Дядюшка Бо. Из Темноты. Часть первая

– Нет, но мне нужен этот дом, – уверенно сказал Гарт и, улыбнувшись, охотно открыл свой секрет: – Дело в том, что я собрался жениться. Моя семья далеко, так что вы – первые, кому я об этом официально сообщаю.

Семейство отреагировало, в целом, одобрительно. Давно пора. Сколько можно быть женатым только на своей работе? Только Бронислав, скрестив руки на груди и дерзко тряхнув головой, цокнул языком и сказал:

– Ха, хотел бы я увидеть, кто это пойдёт за тебя, зануду!

Этот комментарий, конечно, был привилегией: Гарт ни капли не обиделся, потому что они с Бо дружили почти по-братски.

– Кстати, об этом, – Гарт потупил взгляд, и его щёки покраснели, – опять же, вы – первые, кому я представлю свою невесту…

Он обернулся к двери и призывно помахал рукой:

– Давай, заходи, не стесняйся!

Прислуга зашепталась и захихикала, пропуская гостью в столовую. Из темноты коридора к ним вышла…

Она! Бронислава так и пригвоздило к стулу. Это был почти театральный жест, и его только чудом не заметили родители и Гарт. Синтия – а это, без сомнения, была она, – была одета в очень скромное шерстяное платье, не то, что на концерте, а волосы у неё были собраны в две косы, что заставило её выглядеть ещё моложе.

Она тоже заметила Бронислава. Её глаза на секунду округлились. В воздухе между этими двумя возникло такое напряжение, что, казалось, полетят искры. Но Синтия взяла себя в руки и опустила взгляд в пол. Бронислав тоже выпрямился и постарался сделать спокойное лицо. В это время Гарт нежно взял Синтию за руку и представил:

– Знакомьтесь, Синтия…

– Синтия Вэн, – тихим голосом перебила девушка. Глаза Гарта засияли настоящим обожанием, и он широко улыбнулся.

– А это, – сказал он, – Патиенсы. Я работаю у них уже не первый год, и это очень важная семья для меня.

Синтию ждала процедура обхода вокруг стола и последовательного представления каждому члену семьи. Шери круглыми от удивления глазами глядела то на брата, то на будущих жениха и невесту, и всё собиралась что-то сказать, но Бронислав одним яростным взглядом дал ей понять, что лучше держать язык за зубами. Сам он сидел с очень-очень прямой спиной, и можно было увидеть, как болезненно напряглись у него плечи.

Невесту одобрили; она была очаровательной и очень милой. Когда дошла очередь до Бронислава, он изо всех сил постарался улыбнуться Гарту.

– Это Бронислав, Бо. Он мой подопечный и друг.

– Очень приятно, – негромко ответил Бронислав, стараясь не смотреть на Синтию.

– Я так счастлив сейчас, – признался Гарт.

– Класс, – Бронислав интенсивно закивал головой. – Это же здорово, когда девушки выходят замуж.

Шери не сдержалась и хихикнула, прикрыв лицо ладонями. Когда жених и невеста отвернулись, Бронислав одарил сестру ещё одним смертоносным взглядом.

– Синтия здесь ненадолго, – объявил Гарт, когда всех представили. – Она уезжает учиться в колледж на два года. Через эти два года мы и хотим пожениться, и было бы здорово сразу переехать в наш новый дом.

Семейство заключило, что это справедливое желание: семье обязательно нужно было уютное гнёздышко. Средства на строительство и ремонт пообещали предоставить незамедлительно.

Воспоминание растаяло, и я снова оказалась в башне. Пальцы Бронислава выскользнули из моей ладони.

– Дом построили. Синтия вернулась и вышла замуж. Все довольны, – быстро сказал он, завершая историю.

– А ты?..

– За два года кое-что изменилось. Успела родиться ты, так что мне было, чем заняться. Такие вещи, как общение с чужой женой, меня не интересовало.

Это была благородная фраза, но сказана раздражённым тоном, что у меня дрогнули плечи.

– Тебе холодно? – тут же сменив голос, спросил Бронислав.

– Немного…

– Жди здесь.

Он сам спустился вниз и принёс мне большой шерстяной плед. Я залезла в кресло; плед, хоть немного заставлял кожу чесаться, но отлично согревал, когда я укрылась им. Дядя подбросил дров в наш камин, и тот разгорелся жарче.

– Давай послушаем что-нибудь более спокойное…

На этот раз мы слушали какую-то очаровательную фортепианную музыку. Было слышно, что снаружи пошёл дождь: ночи становились всё холоднее. Но в своём гнезде из пледа я отогрелась и, полусонная, ловила ноты музыки, глядя на дядю. Он сидел за столом и, опираясь головой на руку, прикрыл глаза. Он выглядел таким спокойным. Неужели уснул? Неужели история про Синтию встревожила меня больше, чем его? Неужели он никогда не пытался поговорить с ней снова?..

Я не помнила момент, когда заснула. Меня потревожило какое-то движение, я нехотя приоткрыла глаза и обнаружила, что меня несут. Дядя Бронислав медленно и бережно спускался по лестнице, а я, укутанная в плед, была у него на руках. Может, я всё ещё сплю? Я не пошевелилась и снова закрыла глаза, убаюканная движением.

Утром я проснулась в своей комнате, в своей кровати… под шерстяным пледом, который немного чесался, но хорошо грел.

Глава 16
Шрамы

С того вечера многое поменялось. Я спала утром допоздна, а потом с нетерпением ждала захода солнца, потому что просыпался дядя. Он, конечно, настаивал, чтобы я ложилась пораньше, но это было невозможно, ведь у нас было так много дел. Мы бродили по замку вместе, и у Бронислава Патиенса, казалось, была история про каждую, даже самую позабытую и пыльную безделушку. Он рассказывал мне истории о старине, о замке, о наших предках с портретов и, хоть часто кровавые, эти истории помогали мне почувствовать себя частью чего-то важного. К тому же, кроме рассказов, Бронислав мог ещё и показать. Воспоминания приходили ко мне – в его присутствии – невероятно легко и быстро, хоть между нами могли лежать не десять и не двадцать лет, а целые века. Настоящее волшебство начиналось, когда вещи шептали свои секреты и неярко мерцали в темноте.

Дядя показал мне в библиотеке полку, упрятанную в дальнем угле, с художественной литературой. Её не так просто было найти.

– Родители считали это пустой тратой времени, – объяснил Бронислав, пролистывая сборник стихов, – надо было читать только по делу. Но я покупал эти книги – не выкидывать же?

Я была рада, что их не выкинули, потому что я, наконец, могла скоротать время над романом про рыцарей, пока дядя высыпался.

Мы-таки устроили киносеанс, и, впоследствии, не один. Попкорна и колы не было, но я наловчилась тонко нарезать хлеб, делать смесь из специй и масла и, щедро обмакнув в эту смесь хлебный ломтик, подсушивать в духовке. Чем не чипсы?

Хьюго тоже был приглашён на кино-ночь. Однако оказалось проще перетащить телевизор и кассеты вниз, в гостиную, чем заставить старика подняться по лестнице в башню: его колени уже не выдерживали такого восхождения. Не то, чтобы Хьюго очень любил киноискусство и музыку; но присоединялся к нам с дядей и тихо присутствовал, наблюдая за нами, как за детьми.

Дядя учил меня играть в шахматы. Из коробки, что досталась мне в наследство, я достала набор шахмат, а когда показала его дяде, он обрадовался ему, как старому другу:

– Неужели он? Да, тот самый, – заулыбался он, рассматривая фигуры, и пояснил: – Просто я его сделал когда-то и подарил Шери на день рождения, а она… Ну, впрочем, ты и сама можешь посмотреть?

Дядя Бронислав расставил фигуры на доске, и, отведя меня чуть в сторону, попросил меня наблюдать. Шахматы эти казались очень-очень старыми, и на вид никуда не годились. Стоя так и таращась на них минут десять, я уже отчаялась увидеть в них хоть что-то, но тут дядя Бронислав дёрнул меня за рукав:

– Смотри!

Я глянула на стол – шахматы зашевелились. Взбрыкнув гривой, белый конь первым легко и уверенно скользил по доске, за ним скромно подалась к противнику чёрная пешка… И вот я увидела призрачные руки воспоминаний, двигающие фигуры, и услышала голос:

– …Погоди, которая из них ладья?

Голос, – я уже узнала его, – принадлежал отцу, и он был явно озадачен.

– Вот эта, сколько раз можно повторять! – хихикнув, ответил голос Шери, и её рука подняла в воздух фигурку.

–А ну… понятно.

– Ты опять забыл, как ходить? – спросила Шери после короткой паузы.

–Ну нет, что ты, я всё помню, задумался просто…не то чтобы… Да, я забыл.

– Разве так сложно?

–Нет, но… Ну, то есть да.

Теперь я уже отчётливо видела их в сумерках. Они сидели на траве по разные стороны доски, на которой стояли блестящие новенькие фигуры, вокруг тихо шуршала листва, и редко чирикали незримые птицы – они, наверное, были где-то в лесу. Оттуда, из воспоминания, веяло прохладой. Выглядело это так, будто среди комнаты замка вдруг появилось полупрозрачное мутное стекло, по поверхности которого скользило изображение.

Шери снова хихикнула.

– Ладьёй ходят вот так, – весело сообщила она.

– Угу, – хмуро кивнул Мэтт и поправил шляпу, не отводя взгляда от доски.

– Ходи, – нетерпеливо сказала Шери. Ей нравилось смотреть, как Мэтт ей проигрывает.

– Сейчас, – раздражённо бросил Мэтт. А сам подумал: «И зачем только я согласился с ней играть? Сдую, да и только. Опять».

И он наугад передвинул фигурку.

Шери вздохнула:

– Ладно, для начала неплохо, нужно только больше практики. Тебе мат. Опять!

И она рассмеялась, а Мэтт придал себе обиженный вид и поджал губы, хотя сам тоже давился от беззвучного смеха.

Воспоминание размылось и растаяло, а его место заняло другое. Теперь доска стоит на скамейке в каком-то полудиком парке. Шери обеспокоена, и понятно почему – из-за деревьев уже забрезжил утренний свет.

– Ой, сколько времени! Я совсем забыла, мне давно надо быть дома! – говорит она и спешно поднимается.

– Да ладно тебе, рано ещё, – Мэтт вскидывает руку и смотрит на часы. – Ещё и половины пятого нет!

– Мне надо идти! – настаивала Шери.

– Пока! – быстро сказала она и бросилась прочь.

– Пока, – произнёс Мэтт, озадаченный таким стремительным уходом. «Мы же ещё партию не закончили», – подумал он и вдруг закричал:

– Шери, Шери, стой! Ты забыла свои шахматы!

Но она не могла уже вернуться, она бежала, не оборачиваясь и закрывая лицо руками от солнца, которое уже начинало жечь её…

– Ну ладно… – не дождавшись ответа, Мэтт как-то необычно бережно принялся собирать фигуры, – не страшно. Потом заберёшь…

«Надо срочно быть дома? Много вы видели людей, которых в пять утра срочно ждут дома?» – удивлялся про себя он.

Воспоминание растаяло, как будто его и не было, но я ещё долго не могла оторвать взгляд от доски, одиноко стоящей на столике.

– Она так и не забрала, – донёсся до меня, словно сквозь сон, голос дяди Бронислава. От неожиданности я обернулась. – Она всё время специально забывала его. Набор остался ему.

– Понятно, – машинально бросила я. Сердце у меня билось быстро-быстро, и от каждого удара всё сильнее защемляло что-то под рёбрами.

– Не хочешь сыграть? – спросил дядя Бронислав. Его голос тут же вернул меня к реальности.

– Что? А, да, давайте, – выдохнула я и пошла к столу, – только я не умею.

– Я умею, – успокоил он. – Кто, как ты думаешь, научил этому делу Шери? Садись, будешь учиться.

Но большую часть времени мы всё же бродили. В замке было отопление от больших котлов в подвале; да и камины были, но такие большие пространства было сложно прогреть, а осень брала своё. Дождь и ветер были нашим постоянным фоном, а ветви деревьев в парке, когда я выглядывала из окна, были совсем пусты, листва валялась на земле выцветшая, грязная. В моей комнате, относительно маленькой, было ещё терпимо, но, покидая её, я одевалась во всё тёплое и носила с собой шерстяной плед. Это добавляло мне антуража, когда я обнаружила, что носки отлично скользят по полу в залах. Я накидывала плед на плечи и проносилась по залу, словно летучая мышь-комета. Дядя всегда делал вид, что не замечает, но я всё равно слышала его тихий смешок.

– Мы тоже так делали, – наконец, сказал он, – только нам запрещали.

Я так и замерла на месте, глядя, как мимо меня проносятся полупрозрачные дети – я их уже узнавала, это были Шери и Бо. Смеясь и пища, как два котёнка, они бегали друг за другом по залу и скользили на носках по паркету, падая, но тут же подскакивая и продолжая игру. Призрачные голоса кричали им:

– Немедленно перестаньте!

– Здесь не место для игр!

– Вы сейчас что-нибудь сломаете!

Но этим двоим было всё равно.

– Да уж, – я смутилась и поправила на плечах свой плед. – Кажется, замок не для игр…

Возможно, столкновение с относительно лёгкими детьми местные вазы и статуэтки выдержали бы; но я уже была покрупнее. В общем, я перестала кататься на носках, в отличие от малышей Патиенсов.

У брата и сестры, хоть они были единственными детьми в замке, хватало развлечений. Всё вокруг было их игровой площадкой, даже без игрушек. Любимой их игрой была такая: нужно было залезть под одеяло или любой другой большой плотный кусок ткани. Целью было устроить под неё абсолютную темноту. Как только маленький просвет появлялся в их крепости, дети кричали: «свет!» и поскорее закрывали щёлку. Так возиться под одеялом и ловить свет они могли часами. Взрослые уже объяснили им, что свет очень опасен для них: можно очень сильно пораниться, если попадёшь под солнце. Но дети превратили страшный свет в игру; хотя бы в ней они могли его победить. Им было смешно.

А когда в парк забрёл любопытный белый волчонок, который, как выяснилось, был ещё и мальчиком по имени Марк… команда пополнилась новым неутомимым участником. Вместе эта троица была непобедима. Они росли вместе, и с возрастом их приключения становились всё рискованнее. Но ребята не боялись: каждый знал, что всегда сможет положиться на двух остальных.

Да, детство, у Бронислава было явно веселее моего. Да и подростковые годы оказались турбулентными. Дяде приходилось обходить некоторые моменты намёками, но меня всё равно ужасно веселили эти рассказы.

– Кажется, все дети одинаковые, – предположила я.

– Наверное, – Бронислав пожал плечами. – Думаю, взрослеть вампирам всё-таки труднее…

– Почему?

Я уже выяснила, что маленькие вампиры такие же, как и все дети: едят обычную еду, играют, разве что спят очень много и на свет не выходят.

– Вообще, возраст для первого перевоплощения – четырнадцать лет, – заметил дядя; это я уже знала. – Но меняться начинаешь лет с двенадцати, и всё заканчивается только к семнадцати. Сначала начинаешь ужасно хотеть есть, но потом от еды становится плохо. Если не ешь – тоже плохо. Вырастают крылья – болит вся спина и плечи, растут зубы – и повреждаются дёсны. Руки, ноги – всё болит и ноет, и всё тело просто сходит с ума. Нам даже понадобился для этого врач.

– Звучит неприятно, – согласилась я и с опаской спросила: – Неужели меня тоже это ждёт?

Дядя Бронислав оценивающе посмотрел на меня, разгуливающую в коконе из пледа. Сам дядя никогда не мёрз, настолько, что ходил по замку босиком. Он немного снизил планку для самого себя, и теперь его чаще всего можно было увидеть в свободных штанах и рубашке; хоть цвета оставались его любимыми – чёрным и белым. Выглядело почти по-домашнему.

– Думаю, что нет, – сказал он.

Это было отрадно, потому что мне и так хватало проблем. Школа висела надо мной жутким призраком, и, если бы мне пришлось однажды вернуться туда, я бы завыла. Впрочем, это наверняка была бы другая школа, в другом месте, но… дети все одинаковые.

Дядя, напротив, никогда не ходил в школу:

– Мы учились всегда дома. К нам приезжали разные учителя. Их периодически приходилось менять, потому что они – ты понимаешь – замечали всякое…

Так что он, кажется, не без интереса слушал про мою школьную жизнь. Сначала мне не хотелось делиться, но, как выяснилось, делиться просто, когда тебя слушают. Дядя не перебивал и не высказывал оценок, даже когда мои истории были откровенно глупыми. Он просто шёл рядом и давал знать, что слушает, своим заинтересованным кивком. Дошло до того, что я рассказала дяде Брониславу свой секрет: о мальчике из класса на год старше. Это была моя давняя любовь. Фотографии его у меня не было, но было несколько зарисовок в блокноте. У моего тайного возлюбленного были коротко стриженные светлые волосы и очень красивая форма головы; он шикарно выглядел в профиль. Насколько я помню, он всегда носил светлую одежду без особых изысков, но она всегда очень ему шла. Мы ни разу не разговаривали.

Самый близкий наш контакт произошёл, когда я стояла за этим парнем в очереди в столовую. По слухам, мой возлюбленный держал религиозный пост, и действительно, он очень долго и тщательно выбирал, что ему купить. Этого, вдобавок к тому, что у него были такие глаза, как пишут на иконах, хватило для моего девичьего сердца, чтобы представить возлюбленного совсем ангелом. У меня не было никаких особых религиозных воззрений. Думаю, охотники на нечисть должны быть или очень набожными, либо полными атеистами. Мой папа относился ко второй категории, и никого духовного наследия мне не передал. Так что я чётко отдавала себе отчёт, что до таких высот, на которых находился мой возлюбленный, мне никогда не добраться. Однако в тот день, в столовой, он долго выбирал еду, а очередь напирала на меня сзади, и в итоге кто-то нетерпеливый толкнул меня прямиком в спину моему ангелу.

Ткнувшись лицом ему между лопатками, я чуть не сбила его с ног. Я была готова провалиться под землю. Ахнув от неожиданности, мой возлюбленный обернулся и, к моему счастью, лучезарно улыбнулся. Я извинилась, и он сердито прикрикнул на других учеников, чтобы не толкались. Ещё один раз, когда мы играли в волейбол на школьном стадионе, у нас улетел за поле мяч. Я, побежав за ним, получила благословение: мой возлюбленный проходил мимо и подал мне мяч прямо в руки.

Конечно, это не та история любви, которая могла бы впечатлить. Но Бронислав выслушал, и, взяв в руки мой блокнот, рассмотрел портрет поближе.

– Он и впрямь милый мальчик. Ты точно никогда не пробовала поговорить?

– А толку, – вздохнула я, – всё равно я уехала. Этим летом у него уже выпускной и – всё.

Дядя улыбнулся:

– У тебя всё ещё впереди. Сколько там тебе лет…

– Четырнадцать, – немного оскорблённо ответила я.

– Ты выглядишь старше.

– Все так говорят, – кивнула я. – Это из-за роста. Но я самая младшая в классе: я рано пошла в школу.

– Всё, чтобы не сидеть с ребёнком дома, – пробормотал дядя, видимо, делая отсылку к моему отцу, и указывая на блокнот, спросил: – Можно посмотреть?

Я немного замешкалась: во-первых, он резко сменил тему, во-вторых, я свои рисунки кому попало не показываю…

– Это вроде дневника, – призналась я, – только в картинках. Я рисую то, что меня зацепило.

– Если ты не хочешь, чтобы я смотрел, я не буду.

В подтверждение своих слов дядя тут же закрыл блокнот и протянул мне. Если до этого я сомневалась, то теперь у меня не осталось сомнений.

– Это старый, – сказала я, забирая блокнот у дяди из рук, – я лучше покажу тот, который веду сейчас.

Я принесла ему другой; там были зарисовки знакомых мест вокруг замка и деревни, даже сам замок и попытки изобразить его интерьер. На какой-то странице расположился кот Винстон, а ещё на одной – портрет Синтии за гончарным кругом. Бронислав быстро перелистнул.

– А это кто?

Я заглянула дяде через плечо и увидела свой рисунок Странника.

– А это… как бы сказать? Существо из моих снов. Я называю его Странник.

– Он страшный?

– Нет, он просто выглядит так, – мне захотелось оправдать своего товарища из мира грёз, – на самом деле он мне помогает. Он показывает выход, когда мне снятся кошмары.

– Увлекательно, – пробормотал Бронислав и пояснил: – Вампиры много спят, потому что мало едят: нужно сохранять энергию. Но мне ничего не снится.

– Вообще ничего?

– Чаще всего – просто темнота, – подтвердил дядя. – Или мы просто видим все события прошедшей ночи. У нас просто воображения, чтобы нарисовать что-то новое в своей голове.

Хоть я сны видела, но отправить меня спать было невозможно. Наконец-то мне было с кем-то поговорить. Но чем больше времени проходило, тем более уставшим выглядел дядя Бронислав. Он стал больше спать. Он стал нервным. Я не сразу поняла, что происходит, но, взглянув на календарь, можно было увидеть: месяц был на излёте, и приближалось новое полнолуние.

***

Стараясь выполнять обязанности по хозяйству, Хьюго решил основательно убраться на кухне. Он делал это скорее налётами, чем систематически; тем не менее, намерения были у него благие. Мы с дядей решили не бросать его одного и тоже присоединились. Старик открыл все шкафчики и решал, какую посуду оставить для пользования, а какую убрать в кладовку – её было слишком много. Ту часть посуды, которую решено было оставить, нужно было перемыть. Этим я и занялась, в то время как дядя принёс керамические бруски и занялся заточкой затупившихся ножей. Сначала всё было мирно: все были при деле.

– Если вампиры не едят, зачем им столько посуды? – рассудила я.

– Они-то да, – отозвался Хьюго, – но тут жило много людей, помнишь? Прислуга, и учителя, и врач, и гостей иногда надо было кормить…

– Да, – согласилась я и пояснила: – Я просто подумала: если не надо покупать продукты, готовить, мыть посуду… освобождается столько времени, куда можно было бы его потратить?

– Ну, обычно мы спали или учились в это время, – признался Бронислав, отвечая на мои рассуждения.

Он уже не пил столько вина, как раньше, или, по крайней мере, делал это не при мне. Он много пил воды: графины и стаканы стояли во всех комнатах, где он часто бывал, а ещё иногда позволял себе молоко или сливки.

– Ну, было время, когда и вы постоянно ели, – с некоторой ностальгией заметил Хьюго.

Бронислав вздохнул:

– Давайте не будем говорить об этом. Я давно перестал чувствовать вкус.

Он отвлёкся; его рука дрогнула, и нож, который он точил, звякнув, упал на пол.

– Я подниму! – вызвалась я и подбежала за упавшим ножом.

Я совсем не вытерла руки. Они были мокрые и скользкие. Нож снова вывалился на пол.

– Блин, – буркнула я и тут же испуганно вздрогнула.

Падая, нож задел мне руку – не больно – но заточенное лезвие легко распороло мне кожу возле запястья. Кажется, царапинка не глубокая, но выступили капельки крови и побежали вниз по руке.

Закрыв ладонью царапину, я подняла голову и пересеклась взглядом с Брониславом. Он смотрел на меня, не отрываясь, и его глаза как будто потемнели. Это длилось всего секунду, а в следующую секунду, с усилием, Бронислав отшатнулся прочь от меня.

– Назад! – рявкнул Хьюго, влетая между мной и дядей, отталкивая меня вглубь кухни.

Бронислав резко крутанулся на месте и выбежал из кухни, захлопнув за собой дверь. Хьюго так быстро, как только позволяли ему его больные ноги, подошёл к двери и, дрожащими руками достав из кармана ключи, запер дверь. Также он закрыл окна и занавесил их шторами.

– Фух, – выдохнул старик, когда мы оказались заперты, – успели.

Я стояла в недоумении и прижимала свою царапину ладонью. Кровь всё продолжала идти, и уже измазала мне пальцы.

– Ничего, сейчас, – Хьюго подтолкнул меня к раковине, и мы смыли кровь. Потом на кухне нашлась аптечка, чтобы обработать ранку и заклеить пластырем.

– Посиди пока здесь, – посоветовал Хьюго.

– А вы?

– Я пойду успокою его.

– Вы выйдете?..

За дверью было тихо; наверное, дядя поспешил уйти подальше от нас. Однако ничего нельзя было сказать наверняка. Страх начал накатывать на меня только сейчас, когда я стала осознавать, что произошло.

– Меня не тронет, – уверил старик. – Я его, можно сказать вырастил.

Он сказал это так решительно, что я не смогла возразить. С некоторой тревогой я смотрела, как Хьюго неторопливо выходит из кухни; затем дверь резко захлопнулась.

Я осталась одна.

Я прислушивалась к тому, что происходило за дверью, но всё было тихо. Сколько мне придётся тут сидеть? Я вздохнула и пробежала скучающим взглядом по пыльной посуде, которую выставил из шкафов Хьюго. Чего тут только не было! Но мой взгляд притянула маленькая пузатая бутылочка из стекла. Я взяла вещицу в руки и сдула пыль. Тут же я почувствовала запах, знакомый запах, но такой далёкий, будто его от меня отделяли годы…

Ну конечно! Годы! Пустая бутылка, которая затерялась на полках, не могла ничем пахнуть, но она пахла, причём очень особенно, и я уже понимала, чем: козьим молоком. На мутной глади стекла проступали воспоминания, оживали под моими пальцами: местный житель держал коз. Каждый раз рано утром он доил их и отправлялся на рынок: ещё до рассвета к нему приходил особенный покупатель, очень выгодный – он скупал вообще всё.

Бронислав Патиенс – из прошлого, моложе, чем сейчас, но уже ужасно повзрослевший, – расплачивался за молоко. Нагрузив стеклянными бутылочками рюкзак, он, звякая, взвалил ношу на плечи. Когда молоко выпивалось, бутылочки мыли, и возвращали фермеру, чтобы он налил туда новую партию. Молоко предназначалось для ребёнка; но и для самого Бронислава оно было полезным продуктом: выпив молока, можно было какое-то время контролировать голод. Главное – не выпить слишком много, а то мог заболеть живот. Одной бутылочки – туда помещался максимум стакан молока – вполне хватило бы. Рассудив, что ребёнок много не потеряет, Бронислав прошёл сквозь пустой рынок и, завернув за какой-то барак, который впоследствии стал «Серым Дубом», аккуратно спустил рюкзак с плеч. Отодвинув рукав плаща и рубашки, Бронислав глянул на часы: до поезда ещё оставалось добрых минут пятнадцать, так что можно было спокойно постоять.

Лямки рюкзака аккуратно соскользнули вниз по коже плаща. Поставив ношу на землю, Бронислав выудил одну баночку, снял крышку и принялся пить маленькими глотками. Молоко было ещё слегка тёплым. Он прикрыл глаза, смакуя напиток, и вдруг…

– Бо?..

Бронислав вздрогнул, чуть не поперхнувшись: он узнал этот голос. Медленно, с ужасно напряжёнными плечами, Бронислав повернулся на пятках, вырыв под ботинками две маленькие ямки в песке. Перед ним стояла Синтия; она немного подросла и похудела, но всё же это была она. Бронислав подумал, что он, наверное, выглядит очень глупо с маленькой бутылочкой молока, которую он сжимал в пальцах, и со следом молока над верхней губой. Парень нахмурился и, стерев рукавом с лица молочные «усы», сурово сказал:

– Что ты тут делаешь?

– Я проводила Гарта на работу и подумала, что смогу что-то купить. Но, кажется, я пришла слишком рано, – пожала плечами Синтия.

Понятно, подумал Бронислав, она только недавно вернулась со своей учёбы, и ещё не обжилась на новом месте. Несмотря на то, что Гарт сменил работу, им с Гартом, как и было обещано, построили чудесный дом; недавно была свадьба.

– Гарт очень расстроился, когда ты отказался быть свидетелем, – заметила Синтия, отведя взгляд в сторону.

– Я объяснил ему в письме, что у меня были дела, – буркнул Бронислав.

– У нас был непростой разговор.

– Представляю.

– Я всё знаю.

Синие глаза Синтии посмотрели прямо Брониславу в лицо, и тот слегка отпрянул, будто на него полетели искры.

– Вот, значит, какая у тебя редкая болезнь, – сказала Синтия, и её язык жёстко цокнул о зубы. – Гарт мне всё объяснил.

– А что я должен был сказать?! – защитился Бронислав; бутылочка с молоком в его руке задрожала, и, полупустая, чуть было не расплескалась.

Синтия фыркнула, но ничего не ответила, скрестив руки на груди.

– Ты должна была найти какого-нибудь загорелого моряка на белоснежной яхте и уплыть с ним отсюда подальше, – Бронислав старался говорить тише, чтобы не привлекать к ним обоим внимания, но жестокая эмоция всё равно прорезалась в его голосе. – Но вместо этого ты вышла за него, именно за него! Как это вообще могло случиться?!

– Там, в больнице, когда ты меня бросил, – тихо ответила Синтия, – Гарт увидел меня и помог успокоиться. Он был готов помочь незнакомому человеку просто так. Я подумала, что он точно меня не оставит. И он был вежлив с моей мамой…

Её глаза мягко заблестели нежностью. На Бронислава же страшно было смотреть: его лицо стало будто бы серым, темнота под глазами – ещё темнее. Его плечи мелко затряслись, но он с усилием выдохнул воздух и смог взять себя в руки.

– И поэтому мы два года должны были наблюдать картину, как он звонит тебе каждые пять минут, – вымученно пошутил Бронислав, но из-за напряжения в его голосе получилось чересчур едко.

– Он беспокоится обо мне, – обиженно бросила Синтия.

У Бронислава были свои мысли по этому поводу, но он решил сдержать их при себе; он лишь покачал головой.

– Он не знал, что мы с тобой встречались. Я тоже не знала, что вы знакомы. Ты злишься? – сказала Синтия, вдруг резко поменяв тон. Теперь её голос звучал примирительно и почти виновато.

Бронислав снова нахмурился; злость снова больно уколола его под грудиной, и разлилась напряжением по плечам и рукам.

– Я-то?! – фыркнул он. – Что ты хочешь услышать? Что лучше бы ты мне кол в сердце всадила, чем вышла за него? Нет, не доставлю тебе такого удовольствия.

Его голос вышел из под контроля и зазвучал чересчур громко; Синтия попятилась назад, почувствовав угрозу. Но Бронислав кашлянул и отстранился.

– А теперь прошу меня извинить, – чопорно сказал он и демонстративно посмотрел на часы, – у меня есть семья, которую нужно кормить.

Он развернулся на пятках, намереваясь уйти и оставить за собой последнее слово, но Синтия схватила его пальцами за рукав. Бронислав не ожидал такого, и, пытаясь скрыть удивление, буркнул через плечо:

– Ну, что ещё?

– Ты должен знать кое-что важное, – серьёзно завила Синтия.

Поджав губы, Бронислав повернулся к ней.

– Только быстрее, – предупредил он.

– Я не успела тебе сказать, – она нервно закусила губу. – В общем, я сдавала кровь.

Бронислав нервно сглотнул.

– В том пункте, где…

– В нескольких пунктах донорства, – ответила Синтия, – в твоём в том числе. Меня впечатлило, что ты жертвуешь донорам деньги, и я решила… в общем, я решила, что, если не деньгами, то поддержу доброе дело, стану донором.

Она виновато прижала голову к плечам, ожидая, что скажет Бронислав. Его глаза испуганно округлились, пока мысли стремительно мелькали в его голове. Пожертвования доноров анонимные, так что он не знал, чью кровь покупает…

– Плохо, очень плохо, – проговорил он и, чтобы успокоиться, сделал несколько глотков молока. Глотки получились больше, чем полагалось, и Брониславу стало немного дурно.

– И много ты крови сдала? – уточнил он, борясь с головокружением.

– Эм… при каждом удобном случае, – пожала плечами девушка. – Достаточно много.

Бронислав через силу допил молоко, запрокинув голову назад; оно показалось ему горьким.

– Если есть вероятность, что мне попалась твоя кровь… ты знаешь, что это значит?

Синтия знала ответ, но было как-то неприятно произносить его вслух.

– Это значит, что он…

– Придёт за добавкой.

Бронислав посмотрел на девушку очень серьёзно. Прежде, чем говорить, он аккуратно поставил пустую бутылочку из-под молока в рюкзак. Выпрямившись, он заговорил тоном, не терпящим возражений: