Глава 14. Трах-тебедох
– Сте-епь да сте-епь круго-ом, – уныло тянул Максим, сидя на полу посреди пещеры.
– Шеф, ну хватит вам уже, – кружил вокруг него Ахмед, не зная, как подступиться к Максиму. – Какая еще степь, мы ведь в пещере!
– Пу-уть дале-ок лежи-ит, – продолжал гнуть свое Максим, дирижируя себе волшебной палочкой.
– Шеф, это уже не смешно, в самом деле! Какой еще путь, куда?
– В той степи-и глухо-ой.
– Саид, чего ты стоишь, как чемодан на паперти? Сделай же что-нибудь! – кинулся Ахмед к бывшему соратнику.
– Говорил же: чужая магия, ничего не выйдет, – только и пожал плечами Саид.
– По-омира-ал ямщи-ик! – повысил голос Максим.
– Нет, шеф!!! Не надо! – замахал руками Ахмед. – Эх ты, – бросил он Саиду, – балда в носочках. Видишь, что ты натворил.
– А чего я такого сказал? – набычился Саид. – Правду сказал, как есть.
– Или замерзал? – Максим вопросительно уставился в потолок. – Да, все-таки замерзал. В то-ой степи-и глухо-ой…
– Шеф, да что с вами такое? Я вас просто не узнаю! – рявкнул Ахмед. – Ну не получилось – что за беда? Попробуйте еще раз.
– Да пожалуйста! – откликнулся Максим. – Ала ад-Дину – эскимо в шоколаде, – вяло повел палочкой Максим.
Чпок!
В руках онемевшего Ала ад-Дина возникло мороженое в бумажной обертке. Юноша обнюхал сверток, лизнул его и поморщился.
– Невкусно. И он… оно холодное.
– Конечно, холодное – это же мороженое. И бумажку сними, тогда вкуснее будет, – бесцветным голосом пояснил Максим.
Ала ад-Дин двумя пальчиками развернул бумажку и лизнул.
– М-м, и вправду вкусно! Но почему оно все-таки холодное?
Его вопрос остался без ответа.
– Так, что еще? – продолжал Максим. – Саиду – набор вязальных спиц и крючков для макраме.
Дзинь!
В руке ошарашенного разбойника-экскурсовода возник увесистый позвякивающий сверток. Саид облизнул губы, дрожащим крюком развернул подарок, и глаза бывшего разбойника поползли на лоб от восхищения.
– Ух, спасибо, шеф! – прижал он сверток к груди. – Я никогда этого не забуду!
– Да на здоровье, – буркнул Максим. – И Ахмеду – букет.
Хлоп!
Лицо несчастного Ахмеда стало унылым и крайне недовольным. Казалось, еще немного, и он разревется.
– Букет, букет! Этому – холодное эс-ки-мо, тому – спицы, а мне? Опять букет? Между прочим, уже пятый!
– Ты же, вроде, любил цветы? – вопросительно уставился на него Максим.
– Я их ненавижу! Уже! – рассвирепел Ахмед, бросил на пол букет гладиолусов и принялся неистово топтать ногами. – И вообще, то был не я! Цветы у нас любил Хабиб-ако. Как не найдет где, так все разглядывает и нюхает, да простит Аллах его прегрешения!
– Да, да, извини. Вот тебе тоже эскимо, только не злись.
Чпок!
– Ух ты, спасибо, шеф!
– А мне – домой! – взмах палочки и… – Сте-епь да сте-епь круго-ом…
– Послушайте, шеф, чего вам домой вдруг приспичило? – похрустывая шоколадной корочкой и млея от удовольствия, заметил Ахмед. – У вас теперь палочка есть, вы все можете, даже эс-ки-мо!
– Могу, Ахмед, я все могу. Даже могу из тебя балерину сделать.
– Это как? – заинтересовался Ахмед, перестав лизать неведомое лакомство.
– А вот так! – взмахнул палочкой Максим.
Ахмеда крутануло на месте, эскимо слетело с палочки и шмякнулось на пол, а через секунду глазам присутствующих предстал обновленный Ахмед в балетной пачке, пуантах и с диадемой на лысой голове вместо тюбетейки.
Ахмед с отвалившейся челюстью долгие десять секунд оглядывал себя, не веря глазам, щупал грубыми пальцами тонкую материю и все пытался заглянуть под пачку, а потом покраснел, словно вареный рак, и вдруг залился горючими слезами.
– А-а-а! Что я вам такого сделал, шеф? За что мне это… это… вот это все? У-у-у! Не хочу балериной! А-а-а!
– Ладно, не гунди. – Максим опять взмахнул палочкой и вдогонку второй раз. – И вот тебе новое мороженое.
– Уф-ф, – сразу успокоился Ахмед, вновь ощутив себя в собственных просторных вещах и с мороженым в руке. – Вы больше так не делайте, шеф, ладно? Я же просто так спросил, из интересу.
– Да ну тебя, Ахмед, – только и махнул рукой Максим, повозившись на месте. – Совсем шуток не понимаешь.
– Не понимаю. И не хочу понимать.
– Ну, пошутили, и будет. – Максим хлопнул по коленке и тяжело поднялся с пола. – Эй, Каззан, ты здесь?
– Здесь я, – прошелестело над ухом.
– Объявись-покажись, подлый ты дух! – закрутил головой Максим.
– Чего это я подлый?
Воздух между людьми заклубился, и в метре от пола возник знакомый вихрь с руками, головой и преданно взирающими на Максима фиалковыми глазами.
– А то. Твоя работа?
– Что ты имеешь в виду, Грозный Махсум?
– Грозный? – оскалился Максим, подбоченившись. – Пожалуй. Скажи мне, бессердечный, гадкий клочок тумана, почему палочка, – потряс он волшебной палочкой перед носом джинна, – не отправляет меня домой?
– Увы, – развел дымными руками джинн, – никак невозможно. Путь закрыт высшей магией.
– Какой еще высшей магией, отвечай! – рявкнул Максим. – И что значит – закрыт?
– А то и значит, – повел плечами Каззан. – Я же тебе объяснял: пока не выполнишь предначертанное тебе…
– Что ты мне лапшу по кило на уши отвешиваешь? Магия-то ведь чужая.
– Магия – она и в Африке магия, – довольно забулькал Каззан, – но пока не выполнишь…
– Я выполню, я ща такое выполню, такое… – Максим замахнулся на джинна палочкой.
– Не трудись, о человек, – остановил Каззан. – Чужое волшебство на меня не действует.
– Ты же только что сказал, что магия одна и та же? – хитро прищурился Максим.
– Та же, но другого свойства. По крайней мере, я.
– Вот почему все так, а? Почему? – повесил плечи Максим, но вдруг встрепенулся. – Значит, говоришь, освободить всех джиннов? Хорошо! Сейчас буду тереть каждую лампу подряд…
– Не получится, – покрутил головой Каззан.
– Что? Опять не получится? Почему? – сверкнул глазами Максим.
– Ты забыл главное правило Эм-Эн-Вэ-Вэ, о человек.
– Какое еще правило?
– Одно волшебство в одни руки, – охотно напомнил Максиму молчавший до того Саид.
– О, ваше проклятое правило! – схватился за голову Максим и заметался по зале. – Что же делать, что же делать?.. А! – Он вдруг остановился, дико повращал глазами и криво усмехнулся. – Есть, нашел!
– Шеф, я вас боюсь, – отодвинулся к выходу Ахмед. – Не надо на меня так смотреть. Слышите? Не надо, – поводил он перемазанным в шоколаде пальцем.
– Я сейчас, сейчас… – продолжал бормотать Максим, не слушая Ахмеда, – сотворю кувалду и разнесу лампы к шайтан-опе – как миленькие разбегутся.
– Остановись, о смертный! – вскричал в ужасе Каззан.
– Вот уж дудки! – дико захохотал Максим и взмахнул палочкой. – Кувалду, хочу кувалду!
Хлоп!
Бац!
– Ой-ей-ей! – запрыгал на одной ноге Саид, выронив подарок.
– Упс! Саид, ты того… прости. Я не нарочно, чес-слово!
– Ай-яй-я-а-ай!
– Вот зачем вы это сделали? – Ахмед укоризненно поглядел на Максима. – Да, носки у него дурацкие и вообще, но кувалдой, по-моему, уже слишком!
– Нечаянно я, понимаешь? Да что же сегодня за день-то такой? – психанул Максим, в сердцах отбросил волшебную палочку, подхватил с пола кувалду и замахнулся ей. – И-иэх!
Кувалда оказалась тяжеленная, и Максима повело в сторону мигом побледневшего Ахмеда.
– Шеф, шеф! Не надо, шеф! Я вас умоляю, я же просто так сказал, вот вам крест, – взвизгнул перепуганный Ахмед и скользнул за ближайшую витрину. – Ай!
– У-ух!
Кувалда потащила Максима в другую сторону, и теперь уже Саид, забыв про боль в отшибленной ступне, на четвереньках улепетывал по кругу от не на шутку разошедшегося Максима.
– Помогите, убивают! – ревел он, оскальзываясь на поворотах. – Каззан, Каззанчик! Да что же это? За что?
– Эх, размахнись рука, раззудись плечо! – гаркнул Максим, примерившись на глаз, довернул чуть влево, и кувалда со страшным грохотом обрушилась на золотую стойку с главным экспонатом.
Бум-м-м!
Все застыли, кто где находился, оглушенные не столько ударом, сколько произошедшим.
– Вот так, трах-тебедох! – сказал Максим, оттащив тяжелую кувалду и опершись на ее ручку, подобно Гераклу с его знаменитой дубиной.
На том месте, где раньше стояла стойка, лежало два блина – один на другом: первый, побольше – золотой; второй – бронзовый, напоминающий вертикальную проекцию чайника на плоскость, изображенную неумелым школяром от руки.
Саид икнул и медленно опустился на пол.
Ахмед издал невнятный горловой звук – то ли засипел, то ли пискнул – и грохнулся в обморок.
Джинн дематериализовался от греха подальше.
Один Ала ад-Дин остался совершенно спокоен. Облизав липкие пальцы, он отыскал глазами волшебную палочку, бережно поднял и взмахнул ею.
– Хочу эс-ки-мо. Три!
Чтоп! Чпок! Чпок!
Довольный собой, юноша уселся на пол, сложил ноги по-турецки, развернул бумажную обертку и принялся вкушать дивное лакомство, вкуснее которого он никогда и ничего в своей жизни не пробовал.
– А! – Абаназар подскочил на своем жестком ложе, схватившись рукой за сердце, и вытаращил глаза и сел.
– Ты чего, колдун? – настороженно спросил левый ифрит. – Опять чего приснилось?
– Кольнуло, вот тут, – Абаназар помассировал грудь ладонью. – Еще так сжало… Фу-у, вроде отпускает.
– Пьешь много, колдун. И куришь, небось.
– Не твое дело, гнусный ифрит, – состряпал кислую физиономию Абаназар.
– Не хами, колдун. Мы ему сочувствуем, понимаешь, а он…
– Сам заткнись! Не пойму, может, случилось чего? – повел Абаназар носом. – Эй ты, длинный! Да не ты, который тот, а который с факелом.
– Но у нас у обоих факелы, колдун! – заметил правый.
– Да, ты, умник. Сбегай посмотри, чего там произошло. Тяжело мне что-то, словно камень на сердце.
– Где?
– На сердце, говорю!
– Я спрашиваю, где посмотреть?
– Да в пещере, где же еще!
– Я ифрит, а не гончая на побегушках у какого-то колдунишки! – возмущенно выпятил грудь правый из ифритов.
– Ох, чую, там творится что-то недоброе. Сбегай, а? – Абаназар сменил тон на просительно-жалостливый.
– Не положено! – гаркнул левый ифрит.
– Ну что вам стоит? – захныкал Абаназар. – Одна нога здесь, а другая там.
– Нет! – отрезали оба ифрита в один голос.
– Ах, так! Так, значит! Да я вас!.. – сжал кулаки Абаназар.
– Четыре-семь, срочно прошу поддержки! – взревел левый ифрит, отмахиваясь саблей от наступающего на него колдуна. – Повторяю, ситуация три девятки!
Тугая воздушная волна отбросила Абаназара прочь на несколько метров, и перед ним в ряд выстроилось сразу пятеро ифритов, не считая тех, что уже стояли у пещеры – все с саблями наголо и как один со зверским огнем в глазах. У одного из них во лбу сиял внушительный рубин.
Абаназар быстро очухался и вскочил на ноги.
– Трусы, трусы, подлые трусы! – закричал он, размахивая кулаками. – Всей толпой на одного, да? А один на один слабо?
– Что тут у вас происходит? – недовольно прорычал ифрит с рубином.
– Вот, господин, – почтительно склонились оба ифрита, охранявшие вход в пещеру, – колдун совсем озверел.
Главный ифрит, видимо, начальник стражи, с высоты своего внушительного роста присмотрелся к крошечному колдуну, и лицо его изнутри засветилось огнем.
– Вы что, спятили? – резко повернулся он. – С каким-то вонючим хилым колдунишкой вдвоем справиться не можете? Беспокоить нас по какому-то сущему пустяку!
– О господин! – взмолился правый ифрит. – Колдун – сущий зверь в человеческом обличье – вот не сойти мне с этого места! Он едва не загрыз моего брата.
– Как так? – засомневался главный ифрит в своих поспешных суждениях.
– Вот! – продемонстрировал шрамы на ноге левый.
– Значит, вы были недостаточно бдительны.
– Но господин, он накинулся на нас, будто лев, нет – как стадо львов!
– Он? – Ифрит ткнул пальцем в сторону притихшего Абаназара. – Ха, ха-ха! Ох, уморили! Этот доходяга-сморчок?
– Ах ты, лопоухая обезьяна! – начал закипать Абаназар. – Ты кого доходным сморчком обозвал, разрази тебя гром?
– Может, попробуешь разразить? – прищурился начальник ифритской стражи.
– Была бы охота связываться. – Колдун сложил руки на груди и повернулся к ифриту спиной. – Наипаршивейший из вшивых ифритишка с фингалом во лбу.
– Это кто вшивый, да еще с фингалом? Я?! – взревел оскорбленный до глубины души начальник ифритской стражи. – Да я тебя… я…
– Э-э, шел бы ты к шайтану… сам знаешь куда!
– Ах ты, языкатая блоха, да я ж тебя одним пальцем раздавлю, размажу. – И ифрит, сделав два шага, опустил руку и выставил указательный палец.
– Не надо, о господин! – крикнул правый ифрит, но было уже слишком поздно.
– Не трогай меня своими грязными лапищами! – рванулся колдун и вцепился в палец зубами.
– Уау! – взвыл начальник стражи, отдернув раненый палец, но колдун уже сидел на его на ноге, вгрызаясь в нее. – А-а-а, больно! Снимите его с меня, снимите!!! Это ненормальный колдун, неправильный. Совсем бешеный, уау!
– Вот тебе, вот! – радостно вопил Абаназар, нанося укус за укусом. – А вот и еще: Ибазар-мабазар, ерни-ширни, ифрит долбани э-э… казани? – замер колдун, пытаясь припомнить конец заклинания.
Бэмц!
На голову несчастного начальника ифритской стражи из ниоткуда рухнул огромный казан. Ифрит закачался, глаза его сошлись на переносице, а на голове начала вздуваться огромная шишка.
– Бочкани? – между тем продолжал размышлять Абаназар, вися на ноге ифрита.
Бум-м!
Вторая шишка возникла рядом с первой. Ифрит сел на землю, а его глаза разбежались в разные стороны.
– Нет, все не то. – Абаназар в сердцах саданул кулаком по коленке ифрита, покрытой задубевшей кожей. – Камни мешкани?
Хрясь!
Огромный мешок с камнями вмял голову ифрита в плечи. Глаза начальника стражи сошлись вновь, но потом один почему-то побежал вверх, а другой заспешил влево. Волосатые острые уши обвисли, а рубин вывалился из его лба и упал к ногам своего хозяина.
Четверо ифритов за его спиной в ужасе попятились.
– Ух ты! – обрадовался Абаназар, заметив красивый камень. Он шустро соскочил с ноги начальственного ифрита, схватил камень, потер рукой и залюбовался игрой света. – А, вспомнил! – внезапно воскликнул колдун. – Грозони разразини!
С неба сорвалась ослепительная молния, зигзагом прочертив свой стремительный путь, и ударила сидящего на земле начальника ифритской стражи точно в темечко. Тишину ночи разорвал страшный грохот, полыхнуло неистовое пламя. Ифриты как один зажмурили глаза, закрываясь руками от взрыва, а когда осмелились вновь открыть их, то не нашли своего начальника. На том месте, где он совсем недавно сидел, лежала лишь небольшая горстка пепла, из которой вился легкий, вполне безобидный дымок.
– Я же говорил: не надо, – вздохнул правый ифрит, опуская саблю.
Четверо новоприбывших ифритов долго стояли, пребывая в тихом шоке.
– Да-а, – наконец протянул один из них, осторожно, на цыпочках приблизился к тому, что осталось от их начальника, и поворошил пепел кончиком сабли.
Из пепла выкатился хорошо знакомый всем рубин. Ифрит поднял его, отер о набедренную повязку и зачем-то поглядел на просвет. Потом медленно опустил руку и обвел местность подозрительным, цепким взглядом.
– Послушайте, а где колдун?
– Дочь наша, Буду-ур! – помахал счастливый султан приближавшимся к воротам крытым носилкам. Сам он восседал на богато отделанных открытых носилках в виде трона, которые держали на своих плечах сразу восемь рабов.
– Отец, – из-за полога носилок показалось гневное личико принцессы, – неужели нельзя было обойтись без лишней помпезности?
– Что ты имеешь в виду? – смешался султан.
– Стражу, слуг, рабов, музыкантов! Зачем они? К тому же в городе уже ночь.
– И что?
– Люди спят, вот что!
– Э-э, – только и отмахнулся султан. – Какие такие люди? Поехали! – отдал он приказ страже, и те поспешно распахнули тяжелые дворцовые ворота.
Заиграли карнайчи, грянули бубны и барабаны, слуги двинулись, неся банные принадлежности и пританцовывая. Стража с копьями, мечами и щитами чеканила шаг, поднимая пыль с городских улиц.
– Слушайте, жители славного города Гульканда, – закричал глашатай пронзительным голосом, – и не говорите потом, что вы не слышали: принцесса Будур изволит посетить баню…
– Ох, отец, – недовольно произнесла Будур, не открывая полога, – неужели обязательно нужно сообщать всем, о том, что я собираюсь помыться?
– Разумеется! – воскликнул в ответ султан, гордо восседая на своих носилках, которые, надрываясь, тащили рабы рядом с носилками принцессы. – Это же событие государственной важности!
– Правда? А я и не знала.
– Именно так, – не уловил иронии султан.
– Теперь буду знать. Но надеюсь, они не сбегутся смотреть?
– Не говори глупостей, дочь наша! – нахмурился султан.
– Затворяйте окна, закрывайте двери, – продолжал между тем надрываться глашатай, – ибо никто не смеет видеть лица принцессы. А кто осмелится на это – будет казнен! Слушайте, жители славного города Гульканда, и не говорите, что вы не слышали…
– Какое зверство, отец! – возмутилась принцесса, и легкая занавесь на ее носилках заколыхалась. – Подумать только, рубить головы за один лишь взгляд. И вообще, скажите проклятому крикуну, чтобы он замолчал – у него такой противный голос.
– Но как же тогда, дочь наша, народ узнает, что ему нельзя выходить на улицу и смотреть на тебя? – искренне удивился султан.
– Ох, отец! Да вы посмотрите вокруг: уже ночь, все давно легли спать, да и какой дурак пойдет смотреть, как я еду мыться?
– Мало ли у нас дураков. – Султан пожал плечами под богатым халатом. – Да хоть вон, – указал он пальцем на приоткрывшуюся со скрипом ставню одного из бедных домов.
Из окна показалось заспанное бородатое лицо.
– Эй вы! – потряс мужчина здоровенным кулачищем. – Чего орете? Что за дикие пляски ночью? Дайте людям поспать!
Стража кинулась к мужику, запихала его щитами обратно в дом, ставни захлопнули, а подбежавший слуга с молотком и досками подмышкой и гвоздями в зубах наспех заколотил окошко крест-накрест.
– Вот, видела, дочь наша?
– Да вы же сами, отец, будите людей. Можно ведь было пройти потихоньку, чтобы никого не беспокоить.
– Султан мы или не султан?! – взревел оскорбленный монарх. – Чтобы мы таились от всякой черной кости?! Да мы…
– Хр-р!
– Что, что это? – настороженно навострил ухо султан. – Ты спишь, дочь наша?
– Что вы, отец! Просто носилки скрипнули.
– Разве?
– Ну конечно!
– Хр-р-р!
– Вот, опять! Ты слышала?
– Камешек шаркнул под ногой раба.
Из носилок принцессы донеслись шум возни и невнятное бормотание.
– Камешек? Какой камешек? И что ты там делаешь, дочь наша? – напрягся султан в кресле, вцепившись руками в украшенные золотой чеканкой подлокотники.
– Ничего, отец, – поспешно отозвалась Будур. – Да заткнешься ты или нет?!
– Кто? Мы? – задохнулся от подобного неслыханного хамства султан. – Нам заткнуться?
– Что вы сказали, отец?
– Нет, что ты сказала! Что значит: «Да заткнешься ты или нет»?
– Вам послышалось, отец. Я сказала… сказала: «Да не заснешь ты на коне» – песня такая, новая. Я ее сейчас разучиваю.
– Уф, – схватился за сердце султан. – А нам послышалось… Эй вы, поторапливайтесь! Да скажите глашатаю, чтобы громче кричал.
– Вам мало половины города, и вы хотите перебудить сразу весь город, отец? Скажите ему лучше, пусть замолчит.
– Так положено, – уперся султан, но вдруг повел носом, принюхиваясь. – Фу-у, чем так воняет?
– Ничем, о отец! – поспешно отозвалась Будур.
– Не-ет, воняет! Мы чувствуем! Это запах вина, – потряс пальцем султан. – О дочь наша, неужели ты опять?..
– Что вы, отец! Как можно? Наверное, какой-нибудь пьяница в арыке развалился и дрыхнет.
– Какой еще пьяница? – закрутил головой султан. – Нет здесь никакого пьяницы. И арыков нет.
– Ну, тогда… тогда…
– Дочь наша, не лги нам! – топнул повелитель правоверных, и спины восьми рабов прогнулись, а с их языков едва не сорвались проклятия.
– Но я не лгу, отец!
– А вот это мы сейчас проверим! Эй вы, – крикнул он рабам, – приблизьте меня к носилкам моей дочери.
– Нет, не приближайтесь, отец, заклинаю вас!
– Почему?
– Я… я не одета!
– Как так – не одета? Да ты что?!
– Но отец, я же в баню еду!
– Ах, ну да, ну да! – понимающе закивал султан, но спохватился. – Постой, ничего не понимаю: кто же раздевается заранее?
– Я, отец. Мне хочется побыстрее помыться.
– Да, да, помыться тебе не мешало бы, – завозился на носилках султан, поскольку теперь до его носа донеслась не только вонь перегара, но и еще некий отвратительный, непереносимый запах. – Эй вы! Ускорьте движение. Мы хотим поскорее попасть в баню.
– О спасибо, отец!
– Не за что, дочь наша, – прикрывая нос свисавшим концом чалмы, ответил султан. – О Аллах, что за гадкий запах, – пробормотал он. – Быстрее же, вы, полудохлые черепахи! Быстрее, мы говорим!
Рабы наподдали жару, и носилки стремительно понеслись к центру города, а вместе с ними бежала толпа слуг, размахивающих вениками, тазиками и прочим банным инвентарем, стражники, гремящие доспехами, клинками и щитами, и музыканты, пытающиеся в столь сложной обстановке продолжать игру на музыкальных инструментах, не ударив при том в грязь лицом, но выходило у них не очень.