Гипнотизер

– Я рассчитываю на то, что вы посидите здесь, – сказал комиссар Эрику и вылез из машины.

Шагая к подъездной дорожке, где его уже ждали другие полицейские, Йона снова вспомнил о загипнотизированном мальчике, Юсефе. Слова, которые просто текли из его слабых губ. Он описывал свою звериную ярость с ясностью отстранения. Должно быть, мальчик помнил все совершенно отчетливо: судороги сестренки из-за высокой температуры, вызванный этим гнев, выбор ножа, эйфория от чувства того, что перешел границу. Однако к концу сеанса описания сделались путаными, стало труднее понять, что Юсеф имеет в виду, определить его истинные представления, решить, действительно ли старшая сестра, Эвелин, вынудила его совершить убийства.

Комиссар подозвал к себе четверых полицейских. Не расписывая, кому что делать, проинструктировал насчет огнестрельного оружия: если возникнет необходимость, стрелять только по ногам. Он избегал полицейских словечек, упирая на то, что, вероятнее всего, они имеют дело с совершенно неопасным человеком.

– Ведите себя осторожно, чтобы не напугать девушку, – объяснял комиссар. – Она может быть перепугана, может быть ранена. Однако ни на минуту не забывайте, что она может оказаться опасной.

Он отправил патруль из трех полицейских вокруг дома, приказав им не заходить в садик перед кухней, держаться подальше, чтобы подойти к дому на безопасное расстояние сзади.

Полицейские стали спускаться по тропинке; один из них остановился и сунул в рот пакетик табака. Шоколадно-коричневый фасад дома был сложен из находящих друг на друга панелей. Белая обшивка, черная дверь. На окнах розовые занавески. Дым из трубы не шел. На крыльце метла и желтое пластиковое ведро с сухими еловыми шишками.

Йона увидел, как патрульные, с оружием в руках, на приличном расстоянии стали обходить дом. Хрустнула ветка. Вдали застучал дятел, разнеслось эхо. Йона следил за передвижениями полицейских и одновременно медленно приближался к дому, пытаясь рассмотреть что-нибудь через розовые занавески. Он жестом велел помощнику полицейского Кристине Андерссон, молодой женщине с острыми чертами лица, встать на дороге. У Кристины раскраснелись щеки; она кивнула, не спуская глаз с дома. Спокойно, с серьезным лицом она достала служебный пистолет и сделала несколько шагов вбок.

В доме пусто, подумал Йона и подошел к ступенькам. Доски слабо скрипнули под его тяжестью. Постучав в дверь, он взглянул на занавески – нет ли за ними случайного движения. Ничего. Комиссар немного подождал и вдруг замер – ему показалось, что он что-то услышал. Всмотрелся в пространство возле дома, за кустами, за стволами деревьев. Комиссар достал пистолет, тяжелый смит-вессон, который он предпочитал стандартному сиг-сойеру, снял с предохранителя и проверил патрон в патроннике. Вдруг на опушке что-то лязгнуло, и какой-то зверь длинными угловатыми скачками пронесся между деревьями. Кристина напряженно улыбнулась, когда комиссар глянул на нее. Он указал на окно, подкрался и заглянул в дом через щель в занавесках.

В полутемной комнате комиссар увидел плетеный столик с поцарапанной стеклянной столешницей и светло-коричневый диван. На спинке красного плетеного стула сохли двое белых хлопчатобумажных трусов. В кухоньке лежали несколько пакетов с макаронами быстрого приготовления, песто в банках, консервы и мешок яблок. Несколько ножей и вилок блестели на полу перед раковиной и под столом. Йона вернулся на крыльцо, знаком показал Кристине, что входит, открыл дверь и ушел с линии. Когда Кристина просигналила ему, что готова, комиссар заглянул в дом и перешагнул порог.

Эрик сидел в машине и мог лишь издали наблюдать за происходящим. Он видел, как Йона исчез в коричневом домике и как за ним вошел один из полицейских. Вскоре комиссар снова вышел на крыльцо. Трое полицейских обошли дом и остановились перед комиссаром. Они что-то говорили и рассматривали карту, указывая на дорогу и другие дома. Казалось, Йона хочет показать кое-что в доме одному из них. Все последовали за ним; последний закрыл за собой дверь, чтобы не выпускать тепло.

Вдруг Эрик заметил, что кто-то стоит между деревьями, там, где земля спускалась к болоту. Худенькая девушка с ружьем в руках, с дробовиком. Она направилась к дому, двойной блестящий ствол волочился по земле. Эрик видел, как он подпрыгивает на кустиках черники и на мохе.

Полицейские не видели девушку, у нее тоже не было возможности их увидеть. Эрик набрал мобильный комиссара. Телефон зазвонил в машине – он лежал на переднем сиденье возле Эрика.

Девушка не торопясь шла между деревьями, таща ружье. Эрик понял, что, если полицейские с ней неожиданно столкнутся, ситуация может стать опасной. Он вышел из машины, подбежал к подъездной дорожке и пошел медленнее.

– Здравствуйте! – крикнул он.

Девушка остановилась и взглянула на него.

– Сегодня довольно холодно, – тихо сказал Эрик.

– Что?

– Холодно в тени, – повторил он громче.

– Да.

– Вы здесь недавно? – продолжал Эрик, приближаясь к ней.

– Нет, я снимаю дом у своей тетки.

– Вашу тетку зовут Сонья?

– Да, – улыбнулась она.

Эрик подошел к ней.

– На кого охотитесь?

– На зайцев.

– Можно взглянуть на ружье?

Девушка разломила свой дробовик и отдала Эрику. Кончик носа у нее покраснел. Сухие сосновые иголки запутались в соломенных волосах.

– Эвелин, – спокойно сказал Эрик. – С вами хотят поговорить полицейские.

Девушка встревожилась и сделала шаг назад.

– Если у вас есть время, – улыбнулся Эрик.

Она слабо кивнула, и Эрик позвал полицейских. Комиссар не скрывал раздражения, он был готов отправить Эрика обратно в машину. Увидев девушку, он на мгновение застыл.

– Это Эвелин. – И Эрик протянул ружье комиссару.

– Здравствуйте, – поздоровался Йона.

Девушка побледнела, словно сейчас упадет в обморок.

– Мне надо поговорить с вами, – серьезно объяснил Йона.

– Нет, – прошептала она.

– Пойдемте в дом.

– Не хочу.

– Не хотите войти?

Эвелин повернулась к Эрику:

– Это обязательно? – У нее задрожали губы.

– Нет, – ответил он. – Решать вам.

– Пожалуйста, пойдемте, – повторил Йона.

Девушка помотала головой, но все же пошла за ним.

– Я подожду на улице, – сказал Эрик.

Он немного поднялся по дорожке. На гравии валялись сухие бурые шишки. Сквозь стены домика донесся крик Эвелин. Она вскрикнула еще раз. Одиночество, отчаяние. Интонации невосполнимой потери. Эрик вспомнил: так кричали в Уганде.

Эвелин сидела на диване, зажав руки между колен, с пепельно-серым лицом. Ей сообщили, что случилось с ее семьей. Фотография в мухоморной рамке валялась на полу. Мама и папа сидят в чем-то вроде гамака. Между ними – младшая сестренка. Родители щурятся от яркого солнечного света, очки сестры отсвечивают белым.

– Пожалуйста, примите мои соболезнования, – тихо сказал Йона.

У девушки задрожал подбородок.

– Как вы думаете, вы сможете помочь нам понять, что произошло? – спросил комиссар.

Стул скрипнул под его тяжестью. Йона немного подождал и продолжил:

– Где вы были в понедельник седьмого декабря?

– Здесь, – слабо ответила она.

– В доме?

Эвелин взглянула ему в глаза:

– Да.

– И никуда в тот день не ходили?

– Нет.

– Просто сидели здесь?

Она махнула рукой в сторону кровати и учебников по юриспруденции.

– Учитесь?

– Да.

– Значит, вчера вы не выходили из дома?

– Нет.

– Кто-то может это подтвердить?

– Что?

– Кто-нибудь был здесь с вами?

– Нет.

– Вы не знаете, кто мог сделать это с вашими родными?

Эвелин покачала головой.

– Кто-нибудь угрожал вам?

Казалось, она его не слышит.

– Эвелин?

– Что? Что вы сказали?

Она крепко зажала ладони между коленями.

– Кто-нибудь угрожал вашей семье, у вас есть какие-нибудь недоброжелатели, враги?

– Нет.

– Вам известно, что у вашего отца были большие долги?

Она покачала головой.

– У него были долги, – повторил Йона. – Ваш отец занял деньги у преступников.

– Вот как.

– Кто-нибудь из них мог бы…

– Нет, – перебила она.

– Почему нет?

– Вы ничего не понимаете, – громко сказала Эвелин.

– Чего мы не понимаем?

– Ничего не понимаете.

– Расскажите, что…

– Все не так! – закричала Эвелин.

Она так разнервничалась, что зарыдала, не закрывая лица. Кристина подошла, обняла ее, и на миг девушка затихла. Она почти неподвижно сидела, обнявшись с Кристиной и лишь изредка содрогаясь от плача.

– Милая, хорошая, – успокаивающе шептала Кристина.

Она прижала девушку к себе, гладя ее по волосам. Вдруг Кристина вскрикнула и оттолкнула Эвелин, та упала прямо на пол.

– Черт, она меня укусила… укусила, вот зараза.

Кристина, раскрыв рот, смотрела на свои окровавленные пальцы. Кровь лилась из раны на шее.

Эвелин сидела на полу, прикрывая ладонью растерянную улыбку. Потом у нее закатились глаза, и она потеряла сознание.

Глава 11

Вечер вторника, восьмое декабря

Беньямин закрылся в своей комнате. Симоне сидела за кухонным столом, закрыв глаза, и слушала радио. Шла прямая трансляция из концертного зала Бервальдхаллен. Симоне пыталась представить себе, как она станет жить одна. Наверное, такая жизнь будет не слишком отличаться от моей нынешней, с иронией подумала она. Буду ходить на концерты, в театры и галереи, как все одинокие женщины.

Она нашла в шкафу бутылку солодового виски, плеснула немного в стакан, добавила несколько капель воды: бледно-желтая жидкость в тяжелом стакане. Входная дверь открылась, когда теплые звуки баховской сюиты для виолончели заполняли кухню. Мягкая печальная мелодия. Эрик, серый от усталости, встал в дверном проеме и посмотрел на жену.

– Неплохо выглядит, – сказал он.

– Это называется “виски”, – ответила Симоне и отдала ему стакан.

Она налила себе новый, и вот они уже стояли друг против друга, с серьезным видом провозглашая тост за здоровье друг друга.

– Трудный был день? – тихо спросила Симоне.

– В общем, да. – Эрик вяло улыбнулся.

У него вдруг сделался совершенно измученный вид. На лицо, словно слой пыли, легла неуверенность.

– Что слушаешь? – спросил он.

– Выключить?

– Нет, что ты. Красивая музыка.

Эрик допил, протянул пустой стакан, и Симоне налила еще.

– Значит, Беньямин не делал татуировку, – сказал он.

– А ты следил за развитием телефонной пьесы.

– Я только сейчас, по дороге домой, до этого не успел…

– Нет, – перебила Симоне и подумала о женщине, ответившей на ее звонок.

– Хорошо, что ты увезла его оттуда.

Она кивнула и подумала: как чувства скрыты одно в другом, насколько одно не отделено и не свободно от другого, как всё пересекается со всем.

Они выпили еще, и вдруг Симоне заметила, что Эрик улыбается ей. От его улыбки, обнажавшей неровные зубы, у нее всегда слабели коленки. Симоне подумала, как здорово было бы сейчас переспать с ним, без разговоров, без всяких сложностей. Все равно в один прекрасный день станем одинокими, сказала она себе.

– Я ничего не знаю, – коротко ответила она. – Точнее… Я знаю, что не доверяю тебе.

– Зачем ты говоришь…

– Такое чувство, что мы все потеряли, – перебила она. – Ты только спишь – или на работе, или где ты там. Я думала, мы столько всего сделаем вместе! Станем путешествовать, просто бывать друг с другом…

Эрик отставил стакан, шагнул к ней и быстро спросил:

– А что нам мешает?

– Не говори так, – прошептала она.

– Почему?

Он улыбнулся, погладил ее по щеке и посерьезнел. Неожиданно они поцеловались. Симоне почувствовала, что всем телом хочет этого, хочет целоваться.

– Пап, а ты не знаешь…

Войдя в кухню и увидев их, Беньямин замолчал.

– Дураки, – вздохнул он и вышел.

– Беньямин! – позвала Симоне.

Мальчик вернулся.

– Ты обещал сходить за едой, – напомнила она.

– А ты позвонила?

– Будет готово через пять минут, – сказала Симоне и дала ему свой кошелек. – Ты ведь знаешь, где тайский ресторанчик?

– Нет, – вздохнул Беньямин.

– Иди прямо, не сворачивай.

– Ну хватит.

– Слушай, что мама говорит, – вмешался Эрик.

– Схожу куплю еды на углу, ничего не случится, – сказал Беньямин и пошел одеваться.

Симоне и Эрик улыбнулись друг другу, услышав, как закрылась входная дверь и быстрые шаги застучали вниз по лестнице.

Эрик достал из буфета три стакана, поставил их, взял руку Симоне и прижал к своей щеке.

– Пойдем в спальню? – спросила она.

У него был смущенно-счастливый вид, когда зазвонил телефон.

– Не бери трубку, – попросил он.

– Это может быть Беньямин, – ответила Симоне и поднесла трубку к уху. – Симоне.

Никто не ответил, только что-то мелко пощелкивало, как будто расстегивали молнию.

– Алло?

Она поставила телефон назад на подставку.

– Никого? – спросил Эрик.

Симоне показалось, что он разволновался. Подошел к окну, выглянул на улицу. У Симоне в ушах снова зазвучал голос той женщины, которая ответила, когда она набрала номер, и которая звонила Эрику утром. “Эрик, перестань”, – сказала она смеясь. Перестань – что? Шарить у нее под одеждой, сосать ее грудь, задирать юбку.

– Позвони Беньямину, – сказал Эрик напряженно.

– Зачем…

Симоне взяла телефон, и он тут же зазвонил.

– Алло?

Никто не ответил. Симоне нажала “отбой” и набрала номер Беньямина.

– Занято.

– Я его не вижу, – сказал Эрик.

– Пойти за ним?

– Пожалуй.

– Он на меня разозлится, – улыбнулась Симоне.

– Тогда я пойду, – решил Эрик и вышел в прихожую.

Он снял куртку с вешалки. Тут дверь открылась, и вошел Беньямин. Эрик повесил куртку на место и взял у сына пышущий жаром пакет с картонными коробками.

Они сидели перед телевизором, смотрели кино и ели прямо из коробочек. Беньямина смешили реплики героев. Симоне и Эрик довольно улыбались друг другу как когда-то, когда их сын был маленьким и хохотал над детскими передачами. Эрик положил руку на колено Симоне; она накрыла его руку своей и сжала пальцы.

Актер Брюс Уиллис лежал на спине, вытирая кровь с губ. Снова зазвонил телефон. Эрик отставил еду и поднялся с дивана. Вышел в прихожую и как можно спокойнее сказал в трубку:

– Эрик Мария Барк.

Никто не ответил, только что-то пощелкивало.

– Ну хватит, – рассердился он.

– Эрик?

Это был голос Даниэллы.

– Эрик, это ты? – спросила она.

– Мы ужинаем.

Он услышал, как часто она дышит.

– Что он хотел? – спросила она.

– Да кто?

– Юсеф.

– Юсеф Эк?

– Он ничего не сказал? – повторила Даниэлла.

– Когда?

– Сейчас… по телефону.

Эрик бросил взгляд на дверь гостиной. Симоне и Беньямин смотрят кино. Он подумал о семье из Тумбы. Маленькая девочка, мама и папа. Дикая ярость нападавшего.

– Почему ты думаешь, что он звонил мне? – спросил Эрик.

Даниэлла кашлянула.

– Он, наверное, уговорил медсестру дать ему телефон. Я спрашивала телефонистку, она соединяла его с тобой.

– Ты уверена?

– Юсеф кричал, когда я вошла, он выдернул катетер, я дала ему алпразолам, но прежде чем уснуть, он много чего наговорил.

– Что? Что он сказал?

Эрик услышал, как Даниэлла сглотнула. Ее голос прозвучал устало:

– Сказал, что ты трахнул ему мозги. Чтобы ты забыл про его сестру, если не хочешь быть покойником. Несколько раз повторил: можешь считать, что ты покойник.

Глава 12

Вечер вторника, восьмое декабря

Через три часа Йона отвез Эвелин в следственный изолятор тюрьмы Крунуберг. Девушку поместили в маленькую камеру с холодными стенами и горизонтальными решетками на запотевших окнах. Из нержавеющей раковины в углу пованивало рвотой. Когда Йона уходил из камеры, Эвелин стояла у привинченной к стене койки с зеленым матрасом и удивленно смотрела на него.

После задержания у прокурора есть всего двенадцать часов, чтобы принять решение: оставить задержанную в камере или отпустить. Если принять решение о задержании, это даст отсрочку до двенадцати часов третьего дня, а потом надо будет передать постановление об аресте в суд и требовать ареста задержанной. Иначе задержанную придется освободить. Заключить девушку под стражу можно было либо с формулировкой “по подозрению на веских основаниях”^[8], либо как “обоснованно подозреваемую”. Последнее означало еще более высокую степень подозрения.

Сейчас комиссар шел назад по белому блестящему линолеуму тюремного коридора мимо буро-зеленых дверей камер. Отражение комиссара мелькало в металлических пластинах возле ручек и замков. У каждой двери на полу стояли белые термосы. Красные знаки на шкафчиках с огнетушителями. Тележка с белым тюком белья и зеленым мусорным пакетом стояла возле стола дежурного.

Йона остановился, обменялся парой слов с куратором из Комитета по оказанию поддержки и пошел дальше в женское отделение.

Перед одной из пяти комнат для допросов стоял Йенс Сванейельм, новый главный прокурор региона Стокгольма. На вид ему едва можно дать двадцать лет, хотя на самом деле прокурору уже исполнилось сорок. Было что-то мальчишеское во взгляде, что-то детское в округлости щек, от чего казалось, что прокурору никогда в жизни не случалось пережить потрясение.

– Эвелин Эк, – помедлив, начал Йенс. – Это она заставила младшего брата перебить всю семью?

– Именно так сказал Юсеф, когда…

– Признания Юсефа Эка, сделанные под гипнозом, использовать нельзя, – перебил Йенс. – Это противоречит и праву хранить молчание, и праву не брать на себя вину.

– Понимаю. Хотя это не был допрос, его ни в чем не подозревали.

Йенс взглянул на свой мобильный телефон и сказал:

– Достаточно того, что разговор зашел о вещах, которые в рамках предварительного расследования могут рассматриваться как допрос.

– Я сознаю это, но у меня была другая цель.

– Я так и предполагал, но…

Он замолчал и покосился на Йону, словно ожидая чего-то.

– Все равно я скоро узнаю, что случилось, – заявил комиссар.

– Неплохо звучит, – с довольным видом кивнул Йенс. – Когда я принимал дела от Аниты Нидель, она сказала мне: если Йона Линна обещает докопаться до правды, то он, будь уверен, докопается.

– Иногда у нас бывали стычки.

– Она на это намекнула.

– Так я начну? – спросил комиссар.

– Ты руководишь предварительным расследованием, но…

Сванейельм почесал в ухе и буркнул, что ему не нужны идеи, резюме допроса и неясности.

– Я всегда провожу допрос с глазу на глаз, если есть возможность, – сказал Йона.

– Тогда, наверное, свидетель допроса не нужен. Здесь – не нужен.

– Я так и подумал.

– Это будет допрос только для сведения Эвелин Эк, – со значением произнес Йенс.

– Хочешь, чтобы я сообщил ей, что ее подозревают в совершении преступления? – спросил Йона.

– Решай сам. Но часики тикают, у тебя осталось не так много времени.

Йона постучал и вошел в печальную комнату для допросов. Жалюзи на забранных решеткой окнах опущены. Эвелин Эк сидела на стуле. Было видно, как у нее напряжены плечи. Непроницаемое лицо, челюсти сжаты, взгляд уперся в стол, руки скрещены на груди.

– Здравствуйте, Эвелин.

Она торопливо-испуганно взглянула на него. Комиссар сел напротив нее. Девушка была такой же красивой, как брат – простые, но симметричные черты лица. Русые волосы, умные глаза. Такие лица поначалу кажутся невзрачными, но чем дольше на них смотришь, тем они красивее.

– По-моему, нам надо поговорить, – сказал он. – Как вы думаете?

Девушка пожала плечами.

– Когда вы в последний раз видели Юсефа?

– Не помню.

– Вчера?

– Нет, – удивленно ответила она.

– Сколько дней назад?

– В смысле?

– Я хочу знать, когда вы в последний раз виделись с Юсефом, – пояснил Йона.

– Ну, во всяком случае, довольно давно.

– Он приезжал к вам в лесной дом?

– Нет.

– Никогда? Он никогда не навещал вас в домике?

Она еле заметно пожала плечами:

– Нет.

– Но он знал про этот дом? Или нет?

Эвелин кивнула.

– Его возили туда, когда он был маленьким, – ответила она и взглянула на комиссара кроткими карими глазами.

– Когда?

– Не знаю… Мне было десять, мы сняли этот домик на лето у тети Соньи, пока она была в Греции.

– А потом Юсеф там бывал?

Эвелин вдруг перевела взгляд на стену позади Йоны:

– Вряд ли.

– Как долго вы жили в теткином доме?

– Переехала сразу после начала семестра.

– В августе.

– Да.

– Вы жили там с августа, это четыре месяца. В маленьком доме на Вермдё. Почему?

Ее взгляд снова метнулся в сторону. Уперся в стену за головой Йоны.

– Чтобы заниматься спокойно, – сказала она.

– Четыре месяца?

Эвелин поерзала на стуле, скрестила ноги и наморщила лоб.

– Мне нужно было, чтобы меня оставили в покое, – вздохнула она.

– Кто вам мешал?

– Никто.

– Тогда что значит “чтобы меня оставили в покое”?

Она слабо, безрадостно улыбнулась:

– Люблю лес.

– Что изучаете?

– Юриспруденцию.

– И живете на стипендию?

– Да.

– Где покупаете еду?

– Езжу на велосипеде в Сальтарё.

– Это же далеко?

Эвелин пожала плечами:

– Не очень.

– Вы там знаете кого-нибудь, встречаетесь?

– Нет.

Комиссар смотрел на чистый юный лоб Эвелин.

– Вы не встречались там с Юсефом?

– Нет.

– Эвелин, послушайте меня. – Йона перешел на серьезный тон. – Ваш младший брат, Юсеф, сказал, что это он убил отца, мать и младшую сестру.

Эвелин уставилась в стол, ресницы задрожали. На бледном лице появился слабый румянец.

– Ему всего пятнадцать лет, – продолжал Йона.

Он смотрел на ее тонкие руки и расчесанные блестящие волосы, падавшие на хрупкие плечи.

– Почему вы верите его словам? О том, что он перебил свою семью?

– Что? – спросила она и подняла глаза.

– Мне показалось, что вы не сомневаетесь в его признании.

– Правда?

– Вы не удивились, когда я сказал, что он признался в убийстве. Или удивились?

– Удивилась.

Эвелин неподвижно сидела на стуле, замерзшая и усталая. Тревожная морщинка обозначилась между бровями на чистом лбу. Эвелин выглядела утомленной. Губы шевелились, словно она просила о чем-то или что-то шептала про себя.

– Его арестовали? – вдруг спросила она.

– Кого?

Девушка, не поднимая глаз и уставившись в стол, без выражения произнесла:

– Юсефа. Вы его арестовали?

– Вы боитесь его?

– Нет.

– Я подумал, что у вас было ружье, потому что вы боитесь брата.

– Я охотилась, – ответила Эвелин и посмотрела ему в глаза.

Йона подумал: в девушке есть что-то странное, нечто, чего он пока не может понять. Это не что-то обычное – вина, гнев или ненависть. Скорее некое чудовищное сопротивление. Он не должен поддаваться. С таким мощным защитным барьером комиссару сталкиваться еще не приходилось.

– На зайцев? – спросил он.

– Да.

– И как охота?

– Не особенно.

– А какой у зайчатины вкус?

– Сладковатый.

Йона вспомнил, как она стояла на холодном воздухе перед домом. Комиссар пытался представить себе, как все было.

Эрик Барк забрал ее ружье. Он нес его в руке, ружье было разломлено. Эвелин щурилась от солнца, глядя на Эрика. Высокая и стройная, с соломенно-русыми волосами, собранными в высокий тугой хвост. Серебристый стеганый жилет, вытертые джинсы с низким поясом, влажные кроссовки, сосны у нее за спиной, мох на земле, кусты брусники и растоптанный мухомор.

Внезапно комиссар понял, что не так в словах Эвелин. Ему уже приходило в голову, что где-то кроется несоответствие, но он отбросил эту мысль. Теперь несоответствие обозначилось яснее. Когда он беседовал с Эвелин в теткином доме, она неподвижно сидела на диване, зажав руки между колен. На полу у ее ног лежала фотография в мухоморной рамке. На фотографии была младшая сестра Эвелин. Она сидела между родителями, и солнечный свет отражался в ее больших очках.

На фотографии сестре года четыре, может быть, пять, подумал Йона. То есть фотография сделана не больше года назад.

Эвелин утверждает, что Юсеф не был в домике много лет, но во время сеанса мальчик описал эту фотографию.

Конечно, таких фотографий могло быть несколько, и не исключено, что две из них оказались в одинаковых рамках с мухоморным рисунком. Возможно даже, что одна и та же фотография бывала и в квартире, и в теткином доме. А может быть, Юсеф наведывался в теткин дом тайком от Эвелин.

Но, сказал себе комиссар, это может быть и несоответствием в рассказе Эвелин. Такая возможность тоже существует.

– Эвелин, – начал Йона, – я все думаю над тем, что вы рассказали час назад.

В дверь комнаты для допросов постучали. Эвелин испуганно напряглась. Йона поднялся и открыл. За дверью стоял главный прокурор Йенс Сванейельм. Прокурор вызвал Йону в коридор и объявил:

– Я ее отпускаю. Это все ерунда, у нас ничего нет. Незаконный допрос ее пятнадцатилетнего брата, который намекнул, что она…

Йенс замолчал, встретившись взглядом с Йоной.

– Ты что-то выяснил? – спросил он. – Или нет?

– Не имеет значения.

– Она врет?

– Не знаю, может быть…

Йенс в задумчивости потер подбородок.

– Дай ей бутерброд и чашку чая, – сказал он наконец. – У тебя есть час. Потом я решу, задерживать ее или нет.

– Не уверен, что это к чему-нибудь приведет.

– Но ты же попробуешь?

Йона поставил перед Эвелин бумажную тарелку, на которой были пластиковый стаканчик с английским чаем и бутерброд, сел на стул и сказал:

– Вы, наверное, проголодались.

– Спасибо, – ответила она и на мгновение повеселела.

Рука у нее дрожала, когда она ела бутерброд, собирая со стола крошки.

– Эвелин, в доме вашей тетки есть фотография в рамке, похожей на гриб.

Эвелин кивнула:

– Тетя купила ее в Муре – думала, что она будет хорошо смотреться в доме, и…

Она замолчала, дуя на чай.

– У вас есть еще такие рамки?

– Нет, – улыбнулась девушка.

– Фотография всегда была в доме?

– К чему вы это? – спросила она слабым голосом.

– Ни к чему. Просто Юсеф рассказывал об этой фотографии. Значит, он ее видел. Вот я и подумал – может, вы что-то забыли?

– Ничего не забыла.

– Тогда это все. – Комиссар поднялся.

– Вы уходите?

– Эвелин, я на вас рассчитываю, – серьезно сказал Йона.

– Наверняка все думают, что я замешана.

– А это не так?

Она покачала головой.

– Не так, – сказал Йона.

Девушка торопливо вытерла слезы со щек и прерывающимся голосом проговорила:

– Один раз Юсеф приезжал в этот дом. Взял такси и привез мне торт.

– На ваш день рождения?

– На свой… Это у него был день рождения.

– Когда это было?

– Первого ноября.

– Почти месяц назад. И что произошло?

– Ничего. Он застал меня врасплох.

– Не предупредил, что приедет?

– Мы с ним не общались.

– Почему так?

– Мне надо было побыть одной.

– Кто знал, что вы живете в теткином доме?

– Никто, кроме Сораба, это мой парень… Хотя у нас с ним все кончено, мы теперь просто друзья, но он мне помогает, говорит всем, что я живу у него, отвечает, когда звонит мама…

– Почему?

– Мне надо было пожить спокойно.

– Юсеф приезжал еще когда-нибудь?

– Нет.

– Эвелин, это очень важно.

– Он больше не приезжал.

– Почему вы солгали мне об этом?

– Не знаю, – прошептала она.

– В чем еще вы меня обманули?