Сашка продолжил копаться в шкафу и выудил те самые бабушкины фолианты, которые озадачили Сережу в детстве. Те, написанные задом наперед, с золотым тиснением на обложке. Те, что в далеком детстве озадачили Сережу. Теперь Сергей знал, что это книги на еврейском языке. Тоже раритеты? Может быть. Но, конечно, такими раритетами нечего козырять. И в ответ на удивленные вопросы Иванченко Сережа только пожимал плечами. Сам понятия не имеет, что это. А Сережа после ухода друзей засунул эти книги подальше.
Сергей Львович был изумлен, насколько прогресс затронул похоронное дело. Теперь осознав цену земли, сообразили, что кладбище – это немалые квадратные метры, пусть, предназначенные для мертвых, но, не менее востребованные, чем квадратные метры для живых. И даже более востребованные. Живой, если негде голову приклонить, перетерпит, пристроится. А мертвому куда? Мертвый ждать не будет.
Поэтому, представители могильного бизнеса, прочувствовав, что могилы не просто золотое дно, а бездонная золотая кладовая, постарались, чтобы кладбище соответствовало рыночным стандартам. Некогда бесхозную, захламленную, в ямах и колдобинах полоску земли перед кладбищем выровняли и закатали асфальтом. И вот тебе платная стоянка. И еще хватило места на мини-рынок у самых ворот. Старушки продают цветы. Ларек «церковной лавки» со свечами, молитвенниками, крестиками, образами радует глаз. А следом еще больше радует глаз стеклянный киоск с не менее разнообразным ассортиментом: вода, кондитерские изделия, пресса, сигареты, жвачка, игральные карты, презервативы. Пока жив человек, кто знает, что ему понадобится.
Сергей, достал из багажника взятые с дачи лопату и грабли и вышел к кладбищенским воротам. Не скажешь, что было людно. Те, кто должен прийти по Диминому призыву, мимо ворот не пройдут. И он, увидит знакомые лица. Все-таки несколько раз он бывал у Димы в офисе и кого–то видел. А вообще нужно, как говорится в известном анекдоте, определяться не по паспорту, а по морде. Хотя и тут не все так просто. Например, он-то сам по обоим показателям числился русским. Нужно положиться на Диму. Тот всех соберет. Димы пока не было. Чтобы не терять времени, Сергей набрал номер Ларисы Андреевны.
– Привет, ну как? Все в силе? – спросил он.
– В силе. Ты едешь?
– Нет, я же тебе говорил, что с утра занят. Часика через два освобожусь.
– Хорошо. Только не тяни резину. Ты ведь понимаешь, ситуация может измениться. Ты мне перезвони, как освободишься.
Лариса Андреевна из планового отдела свое время планировала с максимальной точностью. Дима известил Сергея насчет зачистки еще в четверг. И Сергей Львович в пятницу на работе сообщил Ларисе Андреевне, что будет в городе в эти выходные. И получил добро на встречу. Сергей был рационалистом. Если уж приходилось коверкать дачный отдых возвращением в город, например срочная субботняя работа, аврал, он старался заодно закрыть в городе городские дела. Кое-что из еды подкупить, к родителям заглянуть. И Лариса Андреевна входила в список городских дел. А если случались осечки, то не по ее вине. Только из-за Сергея Львовича.
.
Сергей Львович ждал у кладбища. Никто из еврейского землячества не появлялся. Такой своего рода талант, как точность, их обошел стороной. А ведь точность ценится не меньше таланта. Иногда людям чихать, что ты музыкант или академик. Они ценят точность. Точнее, точность могут не заметить, а вот неточность заметят. Точность важна даже на кладбище. Канувшим в лету уже все без разницы. Им все равно, в какую могилу их опустят. А живым не все равно. Живым нужно знать заранее, сколько человек будет на похоронах, сколько порций заказывать. Вот тут у входа на кладбище часы на столбе. Зачем? Напоминание живым?
И Сергей вспомнил Володю Стаценко с его Дали. Володя работал с ним в одном цеху. Был он старше Сергея. Но они сблизились, непонятно почему. Может быть и потому, что он в Сергее хотел найти такого же поклонника живописи, как он сам. Володя сам немного рисовал и подражал Дали. Просто помешан был на Дали. Как-то притащил на работу альбом с его картинами. И тут Сергей с Володей не согласился. Он в этих картинах ничего не понял. И сколько Володя ни убеждал, что картина с часами – шедевр, убедить Сергея не смог.
Володя работал когда-то по горячей сетке и на севере. Ушел на пенсию рано. Мог бы еще работать. А нет. Он теперь дни и ночи рисовал. Однажды Сергей встретил его в городе. И Володя сказал, что сейчас, наконец, он до конца понял смысл жизни и смысл картины Дали с оплывшими часами. Во-первых, он сейчас, как пенсионер, к бегу времени стал равнодушен. И это возрастное равнодушие к времени, по его мнению, Дали гениально передал в оплывших часах. А кроме того Дали, вероятно, намекал на отношение ко времени художника, художника сюрреалиста, для которого все равно день сейчас или ночь. Теперь Сергей во время досадной потери времени у кладбищенских ворот задумался о сути времени и вспомнил картину Дали. Может быть это картина о том, что, в то время, как живых время ценно, а подчас даже бесценно, для мертвых это материя потусторонняя. И самое место у входа на кладбище повесить оплывшие часы, как на картине у Дали.
Еще пять минут и он имел бы оправдание для самого себя. Самый требовательный еврей города не мог бы его упрекнуть, что он плюнул на моральный долг и сорвался к Ларисе Андреевне. Но в это время и появился Дима. И не один, а с Леней, молодым человеком которого Сергей встречал прежде.
– Пошли? – нетерпеливо спросил Сергей Львович
– Веня еще должен подойти, – сказал Дима
– Какой Веня?
– Как какой? – удивился Дима, – Сапожник. Ваш папа его знает. И Веня, мне кажется, вас знает.
Сергей прекрасно знал, о ком идет речь. О сапожнике Вене он узнал еще когда вернулся в город молодым специалистом. Жил он в бабушкиной квартире. Но родителей беспокоило, как бы отдельная квартира не стала для сына скользкой дорожкой. И они, как могли, подсыпали на эту дорожку песка. Мать то и дело заглядывала к нему. Она осматривала квартиру, как сержант солдатскую койку. Беспорядок в квартире ее успокаивал. Не чувствовалось женской руки. Плохо, конечно, что сын неаккуратен. Но, с другой стороны, считала мама, та, ради которой сын бы стремился к аккуратности, должна войти в его жизнь через дверь, где мама будет стоять стражем. Конечно, сыну бы можно и о женитьбе думать. Диплом есть. Работа есть. Квартира есть. Но если он, пока занят мячами, да гантелями, это тоже не страшно. Про Наташку бдительная Сережина мама, не пронюхала. Осторожная Наташка обхитрила мамину бдительность, как Штирлиц обхитрил Мюллера. Наташка проскальзывала к нему тенью. Это случалось от силы пару раз в неделю. Продолжалось недолго. Сережину постель она не застилала, посуду не мыла, и порядок не наводила. Короче, следов не оставляла.
Сережиной зарплаты на то, чтобы сменить обстановку не хватало. Его вполне удовлетворяла бабушкина посуда. Ее старые книги ему не мешали. Но когда друзья, которым судьба не поднесла такой манны, как отдельная квартира, намекали, что неплохо бы у него собраться, Сергей этого избегал. Не хотел слушать потом мамины поучения. Чтобы родители меньше совалась в его жизнь, он выходил со встречной инициативой. По выходным ходил к ним в гости.
Раз они с отцом он пошел за покупками в город. Отец захватил туфли, чтобы сдать в мастерскую. Мастерская располагалась в самом центре города, на бойком месте, пятачке у остановки, где смыкались основные транспортные маршруты. Входящих в мастерскую встречал мягким долгим звуком медный колокольчик над дверью мастерской. Сергей и не подозревал, что его отец прекрасно знает сапожника и даже по-приятельски зовет его Веней. А Веня, заметив, что колокольчик заинтересовал Сергея и сказал, что музыка колокольчика имеет волшебную силу.
Сережу удивило, что у отца, и Вени имелись общие темы для разговора. Туфли в ремонт – это полдела. Точнее это предлог. А глаголом Веня владел мастерски: тот умер, тот женился, тот развелся, тот уехал. Лев Николаевич выслушивал Веню, как слушают новости. У Вени и Сережиного отца были не только общие темы, но и общие знакомые, женящиеся и разводящиеся, увольняющиеся и увольняемые, болеющие и уезжающие. И хроники этих болеющих и женящихся, разводящихся и увольняемых были устной летописью невидимой еврейской жизни в их совершенно нееврейском городе.
Есть ли в русском городе еврейская жизнь? Социалистическая теория давала четкий ответ. Сформировалась новая историческая сущность – единый советский народ. Общность это когда нет отклонений. Ничего инородного. Все в одной шеренге. А тут пишут в обратном направлении. Глядишь, и зашагают в обратном направлении. А уж если что инородное на практике все-таки пробивается, оно допустимо только в безобидном виде разговорного жанра: обмена новостями, пересудов, слухов, анекдотов.
Сергей равнения в шеренге нарушать не собирался. Он к байкам сапожника, взявшего на себя роль еврейского Гомера, явил подчеркнутое равнодушие. Отошел подальше, к входной двери, ближе к свежему воздуху, и, чтобы себя занять чем-то иным, тронул рукой колокольчик.
– По ком звонит колокольчик? – с мягкой улыбкой человека прекрасно понимающего его поведение, отозвался Веня, – Как у Хемингуэя, мой колокольчик звонит и по вас. Вы можете стоять у двери и воображать, что ваше дело сторона. Но, вам, я думаю, и раньше случалось слышать звон еврейского колокольчика.
– Что это за колокольчик такой особый? – фыркнул Сергей.
– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Раз вы так сейчас говорите, значит, вы его слышите. И будете слышать.
– Мне медведь на ухо наступил, – Сергей попытался уйти от неприятной темы, сведя все к шутке.
– Русский медведь? – спросил Веня, нажимая на первое слово. Сергей только криво улыбнулся, – Понятно. Вы позиционируете себя как гордого сына славян. А вы не замечали такого удивительного феномена, что вы оцениваете людей по тому, как они отзываются о евреях. И на основании этого вносите в свои знакомства соответствующие коррективы?
– Не замечал. Я когда с людьми разговариваю, не спрашиваю их предварительно, что они думают о евреях, – ответил Сергей и подумал: ишь, какие словечки сапожник, вворачивает, «позиционируете», «феномен», «коррективы»
– А этого не требуется. Они в какой-то момент сами себя обозначат.
– А вы думаете, интересно, когда через слово – еврей. У Пушкина предок был вообще эфиоп. И он про эфиопское происхождение вообще не вспоминал. И учился в лучшем учебном заведении, вращался в высшем свете. Гордость русской поэзии.
– А вы уверены, что он вращался, как остальные и ничего не чувствовал? – просил Веня, и, словно потеряв интерес к Сергею, повернулся ко Льву Николаевичу. Но Сергей видел, что Венины слова рассчитаны и на него.
– В чем человек проходит, как хозяин необъятной Родины своей? Как долго он может проходить в нашей обуви? – сказал Веня, – Он не может выбросить ее, потому что негде купить новую. Человек идет к сапожнику. Потому что с мокрыми ногами или с мозолями на ногах он не хозяин необъятной Родины своей? У нас какая идеология? С мозолями на руках человек хозяин Родины своей. А про мозоли на ногах ничего не упоминается. Так я вам скажу, с мозолями на ногах – не хозяин, – Веня поворачивал ботинок к себе подошвой, – Сапожник первым делом смотрит на обувь с этой стороны. Она может многое сказать. Правильно стертый каблук – это правильно поставленная нога. Это красивая линия ноги и хорошая осанка, это привлекательность- Веня наклонился ближе ко Льву Николаевичу и спросил, – Женат?
– Нет, – ответил отец. Сергей насупился. Еще ему не хватало еврейской свахи в виде сапожника.
– Ну, так вы заходите, – сказал Веня, и бросил на Сергея быстрый хитрый взгляд.
Хитрый взгляд сапожника Сергею не понравился. Словно в его жизнь пытаются внедрить чуждую, абсолютно ненужную компоненту.
Сергей постарался выбросить Веню из головы. Но его слова там зацепились, точно упрямая инфекция, которая тлеет-тлеет, а потом и напомнит о себе. Случалось Сереже невольно вспомнить его хитрый, лукавый взгляд, словно Веня Сережу насквозь видит. Видит даже больше, чем озабоченная холостяцкой Сережиной жизнью мама. Может быть, он знает и про Наташку? Нет, если бы он знал, знали бы и родители. А уж мама бы точно начала приставать к Сереже. Но зачем Вене спрашивать, женат ли Сережа? Сосватать хочет? Вот тут вы, товарищ сапожник и ошиблись! У него своя голова на плечах. Знакомства через сапожника-еврея – это какой-то Шолом Алейхем. Шолом Алейхема Сережа считал малоинтересным. Но он что-то слышал, что в его рассказах присутствуют и сапожники и сватовство. Это ведь совершенно не его мир. Да и не мир его отца.
Как бы между делом в разговоре с отцом Сергей спросил, что, кроме туфель, может связывать его с сапожником. Лев Николаевич сказал.
– Сапожник – тоже профессия. Людвиг Фейербах был сапожником.
– Так, то Людвиг Фейербах.
– А Веня не всегда был сапожником. Он работал, кстати, на вашем заводе, когда ты еще в школу ходил. Был или экономистом, или бухгалтером. А потом у него пошли какие-то неприятности. Он уволился. И он пошел сапожником. По фамильной линии и очень рад. Сталин, кстати, тоже был сыном сапожника. А Веню как сапожника многие ценят.
Прошло не меньше месяца. Сергей все реже вспоминал про Венин колокольчик. Но вот он зашел к родителям, и мама попросила его выскочить за продуктами и в придачу дала квитанцию, взять из починки туфли. Что-то долго, подумал Сергей. Вене уже положено было сделать. И тут ему пришло на ум, что это может быть, у родителей такой хитроумный ход конем. Специально не брали. Ждали, чтобы именно Сережу послать к Вене. А тот уж начнет его обрабатывать, обволакивать своими байками. И тут пришло ему в голову, что и сдать свои туфли отец мог в любой день. А почему понес их к Вене, когда пошел в город вместе с Сергеем? Случайность? А как Веня тогда лукаво посмотрел и спросил, женат ли Сергей, так чтобы и он слышал? Ну, если евреи имеют на него виды, они заблуждаются
Посмотрев на квитанцию, Веня, некоторое время рыскал по полкам, наконец, сказал, что туфли так долго лежали, что он, наверное, отнес их в кладовку. Это рядом. Секундное дело. Сергей ждал в мастерской. Дело оказалось не секундным. Зашла женщина с босоножками в починку. Сергей объяснил, что сапожник сейчас придет. Потом зашла девушка, спросила Веню, но, ждать не стала. Наконец вернулся Веня. Принес туфли, отдал, просил передать привет отцу.
– Ну как молодой человек? Мой колокольчик вам еще не звонил?
– Не звонил, – буркнул Сергей.
– У вас, молодой человек каблуки стерлись.
И это были последние Венины слова, обращенные к Сергею
Про колокольчик Веня не ошибался. Бабушка с квартирой оставила Сереже ненужную ему славу. Через какое-то время он понял, что соседи во дворе знают, что он живет в квартире своей покойной бабушки. А бабушка – врач-еврейка. Оказалось, что бабушка оставила после себя такую славу, что ее помнили и в соседних дворах. Да, говорили, что врачом она была толковым, чуть ни кудесницей, но всегда не забывали сказать, что была она еврейкой. А вот это было лишним. Национальность тут при чем? Внук врача – нормально. И хватит. Он вот – сын инженеров. И никого не интересует национальность его родителей. Да чего в них и копаться? Мама – до корней ничего предосудительного. И папа пусть наполовину русский, но важна именно эта половина. И его никто не попрекает другой половиной. Это потому что они не привязаны к бабушкиной квартире. А Сережа привязан и ему частенько о бабушке поминают. Конечно, хвалят бабушку, но не забудут ввернуть: такой хороший врач, а еврейка. Вот такую бабушка оставила память о себе. И Сережа подумал, что самый лучший выход – обмен.
Родители его не поняли. По какой причине ему хочется уехать из центра города? Квартира хорошая. Сталинская. Второй этаж. Пусть однокомнатная, но комната большая. Ванна и туалет. И коридор просторный и чуланчик есть. ему одному – живи и радуйся. Мама немного обиделась. Может быть, он хочет подальше от родителей? Хорошо, если уж меняться, так на что-то лучшее. Но на это денег нет.
Сережа не раскрывал истиной причины желания обменяться. И скажи – родители не поняли бы. Они просто не были в Сережином положении. И обмен оставался далекой мечтой. Сережа к своему положению внука врача-еврейки понемногу притерпелся. Но вспомнил об обмене, когда, когда Веня сказал о еврейском колокольчике
Он вспомнил о колокольчике довольно скоро. Как-то Наташа что-то нелестное ляпнула про евреев. Конечно, Сергей промолчал. Но с того момента его к ней привязанность пошла на спад. Тут он заметил, что и привязанности особой не было. Да, Наташа подходила под емкое определение, какое давал своей подруге Михайлов из Сережиного отдела. Не красотка, но чувствует меру. В меру развратна и в меру скромна. Михайлов не рекламировал свою подругу. Она не работала на заводе. Никогда не светилась на заводских культурных мероприятиях типа коллективных выездов за город и прочего. Сережа ее увидел вместе с Михайловым случайно на улице. Знакомое лицо. Он встречал эту женщину в городе. Не знал, что это подруга Михайлова. Когда он ее видел в городе одну, не обращал никакого внимания. Внешне рядовая женщина. Но увидев ее с Михайловым, Сергей задумался, в какую же меру она развратна. Что для Михайлова являлось мерой? Конечно, об этом не спрашивают. Но когда Сергей сошелся с Наташей, он вспомнил слова Михайлова. Наташа, достаточно раскованная в постели, и выверяющая каждый шаг во всем остальном, сумела не попасться даже под бдительное око Сережиной мамы. И Сергея это удовлетворяло. Но вдруг он подумал, что ведь это ни к чему не приведет. Не женится же он на ней. Так чего мозги ей пудрить. Почему подумал? Зазвонил Венин колокольчик?
Помнил ли он о колокольчике, когда стал встречаться с женой? Как он ее тогда звал, Наташа номер два. Ее тоже звали Наташей. Она тогда была студенткой мединститута. Приехала к тете в гости на летние каникулы. Сережа познакомился с ней случайно. С Наташей номер два все развивалось быстро. Сергею очень подходило, что девушка не местная. Каникулы закончатся и она уедет. А она, оказалось, любительница чтения, покопалась в Сережиных книгах и выудила медицинские книги, над которыми ворковал когда-то Сашка Иванченко. Когда Сережа сказал, что это книги его бабушки, Наташа номер два посмотрела на него таким удивленно-оценивающим взглядом, что ему стало приятно. Да, на нее произвели впечатление книги ее бабушки, а не его бицепсы и гантели. Но куда больше ее впечатлили бабушкины загадочные фолианты. Она моментально определила, что книги на еврейском. Хоть к евреям и их книгам, как она сказала, она не имеет никакого отношения. Но каждый грамотный человек не может не знать, что это шрифт, который многим моральным постулатам положил начало. И эти книги могут содержать древние мудрости. Нужно сказать, Сережа не разделял ее мнения о мудростях, но слова моральные постулаты звучали красиво. И вообще, это было приятно. А когда она сказала, что бабушкины книги достойны того, чтобы их хранить как память о ней, это ему польстило. Хотя память о бабушке по большому счету его никак не трогала. И он понемногу начал жалеть, что ее каникулы неизбежно закончатся. Девушка ведь она очень даже миленькая. Оказалось, что расстояние не великая преграда. И спустя время Наташа номер два преступила на ступеньку выше. Стала Наташей номер один.
Сережа иногда вспоминал о Венином колокольчике. Но увидеть Веню не стремился. Хотя около его мастерской ему случалось бывать. Иногда, ожидая автобуса, Сережа видел как клиенты к Вене заходят, вспоминал о Венином колокольчике, но тут же и забывал.
Как-то Сергея послали по делам в городскую администрацию. Служебной машины не дали, а своей у него тогда не было. Поехал автобусом. В центре нужно было пересесть на другой. На остановке он заметил Веню. Конечно, не подошел и не поздоровался. Во-первых, не настолько он близко знаком. Во – вторых не больно и хотелось. А, в-третьих, Веня был не один. Веня, несомненно, тоже увидел Сергея, но и бровью не повел. Он был занят. Он разговаривал с девушкой. Сергей ее вспомнил. Та, что заглядывала в мастерскую, когда года три назад он у Вени брал отцовские туфли. Тогда она была просто миловидной, привлекательной, и, естественно, запоминающейся. Теперь же превратилась в писаную красавицу. Из серии «есть женщины в русских селеньях». Веня, судя по всему, ее хорошо знал. Клиентка? Слишком молода, чтобы быть постоянной клиенткой сапожника. Ноги у нее еще должны быть здоровыми.
Подошел автобус. Веня, и красавица сели вместе. И Сергей заскочил в тот же. Хотя ему нужен был другой маршрут. Но он сел. Из спортивного интереса. Что общего может иметь невысокий толстенький лысоватый Веня с этой царицей? Люди в автобусе продвигались, и скоро Сергей оказался рядом с нею. А по другую сторону от нее стоял Веня. Что-то ей говорил. Они вышли на Красина. Сергей не решился выйти с ними. Он проехал до следующей остановки и поехал в администрацию.
Разговаривая в городской администрации с Владимиром Ивановичем, он никак не мог сосредоточиться. Красавица стояла перед глазами. Наконец Владимир Иванович спросил его.
– Сергей Львович, у вас все в порядке?
– Все нормально, – ответил Сергей, – А в чем дело?
– Да вы меня не слушаете. Вы здоровы?
– Абсолютно здоров. Не мороз мне не страшен, не жара. Удивляются даже доктора.
– Значит, только одно объяснение, что вы влюбились.
– И не влюбился, – заверил Сергей.
– А вот это напрасно. Помните песню «Идет влюбленный по планете»? у влюбленных работоспособность должна повышаться. Влюбились бы, вон у нас сколько тут девчонок, мы бы с вами такие проекты переработали. Закачаешься!