Поэтому уже к концу января для Александра стало ясно, что ехать надо обязательно, другого выхода нет…
Вот и собрались они вместе с Изотычем за железными арматурными прутьями. Взяли, специально подготовленные для этого случая, заточенные удлиненного размера кузнечные зубила, пять столярных молотков, да две кувалды. А еще Изотыч обещал показать Сашке способ разрушения бетона с помощью воды на морозе. Но как он это собирался делать не сказал.
Чувствуя, что ноги начинают коченеть, Сашка спрыгнул с саней и, не выпуская из рук поводьев, в припрыжку, пошел рядом.
– Чу ты проклятый! Давай иди прямо, не оглядывайся, – крикнул он Сивому, который почувствовав обглегчение, остановился и повел головой в сторону. К словам, Сашка добавил Сивому поводьями по спине и сани тронулись…
Дорога все дальше уводила Сашку с Изотычем от Решетного и райцентра. По началу им навстречу попадались пустые полуторки, да пару раз проехали сани, загруженные алюминиевыми молочными бидонами. По тому как шла перед санями лошадь Сашка без труда определил, что бидоны, в два ряда стоявшие в санях, полные. Он было соскочил навстречу. Хотел попросить или выменять на что-нибудь свежего молочка. Но суровый взгляд женщины-возницы остановил его, заставил как-то сразу забыть, чего он хотел, и, пройдя еще немного рядом с мерином, Сашка запрыгнул боком обратно на сани.
Так ехали они целый световой день, остановившись всего один раз в какой-то разбитой войной и совершенно брошеной деревне, поесть. Растопили на костерке снега. Отрезали по два ломтя хлеба с салом. Погрызли морковки, да запили все это крутым на морозе кипятком из солдатского котелка, попеременно, передавая его друг другу. После этого покормив сеном коней и дав им воды, продолжили свой путь. К вечеру дорога совсем опустела.
Начинало смеркаться. Слушая как скрипит снег под полозьями саней, Сашка вдруг подумал: «А что если Изотыч напутал. Что если он на самом деле не знает этого места, про которое рассказала Петровна. Вот едем не знаем куда. А ночью вообще заблудится можно».
– Изоты-ыыч! Посто-оой! – крикнул Сашка, глядя поверх спины Сивого, в стог сена на впереди идущих санях.
– Тпру родная, стой, стой! – услыхав Сашкин окрик, Изотыч тут же затормозил сани.
– Че тебе Сашк, аль случилось че? – слезая, и поворачиваясь назад спросил Изотыч.
– Скок нам еще ехать? Глянь – темнеет уже. Как бы в поле не заночевать. Окочуримся тут.
– Не, не бойсь. Еще где-то с час осталось. Там сельсовет у них и председатель рядом живет. У него и переночуем. Я дорогу эту знаю хорошо. Когда в парнях то был, у меня в той деревне зазнобушка была. Так что Сань не боись правильно едем.
– Ну лады тода. Поехали пока совсем ночь не встала.
Забравшись обратно на сани, Сашка дернул поводья и вслед за первыми санями Сивый потащил его по дороге.
Как и обещал дед, через час, свернув с большака и проехав еще километра четыре, уже в темноте, они въехали в деревню. Света не было нигде. Если бы не снег, тьма была – хоть глаз выколи. Деревня до войны была большая, домов сто пятьдесят. Но осталось целыми домов десять не больше. В том числе цел был сельсовет, и рядом стоящий с ним дом, куда Изотыч сразу направил Звездочку.
К тому, что в селах и деревнях не осталось уже собак все привыкли. Поэтому, проезжая мимо сельсовета и услышав голосистый лай, Сашка сильно удивился.
– Гля-ка! Живой остался чертяка какой-то езви его душу! – сказал он вслух сам себе и тут же подумал: «Может щенка попросить получиться…».
Изотыч долго гремел кулаком в ставни окна перед входной дверью. Наконец-то в доме зажгли свечу.
– Кто? Голос был женским, уставшим и тихим. Так говорят обычно когда не хотят будить детей.
– Мне бы Василь Палыча. Родионов я. Он меня знает. Мы с Решетного едем. Сено надо разгрузить. Нам бы переночевать до утра.
– Уехал Василь Палыч. Третьего дня как уехал в райцентр. Сейчас я ключи возьму. Там и разгрузите.
Минут через пять из дома вышла женщина, в наброшенной на нательную рубаху фуфайке с керосиновой лампой в руке.
– Вот Вам ключи. Вертайтесь щас обратно. Поедете прямо. За сельсоветом направо. Увидите там сарай большой стоит. Там и разгрузите и переночуете. В дом пустить не могу – некуда. У меня тут детвора со всей деревни спит, не протолкнутся. Мою хату только и топим.
– Ладно. Мы рано поедем. С ключами что делать?
– Оставьте в замке. Че им будет. Нате ка свет возмите, там темно совсем. Ну все, ступайте с Богом. А то детей мне разбудите, – сказала женщина, отдавая связку ключей и лампу. Уже затворяя дверь, она выглянула:
– А вы ели что? Мож картох вам дать?
– Не… не надо, у нас с собой есть. Дитям оставь, – спускаясь по ступеням, ответил Изотыч.
… Сарай был сложен из жердей. Щели между жердями были такие, что Сашка запросто просунул туда пальцы. Не понятно было – зачем на сарае висел замок, когда просунув руку можно было запросто выдернуть пару-тройку длинных жердин из стены и прямо так через дырку пролезть внутрь. Изотыч конечно ломать ничего не стал. Долго возился с замерзшим замком, но потом открыл и распахнул ворота.
– Давай Сань, заводи лошадей, – сказал дед, отодвигая в сторону скрипучую, провисшую воротину.
Внутри сарай оказался большим, просторным с высоким потолком без чердака. Правда, продувался он со всех сторон безбожно. Только у дальней стены, большим темным пятном, лежало сено, единственное, что закрывало щелевые просветы. Там у дальней стены они и остановили сани, а затем принялись разгружать с них прямо на землю привезенное сено. Закончив работу стали устраиваться на ночь. Теперь уже не в своем сене устроили две лежанки. Закрыв сарай, потушив керосинку и привязав рядом с собой лошадей, легли спать. Засыпал Сашка плохо. Холодный воздух морозил нос, а через руковицу дышать было не удобно. Да еще вши, заразы, растеплев, начали покусывать то там то здесь. Приходилось постоянно тереться то боком, то спиной, чесать то ногу, то живот. Но наконец-то сон пришел…
– Саш, вставай ехать пора, – услышал он, откуда-то издалека голос Изотыча. Он все никак не мог понять спит или уже не спит. А если не спит, то почему так темно вокруг. Странные размышления прервал дед, ткнувшись Сашке в лицо своей холодной, терпко пахнущей солдатской махоркой бородой.