Полина приходила еще пару раз. Но тщетно. Вовка появился только к утру. Быстро привел себя в порядок и помчался в институт защищать практику. Через полчаса и Леша поехал в институт.
Владимиру Ивановичу Денисову льстило, что слава о нем идет как о преподавателе либеральном. Неудов на экзаменах он почти не ставил. Но практика – другое дело. Экзамен – это сухая застывшая теория, а практика – это, как сказал Маркс, критерий истины, это кипение жизни. К принятию отчета по практике Владимир Иванович подходил как к состязанию со студентами. Из кабинета жизни не увидишь. А он, увы, давно прирос к кабинету и последние несколько лет вынужден был о жизни заводов узнавать, читая отчеты о практике. Их он читал въедливо. И в неуклюжих студенческих опусах слышал далекий гул производства. Он искал, где автора можно будет по-отечески ткнуть физиономией в его творение. Естественно, находил и ободрялся, что есть еще порох в пороховницах, не деградировал он, как специалист, не только не отстает, а покуда, как ему кажется, опережает молодое поколение. И почти не было случая, чтобы Владимир Иванович пропустил отчет без замечаний. Небольших замечаний. Заставлял доработать какую-нибудь мелочь. И со второго захода отчет принимался.
В Чирчик третьекурсников направляли каждое лето. И каждое лето Владимир Иванович принимал отчет по Чирчику. В этот день он с утра уже завернул пару человек. Но студент Мендельсон и его жена удивили неординарностью подхода. Очень качественные фотографии. Польщенный Мендельсон признался, что фотографии ему прямо на заводе сделали, рассказал, как он чуть не пострадал, и добавил, что у него и пленка осталась.
Очень кстати, сказал Владимир Иванович, – Я так полагаю, что вам пленка уже не нужна, а институту понадобится. Можно изготовить хорошие учебные пособия. Вы пленку не выбрасывайте.
Выходя с кафедры, молодые супруги в коридоре встретили Лешу, который как раз шел на защиту.
Сдали, – улыбнулся Саша, и собрался пройти мимо, но Надя зацепилась.
А ты, дружок, вроде бы к Таньке наведывался? – Леша сделал невинно-удивленный вид. Ведь этого, считай, не знала ни одна живая душа. Никаких свидетельств, – Нас не проведешь, – Надя хитро улыбнулась, – Сережка тебя вычислил по фотографии как миленького.
Какой Сережка?
Танькин брат. Саша Татьяне несколько фотографий с Чирчика отдал. На одной ты был. А он тебя прямо перед дверью застал. Ты деру дал, герой, – она испытывающее посмотрела на Лешу, – Вот ты и прокололся. От нас не скроешься.
А я и не скрываюсь, – сказал Леша.
Я, честно говоря, судя по тому, как ты себя вел с Наташей, думала, ты как мамонт. тебя не прошибешь. А ты – кролик.
Какой я тебе кролик? Что еще меня должно прошибать, кроме водки?
Водка –не водка. Ты ничего такого не чувствуешь?
Что ты загадками изъясняешься? А что я, собственно, должен чувствовать?
Ну, томление в груди, ощущение полета.
Не чувствовал. Вот ты меня заводишь перед защитой. Сейчас я буду на кафедре иметь ощущение пролета.
И ощущение пролета, – он снова ощутил испытывающий Надин взгляд.
Ничего я не ощутил.
А почему тогда к Тане приходил?
Ага, вот в чем дело, понял Леша. Танин брат его заложил. И они сделали свои выводы насчет него. Может быть, и верные, но какие выводы дальше. У него такие, что все забыть. А у Тани? Зелье она напрасно пила? Хотя бы ради спортивного интереса узнать, подействовало или нет.
Ты же сама говорила, чтобы я ей помог с отчетом.
Да-да. Расскажи кому другому. По-моему, очень даже почувствовал, братец кролик. Мы за тобой наблюдали.
Что значит, наблюдали?
На тебе, милый ты мой, действие препарата проверялось, – Надя сделала паузу и интригующе посмотрела на Лешу, – Короче, я с Таней пошли на рынок в Чирчике за мазью для Саши, такой, как у тебя. А там эта тетка уговорила Таню купить приворотную микстуру. Намекала, чтобы тебе подмешивать. Конкретно тебе. Видать, ты ей показался. Именно Тане. Ну не мне же замужней женщине. Там условие такое: тот, кто привораживает, тот и капает. Ну, решили, что самое удобное на тебе в дороге проверить. Ты – самый подходящий объект. Вот Таня и выговорила, чтобы тебя к нам поместили, чтобы ты был как на лабораторном столе. Вот Танюха тебе и капала незаметно. Отсюда вывод: если ты к ней мотался, значит работает, как в аптеке.
Мотался, – грубо оборвал Леша, – Сначала говорите, проводи, помоги отчет написать, а потом – мотался. Экспериментаторы хреновы. Так нечестно, ничего не подозревающему живому человеку тайком неизвестно что капать. А вдруг это яд? Она на себе не попробовала?
Ну, ты живой же. Живее всех живых, раз у ее дверей околачивался. Так что, можно сказать, эликсир, купленный на практике, на практике и опробован. А практика, друг ты мой, критерий истины. Философию изучал?
Тоже мне философы, – обрубил Леша и пошел на кафедру.
Вот, значит, как! Эти философы над ним, ничего не подозревающим эксперименты ставили. Фашисты они, а не философы! Никакой совести. Соловьева с ее Томасом Манном и Омаром Хайямом и то порядочнее. А он-то размечтался, отчего это Татьяна для него место в вагоне пригрела. А он-то считал, что это результат его над ней эксперимента. Хорошо у Таньки ума не хватило сравнить, что она себе, якобы, от зубов капает, и что ему. Но один очень важный минус снимается – его опознал не кавалер, а брат. Так что, эксперимент продолжается, господа присяжные заседатели.
Владимир Иванович, в своей обычной манере, рыскал по Лешиному отчету, изредка задавая вопросы. Студент отвечал странно, рассеяно, без должной сосредоточенности. А Владимир Иванович прекрасно помнил этого студента, как подающего надежды.
А вы же должны были в Эстонию поехать. А почему выбрали Чирчик?
Я не выбирал. Наши девушки попросили уступить.
Ценю, – сказал Владимир Иванович, – Не стоит огорчаться. В Чирчике прекрасная производственная база. Некоторые наши выпускники там работают. И никто не жалуется.
Кому им жаловаться, Омару Хайяму? – усмехнулся Леша.
Вижу, вы не напрасно съездили. И знаете, завод – это важно. Практика – критерий истины. Я понимаю, многие привыкают к лабораториям и не хотят ехать в грязь и грохот. Но, не испробовав заводской жизни, тяжело понимать, в каком приоритетном направлении нужно развивать отрасль, и практику, и теорию. Многим поначалу завод волком смотрится. А потом сердцем прикипают. Если предпочитаете институтскую карьеру, тогда, вы понимаете, как серьезно на кафедре нужно себя проявить. Вы пока на хорошем счету. У вас впереди два года. Старайтесь. Дерзайте. Кто вам не дает?
Прописка, – не дает.
Да… – согласился Владимир Иванович, и, улыбнувшись, добавил, – Я сам не коренной москвич, честно говоря. Женился на москвичке. Но я женился по любви, а не ради прописки. Но как говаривали у нас в общежитии, хочешь московскую прописку – думай про московскую письку. Извиняюсь за грубость. Но тут уж институт вам ничем не пособит. Тут уж вы должны сами, своими руками, своей головой, как говорится, своим телом. И это бывает посложнее, чем какую-нибудь теорию сдать на отлично. Это стопроцентная практика. А вы помните, что практика – критерий истины. И как заметил Маркс, меняется практика – меняется и истина. Задумайтесь над этими словами. У вас есть еще два года на обдумывание.
Лешино настроение менялось. После неудачного похода к Кашевской он хотел скорее защитить отчет и уехать домой. Но после разговора с Надей какой-то упрямый бес влез в него. Капала она –не капала, если это Танькин брат, это несколько меняет дело. Нужно поговорить с ней самой. Только как? Снова ехать туда?
Владимир Иванович оторвавшись от Лешиной писанины, посмотрел на него, словно неожиданно вспомнил что-то важное.
Да, а ведь вы…. Я вроде бы вас на занятиях видел нередко рядом с этой симпатичной девицей, такой немного кудрявой. Как ее. Она полчаса назад была с отчетом, – Владимир Иванович посмотрел в свои записи, – С Соловьевой. Она, признаться, звезд с неба не хватает. Но, как мне показалось, она к вам очень расположена. Очень приятная девушка.
Леша молчал. Владимир Иванович отыскал в отчете мелкую закавыку, и, как обычно, помянув слова Маркса о практике, указал, что нужно исправить, посоветовал переписать и приходить завтра. После того, как он решил поговорить с Кашевской задержка с поездкой домой его не огорчила. Ведь он еще не решил, как к разговору подойти.
А Кашевская сдавать не приходила? – спросил он. Владимир Иванович посмотрел в табель.
Не приходила.
Леша встал и ушел. Он уже собирался покинуть институт, как внизу у центральной двери здания увидел только что вошедшую Кашевскую. Их пока разделял большой пролет широких мраморных ступенек главного институтского входа. Говорили, что это старинное здание до революции было дворцом каких-то князей, о которых даже упоминал в своих произведениях Лев Толстой. Теперь Леша, стоя намного выше Кашевской, видел ее, как на ладони. А она, вошедшая с дождя, вверх не смотрела и его не видела.
Леша, пока не сформулировавший, о чем будет его речь, укрылся за колонной и оттуда наблюдал, как Кашевская отряхнула и неторопливо сложила зонт, как она притопнула туфельками пару раз, словно сбивая влагу улицы, как она посмотрелась в зеркало и поправила прическу, как на момент, задержалась у большой доски с расписанием последних консультаций этого года, как зашагала по лестнице, как, поравнявшись с вахтером, повернула налево. Ее поворот налево вынудил Лешу еще дальше нырнуть за колонну. На кафедру пошла, к Денисову, понял он. А куда еще? И в стиле Полины Гринблат сказал сам себе: пусть идет, от нас не уйдет, у нас длинные руки. Нужные слова к нему еще не пришли. Требовалось время.
Денисов, как раз, ее немного помаринует, и она вернется к исходной точке. А у него будет время пораскинуть мозгами. Первым делом определиться, имеет ли смысл вообще ее ждать. Даже если не имеет, торопиться то ему абсолютно некуда. Можно и ждать. И чего торопиться, когда на улице дождь. Принять решение по Кашевской можно в любой момент, даже в самый последний момент. И потом, все может измениться в зависимости от того, защитится Кашевская, или нет. Почти наверняка Денисов ее зарежет. А тут кстати и однокурсник готовый помочь. Ладно, подождем, эксперимент продолжается, сказал сам себе Леша, и стал прикидывать, с чего бы этакого забористого начать. Наверное, с того, что практика – критерий истины.