени это было для меня своего рода спасением… Может, поэтому я порой неосознанно нарывался на стычки с Заэлем, чтобы меня заперли в карцере, и я хоть пару часов мог не думать ни о чем, кроме боли во всем теле?.. Так себе оправдание для мазохизма, но уж как есть.
Но на самом деле наши стычки были больше просто ради выплеска эмоций, агрессии. Потому что, если бы я очень сильно захотел, я бы, пожалуй, Заэля всё-таки грохнул, у меня было много возможностей сделать это тихо и бесследно. Но я ими не воспользовался, потому что знал: именно благодаря Заэлю будет свержена Арона.
Мне в ту пору как раз пришло несколько видений. Невнятных, туманных и ещё очень далеких по времени, но совершенно точно дающих мне ответ на вопрос, кто победит Арону. Я тогда не понимал, каким именно способом будет побеждена эта живучая темная тварь, но видения дали мне четкий ответ: это будет возможно только благодаря Заэлю. В одиночестве ли он это сделает когда-то или с кем-то – я тогда еще не смог этого увидеть, слишком далекая точка будущего была на тот момент. Но ради этого я готов был смириться с тем, что этот белокрылик с косой до пояса какое-то время еще будет жить, что мне трепать его можно, а вот убивать – нельзя. Потому что больше всего на свете я мечтал уничтожить Арону. Желательно – своими руками, но… Но видения четко дали мне понять, что моя роль во всей этой истории будет совсем другой. Что ж… мирозданию виднее, с ним спорить бесполезно. Но раз от Заэля действительно будет напрямую зависеть свержения Ароны, то я обязан был сделать всё, чтобы Первый остался в живых и дотянул до того знакового момента.
Мною двигала лютая жажда мести. Наверное, в ту пору я и жил-то только мыслями о мести и планами жесткой расправы над той, кто посмела лишить меня моего Стража. Я был буквально ослеплён жаждой мести, и это было единственное, что заставляло меня двигаться дальше.
* * *
Пару раз я надирал зад Заэлю, когда он пытался ускользнуть в одиночку в сторону логова Ароны. Сделать это он пытался тайно, но я за ним следил и успевал вовремя остановить.
– На кой ты туда лезешь, мать твою?! – орал я на него во второй такой раз, когда буквально за руку поймал Заэля перед порталом, вовремя почуяв, куда он может вести, и заперся с Заэлем в пустой аудитории, чтобы поорать на него от души.
Тот не сопротивлялся, лишь волком глянул на меня исподлобья.
– Хочу найти душу Сиринити и попробовать вернуть ее к жизни, – ответил он негромко, не сводя с меня тяжелого взгляда.
Сердце мое сбилось с ритма.
Я уже слышал ранее эту чушь и дико злился с этой темы. Болезненной темы, что уж там. Крайне болезненной.
Столько времени прошло с момента гибели Сиринити, а мои душевные раны всё ещё были свежи…
– Опять?! Ты что, издеваешься надо мной?! – рычал я на Заэля. – Хочешь повторения той ситуации? Хочешь, чтобы еще половина академии подохла ради твоих капризов? Ты совсем отмороженный, что ли?!
– Ты не понимаешь… Сиринити…
– Она мертва! – крикнул я в лицо Заэлю. – Ее больше нет, врубаешься? Нет, и не будет!
– Да, но кое в чем ты ошибаешься. Я точно знаю, что ее душу не сожрали демоны, – твердо произнес Заэль. – Они лишь отделили ее душу и куда-то поместили… В какой-то артефакт, в некий сосуд или куда там – я не знаю, но точно знаю, что ее душу не уничтожили, и хранится она где-то в лаборантских закромах Ароны…
– Да с чего ты взял это, боже?!
– Я же уже говорил, – вздохнул Заэль. – Я устроил слежку за некоторыми последователями Ароны. Кое-кого поймал… Кого-то разговорил…
Я скептично усмехнулся.
– Разговорил? Красивая вариация слова "пытал".
Заэль лишь безразлично пожал плечами.
– Мне нужна была информация. И доставать ее я был готов любыми методами. Я не меньше твоего хотел бы как-то вернуть Сиринити, Ильфорте. И я узнал, что если прибегнуть к некоторым способам некромантии, то…
– Оставь ее в покое! – уже кричал я. – Оставь попытки ее вернуть! Ее не вернуть, ты врубаешься? Я все перепробовал, что в моих силах, или ты думаешь, что я не пытался найти информацию, можно ли ее как-то воскресить? Пытался! Бесполезно всё это! Для такого воскрешения нужен некромант столь высокого уровня, каких не существует сейчас в мире. Не существует вообще! Врубаешься?
– Это если говорить о полноценном воскрешении в человеческом теле. Но если попробовать…
– Заткнись, слушай, а? – очень зло прошипел я, тряхнув Заэля как следует. – Больше ничего не хочу слышать от тебя на эту тему. Забудь об этом, не лезь в лаборатории Ароны, и вообще, соблюдай предельную осторожность, потому что…
– Осторо-о-ожность, – издевательским тоном протянул Заэль. – Кто бы говорил об осторожности, а? Если кто из нас отмороженный, так это ты, бросающийся на всех темных тварей так, будто ты бессмертный. Из осторожности, да?
– Мне моя жизнь сейчас не то чтобы дорога́, – сухо произнес я.
Заэль как-то странно посмотрел на меня, произнёс очень тихо:
– Сиринити хотела бы, чтобы ты жил. Чтобы ты продолжал жить и радоваться жизни, несмотря ни на что.
– Да как же мне без нее жить-то?! – в отчаянии закричал я. – И зачем? И чему радоваться? Чему, я тебя спрашиваю?!!
И меня прорвало.
Я слишком долго ходил с каменным лицом и сдерживал в себе эмоции. Делал вид, что справляюсь с горем, что все у меня под контролем. Даже сам почти верил в это. С переменным успехом.
Но тогда меня прорвало. Я плюнул на попытки казаться всем таким правильным и идеальным, просто сел на пол пустой аудитории и заплакал. Вернее – зарыдал. Горько так, взахлеб, как будто больше ничего в мире не имело значения. Впрочем, для меня на тот момент всё именно так и было. Слезы сами собой градом катились по щекам.
Я оплакивал Сиринити. Нашу с ней счастливую совместную жизнь. Наше с ней, бесспорно, счастливое совместное будущее. Нашу несбывшуюся семью. Нашу любовь.
Мне было так хреново, что уже было все равно, кто и как меня увидит. Заэль на меня смотрит? Да и плевать, пусть хоть ржет в голосину, если ему так хочется. Хуже он мне сделать уже не может. Потому что хуже просто некуда. Невозможно сделать хуже тому, кто и так ходит с дырой в сердце.
Поэтому я просто сидел и плакал. Достал из нагрудного кармана фотографию Сиринити, которую всегда носил с собой, и буквально заливал слезами фото, больше не в силах сдерживаться и не обращая внимание на все вокруг.
Мужчины не плачут? Фортемины не плачут? Идите в задницу, вот что я вам скажу.
Плачут все, когда по-настоящему плохо. А хуже, чем тогда, мне больше никогда в жизни не было.
Не знаю, сколько я так рыдал, но в какой-то момент почувствовал, что Заэль сел рядом и неожиданно приобнял меня за плечи. Он не упрекал меня в излишней эмоциональности, не ржал, не ехидничал, как я ожидал. Не принижал, не стебался. Он вообще ничего не говорил. И даже не пытался заглушить мой негатив своим магическим даром, не влиял на меня эмоционально. Просто был рядом в какой-то молчаливой поддержке, что ли…
А когда я немного успокоился (ну как – успокоился… Скорее – когда просто закончилась партия слез) и искоса глянул на Заэля, то увидел, что его лицо тоже «украшают» две мокрые дорожки на щеках. Он не пытался их лихорадочно стереть, увидев, что я смотрю на него. Не скрывал своих эмоций. И как-то в тот момент это поразило меня больше всего.
Арма ведь не плачут. Мы ж типа роботы, нам нельзя чувствовать, убиваться, страдать.
Но Заэль страдал. Он тоже оплакивал Сиринити. Не так надрывно, как я, но и ему было горько. И он этого в тот момент не скрывал.
– Мне тоже ее не хватает, – негромко произнес он.
– Ты ее любил? – спросил я прямо.
Этот вопрос часто не давал мне раньше покоя, что уж там. И сорвался с языка быстрее, чем я подумал.
– Только как сестру, – покачал Заэль головой, взяв из моих рук фотографию Сиринити и с горькой улыбкой проведя по ней пальцами. – Как близкого родственника, с которым обучался азам магии фортеминов. Который поддерживал меня и понимал все мои эмоции. Это очень ценно – когда в твоем окружении есть такой человек, который тебя понимает и принимает вместе со всеми твоими косяками. Который не пытается тебя переделать, но ненавязчиво подталкивает в нужную сторону. С которым можно поговорить на любую тему. Который многому научит, и с которым можно отдохнуть душой, играя в настольные игры, когда вымотаешься физически на тренировках. Так что да, я ее любил. И сейчас люблю. Как родного человека. Как очень близкого человека, которого жестоко убили по моей вине.
– Не по твоей, – глухо возразил я. – Ее убили, потому что она была дочерью Наставника. Ударили по самому больному. Мало того, что он жену свою однажды потерял, так теперь еще и дочери лишили. Отняли всех близких людей. Жестоко.
– Да…
Какое-то время мы так и сидели молча, каждый думая о своем. Молчание удивительным образом не тяготило меня, с Заэлем оказалось приятно вот так вот просто… помолчать. Я был в некотором отупении после выплеска эмоций… нервно выстукивал рваный ритм, барабаня костяшками пальцев по паркету. Звук этот глухо разносился по пустой аудитории.
– Я думал, тебе не присущи страдания по кому-то, – произнёс я некоторое время спустя.
Заэль криво улыбнулся.
– Я живу в попытке найти свою утерянную возлюбленную, Иль. Которой я когда-то продал душу взамен на наше счастливое будущее[6]. У меня дыра в душе похлеще твоей будет.
– Получается, мы два неудачника-одиночки, – резюмировал я.
– Типа того, – усмехнулся Заэль. – Ситуации разные, но одинаково страшные. И я очень хорошо понимаю твою боль, Иль. Лучше, чем ты можешь думать. Не надо ее сдерживать, эту боль… Когда сдерживаешь, только хуже становится. Ты как бы консервируешь себя в этой боли и потом уже не можешь выплыть наружу. Знаешь, вот Сиринити мне как раз и помогала выплывать из этого дерьма… Теперь помогать некому. И справляться надо самому.
– А зачем вообще выплывать? Для чего? Ради чего?
– Ради Сиринити, Иль, – тихо произнес Заэль. – Она бы хотела, чтобы ты жил дальше и продолжал радоваться жизни.
– Хрень всё это. Ее рядом больше нет. И не будет. И я больше не вижу смысла в жизни. Его у меня больше нет.
– Значит, надо найти новый, – пожал плечами Заэль. – Ты столько раз нарывался на неприятности, лез в самое пекло к демонам, а все равно оставался в живых, даже если приползал полудохлый. Значит, этому миру еще нужно, чтобы ты жил.
– Бойцы – слишком живучие создания, – скривился я. – Хрен нас грохнешь, вылезем из могилы. Особенно такие сильные Бойцы, как мы с тобой.
Заэль невесело рассмеялся.
– Да уж… Но тут такое дело: мирозданию виднее, Иль. Если бы ты был не нужен этому миру, ты бы уже ушел. Подумай об этом.
– Не хочу я об этом думать. Не хочу быть кому-то нужным. Я просто хочу к своей Сиринити…
Заэль тяжело вздохнул. Сказать ему на это явно было нечего. Ну или было чего, но он предпочёл промолчать. И вместо ненужных слов он вдруг прищёлкнул пальцами, и в его руках материализовалась гитара, с которой я видел иногда Заэля, любящего поперебирать струны. Он любил музыку и довольно неплохо играл на нескольких музыкальных инструментах. Не то чтобы у него было очень много свободного времени для этого, но любую свободную минуту Заэль старался музицировать.
А вот что он еще и петь умеет – этого мне слышать ранее не доводилось. Поэтому я прям рот распахнул от удивления, когда Заэль запел – красиво так, чувственно, с надрывом. Песня его напоминала мне эдакую мрачную молитву человека, который отчаянно взывает к небесам с просьбой о светлой участи[7].