, девушка лет восемнадцати. Глуховцев в красной русской рубахе, поверх которой накинута серая студенческая тужурка, и в летней фуражке с белым верхом; девушка в легкой летней блузе с открытой шеей; верхнюю драповую кофту держит на руке ее спутник.

Останавливаются и восхищенно смотрят на далекую Москву.

Ольга Николаевна

(

прижимаясь плечом к Глуховцеву

). Как хорошо, Коля! Я и не воображала, что здесь может быть так хорошо.

Глуховцев

. Да. Воистину красота! День очень хорош. Ты погляди, как блестит купол у Храма Спасителя. А Иван-то Великий!

Ольга Николаевна

(

прищуривая глаза

). Где, где? Я не вижу.

Глуховцев

. Да вот же, направо… еще, еще немножко правей. (

Берет обеими руками ее голову и поворачивает.

) Видишь?

Ольга Николаевна

. Какая прелесть! Колечка, а что это за маленькая церковка внизу, точно игрушечная?

Глуховцев

. Не знаю. Так, какая-нибудь. Нет, положительно красота. И подумать, что отсюда смотрели Грозный, Наполеон…

Ольга Николаевна

. А вот теперь – мы. А где мы живем, Колечка, ты можешь найти?

Глуховцев

. Конечно, могу. Вот… вот… вот видишь церковку, их там еще несколько, кучкою – так вот немного полевее от них и наши номера. Как странно: неужели мы там действительно живем, в этом каменном хаосе? И неужели это – Москва?

Ольга Николаевна

. Когда я смотрю отсюда, то я вижу как будто нас, как мы там живем; а оба мы такие маленькие, словно две козявочки… Как я тебя люблю, Колечка!

Глуховцев

(

рычит

). Ррр-ррр-ррр…

Ольга Николаевна

. Что ты?

Глуховцев

. Хорошо очень. Черт возьми!.. Зачем все это так красиво: и солнце, и березы, и ты? Какая ты красивая, Олечка! Какая ты очаровательная! Какая ты ослепительная!

Ольга Николаевна

. Разве?

Глуховцев

. Я съем тебя, Оль-Оль. (

Кричит

.) Оль-Оль-Оль-Оль!

Где-то ответные голоса: «ау» и также «Оль-Оль-Оль»…

Ольга Николаевна

(звонко)

. Оль-Оль-Оль! Что же они не идут?

Глуховцев

. Конечно, мы тут остановимся. Красивее места не найдешь.

Ольга Николаевна

. Я их немножко боюсь, Коля, твоих товарищей.

Глуховцев

. Их-то? Вот нашла кого бояться.

Ольга Николаевна

. А две барышни, которые с нами, – это курсистки?

Глуховцев

. Да. Курсистки.

Ольга Николаевна

. Той, которая в очках, я меньше боюсь: за ней этот – я не знаю, как зовут его, – ухаживает.

Глуховцев

. Его зовут Физик.

Ольга Николаевна

. Как смешно, Коля, когда влюбленные в очках. (

Заглядывая ему в глаза.

) А тебе не нужно, Коля, очков, чтобы меня рассмотреть?

Глуховцев

. Телескоп нужен – звездочки рассматривают в телескоп. Нет, ты подумай, что это будет, когда луна взойдет.

Ольга Николаевна

(

восхищенно

). А разве и луна еще будет?

Глуховцев

. Заказана. Нет, объясни ты мне, пожалуйста, что это значит любовь? То не было ее, а то вдруг явилась; и сердцу так широко, так просторно, так солнечно и вольно, что как будто крылья выросли у него. Оль-Оль, родной ты мой человечек, звездочка моя, – я, ей-богу, счастлив!

Ольга Николаевна

. Мне хочется на тебя молиться, Коля. Когда ты так говоришь, то сердце у меня замирает и падает, и падает, и падает…

Показываются студенты со свертками, с кульками. Все потные, усталые, фуражки на затылке, но очень веселые.

Мишка

(

басом

). Оль-Оль-Оль-Оль! Куда вас черт унес? Аж взмокли, вас искавши.

Онуфрий

(

жидким тенором

). Господа, Глуховцев – подлый ловелас: ограничился тем, что взял эфемерную кофточку на левую ручку, а под правую подхватил очаровательную Оль-Оль. Все же материальное и имеющее вес предоставил нам.

Мишка

. Презренный Дон-Жуан, – провались в преисподнюю!

Ольга Николаевна

(

смущаясь

). Мы выбирали место, мы все время вас окликали.

Онуфрий

(

ласково

). Да ведь мы же шутим, Ольга Николаевна, вы на нас не обижайтесь.

Физик

(

близоруко прищуривая глаза

). Какой обширный горизонт!

Анна Ивановна

. А вон Воспитательный! Зинаида Васильевна, смотрите, Воспитательный виден!

Зинаида Васильевна

. Где? Где?

Анна Ивановна

. Да вон он, вон он! Видите, белеет.

Архангельский

. А Таганки не видать?

Анна Ивановна

. А разве вам знакома?

Архангельский

. Нет, я в Арбатском участке сидел.

Анна Ивановна

. А мы с Зиной в Бутырках. Их отсюда не видно.

Физик

. Из Таганской тюрьмы, из сто двадцать девятого, Воробьевы хорошо видны. Значит, и Таганку отсюда можно рассмотреть.

Блохин

(

поет страшно фальшивым голосом

). «Вдали тебя я обездолен, Москва, Москва, родимая страна. Там блещут в лесе коло…» (

Срывается.

)

Мишка

(

с ужасом

). Господа, Блохин запел! Я не могу, я уйду, мне жизнь дорога.

Онуфрий

(

убедительно

). Сережа, вот ты и опять с колокольни сорвался. Ведь так ты можешь и расшибиться.

Архангельский

. У него средние ноты хороши: вот бывают такие кривые дрова, осиновые, никак их вместе не уложишь, все топорщатся.

Блохин

(

обиженно, немного заикаясь

). Пошли к черту!

Располагаются на траве, под березами раскладывают шинели, развертывают кульки, бумажные свертки, откупоривают бутылки. За хозяйку курсистка Анна Ивановна.

Мишка

. Ей-богу, пива больше было! Это ты, Блоха, дорогою одну бутылку вылакал. И как ты можешь петь с такой нечистой совестью?

Блохин

. Пошли к черту!

Анна Ивановна

. А самовар? Где же мы возьмем самовар?

Глуховцев

. Без чаю и я не согласен!

Онуфрий

. Прекрасные лорды и маркграфини, и в особенности вы, баронесса. На семейном совете мы решили обойтись без посредников, а потому вот вам, баронесса, керосинка, а вот и чайник. Принес на собственной груди.

Глуховцев

(

горячо

). Это подлость, господа! Ведь вы же говорили, что самовар будет. Пить чай из какого-то чайника, это черт знает что такое!

Онуфрий

. Ну, ну, не сердись, Коля. Будешь пить пиво.

Глуховцев

. Не хочу я пива!

Мишка

. Мещанин. Который человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, не желает пива, тот человек мещанин.

Архангельский

. А кто же за водой пойдет?

Ольга Николаевна

. Мы! Николай Петрович, пойдемте за водою, хорошо!

Глуховцев

. Ну ладно, черти!

Ольга Николаевна

(

тихо

). Не пей, миленький, сегодня. Я так боюсь пьяных.

Глуховцев

. Ну что ты, – выпьем все понемножку, вот и все. Бежим!

Ольга Николаевна

. Ай!

Бегут вниз. Слышно, как звякает упавший чайник. На полянке закусывают и пьют.

Архангельский

. Нет, это такое счастье, господа, когда осенью приезжаешь в Москву; там, у нас, одуреть можно.

Анна Ивановна

. Ваш отец священник?

Архангельский

. Нет, дьякон. Отец-дьякон.

Блохин

. Ну ты, Вася, в деревне, там еще понятно, а ты посмотрел бы, что у нас в Орле делается летом. Такая мертвая тощища.

Мишка

. Буде! Везде хорошо. Пей за Москву, ребята!

Архангельский

. Еду я третьего дня с Курского вокзала, и как увидел я, братцы мои, Театральную площадь, Большой театр…

Мишка

(

басом

). И Малый. Выпьем за Большой и за Малый.

Анна Ивановна.

Полное отсутствие интересов. Я целое лето работала фельдшерицей на одном пункте… Так это же ужас! Доктор, еще молодой совсем, а такой пьяница, картежник…

Физик

. Пьяница – ничего, картежник – дурно.

Мишка

(

жалобно

). Да будет вам панихиду тянуть. Ну, удрали и удрали, и радуйтесь этому. Молодым людям надо быть веселыми, – расскажи-ка лучше, Фрушончик, как тебя опять из тихого семейства выгнали.

Зинаида Васильевна

. Какая славная девушка с Глуховцевым. Кто это?

Архангельский

. Его знакомая. Правда, очень милая. Но уж очень скромная – все краснеет.

Мишка

. Ну, ну, расскажи, Фрушончик.

Блохин

. Нет, это удивительно: такого скандалиста, как Онуфрий, во всей Москве не найти… И зачем ты, Онуфрий, лезешь непременно в тихое семейство?

Онуфрий

. Роковая тайна. По натуре я, собственно говоря, человек непьющий…

Хохот.

Мишка

. Физик, объясни.

Анна Ивановна

. Его специальность – химия.

Физик

. Но не алхимия. Здесь же, несомненно, припахивает чертовщиной.

Онуфрий

. Совершенно серьезно, Анна Ивановна. И не только непьющий, но склонный к самым тихим радостям. Что такое меблированные комнаты? Ваш Фальцфейн, например? Грязь, безобразие, пьянство, а я этого совершенно не выношу, Зинаида Васильевна. Вот я и выискиваю по объявлениям тихое интеллигентное семейство. Переезжаю, конечно, и все мне очень рады. Онуфрий Николаевич, говорят, приехал. Но только…

Мишка

. Несчастный ты человек, Онуфрий. Выпьем за тихое семейство.

Онуфрий

. С удовольствием, Миша. И вот здесь, Анна Ивановна, начинается роковое сцепление обстоятельств. Третьего дня, например, поселился я у одного присяжного поверенного; такой приятный, знаете, человек, и тихо до того, что ежели блоха в дверь входит, то слышно, как она лапками стучит. Но только в эту же ночь я как-то напился и вернулся домой так часиков в шесть.

Блохин

. У… утра?

Онуфрий

. Нет, Сережа, – пополуночи. Все бы это ничего, но только меня губит любовь к людям, Анна Ивановна… Вдруг мне до того жалко стало этого адвоката, что не вытерпел я, прослезился и начал барабанить кулаками в дверь, где они с женой почивают: вставай, говорю, адвокат, и жену подымай, пойдем на бульвар гулять! На бульваре, брат, грачи поют, так хорошо! Ну и что же?

Анна Ивановна

. Попросили уехать, конечно?

Онуфрий

. Нет, и не просили даже. А просто сам адвокат связал мои вещи и даже, кажется, за извозчиком сам бегал. До свидания, говорит, Онуфрий Николаевич, до свидания, ищите себе другое тихое семейство.

Мишка

. Злополучный ты человек, Онуфрий. Выпьем.

Онуфрий

. С удовольствием, Миша. Однако, как они запропастились.

Зинаида Васильевна

. Далеко. Пока дойдут до реки.

Блохин

. Давайте петь, господа, какого черта!

Зинаида Васильевна

. Да, да! Петь! Михаил Иванович, да оторвитесь вы от бутылки хоть на минуту.

Мишка

(

в отчаянии

). Братцы, что же это такое? Пришел я на Воробьевы горы, думал хоть тут отдохнуть душою, а Блохин петь хочет.

Онуфрий

. Не обижай его, Миша; разве он виноват, что голос у него такой скверный? Пой, Сережа, пой, только высоко не забирайся – опасно.

Вбегают, запыхавшись, Ольга Николаевна и Глуховцев.

Глуховцев

. Ой-ой-ой, как я жрать хочу.

Ольга Николаевна

. Я тоже. Можно мне здесь присесть?

Анна Ивановна

. Пожалуйста, голубчик, вот колбаса, вот сыр, сардинок не советую есть, – кажется, с запахом.

Мишка

. Говорил, лучше селедку взять – селедка никогда не обманет.

Глуховцев

. Налей-ка, Миша.

Ольга Николаевна

. Вы же не хотели пить, Николай Петрович.

Глуховцев

. Одну рюмочку.

Анна Ивановна

. Вы не московскую гимназию окончили, Ольга Николаевна?

Ольга Николаевна

. Нет, я была в институте.

Физик

. В институте? Это надо хорошенько рассмотреть. (

Надевает сверх очков пенсне.

)

Мишка

. Братцы, Физик вторые очки надел.

Онуфрий

. Четырехглазый осьминог.

Физик

. Но почему же осьминог?

Блохин

. Глаза уже есть, а ноги будут.

Зинаида Васильевна

. У вас такой прекрасный голос, Михаил Иванович, – отчего не споете?

Мишка

. Можно.

Запевает, и все согласным хором подхватывают.

Не осенний мелкий дождичек

Брызжет, брызжет сквозь туман, —

Слезы горькие льет молодец

На свой бархатный кафтан.

– Полно, брат молодец,

Ты ведь не девица,

Пей – тоска пройдет.

Пей, пей – тоска пройдет.

Мишка

(

обиженно

). Братцы, Блохин опять врет.

Блохин

(

вскакивает

). Это свинство! Это… это черт знает что такое! Я больше никогда… (

Уходит к обрыву и стоит там один, насупившись.

)

Голоса

– Сергей, Сережа!

– Сергей Васильевич!

– Он нарочно.

– Он шутит.

– Иди сюда!

Блохин

. Хороши шутки. Тоже товарищи.

Мишка

(

подходит сзади и обнимает его

). Ну, не сердись, Сережа, я ведь нарочно. У тебя голос прямо, брат, для оперы.

Блохин

. Оставь меня, Михаил. Я знаю, что у меня очень плохой голос, но если мне хочется петь, – как ты этого не понимаешь? Я, может быть, всю жизнь отдал бы, чтобы иметь такой голос, как у тебя. Ты не знаешь и никто из вас не знает, что у меня в душе все время музыка звучит.

Мишка

. Если бы ты не врал, Сережа, а то ведь ты врешь.

Блохин

. Ну и вру. На то вы товарищи, чтобы…

Мишка

(

покаянно

). Верно, брат Сережа, верно! Свинство это. Поцелуй меня! Больше никогда, брат, слова не скажу – ври сколько хочешь. (

Соболезнующе

.) У тебя тенор, что ли?

Блохин

(

насупившись

). Тенор.

Мишка

. Ну, ничего, брат, пойдем выпьем.

Уходят. Заходит солнце, заливая пурпуром стволы берез и золотистую листву. Над Москвою гудит и медленно расплывается в воздухе колокольный звон: звонят ко всенощной.

Архангельский

. Зазвонила Москва. До чего ж я люблю ее, братцы!

Онуфрий

. По какому случаю трезвон?

Архангельский

. Завтра же воскресенье. Ко всенощной.

Мишка

. Молчи, молчи! Слушайте! (

Издает грудью певучий, глубокий звук в тон поющим колоколам.

) Гууууу, гууууу…

Глуховцев

(

вскакивает

). Нет, я не могу! Это такая красота, что можно с ума сойти. Оля, Ольга Николаевна, пойдемте к обрыву.

Голоса

. И мы, и мы.

– Да оставьте вы ваше пиво, Онуфрий Николаевич.

Все высыпают на край обрыва, Мишка со стаканом пива, Онуфрий держит бутылку и время от времени пьет прямо из горлышка. Слушают.

Онуфрий

. «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он». (

Пьет

Мишка

. Молчи!

Анна Ивановна

. Москву действительно трудно узнать.

Глуховцев

(

горячо

). Это такая красота! Это такая красота!

Ольга Николаевна

(

тихо

). Мне захотелось молиться.

Глуховцев

. Молчи, Оль-Оль. Тут и молитвы мало.

Мишка

(

грустно

). Кончилось. Но если ты, Онуфрий, еще раз попробуешь в таком торжественном случае гнусавить, как заблудившийся козел, то я тебе…

Онуфрий

. Жестокое непонимание. Роковая судьба. Лучшие порывы души угасают, не долетая до небес. Всю жизнь мою ищу тихое семейство – что же, о жалкий жребий мой! Анна Ивановна! Вы женщина строгая и добродетельная, давайте образуем с вами тихое семейство.

Анна Ивановна

. Вы пьяны, Онуфрий Николаевич.

Онуфрий

. Выпивши, но не пьян. Дамам эта разница недоступна, но вместе с тем очень значительна.

Блохин

. «Мы рождены для вдохновенья, для звуков сладких и молитв».

Зинаида Васильевна

. Ай-ай, чайник закипел.

Архангельский

. Бежим! Лови его!

Мишка

. Зловредный ты человек, Онуфрий. Только тебе и остается, что пить.

Онуфрий

. Я одного боюсь, Миша: истощения сил.

Мишка

. А ты, Онуша, не мешай водку с пивом. Выпей сперва одного, а потом другого, а вместе – избави тебя бог: никакое тихое семейство тебя не выдержит.

Онуфрий

. Хорошо, Миша, попробую так.

Все уходят, на обрыве остаются только Глуховцев и Ольга Николаевна.

Глуховцев

. Что загрустила, Оль-Оль? Что затуманилась, зоренька ясная?

Ольга Николаевна

(

вздыхая

). Так. Мне очень нравятся твои товарищи, Коля. И этот твой Онуфрий… как его, очень милый. Правда, что его отовсюду выгоняют?

Глуховцев

. Ты еще не знаешь, какой он хороший. Он последнюю копейку отдает товарищам, но только ужасный скандалист!

Ольга Николаевна

. А этой Зинаиды Васильевны я боюсь. Мне все кажется, что она меня презирает.

Глуховцев

. Какая чепуха! Кто же может тебя презирать? Ты такая прелесть, такое очарование, что вот, хочешь, – сейчас при всех возьму и стану на колени.

Ольга Николаевна

(

испуганно

). Нет, нет, Коля. Ступай, миленький, к твоим, а я тут побуду одна. Немножко погрустить захотелось.

Глуховцев

. О чем, Оль-Оль?

Ольга Николаевна

. Так, о жизни. Ты очень меня любишь, Коля?

Глуховцев

. Очень, Оль-Оль.

Ольга Николаевна

. Нет, скажи – очень? Мне нужно, чтобы ты очень любил меня.

Глуховцев

. Сильнее нельзя любить. Видишь ли, настоящую любовь можно узнать по тому, насколько от нее человек становится лучше, и еще по тому, Оль-Оль, насколько от нее в душе светлеет. А у меня так светло теперь, что я удивляюсь. Ведь ты знаешь, Олечка, как мучили меня всякие проклятые вопросы, а теперь ничего: только радость, только свет, только любовь. И петь хочется… как Блохину.

Ольга Николаевна

. Ну, иди, миленький, пой. (

Тихонько целует его руку.

) Спасибо тебе.

Глуховцев

(

отвечая таким же поцелуем

). Я только на минутку. Не забывай меня!

Ольга Николаевна

. И ты меня не забывай. (

Остается одна. Некоторое время молчит, потом тихонько напевает.

)

Ни слова, о друг мой, ни вздоха.

Мы будем с тобой молчаливы:

Ведь молча над камнем могилы

склоняются грустные ивы.

И молча читают, как я в твоем сердце усталом,

Что были…

Онуфрий

(

кричит

). За ваше здоровье, Ольга Николаевна.

Ольга Николаевна

(

тихо

). Спасибо. (

Продолжает петь.

)

Что были дни светлого счастья,

и этого счастья не ста

12 3 4 5 Kolejny

Дни нашей жизни

Osoby, które czytają tę książkę, przeczytały również

Inne książki tego autora