Возвращение Улисса

Какое мне, в сущности, дело до их отношений? Пусть будут счастливы. Оба этого заслужили.

Я собиралась закрыть кабинет и вернуться во двор, но передо мной вдруг встал Сезар: «Дона Жулия, можно вас на несколько слов?»

Пришлось вновь занять мое кресло: «Пожалуйста, Сезар. Устраивайтесь. Здесь нас никто не услышит».

Он уселся напротив. Мускулистый гигант шоколадного цвета, который недавно резвился с нашими малышами, смущенно проговорил:

– Мне неловко, дона Жулия, отвлекать вас в такой замечательный день. Но прийти к вам по частному делу в Институт я стесняюсь. Вы всегда заняты, у вас нет свободной минуты.

– Сезар, вы поссорились с Валли?

– Нет, что вы! Напротив! Вернее, да, немного поссорились, но потому, что я уговаривал ее выйти за меня, наконец-то замуж, а она рассердилась и улетела, даже не попрощавшись! Дона Жулия, вы ведь можете повлиять на нее? Объясните ей, что семья – это важно! Важнее карьеры!

– Я бы рада, Сезар, но Валерия с детства была непокорной. И ни с кем не советовалась, принимая решения. Захотела родить – родила в шестнадцать, захотела летать – полетела. Даже Карл не смог ее отговорить. Либо ты ее любишь такую, как есть, либо…

– Терять ее я не хочу, дона Жулия! Антонио Карлос привык ко мне, я готов его усыновить, я не прочь завести и других детишек, хотя бы еще одного…

– Милый Сезар, я тут бессильна. Заставить ее поступать, как нам нравится, не выйдет ни у кого.

– Ладно, я… Но ведь – сын! Неужели он ей не дороже всех этих железок, напичканных электроникой?

– Космос манит и не отпускает своих избранников. Я это знаю. Мой муж – такой же. Мы договорились когда-то, что я принимаю его целиком. И он меня. Вместе с профессией.

– Ну… попробую еще раз.

– Конечно, попробуй, – сказала я доверительно, перейдя на материнское «ты». – Только не дави на нее, Сезар. Тогда она непременно начнет сопротивляться. Пусть дозреет до мысли о браке сама. Если только у тебя хватит терпения ждать. Не хватит – пойму. Валли бывает невыносима.

– С ней никогда не скучно, дона Жулия. Немецкая баронесса, суровый пилот, а внутри – фейерверк и фиеста!

– Сезар, не забывай, она немка – лишь по отцу. Ее бабушка – мексиканка. А дедушка – русский. Мы все немного безбашенные.

– Вы очень, очень мне нравитесь! Вся семья!

– Ты нам тоже, Сезар! Как бы ни сложились твои отношения с Валли, ты уже – член нашего клана!

– Спасибо вам, дона Жулия!

Мы вернулись в компанию. Танцы сами собой прекратились, Афина поставила фоном совсем негромкую, мягкую, ненавязчивую композицию (одно из электронных творений Ульвена, специально созданное для уютных дружеских посиделок). Все с удвоенным аппетитом ели, пили коктейли и соки, болтали, разбившись на группки и парочки… Витанову накрыли сумерки, и на кустах, фонарях и на лестнице дома зажглись разноцветные гирлянды.

Рядом с Камелией и сэром Колином я обнаружила новую гостью.

Пришла Лори Кан. То ли решила взглянуть, не слишком ли разрезвилась Мариассоль, то ли самой захотелось побыть в компании и поздравить меня с днем рождения.

Она была одета в глухое бордовое платье-халат с черным поясом, а голову обмотала лиловым шарфом, похожим на восточный тюрбан. Интересно, какого цвета под этим тюрбаном были кудрявые волосы Лори? Она всегда выбирала самые экстравагантные краски, включая зеленую, синюю, алую или оранжевую.

Пристальней приглядевшись к ней, я слегка ужаснулась. Даже в тусклом вечернем свете и при мерцающем освещении наших гирлянд и настольных светильников было ясно, что Лори, скорее всего, нездорова. Прежнее миниатюрное изящество превратилось в истощенную худобу. Кожа, несмотря на косметику, землистого тона. И… есть ли вообще под тюрбаном волосы?..

Лори… настолько серьезно больна?.. Задавать ей прямые вопросы было бы крайней бестактностью. Медицина на Тиатаре прекрасная, и уж если врачи смогли лишь замедлить прогресс болезни, а не справиться с ней окончательно, то, вероятно, доступные средства исчерпаны. Отнюдь не все виды рака успешно лечатся, особенно, если пациент чересчур затянул с обследованием.

– У вас чудесная дочь, – похвалила я Мариассоль, ничуть не кривя душой.

– Спасибо, Юлия, – тотчас откликнулась Лори. – Она – наше счастье.

– Где она учится? Кем хочет быть?

– Учится в здешней школе. Склонна к гуманитарным наукам, но, к сожалению, не к космолингвистике. Мы с Альфом намерены отдать ее в школу при Тиамуне.

– Придется летать каждый день. Не слишком ли утомительно?

– При школе есть пансион, – напомнила Лори. – А ваш внук, Антон Карл, разве не там?

– Он живет вместе с Сезаром, в профессорском доме. На занятия Сезар возит его в электрокаре, а обратно внук ходит пешком. Прогуляться полезно.

– Вам не боязно отпускать его одного?

– Нисколько! Он уже старшеклассник. Вся территория кампуса, как вы знаете, мониторится камерами, хоть охрана не лезет в глаза. Студенты, конечно, шалят, но их выходки безобидны. То раскрасят скульптурную инсталляцию, то залезут на крышу, то запустят в ректорат самодельного робота-сквернослова.

– Да, мы тоже порой развлекались, – вздохнула она.

– В юности нужно веселиться и радоваться, – заметила я. – Чересчур серьезные дети – это не очень нормально.

– Спасибо, что пригласили Мариассоль.

– Пусть заходит, когда пожелает, у нас обычно кто-нибудь дома. Даже странно, что мы живем по соседству, а общаемся редко.

Лори слабо пожала мне руку. Похоже, она искала для дочери новых друзей, новой жизни, новых возможностей. Я ободряюще ей улыбнулась.

Под занавес мне преподнесли еще один, несказанно приятный, сюрприз.

Поздравить меня прилетел принц Ульвен. Он теперь часто наведывается в Тиамун, где по его инициативе всё-таки создали музыкальную студию. Посвятить себя целиком преподаванию он не может, иначе пришлось бы пожертвовать творчеством и выступлениями. Но у него уже появились ученики, и наш «уйлоанский Моцарт» с удовольствием пестует инопланетных собратьев, репетирует с ними и устраивает в Тиамуне концерты. Уйлоанцы, люди, птероиды, небольшой тагманский оркестр из ударных – и сам Ульвен с его скрипкой, гитарой, флейтой, кото и электроникой, восполняющей нехватку других инструментов.

Поющий, играющий и танцующий принц никого больше не удивляет. Все привыкли, что он – такой, и другим быть не может.

– Госпожа Хранительница, вы мне – словно вторая мать! – произнес Ульвен, поднимая бокал. – Я люблю вас, люблю всю вашу семью, люблю ваш дом! Будьте счастливы!

Он привез мне подарок: новую песню, которую тут же сам исполнил дуэтом с Афиной, аккомпанируя себе на гитаре и электронике с заранее записанным сложным многоголосным фоном. В этом фоне мой слух уловил смутные обрывки старинных русских мелодий, наложенных на мексиканские ритмы и облеченные в уйлоанские звучности… Смесь совершенно невероятная, но удивительно органичная.

Потом он сыграл кое-что попроще, в тагманском ритмичном стиле, и молодняк опять принялся танцевать.

Лори, мне показалось, мечтала уйти домой и прилечь. Но прерывать наш праздник ей не хотелось.

Пришлось мне самой намекнуть Ульвену, что время позднее, детям пора бы угомониться и разойтись по кроваткам. Он послушно закончил импровизированный концерт и признался: «Госпожа Хранительница, а вы не сочли бы слишком наглой просьбу остаться у вас? Я ведь выпил вина, и теперь обязан нанять водителя флаера, а мне неохота. И вообще я устал». – «Да, конечно, Ульвен! Свободная комната есть, рядом с папиной, только там немного не прибрано». – «Не беда, я же буду спать, а не изучать ваш космический хаос!» – «Хорошо, мой милый. Мы всегда тебе рады. Виктор, дашь Ульвену постель?»..

Ситуация, вполне естественная для нашей семьи, казалась немыслимой для Лори и Мариассоль. Мать и дочь удивленно переглянулись. Терпимость к инопланетянам и постоянное с ними сотрудничество – главнейший закон Тиатары. Но моя почти родственная близость к семье Киофар – скорей исключение, нежели правило. Лори и Альф никогда не приглашали в гости коллег-инопланетян, и в их дом никогда бы не попросился на ночлег уйлоанский принц, перебравший вина на семейном празднике.

Я так устала, что еле добрела до собственной спальни. Перед тем, как рухнуть в сон, успела подумать о муже и дочери. Пожелать им спокойного полета и благополучного возвращения. А потом – спать, спать, спать.

День рождения удался. Хотя тоже вышел рабочим.

Требования

Координатор Уиссхаиньщщ действительно обещал в скором времени прилететь – побеседовать со мной лично. Несмотря на всю техническую оснащенность Межгалактического альянса, сделать это немедленно можно было бы только в случае чрезвычайных событий. Тогда не считались с затратами и посылали один или несколько кораблей в любой сегмент вселенной. Ведь вселенная имеет ячеистую структуру, и примерно так же устроен Альянс. Базы и административные центры разного уровня располагаются в важных узлах. Сетевая организация сил Альянса позволяет действовать быстро и эффективно, но потом за все операции придется отчитываться. Это лишь издали кажется, будто СОКОР – Совет Координаторов – орган сугубо декоративный, поскольку у него нет ни конкретного места собраний, ни расписания сессий, ни постоянного состава. Однако в каждом мире все действия сил Альянса отслеживают специально назначенные технократы и бюрократы, вооруженные суперкомпьютерами с искусственным интеллектом. А потом эти аудиторы, ревизоры и контролеры рассылают запросы о правомерности или законности тех или иных операций, финансируемых из общего фонда.

Я предпочла бы совсем не вникать в принцип действия механизмов Альянса. Задачи Хранительницы гораздо скромней, и мне их по горло хватает. Просто я объясняю, почему даже всемогущие аисяне не порхают между подведомственными мирами, как им заблагорассудится.

Тем временем ко мне на прием явился Улисс.

Мы поговорили о его выступлениях. Я посоветовала ему немного убавить их интенсивность и переключиться на письменные жанры: «Вы можете взять за основу расшифровки ваших отчетов. Отшлифовать стилистику, добавить ссылки на литературу – и статьи, по сути, готовы».

– А много ли я на них заработаю? —спросил вдруг он.

Я изумилась:

– Разве вы недовольны вашими нынешними доходами? У вас, смею напомнить, высокий оклад, а вдобавок все лекции и семинары, проводимые вне Института, оплачиваются организаторами дополнительно. Гонорары, по-моему, очень достойные. Или вы еще не разобрались со своими счетами?

– Милая Юлия, я безмерно вам благодарен за бескорыстную помощь, но, кажется, соблазняя меня поступить к вам на службу, вы сулили мне скорое обогащение? Между высоким окладом и настоящим богатством, согласитесь, разница есть.

– Вы работаете совсем недолго, дорогой Улисс. За такое время карьеры не делаются. Самые весомые гонорары поступают от публикации книг и статей, получающих межгалактический статус. Именно к этому я вас сейчас призываю. Когда некий текст попадает во все инфоцентры Межгалактического совета по научным связям разумных миров, за него автоматически начисляются роялти, и они растут по мере распространения ваших идей.

– Понятно, моя искушеннейшая наставница. Хорошо, я займусь статьями. А перевод «Одиссеи» – он принесет еще больше денег, чем статьи?

– Конечно, Улисс. Уникальный масштабный проект оплачивается по наивысшей ставке. Я забыла заранее предупредить, что сама на гонорар не претендую. Помогать вам я собираюсь только из творческого интереса.

– Тогда давайте займемся Гомером. Я готов подстроиться под ваш насыщенный график. Могу приходить сюда, или, если вам больше понравится, с радостью приму вас у себя в профессорской резиденции. Главное, чтобы дело двигалось без задержек.

– Дорогой Улисс, позвольте спросить: откуда в вас такой всплеск меркантильности? Раньше вы вообще почти не говорили о деньгах.

– Говорили – вы, моя Юлия! Я ловлю вас на слове, потому что мне это вовсе не безразлично. Деньги мне сейчас очень нужны. Просто жалованья – недостаточно.

Выдержав паузу и уставившись на меня всеми тремя глазами, он произнес совсем другим тоном, не столь наступательным, а скорее смущенным:

– Юлия, я намерен жениться.

– На Вайвенне Сеннай?

– Да. От вас ничего не скроешь.

– Достойный выбор!

– Она восхитительна! А ведь мне казалось, что после моей незабвенной Илассиа я не смогу полюбить другую женщину.

– Не скромничайте. Я заметила, как вы посматривали на Оллайю.

– Ещё бы! Девочка так похожа на мать. Просто копия. Я дивился и любовался на это невероятное чудо. Но, клянусь, между нею и мной ничего быть не может. Для Оллайи я слишком стар, и вдобавок ее брат Лаон, наверное, всё ещё ненавидит меня… Если Оллайя сумеет перебороть неприязнь ко мне, мое сердце утешится: я позволю себе надеяться, что Илассиа меня великодушно простила. Большего я не хочу. У этой девочки, полагаю, впереди блестящее будущее, только мне рядом с ней делать нечего. А Вайвенна – совсем другая. Живая, приветливая, любезная…

– Вы ей тоже сразу понравились.

– Да, она мне призналась, что старалась не пропускать ни одного из моих выступлений. Даже на базу к спасателям ухитрилась пробиться, сделав благотворительный взнос и получив право посетить их собрание. А в Миарре просто завладела мной, уведя с приема в Институте – показать свой дом, который находится, как вы знаете, по соседству… Окружила заботой и лаской, угостила, очаровала и… не отпустила. Ну, я там и остался на все два дня.

– Значит, вы сделали ей предложение?

– Скорее, она мне. Я не решился бы так стремительно обзаводиться семьей, не имея даже собственного пристанища, кроме маленькой казенной квартиры. Но Вайвенна не хочет ждать, пока я постепенно разбогатею и построю собственный дом. Зачем, если у нее – большой особняк?.. Мы, простите за такие подробности, провели две ночи вместе и вполне убедились, что прекрасно подходим друг другу. Во всех отношениях. Между нами всё решено. Она первая спросила, хочу ли я взять ее в жены. «Могу ли я не хотеть?» – изумился я. Если дело лишь в наших взаимных желаниях, можно зарегистрировать брак хоть сейчас! А свадебную церемонию у очага устроить потом, не спеша. Тогда Вайвенна объяснила мне ситуацию с завещанием господина Иллио Сенная и с ролью ее отца в этом деле. «Улисс, мой любимый, – сказала она, – я, конечно, могу выйти замуж, не спрашивая разрешения у отца: у меня есть собственный доход, я имею право жить в нашем доме, доколе мне будет угодно, но… лучше всё-таки проявить уважение к тому, от кого зависит судьба моих сыновей». Как я понял из ее разъяснений, господин Вайлен Кеннай после нашего брака станет опекуном близнецов. Он даже вправе забрать их к себе, разлучив с Вайвенной, если ее новый муж ему не понравится. Разумеется, она по доброй воле детей не отдаст.

– А вы согласны их воспитывать?

– Я не против! Мальчики славные, они входят в тот возраст, когда им становится нужен отец – неважно, родной или приемный. Вы же знаете, Юлия, к детям я питаю особые чувства. И мне кажется, я уже покорил их сердца!

– Вы говорили с господином Вайленом?

– Да, моя Юлия. Чтобы сплетни не прилетели в Тиамун прежде нас, мы на следующий же день явились в Музей Уйлоа.

– И Вайлен, конечно, заставил вас ждать.

– Он – директор, и он на работе, тут ничего удивительного. Мы погуляли по кампусу и пришли в назначенный час.

– Как он воспринял новость?

– Без восторга, Юлия. И намекнул, что, не будь моя фамилия Киофар, он не дал бы согласия на брак дочери с мужчиной намного старше ее, и к тому же не имеющего доходов, кроме жалованья рядового сотрудника Тиамуна. Когда я посмел возмутиться, он объяснил, что в глазах всего общества такой брак показался бы неравным и скоропалительным – опять же, повторил он, не носи я фамилию Киофар. Вайвенна несколько резковато ответила, что первый ее супруг годился ей, восемнадцатилетней, в дедушки, и это тогда никого не смущало. «Да, но господин Иллио был очень богат, – напомнил господин Кеннай. – И он обеспечил тебя на всю жизнь, честно выполнив брачный контракт».

– И вовремя умерев, – не преминула съехидничать я.

– Не хочу говорить плохого про господина Иллио Сенная, – мягко заметил Улисс, – но не представляю себе, как бы мы сейчас вывернулись из создавшегося положения, будь он жив… Мне осталось лишь заверить будущего тестя, что я тоже намерен скоро разбогатеть, и вовсе не собираюсь жить на средства жены.

– Так Вайлен дал согласие? – спросила я.

– Нехотя – дал. Разговор оказался нелегким и вовсе не радостным. Ведь Вайвенна сразу выдвинула условие: близнецы останутся с нами. Иначе она устроит скандал и привлечет к разбирательству императрицу, Планетарный совет и чуть ли не экспертов Межгалактического альянса! Он сдался.

– А зачем Вайлену двое семилетних озорников? С ними столько хлопот!

– Прояви Вайвенна малейшую слабость, он забрал бы их просто из принципа. Или чтобы наказать ее за самовольство.

– Но с семьей Киофар шутки плохи, – вновь усмехнулась я. – И уж тем более – с Планетарным советом.

– Да, поссориться сразу со всеми господин Вайлен не отважится. Моя дорогая сестра предпочитает действовать мягкими увещеваниями, но она – постоянный член Совета, и ее влияние в обществе очень значительно. Не только среди уйлоанцев.

– Иссоа знает о ваших намерениях?

– Мы связались с нею сразу, едва только вышли из Музея Уйлоа и добрались до моей квартиры.

– И как восприняла новость Иссоа?

– Весьма благосклонно. Обрадовалась, но не удивилась. Она ждала чего-то подобного. Ей тоже кажется, что мы с Вайвенной – прекрасная пара.

– Вы уже назначили дату свадьбы?

– Иссоа настаивает на полном цикле обрядов, а это требует подготовки, вы знаете. Обручение при родных состоится в Миарре, на днях, а брачная церемония у очага – в Тиастелле, попозже. Вы, конечно, желаннейший гость на обоих празднествах, милая Юлия.

– С удовольствием разделю вашу радость, дорогой Улисс.

– Так что с моими доходами? – вернулся он к начальной теме беседы. – Я могу надеяться на их скорейшее увеличение?

После всех объяснений я больше не воспринимала настойчивые расспросы Улисса как проявление корыстолюбия. Пока он вел одинокую жизнь, его устраивали предложенные условия, обычные для приглашенного профессора Тиамуна. Но после свадьбы Улисс, разумеется, переедет к Вайвенне, и ему явно не по душе роль мужчины, которого всецело содержит богатая женщина.

– Давайте сначала издадим ваш первый доклад, – предложила я. —Сделайте из него маленькую монографию либо большую статью. Это выйдет быстрее, чем публикация «Одиссеи», и потребует от вас куда меньших усилий. Не обещаю, что вы прямо завтра окажетесь в ряду богачей, но доход возрастет ощутимо. На свадебные подарки невесте хватит.

– Ваши советы бесценны, моя дорогая наставница! А когда мы всё же займемся Гомером?

– Хотите, начнем сегодня? По окончании моего рабочего дня. Либо здесь, либо…

– Буду счастлив принять вас в своем холостяцком убежище!

– Только на общей лоджии, друг мой. На виду у соседей.

– Боитесь, в кабинете я начну соблазнять вас?

– Нет, Улисс. Не боюсь. Но мой учитель внушил мне правила уйлоанского этикета, и я им неукоснительно следую. Так пристойнее и безопаснее для репутации. И моей, и вашей. Я не хотела бы подавать кому-либо повод для сплетен.

– По-моему, с этой архаикой пора бы покончить!

– В ней есть свой смысл, Улисс. Добрую славу утратить легко, а вернуть почти невозможно.

– Хорошо, дорогая. На вашу незапятнанность я покушаться не буду, но вы уж, пожалуйста, не судите меня слишком строго.

Подъезжая вечером на электрокаре к профессорской резиденции, я увидела выходившую из дома Вайвенну. Она меня не заметила. Выглядела она как опьяненная счастьем женщина, только что трепетавшая в объятиях любящего мужчины. Вайвенна шла, слегка пританцовывая, словно бы собираясь вспорхнуть и лететь к себе в Миарру по воздуху безо всякого флаера, на попутном ветре, ощущая себя одновременно опустошенной любовными играми и переполненной легкой радостью долгожданной взаимности.

Эти двое не могли удержаться от встреч. Пусть не ночью, а днем. Соблюдать все правила благопристойности оказалось выше их сил. Наверное, им и вправду не стоит откладывать свадьбу.

«Улиссинниа»

Я боялась, что после свидания с пылкой возлюбленной Улисс окажется неспособен вдумчиво заниматься сравнением оригинального текста Гомера и уйлоанского перевода, который получил название «Улиссинниа». Но нет, мой визави выглядел собранным и внимательным. Мы устроились на лоджии между двух горшков с пышными темно-багровыми скайрами. Два складных кресла с подушками, столик, где разместить девайсы и настоящую бумажную книгу, взятую мною под расписку из Инфоцентра – чего еще надо для двух увлеченных космолингвистов?

Иногда мне вновь начинало мерещиться, будто мой учитель воскрес и вернулся, время фантастическим образом отмоталось назад, и мы, как прежде, работаем вместе – анализируем подлинник, сверяем его с переводом, спорим об истолковании идиоматических выражений, перебираем все возможные лексические варианты… Но нет. При всем сходстве ситуаций, Улисс – не Ульвен. Другое мышление и другие манеры. И я в данном случае – не ученица, а редактор и критик. Дотошный и въедливый

Мы очень долго бились над первыми строками первой песни.

Ἄνδρα μοι ἔννεπε, μοῦσα, πολύτροπον, ὃς μάλα πολλὰ

πλάγχθη, ἐπεὶ Τροίης ἱερὸν πτολίεθρον ἔπερσεν·

πολλῶν δ᾽ ἀνθρώπων ἴδεν ἄστεα καὶ νόον ἔγνω,

πολλὰ δ᾽ ὅ γ᾽ ἐν πόντῳ πάθεν ἄλγεα ὃν κατὰ θυμόν

ἀρνύμενος ἥν τε ψυχὴν καὶ νόστον ἑταίρων.

Боги с ним, с гексаметром, который всё равно невозможно метрически точно воспроизвести на других языках – тем более, что звучание ионийского наречия древнегреческого из времен Гомера мы можем представить себе только гипотетически. Но начало поэмы в любом случае должно звучать впечатляюще, дабы всякому захотелось узнать и услышать дальнейшее повествование. На греческом оно насыщенно смыслом, и фонетически совершенно. Первые строки искусно инструментованы звучными гласными (много «а», много «о») и выразительными согласными: вереница взрывчатых «п» (их видно невооруженным глазом!) сменяется перекатами плавных «м» и «л», подобных пологим волнам необъятного моря.

Космолингвисты, обладающие речевым аппаратом наподобие нашего, натренированы так, что способны воспроизвести почти любую фонетику. В уйлоанском, к примеру, отсутствуют звуки типа «дж» или «з», однако носители языка преспокойно их произносят, общаясь с тагманцами, очень склонными к «джеканью». Другое дело, что в уйлоанском нет слов, начинающихся, к примеру, с того же «п». Значит, нужно искать, каким образом создать сходный эффект. Преткновением, кстати, служат уже имена – Полифем, Пенелопа. В уйлоанском произношении они превращаются в Боллифео и Беннелоа.

Мы с Улиссом могли отчасти утешиться тем, что никому из прославленных переводчиков на другие известные нам языки не удалось передать аутентичную звуковую палитру оригинала. В переводе Жуковского акцентируется округлое «о», зато «п» возникает лишь в глаголе «посетил» в середине третьей строки.

Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который,

Странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен,

Многих людей города посетил и обычаи видел…

На немецком, в классической версии Фосса, примерно та же картина, хотя поначалу звучание яркого «а» ощущается, но вместо «п» всплывают совсем другие согласные – v, w, t.

Sage mir, Muse, die Taten des vielgewanderten Mannes,

Welcher so weit geirrt, nach der heiligen Troja Zerstörung,

Vieler Menschen Städte gesehn, und Sitte gelernt hat…

Важно и то, что во многих существующих переводах первое слово – отнюдь не «муж» или «человек», а «муза» или глагол («поведай», «скажи»). А ведь это гордое «андра» («о человеке», «о муже») задает тон всей огромной поэме, ставя ее героя вровень с высшими силами – судьбой, богами, стихиями.

Поуп попытался начать с «человека», но его перевод – стихотворный, рифмованный, потому внимание воспринимающего смещено с начала строк на их окончания, и тут торжествует совсем другая фонетика.

The man for wisdom's various arts renown'd,

Long exercised in woes, O Muse! resound…

Я нашла три испанских перевода, весьма старинных, из которых мне приглянулся вариант каталонца Антонио де Жиронеллы.

Canta ¡oh Musa! aquel héroe siempre vario,

Sagaz, astuto y en ardid fecundo,

Que habiendo ya los muros abatido

De la sagrada Troya; por mil pueblos

Errante anduvo y prófugo, estudiando

Sus índoles, sus usos y sus leyes.

Хотя вместо «мужа» тут появился «герой», инструментовка на «а» сознательно сохранена, и для первых строк это важно.

Цитировать здесь все прочие версии на других языках я не буду. Мне всего лишь хотелось показать на простейших примерах, насколько задача перевести «Одиссею» трудна даже для искусных поэтов, изучавших Гомера с детства и юности, ибо в стародавние времена его проходили в школах и университетах.

А тут за такое дело взялся инопланетянин.

И, к чести Улисса, он недурно справился, пусть и не пытался имитировать греческий подлинник. Первым словом в его переводе оказалось «вайнао» – почти точный эквивалент гомеровского «anēr», обозначавшего смертного мужа, не бога. Однако в уйлоанском языке «вайнао» – не простолюдин, а муж благородного происхождения, ибо корень «вай» означает «высокий». Что же, против этого не возразишь: Одиссей – царь Итаки.

Вайнао улимейннио нианноси алуэссуа сайола…

В уйлоанской мифологии, сохранившейся лишь отрывочно и рудиментарно, слово «муза» отсутствует, и Улисс заменил его на более понятное «алуэсса», добавив «сайола» – «мудрая», «вещая».

Я всё время втайне думала, как бы истолковал эти строки мой учитель Ульвен, который привил мне вкус и внимание к таким мелочам, существенным при работе с поэтическим текстом. Но Ульвен никогда не занимался со студентами «Одиссеей» – видимо, полагая, что ограничиваться небольшим отрывком негоже, а возиться с разбором целой песни на семинаре не выйдет: не хватит времени. Древнегреческий в Колледже обязателен, так повелось изначально, однако для инопланетян существуют поблажки. С них довольно зачета по общеупотребительной лексике и грамматике, и умения понимать относительно нетрудные тексты. К тому же Ульвен никогда не ассоциировал себя с Одиссеем, в отличие от Улисса.

– Вы начали переводить поэму, оказавшись на острове? – спросила я, когда мы прервались, чтобы выпить сока, ибо у обоих пересохло во рту.

– Нет, дорогая Юлия. Раньше! Когда я был в карантине после прибытия на Тиатару и попросил у вас дать мне допуск к сокровищнице здешнего инфоцентра. Я восстанавливал в памяти все языки, на которых мне предстояло держать экзамен перед вашей строгой комиссией, и читал и новую, и старинную литературу. Сюжет «Одиссеи» мне, разумеется, был знаком, однако подлинника я дотоле не видел. И вдруг погрузился в него, словно в море, изумляясь созвучию многих строк моим собственным мыслям и чувствам. В самом деле: там – острова, здесь – планеты, и всюду своеобразные жители, а я – неприкаянный странник, стремящийся к своему очагу… Даже архаическая жестокость мне ничуть не претила: когда нужно уцелеть среди множества бед и свирепых врагов, хороши едва ли не всякие средства. На острове это ощущение только усилилось, невзирая на очевидную разницу между мною и тем древним греком.

– Убивать женихов вы не стали бы? – усмехнулась я.

– Я… убил мою Пенелопу.

Он произнес это еле слышно. Страдальческим, хриплым, надрывным шепотом.

– Извините, Улисс. Мне совсем не хотелось причинять вам боль. Давайте не вспоминать о случившемся.

– Юлия, я ничего не забыл. Все эти годы я помнил ее. Воображал, что она наконец-то простила меня, поняла, как я сильно любил ее, и сменила свой презрительный гнев хотя бы на тихое безразличие – или даже на покровительственное участие… Вам – лишь вам – я признаюсь: я отмерил себе на острове столько же, сколько странствовал по морю тот, древний, Улисс, понадеявшись, что за такой долгий срок ее престарелый супруг умрет, и тогда я, возможно, вернусь, и она меня примет куда благосклонней, чем прежде… Мысленно я каждый день разговаривал с нею, советовался о моих житейских делах, сообщал о мелких победах. Мне порою казалось, будто она где-то рядом, она слышит меня, наблюдает за мной и даже… я смел на такое надеяться! – охраняет меня от опасностей. А потом ваш брат сообщил мне, что она… давно умерла. Я беседовал с тенью!

– Такая любовь не кончается вместе со смертью тела, Улисс.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Илассиа тоже знала. Она продолжала любить своего Ульвена. Несмотря ни на что. Вы ведь помните о лиеннском культе Звёздного императора?

– Конечно. Я воспользовался ее жаждой чуда и явился к ней в его облике, изъяснялся его словами…

– Не корите себя, Улисс. Вы ведь верили, будто вы – это он.

– Верил, но не вполне убежденно, милая Юлия. Я хотел в это верить, потому что иначе оказался бы просто никем. «Утис» – Никто – как назвал себя мой двойник, Одиссей, дабы обмануть Полифема. Мне, кстати, сначала пришла в голову мысль взять себе то же самое безликое имя, пока меня не признали Ульвеном.

– Изменить ничего нельзя. Вы – Улисс. Остается принять непреложную волю судьбы.

– Да, моя Юлия. «Соллис аккэй».

– То же самое мне сказала Илассиа при нашей прощальной встрече. Она знала, что скоро умрет. И из последних сил защищала свою семью и своих детей. Вы казались ей страшной угрозой, способной разрушить весь ее мир – а быть может, и мир Тиатары.

– Юлия, я ничего не разрушу. Поверьте. Я намерен создавать только новое и полезное. Если будете говорить обо мне с Иссоа, успокойте ее. Никаких страданий моим родным я больше не принесу. Мне равно дороги все члены семьи Киофар. И старшие, и… особенно… младшие.

Мы сидели уже в полумраке. Над Тиамуном нависла теплая, душноватая, сизая ночь. Лоджия освещалась лишь фонарями соседей. На нашем столике светильника не было – работу над первой песней мы завершили, а продолжать задушевный разговор после длительной паузы я не осмеливалась.

Насколько я сумела понять по намекам Улисса, он твердо решил схоронить в своем сердце тайну, в которую он, несомненно, проник.

– Конечно, Улисс. Вы достойны счастья, и будете счастливы. Но, пожалуй, мне пора домой. Спасибо за интереснейший разговор.

– А ведь это только начало… В «Одиссее», позволю себе напомнить, двадцать четыре песни.

– Не будем спешить. Эпос – медленное искусство.