Когда сказки превращаются в кошмары. Часть 1. Золушка

Глава 2. Следующий шаг

(Пы. Сы.: А, собственно, вторая часть к Шарлю Перро имеет очень поверхностное отношение). Итак:

В карете было неуютно: трясло, всё скрипело, скамейка была жестковата, запах нафталина смешивался с запахом ладана, к коим примешивался лёгкий оттенок пережаренного постного масла и растительно-утрированный аромат одеколона Его Высочества.

Да и хмуро-презрительно-высокомерный вид этого самого Высочества оптимизма не добавлял.

«А можно подумать, я так стремлюсь оказаться его женой», – хмуро подумала я, исподлобья разглядывая принца.

Высочество был одет в бархатный костюм синего цвета с пышными, отделанными белым атласом рукавами и шёлковым высоким стоячим плиссированным воротником светло-голубого цвета. Неприлично узкие бархатные штаны до колен переходили в шёлковые гольфы белого цвета, плотно облегающие его длинные стройные мускулистые ноги. Узкие небольшого размера ступни уютно чувствовали себя в мокасинах чёрного цвета. Так же плотно кисти рук облегали чёрные кожаные перчатки. Чёрная прядь волос несколько выбилась из-под небольшой чёрной плетёной шляпы с загнутыми полями, украшенной пером павлина.

Голубые глаза смотрели на меня холодно и равнодушно. Тонкие губы то и дело трогала усмешка. Точёное, несколько нервное лицо, пожалуй, было красиво. Правда, его слегка портил чуть припухший чёрно-синий месяцеподобный след между бровями.

«Видимо, след от каблука ботинка Феи», – кротко-наивно про себя предположила я. Вслух сие предположение я, конечно, озвучивать не стала. Зачем будить зверя, если ты с ним в одной клетке, и он сильней тебя.

Так что все наблюдения я производила молча.

Неожиданно принц резко наклонился ко мне и, пристально глядя в глаза, холодно, с еле скрываемым бешенством в густом низком голосе поинтересовался:

– Ну что, довольна, шмара? Думаешь, добилась своего? Много вас, поблядушек, по свету бегает. Кое-кому и во дворец удаётся пролезть. Но пролезть не значит войти в семью. До этого во дворце ещё надо выжить, – угрожающе-торжественно процедил он сквозь зубы прямо мне в лицо, после чего снова откинулся на спинку сиденья и принял невозмутимо-отстраненный вид.

Изо рта Высочества неприятно пахло прелой кровью.

Меня слегка замутило. А ещё стало очень противно и обидно и от эпитетов, произнесенных особой королевских кровей в мой адрес, и от несправедливых предположений в мой же адрес.

А самое главное – я отчетливо осознала, что не хочу быть его женой, будь он хоть сто раз не то что принцем, но и королём. И во дворец не хочу. Змеиного гнезда мне и у папочки в доме хватило. А ещё в принципе не хочу иметь дел со спесивыми и высокомерными созданиями мужского пола, позволяющими себе оскорбления в адрес женщины. Любого звания. Нормального хочу!

С этим судьбоносным выводом-решением я резко распахнула дверцу и выпрыгнула из тёмного нутра кареты навстречу светлому окружающему пространству, солнечному свету, свежему запаху леса и пению птиц…

Через минуту я с головой ушла под воду (судя по всему, кинулась прочь из кареты прямо на мосту через самую широкую и полноводную реку королевства).

Серые холодные воды сомкнулись над моей головой, течение подхватило меня и понесло вниз. «Видимо, я попала в омут», – мелькнула заполошная мысль.

Но противиться движению вод я не стала. Остановило попытку выплыть то ли воспоминание о том, что если тебя затягивает в омут, то надо нырнуть поглубже, к его основанию, тогда есть шанс выплыть, то ли вид стоящего на мосту с высоко вздёрнутым подбородком принца, спокойно наблюдавшего за моим погружением.

Высочество, солнце, небо всё больше отдалялись, превращаясь просто в тёмное и светлое пятна, и всё большее количество вод смыкалось над моей головой.

Наконец мои ноги коснулись дна. Воздух в лёгких потихоньку заканчивался. Тонуть, однако, я не хотела. Но и наверх я тоже не хотела.

А жить мне хотелось, и не русалкой. Что делать? Этот философский вопрос встал передо мной прям-таки ребром. И требовал не глубоких размышлений, а быстрого решения.

Так что я быстро огляделась в поисках выхода. Вода была мутноватой, видимо, из-за сильного течения, да и я её взбаламутила слегка своим движением вниз.

Чуть справа светилось, покачиваясь, словно в мареве, светлое пятно.

«Справа не наверх. Значит, принца там не будет», – решила я и, сбросив с себя ботинки и платье, поплыла к пятну, стараясь двигаться, не отрываясь от дна.

Пятно с каждым моим гребком приближалось, становясь всё светлее. Подплыв к нему, я обнаружила нечто белое, колыхающееся, с пробегающей рябью по поверхности, похожее то ли на нарисованный на бумаге круг с белыми же стенами, то ли на белую нору в желтовато-сером песке реки. Но в любом случае это походило на непонятно как образовавшуюся аномалию в пространстве.

Однако долго раздумывать на эту тему я не стала: воздух в лёгких явно подходил к концу. Так что я посильнее оттолкнулась ногами от дна и рыбкой рванула внутрь белого марева.

Внутри белого пятна исчезли все звуки, стало непонятно, двигаюсь ли я или лишь изображаю движение. Раскинув ноги и руки звездой, я словно зависла в этом абсолютно белом глухом пространстве. В душу потихонечку стал закрадываться страх. Нет, не то чтобы я страдала клаустрофобией, но мой подвешенный вид в чём-то абсолютно белом, без оттенков, звуков, движения пространстве меня немного напрягал. Я даже не смогла понять, дышу ли.

Так что да, у меня началась небольшая паника. Сколько я так буду висеть? Как и куда выбираться? На лбу выступили капли холодного пота, что меня несказанно обрадовало. Радовало и само наличие лба в принципе, и наличие капель пота на нём. И уж совсем несказанно обрадовало наличие руки, которой я этот пот вытерла. А осознание своего «я», в принципе, вызвало огромный вздох облегчения. Так что я несколько расслабилась – существую же!

И вот, как только я вздохнула с облегчением, послышался какой-то тихий невнятный звук. Я прислушалась, определяя направление, откуда он исходил, и сделала плавательное движение в его сторону. Не знаю, почему плавательное. Как-то привычно так стало после реки. А так-то, может, можно и ногами было пойти.

Звук приближался, становясь всё громче. Вскоре я смогла разобрать, что он состоял из нескольких голосов. «Подплыв» ещё ближе, я уже смогла услышать речь. Разговаривали несколько человек. До меня доносилось:

– Тужься, тужься…

– Не могг-гу-у-у…

– Можешь!

– Ну, дорогая, ну давай…

– Сам давай!! В жизни больше рожать не соглашусь!!! А-а-а-а…!!!

– Не кричи. Ребёнку кислород перекрываешь.

– Не могу-у-у… больше!!

– Можешь! Тужься!

– Аа-а-а…!!!

«Рожает кто-то?» – удивлённо подумала я, оглядываясь вокруг. Пространство чуть изменилось, оно стало более серым. Теперь я очутилась в светло-сером колышущемся тумане. Рядом висел какой-то чёрный пушистый сгусток размером с хорошее яблоко.

«Душа, – вдруг отчетливо поняла я. – Чья-то душа, которая не хочет рождаться. Потому так долго идут роды».

Не знаю, почему я так решила. Просто изнутри, словно каменный столб, поднялось знание.

Чёрный сгусток тоже заметил меня. Мы смотрели (если это слово было уместно в данном случае) друг на друга, зависнув в сером мареве без низа и верха. И… поняли друг друга. Не было ни слов, ни мыслей, просто мысленное и чувственное присутствие внутри друг друга. Затем «шарик» скользнул вниз, в открывшуюся вдруг черноту. А я – вперёд, туда, откуда шёл звук.

– Ай-я-я-я… – я закричала от холодной вдруг навалившейся тяжести и глубоко вздохнула.

– Девочка, – раздался мужской голос у меня над ухом, и чьи-то тёплые крепкие руки подхватили меня и куда-то понесли…

P. S. Через десять дней поиски тела Золушки были прекращены. В королевстве был объявлен трёхдневный траур по трагически погибшей невесте принца.

Глава 3. Новое детство

С момента моего первого «А-а-а-а…!» в этом мире прошло не так уж много времени.

А то, что это совсем иной мир, я поняла, едва принюхавшись к его воздуху. У нас так не пахло.

И мои новые родители пахли совсем по-другому. А ещё я совсем не чувствовала запаха Феечки, и это меня пугало и обескураживало. Ведь это значило, что я осталась совсем одна в этом новом для меня месте.

Первое время я усиленно пыталась привлечь её криком, чем сильно пугала своих новых родителей:

– Смотри, она аж зашлась криком, – слышала я испуганный голос женщины над собой.

– Ну-ну, – пытающийся скрыть тревогу голос мужчины рядом. – Не волнуйся. Она же ещё совсем маленькая. А маленькие все плачут. Может, у неё животик болит? – делает предположение вконец напуганный моим просто уже не криком, а визгом мужчина.

Женщина рядом с ним приободряется:

– Надо вставить ей газоотводную трубочку, – испуганно-облегчённо вздыхает она.

– Да. Точно – газы. Она же ещё совсем маленькая. Вот они её и мучают, – облегчённо подхватывает другой мужской голос.

Видимо, хоть какой-то план действий дает им надежду на моё успокоение.

Я же совсем не хочу успокаиваться: я одна среди неизвестно чего и кого. И мне страшно!

– (Фея, где ты?!!) А-а-а-а-а!!!! – надрывалась я.

Две чуть размытые фигуры сначала исчезают из моего поля зрения, а затем… А затем произошло то, после чего в дальнейшем я решила воздержаться от призывов Феечки столь неистово: меня бережно распеленали, аккуратно перевернули на бочок и… что-то воткнули в задницу!

От неожиданности и возмущения я просто взвыла нечеловеческим голосом! А потом… Ну а потом, смачно пукнув, поняла, что мне пока лучше заткнуться, дабы эти двое перестали спасать мой «животик» усиленно запихивая что-то мне в попу. Так-то и попы не напасешься на всех «спасателей».

Одним словом, придя к выводу о том, что свой зад надо беречь, я и не заметила, как уснула, чем вызвала облегчённый вздох моей нынешней родни.

Потом… А потом я почти ничего не помню. Помню тёплые руки, переворачивающие, одевающие, глядящие меня. Помню вкусный запах молока и его чуть сладковатый вкус на моём язычке. Помню чуть терпко-кисловатый запах и сильные, очень сильные руки, держащие меня.

Но это всё были мимолетные воспоминания. В основном я спала.

Второе осознанное воспоминание о новой жизни было уже более чётким: я лежу в своей кроватке. Могу чуть повернуть голову. Могу приподнять руку и ногу. Рассматриваю то белое, на чём лежу. И то зеленовато-пёстрое, в чём одета. Я рада этому. Значит, вскоре я не буду столь зависима от других и смогу осмотреться в этом мире. Улыбаюсь.

К кроватке подходит чья-то фигура и заслоняет мне свет. Это заставляет меня обратить на подошедшего внимание.

Надо мной склонилась высокая фигура мужчины. Белые, как снег, волосы коротко подстрижены. Глаза василькового цвета внимательно меня изучают. Рука, одетая во что-то пятнисто-зелёное, тянется к моей голове и гладит её. Я внимательно разглядываю мужчину.

Неожиданно к нему подходит вторая фигура мужчины, одетая также во что-то пятнисто-зелёного цвета, и тоже наклоняется над кроваткой.

– Смотри: она не спит. И не плачет, – говорит мой отец своему другу.

Я уже знаю, что этот беловолосый человек – мой отец. Я помню этот запах.

– Может, у неё что-то болит? – озабоченно высказывает предположение папин друг.

Его запах я тоже помню. Ему даже пару раз давали меня подержать. Но от него при этом так сильно начинало пахнуть страхом, что я сама с испугу дула в штаны, и меня сразу от него забирали.

Папин друг русоволос и тоже коротко подстрижен.

Оба загорелы. От обоих пахнет оружием.

Я не знаю, откуда я знаю, что пахнет именно оружием. Знаю, и всё.

Отец протягивает к моей голове руку и осторожно гладит меня.

– Ну чего ты не спишь? – тихонько спрашивает он.

Мне почему-то становится смешно, и я радостно улыбаюсь ему.

– Раз улыбается, значит, ничего не болит, – со вздохом облегчения выдает папин друг.

Папа коротко кивает ему и неумело улыбается мне в ответ.

Я радостно пытаюсь им обоим объяснить, что выспалась, потому и не сплю. И что я их хорошо вижу. И что я этому очень рада.

Но вместо слов изо рта вырываются лишь пузырики слюней да какое-то гуканье. Я почти расстроена этим фактом, но мужчин он почему-то приводит в восторг. И, видя их радостные лица, склонённые надо мной, я тоже начинаю смеяться.

Наше безудержное веселье, видимо, и разбудило маму. Потому что она подошла к нам и, склонившись надо мной, сердито зашептала на мужиков:

– Вы чего так громко? Ребёнка разбудили.

– Да она не спала. Просто лежала и смотрела, – чуть виновато оправдывался отец.

Правда, на лицах обоих я заметила явное облегчение от того, что женщина встала. И теперь-то точно придумает, что со мной не спящей и не плачущей делать.

Мама склоняется надо мной, щупая мне подгузник. А я с интересом разглядываю её: чёрные вьющиеся волосы до плеч. Огромные синие глаза. Жёлтый пушистый халат.

Я улыбаюсь и ей. В конце концов, надо же как-то выстраивать отношения с новой родней?

Но всё же – где же ты, Феечка?..

Глава 4. Первые шаги

Из воспоминаний детства я быстро вынесла один постулат, а именно: приключения меня любят! Ну или я умею их находить.

Первое из них случилось, когда мне было месяцев одиннадцать.

Моему отцу (редкое событие) дали небольшой отпуск. У него в принципе их или не было, или они были очень непродолжительными. На моей памяти самый длинный из них длился неделю.

И вот, проведя несколько лет без всяких отпусков лишь с редкими выходными днями, он, наконец, получил аж три(!) дня отдыха. Ну и куда прикажете деваться с таким-то счастьем? Мои родители решили, что навестят его родителей. Ну то есть моих бабушку с дедушкой.

Представляете, какой вынос мозга возник у одиннадцатимесячного карапуза?

У меня, оказывается, есть ещё и бабушка с дедушкой?! Оба-на! Я и к этим-то родственникам только начала привыкать, не считая того, что я в принципе только стала привыкать к тому, что у меня здесь вообще есть родители. Притом оба, заметьте, оба родителя! А тут, оказывается, к ним в комплекте прилагаются ещё и бабушка с дедушкой! Вот уж новость так новость!

С одной стороны, обрадовалась, а с другой – насторожилась. Опять же, поймите меня правильно, я только двумя руками за многочисленную родню. Но… Но я хорошо помнила, как в нашем старом доме появилась новая родня. Помнила, как мой отец, склонившись над моей колыбелью, нервно теребя длинную рыжую бороду, глухо произнес:

– Вот, дочка, это твоя новая родня. Они будут заботиться о тебе.

И подозвал поближе какую-то странную женщину с не менее странноватыми девочками, которых она крепко держала за руки.

Помнила и как быстро я из светлой, солнечной комнаты оказалась в тёмном чулане… Всё помнила.

Так что знакомство с новой родней меня немного волновало.

Впрочем, гораздо больше меня всё же заботили желание поесть, поспать и напроситься взрослым на руки. К тому же к этому времени я научилась отлично ползать, вставать и, тихонько перебирая ногами и руками, крепко держась за что-нибудь, ходить. И это было интересно и очень будоражило моё любопытство. Мне не терпелось самой заглянуть в этот новый для меня мир, который я пока видела лишь урывками – из коляски или с рук взрослых.

Нет, мне очень нравились тёплые мамины руки, всегда вкусно пахнущие, всегда приходящие мне на помощь.

Но крепкие, чуть шершавые, пахнущие кожей и оружейной смазкой руки отца я просто обожала!

И всё же этого мне становилось мало. Большой мир манил меня. Звал переливами незнакомых звуков, яркими красками скользящих мимо меня размытых силуэтов какого-то транспорта (но точно не карет и повозок), разнообразными запахами, наполняющими его.

Так что этому путешествию я была рада.

Само путешествие, правда, я помню плохо. Резковатые запахи, громкие звуки, много незнакомых людей…

А потом, потом мы оказались в каком-то большом стеклянном доме. Сели в большую светлую коробку, пахнущую не очень аппетитно, и поехали куда-то вверх.

Пока мы ехали, я внимательно посматривала на папу с мамой, но оба имели очень непроницаемые лица почему-то и молчали.

Наконец дверь этой странной коробки открылась, и я увидела две новые фигуры, возникшие в моей жизни: высокий седой старик с аккуратной белой бородкой и высокая стройная пожилая дама с чуть надменным лицом и высоко вздёрнутым подбородком.

– Ну здравствуй, батя, – мужчины крепко обнялись.

– Здравствуй, мама, – голос моего отца звучал чуть отстранённо.

– Здравствуй, – чуть холодно произнесла женщина, ещё сильнее сжав губы.

Мама стояла молча, лишь кивнула обоим головой.

– А кто это у нас тут? – после затянувшейся паузы наклонился ко мне седовласый.

Дедушка, как я поняла.

– Ой, ты ж какая хорошенькая… – заворковал со мной дед, аккуратно беря на руки. – Ну чего же мы стоим? Заходите, – засуетился он, первый устремляясь со мной на руках к открытой двери.

За ним, молча подхватив вещи, последовали и остальные.

Меня быстро раздели, накормили, намыли и положили спать.

Так что осмотреться я толком так и не смогла. Уснула сытая и довольная на чём-то мягком.

Проспала я, правда, не долго. Проснулась в сероватой темноте большой комнаты. Откуда-то в комнату заглядывала желтоватая полоска света. Где-то звучали голоса. Я различала голос отца и иногда мамин. Слышался мелодичный звон и чуть неприятный для моего слуха, железный лязг.

Видимо, взрослые сидели за столом, как определила я для себя эти звуки.

По дому растекались многообразные запахи.

Мне стало любопытно: что же там происходит? Спать больше не хотелось.

Я скатилась с чего-то мягкого на мягкий же ковер (видимо, спать меня уложили на диване) и не спеша поползла в сторону полоски света, что падал в мою комнату из-за приоткрытой двери.

Поползла и… оказалась в огромном длинном коридоре, покрытом чем-то шершавым и тёплым.

Оставалось решить, куда я хочу дальше.

Справа от меня звучали голоса взрослых, а слева вкусно пахло чем-то мясным и печёным.

И я повернула туда. Ведь взрослых-то я уже видела, а вот источник таких обалденных запахов – нет.

На четвереньках я шустро преодолела расстояние до кухни и, ввалившись туда, села на пол, оглядывая помещение.

Оно было светлым, тёплым и большим. Таким большим, что по размеру могло сравниться с нашей квартирой.

На кухне стояла тишина. Было слышно лишь тиканье больших настенных часов: тик-так, тик-так.

Откуда-то сбоку звучали знакомые голоса.

Спереди из приоткрытого окна дул прохладный ветерок, доносились далекие, незнакомые мне звуки. Рядом с окном стоял стул с высокой обитой тканью спинкой. А на подоконнике что-то блестело в лучах неяркого вечернего солнца.

Мне стало любопытно, и я подползла поближе к окну.

Что-то прозрачное, стоящее на подоконнике, заблестело ещё ярче. Это ещё больше разожгло моё любопытство. И я встала, опершись на стул.

На окне стояла прозрачная круглая тарелочка, сверкающая множеством граней в свете заходящего солнца.

Я потянулась к ней, стараясь достать. Но я была слишком маленькой, а подоконник слишком высоким, так что у меня ничего не получилось.

От огорчения я хныкнула. Но не сдалась!

А подтянувшись на руках, сопя и кряхтя, наконец, оказалась на стуле, чему очень обрадовалась и весело гукнула.

Видимо, эти звуки и были услышаны в комнате, где собрались взрослые. Потому что краем уха я услышала тихие шаги, скрип двери и удивлённый голос отца, обнаружившего, что меня нет на месте.

Затем к нему присоединился голос мамы. Зазвучали и другие голоса:

– Да здесь где-то.

– Куда она денется?

– Надо просто всё осмотреть.

Судя по звукам, взрослые рассредоточились по разным направлениям.

Поняв, что интересной переливающейся штуки меня вскоре могут лишить, я покрепче ухватила руками блюдце. Пальцы попали во что-то пушистое, серое и невкусно пахнущее. Судя по всему, я ухватила хрустальную пепельницу.

Осознав это, я брезгливо отдернула руку. И совсем уже было решила спуститься вниз, как моё внимание привлекла пролетевшая мимо окна птица.

Меня это явление крайне заинтересовало, и я, подтянувшись, влезла на подоконник. А затем, ухватившись покрепче за белую, чуть скользящую под пальцами раму, выпрямилась во весь рост, стараясь разглядеть поближе пролетавших мимо окна и высоко в небе птиц.

За этим интереснейшим занятием и застукал меня отец, вошедший на кухню.

Он на полсекунды замер на пороге и… молча сделал стремительный даже не шаг, нет, бросок.

И он бы успел. Если б не пролетевшая близко ворона. Увидев так близко огромную чудную птицу, я с радостным гуканьем протянула к ней руки, почти ухватив за блестящее, чёрное перо, и… вывалившись из окна, полетела вслед за ней в неизвестность.

Услышала впереди лишь удивлённое воронье карканье да дикий крик отца, раздавшийся где-то сзади. Но все эти звуки через миг сменил лишь шум ветра в ушах.

Справедливости ради надо сказать, что этот шаг в неизвестность неизвестностью был только для меня. Для вороны сей маршрут был вполне себе знаком.

Что касается лично меня, то сначала я камнем падала вниз, кувыркаясь и переворачиваясь в воздухе. Уши закладывало от шума ветра, холодный воздух больно бил по телу. Наверное, я бы начала пугаться, если б вдруг моё стремительное движение вниз не замедлилось.

Меня словно качнуло, а потом упругая тёплая струя воздуха мягко подхватила под живот, и я начала медленно снижаться.

Мимо меня пролетела ворона, с удивлением оглядывая неизвестное ей существо. Не могу сказать, та самая это была птица или другая. Я плохо запомнила её физиономию.

Да меня это не особо и интересовало. Мне понравилось парить в воздухе.

Мимо скользили облачка, силуэты домов, тени птиц. Небо переливалось всеми оттенками розового, лилового и золотистого в лучах заходящего солнца.

Тёплый воздух, бережно подхватив меня, не спеша опускал на землю.

Однако ближе к земле моё падение вновь ускорилось, и меня опять почти перевернуло, когда я услышала тихий смешок над своим ухом и увидела сбоку от себя, словно открывающийся внутрь неба, прозрачный туннель, сотканный из воздуха. А в нём полупрозрачное, похожее на человеческое, лицо…

«Ветра! Это лицо – ветер», – догадалась я.

Ветер был не очень тёплый и дул с заката… Рядом с моим ветром воздух чуть уплотнился, и я почувствовала на себе сначала чьё-то обжигающее зноем дыхание. А потом на меня резко дунуло холодом. Чуть уплотнившиеся струи воздуха рванули вверх, то сходясь, то разлетаясь в стороны в завораживающем дружественном танце.

Я, забыв обо всём, восхищённо наблюдала за менуэтом ветров, когда на меня снова дунули и чуть потрясли.

И я вновь перевела взгляд вниз, переключив своё внимание на западный ветер и… протянув руку, попыталась потрогать его.

Он снова засмеялся, видимо, моя попытка развеселила его, и плавно опустил меня в крону ближайшего тополя, прямо в большое воронье гнездо, что вызвало огромный переполох в готовящейся ко сну стае этих птиц.

С диким ка-а-аррр они метнулись в разные стороны.

Это несколько обескуражило меня и обидело. Вдобавок в гнезде было довольно тесно седеть. А вечерний воздух неприятно холодил кожу. К тому же рядом со мной никого не было: ни мамы с папой, ни ворон, ни даже ветра. Да что уж там ветра, Феечки, и той не было!

Так что я уселась в гнезде поудобнее, поджав под себя ноги и покрепче ухватившись руками за его край, и от души зарыдала…

Правда, рыдала я недолго, вволю нарыдаться мне не дала голова отца, неожиданно появившаяся рядом с гнездом. От такой неожиданности я и произнесла своё первое в жизни слово:

– Не я.

А затем развела руки в разные стороны и, пожав плечами, повторила:

– Не я.

Видимо, где-то в глубине души я понимала, что моя попа вполне так себе заслуживает ремня за такие кульбиты, и пыталась снять с себя вину.

Хотя, судя по физиономии отца, ему явно было не до моего воспитания.

Так что он просто схватил меня в охапку и осторожно спустился со мной на землю.

Но, честно говоря, я уже плохо помнила и этот спуск по толстому стволу старого дерева, и вой сирен скорой помощи.

Более-менее я проснулась уже в каком-то месте, остро пахнущем лекарствами. Когда кто-то, передав меня на руки родителям, ворчливо произнёс густым басом:

– Такое впервые на моей практике. Но, видимо, подгузник спланировал вместо парашюта. Она абсолютно здорова. На ней ни царапинки. Просто уже хочет спать, время-то не детское.

А дальше я уснула, уткнувшись носом в плечо отца. И никак не могла понять, почему всхлипывает мама и всё время меня гладит по спине чуть дрожащей ладонью.