Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник

Глава 11. Кто виноват?

Не только у Али-бабы и разбойников эта ночь оказалась бессонной и крайне беспокойной. Главному сборщику налогов тоже почти не удалось сомкнуть глаз, что, как вы понимаете, не прибавило ему хорошего настроения и доброжелательности. Мансур, и без того пребывающий в отвратительном расположении духа из-за огромных непредвиденных трат на коней молодому наглецу и выскочке Махсуму, никак не находил себе места и все безуспешно пытался понять, где и в чем его провели, а тут еще и поспать толком не дали.

Стоило утомленному крайне неприятными событиями дня Мансуру отправиться на покой, как прибыл первый голубь. Слуга, получивший четкие указания от своего хозяина, разбудить того, если придет сообщение – Мансур всей душой надеялся, что на этот раз оно уж точно будет крайне приятным, – так и сделал. Держа в руках трепыхающуюся птицу, слуга на цыпочках прошел в опочивальню Главного сборщика налогов и осторожно позвал:

– Господин, проснитесь. Господин!

– Что, что такое? – вскочил с постели Мансур, хлопая сонными глазами. – Что тебе понадобилось от меня, презренный осел, когда мне только-только удалось заснуть?

– Вы просили разбудить вас, если прибудет голубь с посланием, – низко поклонился черный слуга, протягивая голубя Мансуру.

– Так чего же ты молчал, остолоп? Быстро давай его сюда!

Мансур спешно сполз с курпачей и выхватил из рук слуги голубя. Слуга, кланяясь, попятился и замер около самой двери, ожидая дальнейших приказаний. Мансур дрожащими от волнения пальцами отвязал от лапки голубя скрученную в трубочку бумажку, развернул ее и, напрягая глаза из-за царившего в комнате сумрака, прочел:

«О достославный Мансур-ако, Величайший из великих сборщиков налогов, заступник обделенных и нуждающихся!»

Начало Мансуру понравилось. Он растянул губы в самодовольной улыбке и сам себе кивнул.

«Спешим сообщить вам, что коней, как и было условлено, мы получили, хотя и не без трудностей, за что огромное спасибо. С нижайшим поклоном, Черный Махсум».

Осталось совершенно неясным, за что благодарили: за трудности или за коней. Но Мансура сейчас волновало другое. Дважды перечтя содержимое записки, визирь на всякий случай заглянул на обратную сторону и повертел бумажку в руках. Улыбка сползла с его лица, сменившись гримасой негодования.

– Да что себе позволяет проклятый щенок! Будить меня из-за каких-то там дрянных коней! Плевать мне на твои трудности, безмозглый ишак, шакалий выродок, верблюд безгорбый! Чтоб ты сдох вместе со своими конями! – бесновался Мансур, распинывая ногами подушки и брызжа слюной. Затем он изорвал на клочки бумажку и запустил ими в слугу. – Пошел вон!

– Слушаюсь, – еще ниже склонился слуга и выскочил из комнаты, как ему и было приказано, вон, неслышно затворив за собой высокие тяжелые створки дверей.

Мансур вновь растянулся на курпачах и долго смотрел в потолок, а потом забылся беспокойным сном, ворочаясь и бормоча что-то во сне. Ноги и руки визиря постоянно вздрагивали, а то и вовсе ходили ходуном, будто Мансур спасался от кого-то бегством.

Спустя час слуга вновь заглянул в комнату своего хозяина, неся очередного голубя. Сильные и далеко не беспочвенные сомнения одолевали слугу, но не доложить о прибывшей птице было еще страшнее.

– Господин? – очень тихо позвал слуга в надежде, что Мансур не расслышит, и тогда можно будет удалиться с чистой совестью и спокойной душой. – Господин, вы спите?

– Где? Кого? Что? – опять вскочил Мансур, пяля на слугу бестолковые, красные от недосыпа глаза.

– Еще один голубь, о сиятельный господин!

Слуга протянул очередного голубя своему господину.

– Опять? – разозлился Мансур. – Давай его сюда и пшел отсюда!

– Слушаюсь! – Слуга низко поклонился, сложив руки на груди, и спешно покинул опочивальню господина.

– Голубь, голубь…

Главный сборщик налогов, ворча, снял с лапки птицы новое послание и развернул его. Чтобы прочесть убористые завитушки букв, пришлось поднести бумагу к масляной лампе, чадящей на деревянном столике рядом с постелью.

«О достойный владыка несметных богатств и наших душ! Извещаем вас о том, что главарь наш, Черный Махсум, принял решение выехать на дело в сей ночной час и просит вас благословить его начинание, дабы было оно успешным и доходным. Писано в Час Свиньи Ахмедом, телохранителем Шефа, у врат Тайной Пещеры».

Мансуру, чей мозг уже плохо в силу бессонной усталости воспринимал витиеватые фразы, пришлось перечесть послание трижды, чтобы понять, о чем в нем идет речь, а когда понял, то взъярился так, что взялся громить собственную спальню. Схватив за ножку стоявший рядом с постелью бронзовый подсвечник, он принялся неистово размахивать им, круша все, что подворачивалось ему под руки – от чайного столика, подаренного ему важным гостем из Китая, до дивных статуэток и дорогих расписных кувшинов.

– Свиньи? Я тебе покажу свинью, поганый оборванец! В носилках я видал твои начинания, прыщавый идиот, хорек пучеглазый, чтоб тебя скривило, чтоб тебя шайтан побрал, шеф проклятый, вместе с твоим бестолковым телохранителем! Ах ты, черная сволочь, пес паршивый!

Сбежавшаяся на нечаянный шум в опочивальне своего господина охрана и прислуга, жалась к стенам комнаты, не решаясь остановить или хотя бы воспрепятствовать разъяренному Мансуру. Никто из них не понимал причины подобного внезапного буйства, охватившего сиятельного вельможу, но теперь уж точно ни у кого из присутствующих в опочивальне не осталось сомнений – их господином овладел джинн безумия. А перечить разбушевавшемуся ненормальному, как известно, – все равно что сражаться с бешеным львом голыми руками.

Но вскоре запал Мансура начал иссякать, а потом и вовсе сошел на нет. Запыхавшийся визирь выронил из рук погнутый подсвечник и, опустился на пол, тяжело дыша и озирая устроенный им самим же разгром в собственной комнате. Еще недавно богато обставленная спальня превратилась в пыльный барак, усыпанный осколками дорогой посуды, бесценных статуэток и обломками искусно сработанной резной мебели. Целого не осталось ничего, разве что серебряный поднос, который еще можно было выправить, да курпачи с подушками, до которых Мансур просто не успел добраться.

– Ой-ё-о! – схватился за голову Главный сборщик налогов, немного придя в себя. – Такие деньги! Такие… Ну, попадитесь вы мне, проклятые нечестивцы – придушу собственными руками! Уй-юй, мои кувшины, мои статуи! Чтоб ты сдох, Черная Собака со своим плешивым выродком Ахмедом! Что вы стоите, ослы? – набросился Мансур на прислугу, тяжело поднимаясь с пола и оскальзываясь на хрустящих под ногами осколках фарфора и мрамора. – Быстро уберите здесь все и постелите мне в главной комнате – я буду спать там. Ай-я…

В главной комнате, где Мансур обычно принимал гостей и вершил свои черные делишки, было не так душно, как в спальне – окна комнаты выходили на огромный фонтан, выбрасывающий свои хрустальные, ломкие струи высоко вверх, и потому с улицы тянуло влажной свежестью. Журчание воды действовало на Мансура успокаивающе, и он постепенно расслабился, поудобнее устроившись на подготовленном ему мягком ложе и вдыхая ночные ароматы. Мансур даже позволил себе улыбку, настолько ему стало хорошо. Глаза сами собой закрылись, губы сладко почмокали. Мансур приготовился спать.

Но не тут-то было. В окно впорхнул очередной голубь.

Визирь, потревоженный шорохом крыльев, распахнул глаза и проследил за голубем, наматывающим круги под самым потолком. Птица, немного покружив по комнате, спикировала вниз, уселась прямо на чело Главного сборщика налогов и принялась ворковать, дергая головой, будто почтительно кланялась.

– Что, опять?

Сил у Мансура уже не осталось, и он лишь лениво смахнул голубя со лба и повернулся набок, лицом к стене. Но голубь, счастливый тем, что вернулся домой не собирался сдаваться. Он упорно продолжать штурмовать голову Мансура, требуя к себе внимания.

– Да уйдешь ты от меня или нет, иблисово отродье! – замахал на голубя руками Мансур. – Кыш! Пошел вон! Кому говорю? Отстань от меня!

Голубь отлетел в сторонку, удобно устроился на узком подоконнике и, нахохлившись, с осуждением в бусинках глаз уставился на своего хозяина; тот – на голубя. И тут начался самый настоящий ночной кошмар, с той лишь разницей, что все происходило наяву. Один за другим в окно начали влетать голуби, выписывать по комнате кренделя, неистово, словно от радости, гадя на все, включая несчастного Мансура, не успевавшего увертываться от птиц и лишь заслонявшегося от них руками. Вы же помните, что голуби, перед тем как отправиться восвояси, плотно поужинали, а полет был долгим – в общем, сами все понимаете.

В мгновение ока Мансур был сплошь покрыт птичьим пометом, не хуже статуй и памятников, что стоят в парках и скверах годами. Крайне довольные собой птицы, воркуя и распушая хвосты, опускались ему на голову, плечи, важно прохаживались по рукам и ногам, не обращая ровным счетом никакого внимания на слабые протесты хозяина жилища.

– Уберите их! Уберите их от меня! – кричал уже порядком осипший Мансур. – Эй, кто-нибудь! Слу-уги, карау-ул!!!

Возникшая в распахнувшихся с грохотом дверях прислуга, быстро разобралась в происходящем и накинулась на голубей с метлами, тряпками, палками и всем, что попадалось под руку. Птицы всполошились по-настоящему и заметались по комнате, гадя с утроенным рвением. Вылететь на улицу им почему-то не приходило в голову. А через окно прибывали все новые и новые птицы.

Мансур, поскуливая, на четвереньках прополз меж снующих ног, выбрался из комнаты и в полном изнеможении растянулся посреди коридора. Подле него по обе стороны возникли двое стражников, подхватили на руки бесчувственное тело своего господина и потащили в умывальню, где Мансура быстро, брезгливо воротя носы, раздели четыре наложницы, опустили в бадью с горячей водой и взялись отдраивать от птичьего помета. Мансур, разомлев то ли от горячей воды, то ли от нежных прикосновений женских рук, так и уснул в бадье. Как его обтирали насухо, одевали и переносили на свежую постель, устроенную рядом с гаремом, он не помнил.

Махсум явился на прием к Главному сборщику налогов, когда солнце уже поднялось над верхушками пальм, росших под самыми окнами дворца. Войдя в комнату, куда их пригласил слуга, с поклоном указав рукой на дверь, Махсум в сопровождении своего телохранителя остановился у дверей и в знак приветствия дернул подбородком. Ахмед, напротив, очень низко поклонился – страх перед влиятельными людьми в нем был неискореним, и, надо заметить, не без причины. Еще двое разбойников ввели в комнату трех рабов и замерли по обе стороны от них.

Сонный и злой, будто невыспавшийся хорек, Мансур восседал за дастарханом, лениво потягивая из пиалы зеленый чай. Гостям он из принципа не предлагал, лишь одним глазом мельком удостоил вошедших и отвернулся к окну, будто никого, кроме него, в комнате не было. Кабинет, нужно сказать, слуги уже успели прибрать, начисто оттерев пол, стены, мебель и большую китайскую вазу, стоявшую в углу комнаты. Виновники ночного переполоха были все до единого пойманы и заключены в тесную клетку, стоявшую на окне. Голуби сидели друг у друга на головах, словно сельди в банке, недовольно лупили глаза на своего хозяина и явно не понимали, за что им вышла такая опала.

– Почему не кланяешься, как положено? – спросил Мансур, не поворачивая головы. Вопрос был явно адресован Махсуму, но тот и бровью не повел.

– С вашего позволения, оставим придворные глупости, – дерзко ответил Махсум, делая шаг вперед. – Мы с вами деловые люди, Мансур-ако, и поэтому давайте сразу перейдем к делу.

Мансур от такой наглости собрался было кликнуть стражу с острыми секирами – какой-то паршивый, заносчивый юнец считает его ровней себе! – но сдержал гнев.

– Деловые? Возможно, но я не вижу, чтобы ты занимался делом. – Мансур допил чай и отставил на низкий столик пустую пиалу. – Рассказывай, кого ты мне приволок сегодня?

– Это рабы, которых мы захватили, – гордо сказал Махсум.

– Уже кое-что! – Мансур заметно повеселел, в глазах у него загорелись алчные огоньки. Он вскочил с подушек, быстро пересек кабинет и принялся едва ли не обнюхивать «товар». – Девчонка хороша, нет слов! – прицокнул он языком, качая головой. – Мальчишка тоже может сгодиться, но вот старик совершенно негоден, мда.

– Они идут одним комплектом!

– Как-как? – переспросил Мансур, повернувшись к Махсуму и сцепив руки за спиной. – Ком-плектом? Что такое ком-плект?

– То есть вместе, в одной упаковке, – охотно пояснил Махсум визирю. – Они родственники.

– Э-э, какое это имеет значение, – скривил губы Мансур, вглядываясь в изможденное лицо старика. – А остальные рабы? Они, верно, ждут во дворе?

– Это все, – коротко ответил Махсум, даже не поведя бровью.

– Как… все? – пошатнулся Мансур от такого заявления, схватившись за правый бок. – А остальные? Где остальные, я тебя спрашиваю, о моя несчастная больная печень?!

– Разбежались по милости тех коней, что вы нам всучили.

– Как так? – Мансура опять повело, и он отступил на шаг назад, теперь уже хватаясь за сердце. – Ты опять? – задохнулся он, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. – Опять, проклятый черный шакал, пытаешься обвинить меня в собственных неудачах?

– С вашего позволения, о великий, – подсказал Ахмед, любивший во всем точность, – его зовут Черный Махсум.

– Да начхать! – яростно сверкнул глазами Мансур, наскакивая на Ахмеда. Тот мгновенно спрятался за спину своего предводителя. – Ты, презренный писака, отвечай: зачем писал мне письма ни о чем, зачем спать не давал? Говори!

– Попрошу вас не повышать голос на моего подчиненного. – Махсум выпятил грудь, заслоняя собой присмиревшего Ахмеда.

– Что? Да как ты?.. – опешил Мансур. – Как ты смеешь, сопляк, указывать мне, великому визирю нашего достославного эмира?! Да я тебя… Я тебя…

– Вы все сказали? – тем же спокойным тоном спросил Махсум, выслушав гневную тираду Мансура.

– Да! Нет! Не все! Я тебя…

– Оставим пустые угрозы, – прервал Махсум, – и разберемся во всем по порядку.

– Да-да, – вновь оживился, потирая ладони, Мансур, – разберемся. Сейчас мы во всем разберемся! И, клянусь Аллахом, когда я дознаюсь до правды, тебе отрубят голову.

– Не будем спешить, Мансур-ако, сверкая пятками перед паровозом.

– Перед чем? – уставился на него в полном замешательстве Мансур.

– Неважно! – не стал ничего объяснять Махсум. – Значит, так: во-первых, голуби. Вы зачем нам их дали?

– Да я это… чтобы… Чтобы вы посылали мне важные сообщения! – нашелся наконец Мансур, потрясая над головой кулаками. – Важные, понимаешь? А ты что мне слал?

– Но разве не важно, что мы получили коней?

– Ты издеваешься надо мной, да? Какое мне дело, получил ты их или нет!

– Предположим. А то, что мы едва не опоздали из-за ваших коней к каравану, вас тоже не касается? Это, кстати, во-вторых.

– Нет, почему же! Касается, – закивал Мансур. – А при чем тут мои кони?

– А это вы у своего белого вояки спросите, который не отдал нам коней, когда мы их потребовали.

– Как не отдал? – Мансур почувствовал, как его глаза начинают косить. – Почему не отдал?

– Знаете, почтеннейший, вопрос не ко мне. – Махсум сложил руки на груди и выставил вперед правую ногу. – Разбирайтесь со своими подчиненными.

– Я разберусь! Я сейчас во всем разберусь, гнусный плут! – Главный сборщик налогов погрозил Махсуму кулаком и надул покрывшиеся румянцем негодования щеки. – Позвать ко мне… как его… Гази!

– Кого? – переспросил слуга, стоявший в углу комнаты в ожидании повелений своего господина.

– Гази, о ослоподобный чурбан! Белый Воин, что вчера являлся ко мне.

– Но меня вчера здесь не было, о повелитель! – напомнил слуга. – Вы меня вчера посылали в город.

– Если ты скажешь еще хоть слово, то я пошлю тебя к палачу!

– Слушаюсь! – Слуга подхватился и выскочил за дверь.

– Подождем, – напыщенно произнес Мансур, поднимая пиалу. Другой слуга мгновенно схватил чайник и наполнил пиалу чаем.

– Подождем, – в тон ему отозвался Махсум.

Мансур недовольно покосился на него, но ничего не ответил.

Ждать пришлось не очень долго. Не успел Мансур выпить и полпиалы, как створки дверей с треском распахнулись, и на пороге комнаты в сопровождении слуги возник тот самый воин, что перегонял коней.

– Звали? – грозно спросил он, не растрачивая времени на приветствия.

– Я не звал, а приказал тебе явиться, воин!

– Неважно! Говорите быстрее, что вам опять понадобилось от Гази. – Воин положил ладонь на эфес сабли.

Мансур некоторое время размышлял, стоит ли ввязываться в пререкания с ретивым воякой или лучше не стоит. Он прекрасно знал, что высокомерие у Белых Воинов зашкаливает, но сейчас был не совсем подходящий момент, чтобы ставить зарвавшегося Гази на место. Поэтому Мансур, криво улыбнувшись, спросил:

– Скажи, Гази, отвел ли ты вчера табун, как тебе приказывали, и передал ли ты его Черному Махсуму? – поморщился он, словно отведал кислятины.

– Я исполнил все в точности, как мне было приказано! – гордо ответил Гази, скосив глаза на Махсума.

– Ну, что ты на это скажешь? – прищурился Мансур, обращаясь к молодому главарю шайки разбойников.

– Я не говорил, будто мы не получили коней. Я сказал: он нам не отдал коней по требованию.

– Гази? – Мансур опять повернулся к воину. – О чем он толкует?

– Черный заморыш со своим слугой преградили мне дорогу, когда я спешил доставить коней в ущелье. Он потребовал отдать ему коней сей же час – я ему отказал.

– Ты не отдал коней? – вскинул брови Мансур. – Но ведь тебе было приказано передать коней ему в руки!

– Мне было приказано передать коней ему в руки в ущелье, а я привык исполнять приказы в точности, – сухо произнес Гази.

– Э-э, я… – Мансур почесал затылок. – Я не знаю! Да и какое имеет значение, где вы забрали коней!

– Для вас, возможно, – не согласился Махсум, – а мы тащились по жаре три часа, и когда наконец пришли в ущелье, то едва не опоздали к прибытию каравана.

– Но ведь не опоздали же! – нашелся Мансур.

– Почти опоздали, и не успели занять выгодную позицию, – выкрутился Махсум.

– Я больше не нужен? – осведомился Гази. – А то у меня завтрак стынет.

– Нет, ты можешь идти, – раздраженно дозволил Мансур – завтрак, видишь ли, у него! Он потом поговорит с их начальником. А может, и не поговорит – к чему создавать себе лишние проблемы?

Белый Воин, в очередной раз без положенного поклона, развернулся на месте и вышел из кабинета, распихивая встречных широкими плечами.

– Хорошо, предположим высокомерный ишак-альбинос… – начал Мансур, но тут же осекся.

Стук каблуков в коридоре стих, затем возобновился, приближаясь, и в распахнутых дверях возникла статная фигура Гази. Белый Воин смерил притихшего, сжавшегося в комок Мансура грозным взглядом и поджал губы.

– Ой-ёй, – только и сказал Главный сборщик налогов. – Разве я сказал ишак? Я случайно оговорился. Я хотел сказать Белый Воин. Да-да, именно доблестный Белый Воин!

Гази поиграл желваками и, не говоря ни слова, удалился доедать свой завтрак.

– Так вот, – вновь приободрился Мансур, как только гроза миновала. – Предположим, доблестный Белый Воин, – он вытянул шею, выглядывая в коридор – Гази видно не было, – этот несносный ишак, – Мансур вновь замер, прислушиваясь, но все было тихо, – не передал тебе коней сразу, но ты ведь успел перехватить караван! Где рабы?

– Разумеется, разбежались, – ответил Махсум, нисколько не смутившись. – Это, в-третьих.

– То есть как – разумеется? Что ты плетешь, болван? – взорвался Мансур, расплескивая остатки чая на подушки.

– Я бы попросил вас, уважаемый, без оскорблений. Взять рабов помешали ваши ненормальные кони!

– Ты издеваешься надо мной? – Мансур хватил пиалой об пол, и осколки, звеня, заскакали по полу. – Я дал тебе отличных коней, самых лучших, сильных.

– И самых избалованных, – добавил Махсум. – Они только и могут, что жрать. Вместо того чтобы дожидаться своих хозяев, они налетели всем табуном на мешки с зерном, будто их не кормили неделю, и едва не затоптали моих людей!

– Так нужно было сначала покормить коней!

Мансуру уже порядком надоело пререкаться с наглым сопляком.

– А разве у нас было время кормить их, когда мы только и успели, благодаря вашему ишаку-альбиносу, что доскакать до пещеры и взять остальных людей? И вообще, заберите избалованных в доску коней и дайте нам нормальных, которые не кидаются жрать, сметая все на своем пути, как только заметят еду!

– Ты врешь, наглец! – вскочил с курпачей Мансур. – Врешь, собака безродная! Вот ты, старик, – подбежал он к согбенному старику, закованному в цепи, которого под руку поддерживал мальчик, – скажи, как все было на самом деле и, клянусь Аллахом, я дарую тебе и твоему отпрыску свободу!

– Я в жизни ни разу не соврал, – едва слышно произнес старик, – и сейчас не совру. Все было именно так, как сказал юноша в черном. Кони бросились к просыпавшемуся из мешков зерну, едва не затоптав его людей. Меня самого внук едва успел вытащить из-под их копыт.

– У-у, гнусный старик! Признавайся, ты сговорился с ним? Мне назло сговорился!

– Увы, я сказал чистейшую правду, – вздохнул старик.

– Старый пускатель ветров, не видать тебе никакой свободы – дуракам она не нужна! А ты! – Мансур порывисто обернулся к Махсуму. – Ты…

– Что? – спросил Махсум, разглядывая ногти и никак не реагируя на брызжущего слюной Главного сборщика налогов.

– Ты продашь рабов на рынке, сегодня же! И принесешь мне деньги, понял?

– Чего ж тут не понять? – пожал плечами Махсум. – И совсем необязательно так кричать, я не глухой.

– Пошел вон, черный щенок! Вон!!! – неистово затопал ногами Мансур. – Вскоре получишь новое задание и только попробуй опять оплошать.

– Посмотрим, – неопределенно отозвался Махсум.

– Что ты сказал?!

– Я сказал, всего вам доброго, сиятельный Мансур-ако!

– Во-он! С глаз моих долой! – Мансур в полном бессилии свалился на подушки, держась одной рукой за сердце, а другой за правый бок. – Все вон! Ох, табиба⁸ ко мне… кто-нибудь… Быстрее!

Двери за спиной спешно покинувших комнату разбойников закрылись, и вопли визиря стихли.

Махсум подмигнул бледному Ахмеду, все еще толком не пришедшему в себя.

– А ты говорил.

Мимо них промчался, словно угорелый, слуга, придерживая рукой тюбетейку и трепеща синими атласными шароварами.

– Но я до сих пор не возьму в толк, как вам все удалось, шеф? – озадаченно спросил Ахмед.

– Очень просто: всегда нужно говорить правду, только правду и ничего кроме правды. А теперь показывай, где у вас тут продают рабов. А заодно не мешало бы где-нибудь основательно подкрепиться, как ты считаешь?

– Я только «за», мой шеф! – моментально оживился Ахмед.

– А то!