Плохая девочка. Путь к тебе

– Не в себе? – Мариана начинает смеяться. – Я не в себе?!

Ее поведение заставляет злость внутри меня закипать с новой силой.

– Посмотри на себя. – Говорю я. – Ты смеешься, словно умалишенная.

Серебров делает шаг, и это вынуждает меня бросить на него очередной предостерегающий взгляд. «Только попробуй встать между нами, и я больше не буду сдерживать себя».

– Ох, ну да. Тебе бы больше понравилось, если бы я плакала. – Смахнув слезы с ресниц, с жаром восклицает Мариана. – Если бы рыдала! Тебе ведь больше нравилось, когда я смотрела на тебя со щенячьей преданностью, да, Кай?

Мое дыхание останавливается. Я умираю от желания прикоснуться к ней, прижать ее к себе, зарыться лицом в ее волосы, но все мое тело сковано необъяснимым страхом.

– Ты наслаждался моей покорностью. – Влажные губы Марианы дрожат, подбородок трясется. – Ты забрал мою невинность, смял ее, а потом вышвырнул – вместе с моей душой. А ведь я хотела только одного – любить. Просто любить тебя. Только тебя. Я не хотела быть твоей очередной подстилкой, а ты… ты уничтожил меня.

– И поэтому ты здесь? Тебе так плохо, что ты тут же нашла, кому тебя утешить? – С досады выпаливаю я. – Я ищу тебя третий день, а ты кувыркаешься здесь? С ним? Да скажи спасибо, что я вообще с тобой разговариваю после этого!

На миг ее лицо вытягивается, затем до краев заполняется разочарованием. Мариана сглатывает, оглядывает меня с головы до ног и с насмешкой произносит:

– Трахается он, кстати, лучше тебя.

Вселенная замирает.

Мы остаемся вдвоем. Я смотрю в лицо девушки, которая перевернула всю мою жизнь, и не узнаю его. Маска из гордости и боли – вот и все, что от нее осталось. И это я с ней сделал, это моих рук дело.

– Не расстраивайся, – кокетливо поправив одеяло под грудью, мурлыкает она и игриво подталкивает меня плечом, – лучше порадуйся за меня: ты сам сказал, что мое тело не священно. И я лишь следую твоим советам – распоряжаюсь им, как хочу, и занимаюсь сексом с тем, с кем хочу. Ни в чем себе не отказываю.

Меня пошатывает.

Мариана отомстила мне, и что хуже – я это заслужил. Она знала, как сделать мне больно, ведь я был для нее лучшим учителем.

– Ненавижу. – Выдыхаю я ей шепотом в губы.

– Знаю. – Сочувственно пожимает плечами Мариана. – Прости. – Она обводит меня долгим, усталым взглядом. – И, если ты закончил, уходи. Нам с Витей не терпится продолжить то, что мы начали до твоего прихода.

Мне хочется закричать, но я больше не могу. У меня нет сил. Голова идет кругом. Ее слова режут меня без ножа, ковыряют по коже, пускают кровь.

– Скажи, что это неправда. – Молю я жалким, беспомощным детским шепотом.

Мариана как в замедленной съемке мотает головой:

– Уходи.

Мне кажется, я тучей плыву на выход, с меня капает вода, просто этого никто не видит. Я весь превращаюсь в гребаный ливень, бушующий у меня внутри и рвущийся наружу.

– Вон! Вон из меня! Из моего сердца, из моих кишок, из моих мыслей – вон! Убирайся! Пошла! Вон отовсюду! – Орет мое сознание, когда я, молча, сбегаю вниз по ступеням подъезда. И только маленький мальчишка на дне коробки с обидами тихо бормочет: – Я умру без тебя… Умру…

Мариана

Я – убийца. Убиваю словами, калечу, ломаю. И мне не нужно объяснять, как это делается – я просто повторяю на нем его же проверенные фирменные приемы.

Ты смотришь прямо в глаза и говоришь совсем не то, что думаешь. Такая игра «наоборот». Говоришь и наблюдаешь, как он корчится, когда эти слова переворачивают его нутро, сдирают кожу, царапают внутренности, продираются битым стеклом по желудку и выбираются наружу грязным месивом из злости и слез.

Великолепно!

И так больно. Так сладко. Все, как он любит.

– Уходи, – произношу я из последних сил, видя, как взгляд Кая дичает и плывет.

Мне хочется броситься ему на шею, прижаться лицом к его щеке и грудью к его груди. Хочется вдохнуть его запах, обнять его крепче, целовать его до тех пор, пока не перестану чувствовать припухшие от поцелуев губы. Но ни один мускул на моем лице не дергается в тот момент, когда я поражаю его этими словами, точно выстрелом.

Уходи…

Мне было бы легче, если бы он стал крушить все вокруг, если бы ударил меня, наорал, унизил, оскорбил. Но Кай уходит, не сказав больше ни слова, и прежде, чем я понимаю, что так будет лучше для нас обоих, я остаюсь в крошечной темной страшной комнатушке без воздуха и света с диким желанием закричать ему вслед – хоть что-то закричать.

Хлопает дверь, и я вздрагиваю всем телом. Этот хлопок как выстрел – пронзает меня насквозь.

Я бессильно опускаюсь на кровать, и слезы словно срываются с внутренней цепи. Грудь начинает ходить ходуном, плечи трясутся, и лицо разом затапливает горячей влагой.

Я не проронила ни слезинки, пока Кай был рядом, не хотела, чтобы он видел мою слабость, и, вероятно, это сослужило плохую службу – теперь рыдания буквально выворачивают меня наизнанку, до тошноты, а от слез мутная пелена плывет перед глазами.

Слышу только, как Витька, не проронив ни звука, выходит из спальни. Его шаги стихают в коридоре. А через пару минут он возвращается со стаканом воды, протягивает его мне.

– Он ушел? Ушел? – Захлебываясь в рыданиях, спрашиваю я.

– Да. Вернуть его? – Спрашивает парень.

«Да! Пожалуйста! Пожалуйста, верни, я не смогу, я не хочу без него!» – говорит душа. И тут же внутренний голос ее обрывает: «Он разбил тебя на осколки, сделал из тебя ничто, растоптал!»

– Нет. Нет… – Лепечу я, размазывая слезы по щекам.

Беру стакан, пью воду, стуча зубами о стеклянный край.

Одеяло спустилось до бедер, но мне плевать. Но не Сереброву – он забирает стакан, ставит его на столик и помогает мне прикрыться. Садится рядом и после вздоха обнимает меня, прижимает к груди.

– Мне так плохо. – Всхлипываю я.

В этот момент мне кажется, что больше незачем жить. Больше нет ничего: ни жизни, ни мечты. Никаких смыслов.

– Я думал, он меня убьет. – Тихо признается Виктор.

Все мои слезы впитывает его футболка.

– Прости. – Пищу я, содрогаясь от слез.

– Если сразу не убил, то подумает, переварит и все равно убьет – только медленно и расчетливо. – Усмехается он, поглаживая меня по спине.

– Я не хотела втягивать тебя.

– Какая теперь разница.

– Мне хотелось сделать ему больно. – Признаюсь я, поднимая на него взгляд. – Чтобы он тоже мучился и страдал.

– Поэтому ты разделась, услышав его голос в прихожей? – Вскидывает бровь Виктор.

– Угу.

– Честно говоря, я обалдел. – Вздыхает он. – Подумал, ну все – сдохну ни за что.

Его слова вызывают у меня улыбку, и я горько смеюсь сквозь слезы.

– Ты сумасшедшая. – Тихо говорит Серебров. – Странная. Не такая, как все.

– Это плохо?

– Это очень плохо. – Отвечает он, задумчиво глядя в мое заплаканное лицо. – Потому что сбивает мужчин с толку.

– Я теперь совсем другая. – Немного успокоившись, замечаю я. Мои плечи все еще ходят ходуном. – И мне немного страшно.

– Отчего?

– От того, что я теперь будто каменная внутри: мне ничего не хочется – жить, учиться, добиваться, даже быть счастливой. Совсем ничего.

– Ты еще будешь счастливой. – Уверенно заявляет Виктор, стирая большим пальцем влагу с моих щек. – Даже не сомневайся. А вот Кай… Даже не знаю, в какую сторону его теперь кинет.

– Давай, расскажу тебе, как будет. – Вздохнув, предлагаю я. – Он уйдет в запой, будет во всем винить меня и ненавидеть, потом перетрахает полунивера, и все эти девицы будут ненавидеть его. Ненависти определенно станет больше в этом мире. А еще жалости. Он будет жалеть себя, и от этой жалости пострадает его будущий ребенок, который также останется без отца, если Кай вовремя не возьмется за голову.

– Уау. – Выдыхает Серебров. – Сценарий фильма.

– Нам точно будет лучше друг без друга. – Выбираясь из его объятий, говорю я. Выпрямляюсь и откидываю мокрые от слез волосы назад. – А знаешь, что дальше? Серия вторая. Я стану стервой в мини-юбке, и Кай станет звать меня шлюхой в компании друзей. Временами он будет мне сниться, но я никогда не подам вида.

– Почему? – Улыбается Витя.

– Потому, что я ни за что не наступлю на эти чертовы грабли еще раз. Ты же видел: он – манипулятор, абьюзер, эгоист и конченый псих. Все наши отношения – это «хорошо» – «плохо» – «очень хорошо» – «адски больно». Год таких качелей, и я застрелилась бы. Ни один нормальный человек такого не выдержит.

– Но сбежать – не выход. – Поворачивается ко мне Витя.

– Мне нужно просто научиться жить без него.

– И быть стервой в мини-юбке?

Я пожимаю плечами.

– Пусть и так.

– Хочешь пасть на самое дно? Стать плохой?

Мне становится смешно.

– В нашем обществе достаточно уважать себя, чтобы таковой считаться.

– А раньше ты себя, значит, не уважала?

– Раньше я думала, наши с ним чувства того стоят. Закрывала глаза на себя в надежде на то, что Кай станет другим. Но люди не меняются. По крайней мере, не так. Не по щелчку пальцев. Не из-за каких-то там чувств, понимаешь? Они могут измениться, если сами того захотят. Но любви недостаточно. Ее всегда недостаточно.

– Надеюсь, ты не пожалеешь о своем решении. – Серьезно говорит Виктор.

– Сейчас мне плевать, – признаюсь я, задевая его плечо своим. – На все плевать, понимаешь?

Некоторое время мы сидим и смотрим в стену, затем я снова поворачиваюсь к нему.

Мне нужно что-то делать, чтобы не вспоминать о Кае, чтобы не думать, чтобы не позволять слезам течь беспрерывно.

– Лучше бы я влюбилась в тебя. – Срывается с моих губ.

Проходит несколько мгновений прежде, чем Серебров поворачивается ко мне и одаривает сомневающимся взглядом.

– Почему? – Хрипло спрашивает он, прищурив один глаз.

– Потому, что ты земной и понятный. И привлекательный. Это трудно признать, когда ты одержим чем-то столь же демоническим, как Кай Турунен, но нельзя не заметить.

Губы парня изгибаются в полуулыбке, светлые глаза сияют. Витька явно озадачен. Ему кажется, что он читает мои мысли, но, честно говоря, ни хрена про меня не знает. Каждая клеточка моего тела заполнена Каем, и мне еще долго придется его оттуда вытравливать.

– Мне это очень нужно. – Шепчу я, придвигаясь к нему теснее.

Мое сердце сжимается и разжимается в груди в такт тяжелому дыханию.

– Что именно? – Недоверчиво и настороженно интересуется Серебров.

«Чтобы ты замолчал», – подсказывает внутренний голос.

– Вот это. – Отвечаю я, отпуская край одеяла, прикрывавший мою грудь, и позволяя ему упасть.

– Мариана… – успевает сказать парень, но я уже сокращаю расстояние между нами до минимума: забираюсь ему на колени и лихорадочно вожу руками по его волосам.

А затем целую Виктора – медленно и глубоко, до тех пор, пока он не теряет способность разговаривать и сопротивляться. Это совсем не такой поцелуй, какой был у нас в клубе: я не играю с ним, не провоцирую – я прошу у него ласки, которая залечила бы мои раны, вернула бы меня к жизни, спасла бы меня.

И он целует меня в ответ, и целует еще больше, и еще – так, будто не может насытиться. А я стону сквозь зубы, ерзая у него на коленях и чувствуя, насколько сильно он возбужден.

– Стой, подожди. – Задыхаясь, просит Виктор, воспользовавшись тем, что я отвлеклась на стягивание с него футболки через голову.

Но я тут же затыкаю его рот новым поцелуем и отшвыриваю футболку в сторону. Серебров пытается сопротивляться, но его выдают руки, жадно мечущиеся по моему телу, стискивающие бедра, ласкающие грудь.

– Мариана, – шепчет он, отрываясь.

Чем, конечно же, все портит. С утра я не могла придумать, зачем мне жить, а теперь снова ощущаю себя живой и желанной. Он что, не может просто заткнуться и дать мне то, чего я хочу?

– Эй. – Виктор перехватывает мои запястья.

Теперь у меня нет выбора: сбивчиво дыша, я смотрю в его глаза.

– Не нужно мстить ему при помощи меня. – Переведя дыхание, произносит он.

– Это не месть. – Выдыхаю я, прижимаясь к нему голой грудью. – Мне просто нужно знать, каково это: когда без чувств. Я должна понять, как это – без любви, когда просто секс, и больше ничего.

– Ты не сможешь. Это уже будешь не ты. – Осторожно спуская меня с колен, говорит Виктор.

– Давай попробуем. – Льну к нему я, чуть не плача.

Он наклоняется ко мне и нежно убирает непослушные пряди волос мне за уши. Проводит большим пальцем по моей щеке:

– Мариана, я ведь не Кай. – Усаживает меня на диван. Отвлекается на секунду, чтобы взять свою футболку, и надевает ее на меня через голову. – Я своего не упущу: буду бороться за тебя до конца.

– Но…

– Поэтому не играй со мной. – Просит Виктор, отводя голову назад и глядя на меня. – Только по-настоящему, или никак. Слышишь?

– Но разве с другими девушками…

– Это другие девушки. – Перебивает он меня. – С ними сразу все по-другому, потому что они так хотят. И потому, что они умеют играть в эти игры.

– Ты меня недооцениваешь. – Обиженно надуваю губы я.

– А если наоборот – ценю? – С улыбкой отвечает вопросом на вопрос Серебров. Подмигивает, встает и выходит из комнаты. – Так что ты желаешь на ужин? – Доносится его голос из коридора уже через секунду.

Кай

Следующие несколько часов я вряд ли смогу восстановить в памяти. Добрался до дома – черт дери как. Кажется, шел пешком. В любой другой момент моей жизни, когда было плохо, я без раздумий выпускал своих демонов наружу – надирался до беспамятства, затевал кровавую драку или отрывался на вечеринках до самого рассвета, и эти простые действия всегда забирали часть моей боли.

Но в этот раз я точно знал, что не поможет. Ни алкоголь, ни хорошая взбучка не способны вернуть к жизни того, кто мертв. А именно таковым я себя и ощущал. Вернее, не ощущал совсем – ничего не чувствовал. Не слышал и не видел того, что вокруг. Это состояние, как затяжной прыжок из самолета, когда у тебя есть парашют, но ты намеренно не желаешь его использовать: даже когда до земли остается каких-то пара мгновений.

Со мной уже происходило такое однажды. Шок и опустошение – вот, что я испытывал, когда ушел Харри. Но крошечный свет надежды на то, что отец может вернуться, теплился во мне потом еще долгие годы. А теперь? У меня даже нет слов, чтобы описать, что происходит у меня в голове. И что хуже – нет понимания того, как я это допустил? Как позволил сердцу открыться и кого-то полюбить?

Я останавливаюсь у двери дома и долго смотрю на дверь.

Не хочу. Не могу войти туда, где мне было так хорошо с ней. Не могу находиться там, где все потерял.

Как все так быстро перевернулось? Вот я панике мечусь, надеясь, что все можно вернуть назад, а уже через мгновение Мариана вбивает гвоздь в крышку моего гроба – своими пронзительными голубыми глазами, трепещущими длинными ресницами и пухлыми алыми губами: «Занимаюсь сексом с тем, с кем хочу».

Но разве не этого я хотел? Не это предлагал ей? Я сам желал, чтобы Мариана была плохой. Чтобы легче было ее ненавидеть, чтобы это избавило меня от любых терзаний и сомнений. Так в чем же дело? Отчего так пусто внутри, что раздирает душу на части?

Душа…

Я улыбаюсь кривой ухмылкой безумца. Совсем недавно я думал, у меня ее нет.

Распахиваю дверь и вхожу. Как в бреду плетусь по пустой гостиной, прислушиваясь к тишине. Скидываю кроссовки и оглядываюсь вокруг.

– Твою мать. – Произношу глухо. – Твою ма-а-ать! – Ору на выдохе, толкая руками пустоту. – Будь ты проклята, твою мать!

– Мяу. – Доносится откуда-то.

Я поворачиваюсь на звук и вижу котенка, выбегающего из-за дивана. Он направляется ко мне, но я отворачиваюсь и падаю в кресло. Закрываю лицо руками. Делаю тяжелый, судорожный вдох, но предательский кислород никак не хочет попадать в мою глотку, сопротивляется. «Черт, почему же так тяжело даже просто вдохнуть?»

– Мяу. – Что-то теплое касается ноги.

Мне хочется заорать, чтобы он убирался, хочется оттолкнуть его, но вместо этого я сцепляю зубы до хруста и тихо стону, по капле выдавливая из себя с этим звуком все раздражение и злость.

– Мр-р. – Хвостик прыгает мне на колени.

И я замираю. У меня нет даже сил, смотреть на него. Наверное, он все еще пахнет Марианой, и у него такие же большие, обманчиво-преданные наивные глаза. Я отворачиваю лицо и натыкаюсь на свое отражение в зеркале – ну, и мерзость. Выгляжу дерьмово: будто не спал две ночи. Но так и есть, и все время, пока я искал ее, мои нервы были на взводе, а мозг кипел.

Хвостик трется о мою грудь, мурлычет, но так и не добивается от меня ответной реакции. Я вряд ли способен дать тепла, чтобы обогреть даже такого кроху, как он. Мое тело абсолютно бесполезно, а внутренности черны – они сгорели, изгнили, превратились в прах, и от меня смердит одиночеством и болью. Единственное мое желание – никогда не вставать с этого кресла, врасти в него, превратиться в обивку и стать невидимым.

– Ты вернулся! – Разрывает тишину истеричный вопль. – Слава богу!

И меня начинает тошнить.

«Нет, господи, только не это, не сейчас…»

– Наконец-то, Кай! Я чуть не сошла с ума, не знала, ждать тебя или нет!

Котенок испуганно жмется мне под мышку, я зажмуриваюсь в надежде, что, когда открою глаза, все исчезнет – в том числе и этот визгливый голос. Но шаги приближаются.

– Ты чего? – Раздается перед самым носом.

Я с неохотой открываю глаза, прямо передо мной – Эмилия.

Не представляю, что держало нас вместе так долго? Не спорю, она – красивая девчонка, но мы абсолютно разные, нам даже говорить было не о чем. Просто хреновы традиции: король школы встречается с королевой, поэтому он и король. И я держался за это. Так было удобно.

– Что с лицом? Ты упал? Ударился? Опять с кем-то подрался? С кем? – Она выстреливает эти слова, как из пулемета.

– Эм. – Прошу я, поморщившись. – Не ори, у меня башка сейчас лопнет.

– Тебе больно? – Эмилия тычет пальцем мне в челюсть.

– Ай, – отталкиваю ее от себя, когда боль в месте удара простреливает молнией в голову.

– Ты ведь никогда не успокоишься, да? – Нависая надо мной, спрашивает она. – Так и останешься таким. Диким.

Ее губы обиженно поджимаются, а я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд и разглядеть в ее лице что-то такое, что должно сейчас сдерживать меня от лавины грубостей, которую я хочу на нее низвергнуть. Эм сказала, что у нее будет ребенок. От меня. Мой ребенок. Эта новость должна перевернуть мое сознание, поменять мое отношение к ней, но ничего не происходит.

Что со мной? Неужели, я конченный? Неужели, настолько поломанный, что не способен на элементарные чувства? Почему у меня к ней даже тепла и сочувствия не возникает? Ничего не щелкает внутри, не екает, не отзывается. Пусто.

– Я стою перед тобой, ты смотришь на меня, но не замечаешь. – Озвучивает мои мысли Эмилия. Ее красивое лицо меркнет. – Что ты такое, Кай?

– Ничто. – Шепотом отвечаю я.

Ничтожество. Грязь. Пустота. Тьма.

– Столько лет, и ты ничего ко мне не чувствуешь? – Качает она головой. – Что мне еще сделать, чтобы ты меня заметил? – Эмилия падает передо мной на пол. – Встать на колени? – Прижимает руки к груди, будто собирается вырвать сердце. – Умолять тебя?

– Прекрати. – Меня ее поведение только злит.

– Все старшие классы я была рядом. – Говорит она надтреснуто. – Была твоим другом, твоей девушкой, твоей любовницей, товарищем. Я была рядом, когда тебе было плохо, и когда хорошо. Я оставалась с тобой даже, зная, что ты увлекся еще кем-то, и не раз. Мне казалось, они для тебя – лишь эпизоды, а я – твое большое, сильное, яркое. Я – твое главное! И только поэтому закрывала глаза на все.

– Ты была со мной потому, что хотела этого. – Вздыхаю я, глядя, как она улыбается, чуть не плача, и как ее губы дрожат. – Я не просил.

– За что ты так со мной? – Эмилия облизывает губы, делает судорожный вдох. – За то, что я всегда была тебе верна?

– Говорю еще раз: я тебя не просил.

– Ты бросил меня и свалил! – Вскрикивает она и бьет меня по ноге. – Столько лет! А ты не удостоил меня даже объяснениями!

– Брось. – Перекладывая перепуганного котенка на колени, цежу я.

– Чертов эгоист! Урод! – Взвизгивает Эмилия, поднимаясь с колен. – Непрошибаемый! Ты хоть понимаешь, что у нас будет ребенок?! – Она взмахивает руками. – Понимаешь, что из-за твоего скотского отношения ко мне он будет расти без отца?! Понимаешь, что, если я сейчас уйду, ты никогда не увидишь его?!

– Нужно еще разобраться… во всем. – Прочистив горло, говорю я.

Ее лицо вытягивается.

– Катись к чертям! – Бросает Эмилия.

Разворачивается и пулей припускает к двери. Останавливается на полпути и бежит обратно, подхватывает сумку, стоящую возле дивана, закидывает на плечо и снова бросается к выходу.

Я наблюдаю за ее метаниями с неясным чувством, похожим на досаду. Ребенок – не муха, от него не отмахнешься. Пожалуй, мне стоило бы мягче относиться к его матери – может, я и говно, но точно не хочу, чтобы мой сын повторил мою судьбу и тоже стал озлобленным, травмированным, не способным себя контролировать и обиженными на весь мир чудовищем.

– Стой. – Произношу я негромко, когда она отворяет дверь. – Да стой ты! – Ору ей вслед прежде, чем она захлопывает дверь за собой.

Да что за день такой!

Мне приходится встать, открыть окно и прокричать:

– Эм! Стой! Да вернись ты, ну, давай, поговорим!

Ее аккуратная фигурка замирает на подъездной дорожке. Эмилия медленно оборачивается, она тяжело дышит, смотрит на меня затравленно, недоверчиво, а я силюсь вспомнить все хорошее, что было между нами. Но больше вспоминается плохое, происходившее по моей вине. И неотвратимо наваливается ответственность: вступая в любые отношения, ты несешь ее в той или иной мере. Когда ухаживаешь, когда заботишься, защищаешь, когда что-то обещаешь девушке, делишь с ней обед или ложишься с ней в постель.

Эмилия не была той, что проходит через твою койку и остается незамеченной, той, чье имя ты не вспомнишь на утро. Она не была особенной, не была той самой, и уж, конечно никогда не была Марианой, которая одним взглядом впивалась в сердце. Но я ее выбрал. И она пару лет была моей официальной подругой – той, кого мне следовало уважать, и кому нужно было быть верным, чего я не смог или не захотел.

– Вернись в дом. – Вздыхаю я, позволяя чувству вины затопить меня до кончиков ушей.

Мой это ребенок или нет, но я должен взять ответственность за него и за его мать, независимо от того, в каком качестве мы продолжим с ней общаться.

– Папа еще не знает. – Всхлипывает Эмилия, переступая порог. Она стирает слезы с щек и прячет взгляд. – Он меня убьет…

Я стою, словно истукан, котенок тычется носом мне в грудь. Нужно что-то сказать, но меня мутит от происходящего.

– Мне некуда идти. – Девушка поднимает глаза, в них сквозит печаль и растерянность.

– Ты не думала про аборт? – Эти слова вырываются из меня помимо воли.

Она застывает в изумлении.

– Я в смысле… – С трудом собираю слова в предложения. – Зачем тебе ребенок от такого, как я? Ты могла бы начать жизнь заново: у тебя состоятельная семья, они оплачивают тебе учебу в университете, впереди карьера или семейный бизнес – на выбор. Сампо – городок небольшой, но тебя там ничто не держит, ты могла бы…

– Ты. – Выдыхает Эмилия, сцепив руки в замок на груди. – Ты держал меня там, и если бы я поехала куда-то, то только вслед за тобой. Я люблю тебя, Кай. И всегда любила. Иначе, зачем? Все эти унижения, боль, игнор, твои загулы – я терпела все, только бы быть с тобой. Я надеялась, ты возьмешься за голову. А теперь ты предлагаешь убить твоего ребенка. Хочу ли я? Нет. Смогу поступить так? Никогда. Он – часть тебя, которая навсегда останется со мной, даже если ты уйдешь.

– Ребенок – это большой шаг. Ты могла бы завести его с тем, кто захочет быть его отцом. – Мне хочется быть с ней предельно честным.

– Ладно, я поняла. – Поправив сумку, улыбается она.

Вот дерьмо.

– Не уходи. – Вздыхаю я. – Мы… придумаем, как быть.

– Ты не обязан. – Говорит Эмилия, сжимая ремешок сумки все сильнее, пока пальцы не начинают белеть.

Ей чертовски трудно произносить эти слова – это видно.

– Нет, обязан. – Чужим голосом говорю я. – Если ты решила его оставить, я буду рядом.

Она врывается в мои объятия, игнорируя котенка, который впивается когтями через одежду мне в кожу с перепугу. Но Эмилию это мало волнует. Орошая слезами мои футболку и куртку, она всхлипывает:

– Я знала, что мы будем вместе, что ты меня не бросишь. Я так скучала, Кай!

– Я… буду помогать тебе. – Растерявшись от ее напора, бормочу ей в макушку. – Слушай, Эм, я не говорю, что мы снова пара, я имел в виду…

– Спасибо, спасибо! – Пищит она, сотрясаясь в рыданиях.

Вот черт. Мои руки безвольно опускаются, но уже через секунду правая гладит спину Эмилии.

– Теперь все будет по-старому. – Шепчет она.

– Ты перегибаешь, я не это сказал. – Сопротивляюсь я, с трудом удерживая растущее раздражение.

– Тебе просто нужно время. Главное, что мы вместе.

Нет. Это не так. Но на этот раз я не спешу ее поправлять.