Препираться было бесполезно. А решать нужно было быстро. Остальные ждали. Леша чувствовал, что в Надиной голове, как в ЭВМ, проскакивают варианты. Но ничего лучше не получалось, как ей жить с Таней, при условии, что Сашу поселят с Лешей. Вот теперь он, тот самый Леша, которого Надя всю дорогу попрекала, очень даже пригодился. Леша был должником за прикрытие от Соловьевой, и его можно легко на время турнуть из комнаты. Надя заняла комнату с Татьяной, и предупредила Лешу, чтобы он был готов к тому, что вечерами она будет навещать мужа.

Вечером у Нади возникло предложение совершить ознакомительную прогулку по городу всей группой. Леша зависел от Мендельсонов. Надя решила идти. Значит, шел Саша, шел и Леша. Однако стоило во время прогулки Леше зазеваться, откуда ни возьмись, вынырнула Соловьева. И эти трое отошли и остановились на таком расстоянии, что они не были теперь для Леши защитой.

Что случилось? – Леша был готов к вопросу, понимал, о чем она спрашивает

Ничего не случилось, – спокойно, даже мягко, более того, даже с подчеркнутым оттенком ласковости ответил он.

Я тебя чем-то обидела?

Ничем ты меня не обидела.

А почему ты со мной не разговариваешь? Тебе кто-то про меня что-то такое наговорил?

Никто мне про тебя ничего не говорил. Просто сейчас не то время, и не то место, не та обстановка. Тут другие традиции.

В поезде тоже были другие традиции? Ты в поезде не подходил. Засел с Мендельсонами.

А что бы было, если бы я в поезде подошел? – спросил он. Наташа в Москве достала его поцелуями в самых неподходящих местах, например, в очереди за билетами в кино. Поезд, тем более, не Москва. Все на виду. Леша напомнил о правилах хорошего тона. Нужно себя вести в рамках этих правил.

А в поезде достаточно простой улыбки, – горько произнесла Наташа, но тут, наконец, Саша Мендельсон, устав ждать, позвал его и спас от дальнейшей пытки.

Методичный Мендельсон готовился к практике основательно. Он приволок с собой свой «Зоркий» и щелкал, то тут, то там, как обрабатываются различные детали в разного типа станках. Надя надеялась, что Леша свалился на их голову только на время дороги, а он и на заводе ходил хвостом за ее мужем. Саша выберет точку, чтобы щелкнуть станок – Леша к нему. Надю это бесило. Она не собиралась входить в Лешино положение.

А вот Леша, загнанный в угол Соловьевой и затюканный Надей, тем не менее, в Надино положение входил, и выходил, когда вечером входила Надя, освобождал комнату. Точно так же, как он это делал на Соколе, когда к Вовке приходила Танька Бирюкова. Но там, в общаге он мог пойти к друзьям, мог перекантоваться в рабочем зале. Масса возможностей. И нигде не подстерегала опасность. А тут податься некуда и легко напороться на Соловьеву.

Надя принимать это в расчет и не думала. Она пришла уже вечером второго дня и посоветовала Леше часок прогуляться. И он ушел.

Медовый месяц в Чирчике! В рабочем общежитии. Когда в окно смотрят ветви незнакомого южного дерева. Романтика. Надя не знала передышки, соответственно, Саша отдыха. И соответственно, Леша, словно разведчик в тылу врага, не знал расслабления. Главное – выскользнуть из общежития незамеченным, проскользнуть по коридору, тихо спуститься по лестнице, мелькнуть по ярко освещенному крыльцу в вечерний сумрак, как ночная летучая мышь. Чтобы Соловьева не перехватила. Он хорошо выучил дорогу. И хорошо освоился в соседнем парке.

Саша, как видно, поделился с женой насчет разговора в тамбуре. В какой-то раз Надя, увидев, как Леша напрягся при упоминании о Соловьевой, сказала:

Я, к твоему сведению, тоже ничего Саше не позволяла до свадьбы, – но, подумав, уточнила, – То есть не ничего, а кое-чего не позволяла.

Великое достижение, – съязвил Леша, – Орден тебе за это.

Хорош твой моральный облик.

Какой есть, – такими словами, которые постоянно твердила их комсорг Полина Гринблат, его не проймешь.

Порядочная, интеллигентная девушка, с богатым внутренним миром. Что она нашла общего с этим. У Наташи просто глаз нет. Тебе вообще чувства знакомы, кроме пинания мяча?

Я, между прочим, должен был в Кивыили ехать, – напомнил Леша, – А отдал это место Подзоровой и компании. Я в Чирчик не рвался. Хотел спокойствия.

Орден тебе за это. Имей в виду, ты можешь пройти мимо большого чувства, которого ты по глупости не ценишь. Потом будет поздно.

Ты прямо проповедник, – усмехнулся Леша.

Что имеем, не храним, потерявши, плачем. Смотри не заплакать бы тебе. Иди, прогуляйся в парке, подумай над моими словами.

О фланировал по парку. В чужом городе, где нет понимающего его Суворова и вообще ни одной понимающей души невольно задумаешься над Надиными словами. Задумавшись, Леша зазевался, не принял вовремя мер к отступлению, когда внезапно нарисовалась Соловьева. Девочки, с которыми она шла, понимая момент, отошли, а Наташа подошла и предложила присесть на лавочке. Он повиновался. Девочки пошли дальше. Они остались вдвоем.

Теплый вечер, тихий парк, лавочка, полумрак, и рядом девушка, которая хочет, чтобы он снова стал таким же, как в Москве. Она опять пошла докапываться, кто ее оговорил. Лучи фонарей освещали ее лицо так, что слезинка, задержавшаяся меж ее длинных изогнутых ресниц в уголке глаза, заблестела, как маленький бриллиант. Но от таких драгоценностей одна морока. Он еще раз заверил, что он к ней очень хорошо относится. Очень хорошо! Но тут не Москва. Завод, чужой город, чужие традиции. Переговоры закончились безрезультатно. Соловьева встала, резко и печально, прямо как в кино, сказала Леше, чтобы он не провожал ее.

Но времена Восьмого марта прошли. Он и не думал провожать. Она ушла в темноту. В чужом парке, в чужом городе. Ничего, найдет девчонок. Маяковский сказал: плохо человеку, когда он один. Далеко не всегда. Нередко хочется побыть одному.

Мендельсон в своем фотографировании так усердствовал, что к нему на третий день подошли два товарища и потребовали объяснений. Он удивился. А что тут такого? Фотографии нужны для отчета по практике. Завод ведь не оборонный, фотографировать не запрещено. Леша, стоявший рядом, высказался в том же духе. Но их высказывания не убедили. Странно они как-то фотографируют, везде парой ходят. Подошедшие потребовали засветить пленку. Саша прижал свой «Кодак» к груди, как ребенка, и стал умолять: вся практика пойдет насмарку. Представители завода настаивали. Остальные практиканты бродили по цеху, не обращая внимания на мелкий инцидент. И Нади с Таней вблизи не было. Леша предложил паллиативный вариант: неужели нельзя,тут при них пленку проявить и убедиться в их невиновности? Представители смягчились. Студент с аппаратом сейчас же с ними проследует в заводскую фотолабораторию. На заводе есть штатный фотограф. Его вызовут, пленку проявят и тогда увидят, какие они безобидные.

Вызвали фотографа. И началось священнодействие при свете красной лампы. Эту монотонную работу – проявитель, закрепитель – Леша, следовавший по пятам за Мендельсоном, невзлюбил с седьмого класса. Но Сашу не оставлял одного. Пленку проявили, но на ней заводчане не могли разобрать, есть ли в кадрах криминал. Поэтому решили: фотограф тут же сделает фотографии. Неподозрительные отдают Саше, и пленку уничтожают. Один из представителей завода остался в лаборатории. Другой ушел согласовывать действия. Пока фотограф проявлял, Саша рассматривал стопку фотографий на полке,

У вас тут портреты, – сказал он.

Суета сует. Передовики производства, флагманы соревнования, изобретатели и рационализаторы, дружинники. Я прежде в Ташкенте в журнале фотокорреспондентом работал. Вот там были фотографии.

А зачем же ту работу бросили? – спросил Мендельсон.

Меня бросили. Я им идеологически не подходил.

Почему, – удивился Саша.

А вы их спросите. У нас даже «Веселые картинки» должны соответствовать. Вот вы, молодой человек станки снимаете железки. И вас проверяют на соответствие.

И вот стало можно рассмотреть несколько Сашиных фотографий.

Ну, посмотрите, Степан Данилович, – сказал фотограф,

Степан Данилович просмотрел фотографии и пошел звать на консультацию своего коллегу.

Вы знаете, мне эти фотографии нужны в двух экземплярах. Для отчета по практике, – печально попросил Саша, – Мне и жене. А то если пленку отнимут, пиши, пропало. -

Ну, ладно, пока наверху совещаются, напечатаем в двух экземплярах – согласился фотограф, – Вот это как раз то, что не одобряется. Наверху еще не согласовали, а внизу уже действуют.

Только под самый конец рабочего дня, когда остальные, незаподозренные практиканты беззаботно отдыхали, Саша и Леша вышли из фотолаборатории. Вышли с победой. Не только с пачкой фотографий, но и с пленкой. Реабилитированный Мендельсон приободрился. Не было счастья, да несчастье помогло: и фотографии за счет завода в профессиональных условиях сделали и пленку вернули. На нескольких фотографиях в кадр попал и Леша. Саша на радостях подарил ему одну. Казалось, все складывается как нельзя лучше.

На лавочке у проходной, как декабристки, их ждали Надя и Наташа. Ну, Надя, понятно, ждала Мендельсона на правах жены. А Соловьевой тут чего делать? У Нади уже был приготовлен очередной разнос: как в воду канули, что она должна думать? Наташа ее успокаивала: они хорошие.

Хорошие, – буркнула Надя, чуть спокойнее, – когда спят зубами к стенке. Я не знаю, Наташа, куда ты смотришь. Сними розовые очки.

Леша был бы доволен, если Соловьева сняла эти самые очки. В это время Саша как индульгенцию протянул фотографии. Теперь не нужно дома печатать. А фотографии – половина отчета. И, его и Надиного. Этим, как видно, Сашина вина была заглажена. Надя взяла мужа под руку и пошла к общежитию. И, никуда не денешься, Леша шел рядом с Соловьевой. У общежития Надя сказала.

Прогуляйтесь немного, молодые люди.

Леша притерпелся к тому, как он говорила ему, прогуляйтесь, молодой человек. Но множественное число предвещало сложный период. Однако, в этот раз Наташа спокойно, даже безразлично. Предложила Леше сходить в спортивный магазин, в пяти кварталах. Там, она видела, продаются китайские кеды, каких он не мог найти в Москве. Приграничная торговля. Против кед он не мог устоять. Кеды ему были очень нужны. Летом они горели на ногах.

Кеды в магазине были, а таких денег с собой у Леши не было. Соловьева заплатила за него, за две пары. Осчастливленный, Леша не противился ее желанию. Ее желанием было невинным, зайти с нею в книжный магазин. Соловьева считала, что республиканские книгоиздательства иногда печатают интересные книги, каких Москве не сыскать. Ничего сверхъестественного в магазине не оказалось. Та же нудистика. Но Соловьева откопала маленькую книжку стихов. Омар Хайям, увидел Леша. Имя ему было знакомо, но не более. По ходу домой Соловьева вслух читала четверостишия. И нужно признаться, стихи Леше понравились.

Они подошли к общежитию. Брошенный Надей во власть Соловьевой, да еще с двумя парами оплаченных ею кед, – куда ему податься? Мендельсоны, должно быть, не натешились. Соловьева, казалось, понимая, что он повис, не уходила. Даже не пошла к себе в комнату. Так с кедами они и направились в парк. Омар Хайям спас Лешу. Наташа выбрала скамейку под фонарем и приступила к чтению вслух, как в школе у доски.

Леша слушал с тоской и обдумывал тактику: если Надя во имя своих мелкоэгоистичных интересов бросает его на Соловьеву, его спасение остается в Кашевской. И ничего особенного не требуется. Делай Тане небольшие реверансы – Наташа заметит, и отстанет.

В пятницу их отыскал комсорг завода. Предложил им заезд выходного дня в заводской пансионат. Это за городом, в горах. Стоит копейки. Все были за. Тогда завтра в шесть утра у проходной будет ждать машина.

Машина – простой грузовик. Скамьи – доски поперек кузова. Конечно, мальчики помогали забраться девочкам. Саша Мендельсон выполнил свой супружеский долг: помог забраться Наде. Из-за его женатости и хилости на него не рассчитывали. Аня следила, как стервятник, чтобы ее корнеплод не отвлекался на других. Помогать в погрузке поручили тем, кто покрупнее, – Леше и Боре Линкевичу. Леша уже, как на танцах, выбрал взглядом Кашевскую, но тут перед ним выросла Соловьева. С ней Леше пришлось помучаться, она не отталкивалась сама, а ему не хватало сил, чтобы поднять ее, как балерину. Мучаясь с Соловьевой, Леша упустил Кашевскую. Ту подсадил Боря.

Леше и Боре, севшим последними, достались места у заднего борта. Машина тронулась. Медельсоны сидели вместе. Парочкой примостились и Анечка с ее Витей. Леша был спокоен. Он оказался далеко от Наташи. Это не лекционный зал. Она в подскакивающей на дороге машине к нему не пересядет.

Первое время они ехали по коричнево-желтой полупустыне. Потом машина поднялась выше и их глазам открылись горные склоны, с сочной зеленой травой и алеющими в зелени маками.

А пансионат располагался еще выше, на просторном плоском горизонтальном уступе горы. Все там, вроде бы, было как в стандартном доме отдыха: дома, дорожки, газоны. Но за границами этой территории буйствовали луга. С одной стороны доносился шум, от горной реки, берущей начало в ледниках, до которых, казалось, рукой подать. На уровне пансионата река, набрав приличную мощь и скорость, с ревом проносилась сквозь теснину отвесных берегов. Горный воздух, синее безоблачное небо, сияющие ледники, необычная растительность, гудящий поток и завораживающее ощущение, что весь мир лежит под твоими ногами, – все было настолько непривычно, ошеломляюще и грандиозно для жителей равнин, что, конечно, слова восхищения рвутся из груди.

Боря сказал просто: ни хрена себе. А Соловьева полистала свою книжицу и зачитала соответствующее моменту четверостишие о величии природы.

Это что за такое? – удивилась Надя.

Омар Хайям, – вставил Леша, уже немного подкованный.

О! – улыбнулась Надя, – Вот видишь, что такое общение с хорошей девушкой. С кем поведешься, от того и наберешься. Никакого вреда кроме пользы.

В пансионате их распределили по комнатам на четыре человека. До обеда оставалось еще два часа. Надя, которую поездка измотала, сразу увалилась оклематься после дороги. Татьяна тоже. Но Леша, не собираясь тратить время попусту среди такого великолепия, предложил Саше подняться к леднику. Тот, раз жена не поставила ограничений, согласился.

Леша шел впереди, осторожно раздвигая высокую траву. Боялся змей. Саша следом. Дорога к снегу снизу казалась короткой и легкой. Через час восхождения стало ясно, что если они будут идти до самого снега, к обеду им не вернуться. А они сегодня встали с зарей, не позавтракали. Они прекратили восхождение. И с той точки, докуда поднялись, вид прекрасный. Внизу луга, пансионат, дома, крыши, но людей не различить. Свобода! И Надя и Соловьева где-то далеко. Сделали несколько фотографий: Мендельсон на фоне гор, Леша на фоне гор, Мендельсон на фоне склонов, Леша на фоне склонов.

Спустились даже быстрее, чем ожидали. До обеда оставалось около получаса. И можно было привести себя в порядок. Но тут они заметили, что кожа на руках пошла пузырями. И количество волдырей растет прямо на глазах. Причем боли нет.

Химический ожог, – заключил эрудированный Мендельсон.

Не было сомнений, что это от какого-то растения. У Леши, шедшего впереди в рубашке с коротким рукавом, площадь поражения была больше. У Саши рубашка с длинным рукавом. Так что его обожгло меньше. Но, все равно, пальцам и кистям рук досталось. Теперь прежде чем обедать, нужно было разобраться с волдырями. Первым в медпункт зашел Леша.

О, еще один герой явился! – весело и, как будто, радуясь воскликнул молодой врач, – Вас, что, не предупреждали?

Не предупреждали.

Не местный? Должны были проинструктировать. Тут есть такая трава. Ну, теперь тебе забава, волдыри через неделю сойдут, останутся ранки, и ранки сойдут, а на их месте появятся черные пятна. Эти будут держаться долго, а то и вовсе не сойдут, – врач обработал раны, наложил шины, чтобы кожа не травмировалась, и перебинтовал, – Мочился пока шел?

Нет, а что?

Скажи спасибо. Попадались такие. Возьмутся руками с этим соком за предмет и получают ожог предмета. И для чего тогда в пансионат приезжать? Небось, с девушкой пожаловал?

Леша помрачнел. Саша, как он помнил, отметился. И даже сказал, что лучше нет красоты, чем отлить с высоты.

Вы от нас вы куда вернетесь? В Чирчик? – спросил фельдшер.

Пока в Чирчик, а через две недели в Москву.

Ну вот, чтобы тебе в столице таким страшным видом никого не пугать, сходишь в городе на рынок. Там есть уголок, где всякие травы продают. Спросишь. Там дадут, что тебе нужно.

Леша ждал, когда обработают Сашу. Саша относительно легко отделался, только кисти забинтовали. Но врачу пришлось, перекусить кусачками и снять его обручальное кольцо. Исковерканный символ верности теперь лежал у Саши в кармане брюк. Он боялся. Как сказать об этом Наде? Леша заметил, что это, в конце концов, простой кусок металла, пусть, дорогого.

В том-то и дело, что непростой и в том-то и дело, что дорогого, – печально произнес Саша, – Благородный металл не прощает неблагородного с собой обращения. Может отомстить самым коварным образом. Надя вообще суеверная. Она мечтала, что практика будет чем-то типа, свадебного путешествия. А выходит иначе.

Самостоятельно ни набрать себе еду, ни расплатиться в кассе они с такими руками не могли. Поэтому они не пошли на раздачу, а искали в зале Надю. Они продвигались по проходу обеденного зала, своим видом отвлекая отдыхающих от приема пищи, заставляя их вспомнить о бренности существования.

Первой подскочила Соловьева.

Что это с вами, мальчики? Лешенька, ты с горы упал?

Нет, – хрипом мученика выдавил Леша, у которого и без нее настроение было ниже нуля. Соловьева шла рядом.

Наконец, в просторном обеденном зале они увидели стол, за которым сидели Надя и Таня. И, следовательно, их места были тут. А Надя увидела их еще на подходе, но не подскочила, как Соловьева, а ждала, с язвительной улыбкой и свирепым взглядом, не высказывая никакого сострадания даже к собственному супругу.

Ну что за наказание! – с раздражением произнесла она, – тмы тут держим для них места, всех отворачиваем. А они – вот порадуйтесь. Два придурка! Братья по разуму. Что случилось?

Мы думали на ледник сходить, а нас не предупредили, – пробубнил Саша.

Мы думали. Индюк думал. Я догадываюсь, кто это придумал. А ты…– она посмотрела на Сашу, – Рохля. Не предупредили их. Дуракам хоть на голове теши, ничего не выйдет. Больше делать нечего, как по горам таскаться. Я тут обыскалась, обспрашивалась, где их носит.

Плохо человеку, когда он один. Горе одному. А одинокому человеку с больными руками – хоть в могилу. Саше Надя еду принесла, и кормила его из ложечки. А Леша с его шинами увяз в трясине недееспособности. Надя, брезгливым движением достала из его кармана деньги и взяла еды и для него. А как дальше? Видит око, да зуб неймет. Он пробовал подступиться к тарелке с супом и так и сяк. А Татьяна, которой он в своих планах выделил роль избавителя от Соловьевой, даже хлеба ему не придвинула. Отстраненно, как зритель в цирке, наблюдала за его потугами.

Суп через трубочку пить можно, – подсказал смекалистый Саша, – В медпункте трубочки должны быть.

Едва Таня, допив свой компот, пожелала приятного аппетита и поднялась, на освободившееся место порхнула Соловьева и участливо предложила.

Я тебе помогу.

Вот, правильно, Наташенька, – радостно согласилась Надя, – Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.