Портфолио в багровых тонах

2

Утро началось с прыжков по квартире а ля кенгуру. Как так бывает: откроешь один глаз и видишь, что еще целых пять минуточек можешь понежиться в кроватке, а потом глядь – час провалялась?

Теперь главное успевать делать два дела сразу: зубы чистить и одновременно душ принимать, проглатывать бутерброды с кофе и одеваться, собрать сумку, а вещи имеют привычку разбегаться по квартире. На рисование лица времени никогда не хватает, правда, Ника по сему поводу не парилась, сойдет и так. Далее нужно вызвать такси, проверить краны, закрыть квартиру, ключи(!) обязательно положить в кармашек сумки и отправить сигнал в мозг, где они лежат, чтобы потом не вытряхивать все прямо на пол у двери. Еще дворовому коту дать поесть… Не забыть бы по дороге расчесаться! А потом молиться, чтобы пробок не было.

Тачка примчалась быстро. Казалось бы, сиди себе, отдыхай, в окошко смотри. Но Ника ничего вокруг не замечала – ни погоды, ни времени года, ни солнца луч, ласкающий лицо. Сегодня фотосессия. Причем съемки не заурядного семейного портрета в искусственном интерьере с учетом дурацких капризов, а серьезных. Эти снимки станут доступны миллионам, по ним будут судить, каков стиль, фантазия, вкус, мастерство фотографа. Благоразумней было бы выспаться перед ответственными съемками, но время… время не любит ждать.

Наконец, студия – жизнь и смысл Ники. Она поставила сумку на пол, плюхнулась в кресло, ноги водрузила на свободный стул и «взяла паузу». Отключив мысли, Ника оставалась в состоянии паузы минут пять, таким образом неплохо прочищаются мозги, освобождаясь от текущих проблем, настроений, нервозности, аккумулируется энергия. В этом же состоянии Ника расставляла аппаратуру, а студию (оформление) подготовила еще вчера.

Это ее царство, здесь порядок, уютно, стильно. Поделена студия на две части – черную и белую, по мнению Ники, эти цвета идеальны, они создают пространственную глубину, выделяют либо прячут персонаж. Важно правильно подсветить и выбрать точку, в которой должен оказаться объектив. Мебель на колесиках. Легко передвигается и световая аппаратура, всяческие ширмы и отражатели, корректирующие свет. Две двери, ведущие в крошечные комнатки, замаскированы шторами, которыми студия декорируется при необходимости. В одной комнатке хранится аппаратура, проявляются пленки и печатаются фото дедовским способом. Да, Ника снимает и старыми аппаратами на допотопную пленку, которую с каждым годом все трудней доставать. Пленочные снимки иной раз получаются просто супер, никакой «цифрой» таких не сделаешь.

Стены перед съемочной площадкой Ника оформила своими работами, ведь клиенты должны знать, кому вверяют себя, и примерно прикинуть, что из этого получится. Она постоянно обновляла экспозицию, на данный момент висела коллекция, на которую возлагались огромные надежды: в скором будущем фото поедут за границу. Ника получила приглашение от своего наставника-итальянца принять участие в биеннале, что равносильно чуду из чудес. Это шанс. И это первая выставка такого уровня, именно там Ника собралась удивить мир… если повезет.

Началось. Вбежала Наташка, самая молоденькая из моделей с внешностью принцессы и улыбчивыми глазами, еще не научившаяся ненавидеть как соперниц, так и весь мир. Ничего, у нее все впереди.

– Доброе утро, я не опоздала?

Хозяйка студии слегка кивнула в знак приветствия, к этому времени Ника пила кофе. Иногда ей заказывают рекламные фото, которые размещают в салонах модной одежды, на улицах города и на сайтах интернет-магазинов. Данную работу Ника считает отличным тренингом, оттачивающим мастерство. К тому же оплачиваются съемки адекватно, поэтому она выворачивается наизнанку, чтобы сделать по-настоящему интересные, содержательные и красивые снимки.

Появилась Лена – брюнетка с глазами морской лазури и коралловыми губами. Последнее время у этой куколки настроение в упадке, но она хотя бы безропотный исполнитель. Впрочем, в ее безропотности не чувствовалось основного компонента: покорности, не проходило ощущение, что Лена – взрывное устройство с таймером замедленного действия, и стоит нажать не ту кнопочку…

Прибежал взмыленный стилист Женя, мальчик на вид и виртуоз в своем деле. Одевается он – спокойно может выдавать себя за дизайнера одежды… для инопланетян.

Еще три тощие куклы пожаловали – Ася, Соня, Тамара, принялись лениво раздеваться. Либо не поели, поэтому у них нет сил, либо не выспались. И то и другое одинаково плохо, потому что эти жерди на съемках вымотают все нервы до последнего нейрона.

Два грузчика в спецодежде притащили наряды. За ними вошел Эдик – глава всей банды и главный менеджер, представляющий компанию, реализующую модную одежду из Европы в сети магазинов.

– Всем добрый день! – бодрым голосом произнес Эд, направляясь к Нике и считая «по головам». – Раз… три… пять… А где Виктория?

– Я здесь! – влетела запыхавшаяся Вика.

– И я здесь! – вошла роскошная Анжела. Честно, роскошная. Жалко, нет в городе киностудии, ибо место Анжелы на экране. Ей даже играть ничего не надо, ходи себе туда-сюда и хватит.

– А парни? – спросил Эдик.

– Еще не пришли, – пискнула Наташка из угла.

– Поганцы.

Эд разозлился. Внешне это никак не выражалось, но девушки умели считывать информацию по едва заметным движениям мускулов на лице, по тому, как он вдруг начинает ходить, поворачивается, сжимает или трет друг о друга пальцы. И ничего не поделаешь, парни плевать хотели на карьеру моделей, они делают одолжение, соглашаясь на съемки за небольшую плату. Заметив, что обнаженные девочки (в одних трусиках, но они же без комплексов) подперли спинами стены и не сводили с него глаз, Эд хлопнул в ладоши, призывая к порядку:

– Леди, в чем дело? Одеваемся, одеваемся…

Нике нюансы взаимоотношений Эдика с манекенами до лампочки, приведет козу, она будет снимать ее и сделает богиней козлиного царства. Сунув Эдику кружку с кофе (это дань вежливости), Ника взяла один из фотоаппаратов, стоявших на специальной полке, и вышла на середину студии. В мгновение ока родилась другая Ника, та, которую боялись модельки, называя ее за глаза Стервой Стервятниковой.

– Сегодня снимаем на двух площадках, – громко, с металлом в голосе сказала она, – в студии и на крыше этого здания. Съемки на крыше будут вечером во время захода солнца. (По студии прошел гул то ли одобрения, то ли ропота.) Послезавтра съемки за городом. Кто готов?

– Я, – робко шагнула Наташка, облаченная в воздушную тунику желто-оранжевого цвета. Ника предпочла бы удавиться, нежели надеть этот пожар.

– Ко мне, – приказала она Наташке, обходя полупрозрачную штору на белой половине. – Босоножки сними.

– Босиком? – уточнила Наташка.

– Я разве на иностранном языке сказала? (Наташка сбросила босоножки, подошла к ней – длинная, как шпала.) Берись за штору… Стань на цыпочки… Почему у тебя глаза перепуганные? Я еще никого не укусила.

– Не укусила, но отравила, – полушепотом съязвила Соня, натягивая брюки, изрезанные вышивкой ришелье. – Потому что ядовитая без укусов.

Поймав на себе укоризненный взгляд Эдика (значит, он все-таки услышал), Соня опустила глазки и поджала губки. Она испугалась. Его отношение к Стерве Стервятниковой предельно нежное, будто Ника ему родная сестра, он всегда на ее стороне. За съемки девчонкам не платят, деньги от фирм-заказчиц получают школы моделей, но хотя бы достаются фотографии. Где еще сделают портфолио бесплатно? А ведь все мечтают о карьере Золушки, но кастинг пройдут не те, у кого ножка маленькая, а те, кому попадется классный фотограф. Н-да, некстати Сонечка высказалась, хотя и блеснула остроумием, по крайней мере, ей так казалось.

В студию робко зашла Эва – серая мышка во всех отношениях, но приходит она на съемки просто так, посмотреть, как другие работают. Вошла и стала у стенки.

* * *

В это же время, шагая по аллее парка, светловолосый юноша с кудрями до плеч старательно изображал, будто его не интересуют люди на лужайке, огороженной живой изгородью. А они интересовали. Валера замедлил шаг, грубо играя роль пофигиста, но он же волновался, не умея профессионально притворяться и собирать сведения, отсеивая их из информативного мусора.

Собственно, работа на поляне, огороженной кустарником, подошла к концу, полицейские почти не разговаривали. Они устали, так как были вызваны посреди ночи и к утру соображали туго. А обследовали всю площадку, каждую травинку, каждый камешек, куст. Наверное, даже небо над головой было изучено ими по всему периметру, теперь все в ускоренном темпе собирались.

Кроме двух молодых людей, которые без дела слонялись по поляне. Один высокий, худой и черноволосый, похожий на отрицательного героя блокбастера. Второй ростом невысок, приземист, с крупными чертами простака, блондин, на солнце его волосы отливали соломенным цветом и казались искусственными.

Валера настроил уши, но слова двумя парнями произносились нечетко, сливались – ничего не понять. Юноша собрался уйти, ощущал-то он себя неуютно, выполняя миссию разведчика, как вдруг к парням подбежала симпатичная шатенка в латексных перчатках. Валера услышал:

– Отпечатков полно, но одни и те же. Как будто нарочно макали ладони в кровь, а потом дотрагивались до предметов. Конечно, кровь принадлежит девушке, но мы обязаны проверить, вдруг будет неожиданный результат. К вечеру обещаю сказать точно.

А девушки-то, чью кровь собралась сравнивать шатенка, Валера не увидел, как ни старался вытягивать шею. Значит, девушку увезли.

– Отпечатки те же, что и на баллончике? – поинтересовался блондин.

– Спроси у господ криминалистов, – бросила она.

– А результат вскрытия когда будет? – осведомился высокий.

– Завтра во второй половине, – пообещала она, стаскивая перчатки. – Писанины много. Я побежала. Пока?

Достав мобильный телефон, она направилась к одной из полицейских машин, стоявших за живой изгородью. А парни неспешно, как и прогуливались до диалога с ней, поплелись к суетившимся коллегам.

Валера решил: ничего он больше не услышит, а торчать на виду – глупо. Не исключено, что парни на лужайке заметят его любопытство, пристанут с расспросами, а он не готов общаться с полицией. Юноша побежал к выходу из парка, на улице почти сразу остановил маршрутку…

* * *

Калинин Слава понимал, что друг ждет идеи, как выпутаться, а сказать нечего. Во-первых, страшилка необъяснимая, отсюда малоубедительная: мол, мирно отдыхал с девушкой на травке, а тут больная с фотокамерой выпрыгнула, Глеб побежал за ней, не догнал, вернулся и нашел Дину с ножом в животе.

Кто ее зарезал? Зачем? Или правильней иначе поставить вопрос: за что убил? Почему оставил Глеба живым? Откуда вообще взялся убийца? Или это роковая случайность, которая на слух звучит как слезливо-сопливая мелодрама, не имеющая ничего общего с реализмом? Тем более не доходило – как это могло случиться с Глебом, человеком-удачей.

Во-вторых… и в-третьих, и в-четвертых, и в-пятых: если рассказ правда, то Глебу в прямом смысле крышка. И это безусловная реальность, язык не повернется сказать, мол, не паникуй, старина, сейчас не тот век, чтобы бояться бездоказательных обвинений. Тот век, тот. Да и улик слишком много, причем не косвенных, а прямых, значит, даже гений адвокатуры не поможет Глебу. После длинной паузы Слава намекнул на единственный выход в сложившейся ситуации:

– Тебе нельзя здесь оставаться.

Глеб лежал на диване, закинув за голову руки. Он не пошевелился, не открыл глаз, хотя Слава ясно дал понять: беги, друг, беги без оглядки. Глеб находился в состоянии полуяви, в каком-то новом коридоре существования – до крайности безысходном, где искать спасительную дверцу бессмысленно.

– Знаю, – вяло произнес он. – Они быстро выяснят, что ушел я с ней, затем мой адрес… И телефон остался где-то там!

– Тогда какого черта ты тут разлегся? – бросил ему Слава.

Им обоим по тридцать три стукнуло этой зимой, оба учились в одном заведении, работают вместе и планы на будущее связывали друг с другом. Однако между ними стоит большущее «но», означающее пропасть, – так не похожи Глеб и Слава. Людям с киношной внешностью жить проще, следовательно, Глеба судьба любит… то есть любила и, наверное, этой ночью отомстила за любовь.

Жизнь второго состояла из усилий. Взять тех же девчонок: чтобы добиться симпатии, нужно буквально заставить заглянуть в свою распрекрасную душу и открыть богатый внутренний мир. А на такое скромненькое богатство мало кто клюет, больше плюют в нее – нежную, ранимую, бессмертную. В общем, не притягивается глаз к парням среднего роста, с телосложением Винни-Пуха, носом картошкой, круглолицым и розовощеким, как после морозца зимой. И даже то, что ты хороший человек, не упрощает жизнь, нет. У хороших людей есть принципы, а это в нашей системе взаимоотношений, скорее, недостаток, нежели достоинство. Следовательно, хорошие люди в глазах беспринципных людей выглядят злодеями, ибо портят жизнь ослиной принципиальностью.

Когда ночной звонок разбудил Славу, он, не задавая вопросов, оделся, сел в машину и поехал. Вот и первый принцип: на помощь другу прийти обязан во всякий час суток. Когда выслушал Глеба… Слава опять не задавал вопросов, а сварил кофе, напоил друга – спать он все равно теперь не будет, выпил сам две чашки и сидел, думая, что предпринять. Но ситуация гробовая.

– Может, они успели? – неуверенно предположил он. – Ты же ушел? «Скорая» без тебя приехала? Вдруг Дина жива и расскажет…

Глеб порывисто сел, тем самым прервав друга. Он опустил низко голову, словно сил хватало только удержать ее на плечах, а поднять – не осталось. Калинин вернул его в ночной кошмар, когда на Глеба дохнула смерть. Можно посмеяться над сопоставлением: мол, смерть дохнула – просто готовая метафора для бездарного стихоплета. Только вот изморозь прилипла к затылку и до сих пор не оттаяла, состояние подмороженности тормозило работу процессора под черепом.

– Неужели думаешь, я оставил бы Дину? – процедил Глеб, взглянув на Славу исподлобья. – Или другую, пусть малознакомую, но еще живую? Ответь: ты так подумал обо мне?

– Да совсем не то… – проговорил было Слава, но Глеб и на этот раз не дал ему закончить, вскочив.

– Ты именно так подумал, как сказал. То есть я бросил Дину, значит, я скотина, негодяй…

– Очнись! – психанул Слава. – Тебя шиза накрывает.

– И тебя накрыла бы. Ночью в парке оставить, да? Умирающую? Чтобы ее добил тот… псих? Нет. Я не уходил. Я знал: она умирает. И понимал, чем это грозит мне, если приедут медики с легавыми. Но я ждал. Ждал, когда она умрет. Ничем не мог помочь, ничем! Просто ждал!

Он сделал паузу. Солнце за окном, поднимаясь над крышами домов, запустило лучи в комнату, стало светло, очень светло. Видимо, солнечный свет раздражал Глеба – он задернул шторы, и монолог продолжился:

– Признаюсь, было страшно. Если бы тот псих выскочил из засады, я не смог бы защититься. Нечем было. Но он не выскочил. А Дина умерла. На моих коленях! Определить, жив человек или нет, я, извини, в состоянии. Только после этого собрал вещи и ушел.

Славка дал ему высказаться, не вставляя в паузах ни слова. А ведь Глеб, оправдываясь и упрекая одновременно, был далек от справедливости, уж упреков Слава точно не заслужил. Он мучительно искал способ успокоить нечаянного неудачника, дать ему надежду, чтобы вместе найти единственно правильный выход. И разве Глеб не мог ошибиться в том состоянии?

– Давай подождем? – предложил он Глебу. – Выясним, как там… тогда и будем решать, что делать.

– Мы и так ждем, – плюхнулся тот на диван и закурил. Но его мучил собственный поступок, и как мучил! – Наверное, я все равно не должен был оставлять ее там одну… даже мертвую…

– Не говори ерунды.

– Но я ушел. Потому что… мне же никто не поверил бы…

– И не поверит. Ты правильно сделал, Динке все равно уже, а тебе приклеят ярлык убийцы.

– Они найдут меня. Очень скоро найдут.

– Я знаю, где тебя не будут искать.

Глеб как будто не услышал, а может, не верил, что у Славки вызрел план спасения, он прилег на диван, закинув руки за голову, прикрыл веки. Конечно, он все еще находится там, в парке. Глеб долго оттуда не уйдет, может быть, всю оставшуюся жизнь будет возвращаться туда, а то и жить там, испытывая ужас вновь и вновь.

– Кто-то подарил человечеству столько технологий… – забормотал Глеб. – Всего полвека назад они считались чудесами. Наверное, Бог. Но почему он не научит возвращать время? Представь, сколько людей мечтают вернуть время! На неделю, на день, на час! Чтоб исправить ошибку, начать сначала, кого-то спасти, что-то кардинально изменить…

– Надеюсь, этого никогда не случится. Подумай, что нас ждет с таким умением. Каждый дебил начнет возвращать время назад, гоняясь за пустяками. Это будет хаос, с которым даже Бог не совладает.

Внезапно Слава поднялся со стула, глядя на вход. Проследив за его взглядом, Глеб увидел Валерку в дверях и тоже вскочил. У обоих в глазах застыл немой вопрос: «Ну, что там?..»

3

– Стоп! – закричала Ника девушке с длинными волосами цвета капучино, в шифоновом платье до пят. – Остановись, мгновенье, ты НЕ прекрасно. Я сожалею.

Стоя на коленях перед моделью и бросив взгляд в сторону, она приказала:

– Лена, посмотри на меня!

Жгучая брюнетка с короткой стрижкой, подпиравшая плечом стену на черной половине, вяло повернула к ней голову. Ника щелкнула ее, поднялась на ноги и занялась просмотром кадров. Сзади неслышно кто-то подошел, Ника не оглянулась, она знала: это Эд, вместе с ней он просматривает то, что удалось наснимать. «Затылочное опознание» мелькнуло где-то третьим планом, для нее главное результат, а он – не то, к чему Ника стремилась. И она качала головой, отрицая проделанную работу.

– По-моему, очень неплохо, – возразил Эдик.

Когда он заговорил, она повернулась к нему и заглянула в прищуренные глаза. Вовсе не от потоков ветра, создаваемых вентиляторами, жмурился Эд, у него привычка прикрывать глаза до щелочек, за которыми ничего не видно. Возможно, он так прятал себя настоящего, чтобы никто не рассмотрел, каков он есть на самом деле.

Ничего в нем не нравилось Нике. Ни безупречная белая с кремовым оттенком одежда на субтильной фигуре, зрительно увеличивающая Эдика, ни тонкие губы и ровный нос с узкой переносицей, но выпуклыми крыльями ноздрей, отчего создавалось впечатление, будто он на нюх брал всех, как ищейка. Не нравились волнистые, зачесанные назад волосы, запах дорогого парфюма. Даже то, что он не хам, не невежа, а приличный и хорошо воспитанный молодой мужчина, которому нет тридцати пяти, к тому же не женатый, тоже не нравилось.

А Эд к ней… типа клеился. Однако, не получая повода к массированной атаке, клеился осторожно, можно сказать, подкрадывался как злоумышленник, это тоже раздражало Нику. Но именно Эдик периодически подбрасывал хорошо оплачиваемую работу, делал ей рекламу (бесплатную), так кто она после этого? Скорей всего, дело в ней, а не в нем, у нее же отвратительный характер. Да, все так и говорят: отвратительный. Те же модели за спиной трещат, будто съемки у Ники – адские пытки, а сама она дожила почти до тридцати, замуж не вышла и не выйдет никогда, мол, не берут ее, потомственную стерву. Потомственная – каково, а? Дескать, по наследству стервозность перешла к Нике. Значит, мама, бабушка, прабабушки были… Эти дуры ничего умнее не могли придумать, лучше бы на себя посмотрели честными глазами.

– Все не то, – наконец недовольно вымолвила она.

Эдик не согласился, а ведь он заказчик:

– Ну, посмотри, какая воздушность…

В общем-то кадр превосходный: Ася стоит анфас, волосы и юбка развеваются, как флаг, в одну сторону. Просто мисс Революция! А вот еще: Ася развернута в профиль, руки сзади, грудь (та часть, где должна быть грудь) выдвинута вперед, будто разрывает ленту финиша, поза напоминает взлет птицы.

– Рожица ни к черту, – сказала Ника Эдику. – Посмотри, как напряжена шея. Свободы и грации нет, осмысленности нет. Где ты их берешь, блин?

Не первый раз идет речь о беспомощности моделей. Но у Ники требования завышены, ей нужна картинка целиком, а ему – одежда в выгодном ракурсе. Собственно, что требовать от девочек, если в городе модельного бизнеса не существует? Его и в стране-то нет по большому счету, потому что нет серьезной индустрии моды.

– Беру там же: в школах моделей, – отделался Эд привычной фразой.

– А когда приведешь хоть одну живую куклу? Живую!

– Я беру самых-самых. Прости, не понимаю тебя: мы же давно работаем с девочками, ты должна привыкнуть к… их особенностям и подстроиться сама.

Ника съела замечание, ведь он прав, и с грозным видом двинула к девушке, которая присела на предмет декорации – белый куб.

– Ася! Почему у тебя лицо дохлой курицы?

– Что? – промямлила Ася, щурясь, как Эд, но от потока искусственного ветра, направленного в нее.

– Смотри… – Ника сунула ей под нос фотокамеру и, меняя кадры, комментировала: – Красиво, правда? Юбка облепила ноги, волосы в полете… А вот какая красота… Но это моя работа, моя фантазия, взят выигрышный ракурс! И работа вентиляторов. А твоя где? Ты хочешь висеть на баннерах с этой уродливой гримасой? Так тебя не повесят. Тебя заблокируют.

– Я замерзла, – с обидой процедила Ася. – Обязательно ветер делать? В фотошопе куча программ с эффектами. Эдик, пусть она уберет вентиляторы, у меня нос заложило…

Эдик не успел рта открыть. Ника, если бы ей дали десять секунд и обещание не наказывать тюрьмой за уничтожение Аси, оставила бы от модели одно шифоновое платье, а так – ограничилась воплем потерпевшей:

– Нет, дорогуша, я лучше заменю тебя. Мне платят за мастерство, а тебе – за части тела. Твой набор преимуществ проигрывает, потому что суповых костей – завались. Что ты, что другая – какая разница? Но ты диктуешь мне, художнику, что я должна делать? То есть подстраиваться под заурядную тупицу, которая не умеет стоять перед камерой? Знаешь, иди! Снимай платье и грейся, сколько влезет.

– Ладно, я потерплю…

– Меня тошнит от тебя, – рявкнула Ника. – Убирайся! Эдик, давай парней и Анжелику. Остальные готовятся к вечерним съемкам на крыше.

* * *

По поводу отпечатков, увеличивших шансы стать единственным обвиняемым в убийстве, Глеб даже не сокрушался. Все настолько плохо, что об этом не хотелось говорить. Итак, пришло время удирать. Он отправил Валерку к банкомату снять деньги, достал вместительный рюкзак. Собирая вещи, оба друга забегали по квартире, как тараканы, когда ночью резко включается свет.

– Часа два в запасе у меня, думаю, есть, – подсчитал Глеб.

– Это если нашли твою мобилу, – уточнил Слава, сворачивая ветровку. – Но речи о трубке не велось, вдруг ее не нашли?

– Без мобилы улик полно, – возразил Глеб. – И давай исходить из худшего: нашли. Так, зубная паста, щетка… Носки и… и! – Он раскрыл шкаф, вынул ящик, поставил его на стол и стал забрасывать в рюкзак белье. – Слышал, что Валерка говорил? Я же макал руки в кровь… Собственно, так и было.

– Отпечатки нужно с чем-то сравнить…

– Поймают меня и сравнят, – заверил Глеб. – Плюс еще одно обстоятельство не в мою пользу: с Диной мы не звезды считали. И выйдет: сначала я ее изнасиловал, а потом кромсал тесаком.

– Установить, что секс был по согласию, легко. При насилии на жертве остаются следы борьбы, она же сопротивляется… жертва.

– Это детали, папочка, наша правоохранительная система в них не вдается. Все не в мою пользу, все! Меня надолго засадят за то, чего я не делал.

На удивление, Глеб выглядел спокойным и по-деловому собранным. Впрочем, отстрадал он сполна, теперь пора включить программу выживания в нелегких условиях осады. А будет она скоро – осада.

– Ты уверен, что айфон потерял там? – спросил Слава.

– Не уверен. Но когда не везет, то во всех направлениях сразу.

Глеб машинально присел на стул, машинально вынул из пачки на столе сигарету, прикурил. Опять, показалось Славе, он унесся в ночной парк, где оставил мертвую Дину. В действительности не о ней думал Глеб. Дине ничем не поможешь, это чудовищный факт, не до конца осознанный, но от него никуда не деться – Дины нет. Глеб есть, он жив. Сесть должен убийца, но его, убийцу, не будут искать – вот в чем парадокс! НЕ БУДУТ ИСКАТЬ УБИЙЦУ – это глобальная проблема, зачеркивающая будущую жизнь.

– А знаешь, – произнес Глеб, глубоко затягиваясь дымом, – у меня выхода нет, кроме как самому найти убийцу Дины.

– Как ты будешь искать, сидя в деревне?

Глеб потер небритый подбородок, соображая. Ночь была бессонной, голова поначалу не варила, но вот принято решение – и она тут же выдала проект, который он озвучил:

– Достань пару париков, пару бород и все, что к ним прилагается.

– Будешь менять внешность, – скептически хмыкнул Слава. – Думаю, легавые раздадут ментам твою физию во всех возможных вариантах, собрав ее из фрагментов – усов, бород, бакенбардов…

– И бакенбарды добудь, – подхватил Глеб, ткнув его в грудь пальцем. – Форм усов и бород столько, что каждому менту придется таскать чемодан с распечатками. Меня другое беспокоит: в деревне народ на виду, есть участковый, паспорт затребует и… мне хана. В розыск-то скоро объявят.

Глеб затянул шнур в рюкзаке и поставил его у дверей. Затем он взял лист из принтера и уселся писать, а Слава рассуждал вслух:

– Паспорт, паспорт… Да туда пока дойдет сигнал, сто лет пройдет. Поменьше гуляй днем. Кстати, мой старикан уважаемый человек, прятать убийцу не будет. Ну, а если не повезет, права покажешь! Кто там фамилию читает! На карточку смотрят…

– В моем случае обязательно прочтут, – заверил Глеб. – Как в том анекдоте, когда самолет падал в океан, а стюардесса раздавала свистки отпугивать акул. Один пассажир заявил: «Мне обязательно попадется либо свисток бракованный, либо акула глухая». Это про меня.

– Что ты пишешь? – осведомился Слава.

Глеб, складывая лист бумаги вчетверо, поднялся:

– Уже написал. Держи. Отдашь легавым, когда тебя припрут к стенке, выясняя, где я спрятался. А тебя припрут, у меня открылся дар ясновидения.

– Прочесть можно?

– Конечно. Но не сейчас, потом… А вот и Валерка. – Глеб двинул к вошедшему пареньку, раскричавшись: – Где тебя носило? Ты в Магадан ходил пешком, а потом обратно? Ничего поручить нельзя!

– Автомат не работал, – отступал тот, протягивая пачку купюр. – Я искал другой от твоего банка, ты же сам сказал, чтоб без процентов.

Глеб вырвал деньги, разделил надвое, часть положил в карман жилета, часть отдал Славе со словами, кивнув в сторону Валеры:

– Будешь выдавать этой дылде и требовать отчета, куда потратил. Смотри, Слава, не купись на нытье, попрошайничество и прочие уловки, он умеет бить на жалость и совесть. А это тебе.

Валера покосился на единственную купюру в руке Глеба, не взял ее, для начала поинтересовался:

– А это на сколько дней?

– На неделю, – сказал Глеб, положив купюру на стол.

– Шутишь, да? – справедливо возмутился юноша. – Как жить на эти деньги?

– У пенсюков проконсультируйся, они на пять тысяч в месяц живут и не умирают. Мне предстоит долго просидеть в подполье, возможно, очень долго, зарабатывать не смогу, следовательно, твои капризы удовлетворять тоже. Учись выживать, а хочешь тратить – заработай. Холодильник забит, макарон полно, консервы есть – не умрешь. Деньги на проезд и бутерброд в колледже получать будешь регулярно. Поехали, Слава.

– Куда ты? – бросился за ним в прихожую Валера.

– Тебе необязательно знать, – ответил Глеб, надевая кроссовки. – Славка, за мной! Хочу еще в банк заскочить.

– Не доверяешь? – обиделся парнишка.

Глеб только качнул головой со смешком раздражения. Слава – человек более мягкий, он хлопнул паренька по плечу, ободряюще подмигнул и объяснил то, что Валерка имел право знать:

– Глеб тебя же обезопасил. Ты не знаешь полицию, они так запутают, что сам не поймешь, как выложил им информацию. А потом будешь мучиться, винить себя. Меньше знаешь – крепче спишь, понял? Не дуйся, я же рядом, умереть с голоду не дам.

Последнюю фразу он не рискнул сказать громко, прошептал. И рванул за Глебом, который сбегал по лестнице с рюкзаком за плечами. От злости Валера стукнул кулаком о стену да тут же взвыл от боли. Махая рукой, тем самым восстанавливая кровообращение, он вернулся в комнату, а там снова неприятность – купюра на столе. 1000 рэ. На неделю!

– Совести у тебя нет, – произнес Валера упрек, но Глебу было все равно, он же его не слышал. – Привез бы свою Динку сюда – я бы на лестнице подождал! Будто не знаю, чем занимаются наедине с девушкой. И Дина живой осталась бы, и ты сейчас не драпал бы, как последнее трусло. Дурак! А думает, что умный.

* * *

Центральный вход в офисное здание из зеркального стекла, стальных конструкций и бетона находился в древнем переулке. Здесь ритм жизни всегда занижен даже в часы пик, всегда здесь тихо и сладко щебечут птички, прячась в густых кронах вековых деревьев. Этот дивный зеленый уголок не напоминает о мегаполисе ничем, разве что количеством этажей одной-единственной высотки среди «сталинок». Но стоит пройти пару кварталов в одну или другую сторону, попадешь в водоворот автомобилей и выхлопных газов, проспектов и людских толп, шума и бессмысленной суеты.

Девушки высыпали из высотки стайкой – прекрасные как звезды, и мужчины, проходившие мимо, замедляли шаг, прекращали важные диалоги. Остановив на юных девах восторженные взгляды, они улыбались, отпускали комплименты, но не пошлости, нет. Внимание сильной половины человечества – своеобразный допинг, повышающий энергетический уровень и самооценку, которая после съемок у Стервы Стервятниковой занижалась до ниже не бывает.

Девчонки пересмеивались, заметно оживившись, неторопливо вышагивали, будто спешить им некуда. Кстати, и некуда. Август – для студентов это время свободы, а девушки в основном студентки и до вечерних съемок отдохнуть успеют. Они присели на парапет, болтая о всякой чепухе. Впрочем, болтовня не несла даже чепухового смысла, так, о чем вспоминалось, о том и говорилось. На самом деле девочки получали свой допинг, поглядывая на респектабельных владык бизнеса, одновременно подмечая: кто и на кого смотрит, каков успех каждой в отдельности.

– Девочки, как вам новенький? – поинтересовалась Соня.

Она отлична восточным колоритом, а ее тело – объемными формами, не соответствующими эталону модели, но таковы вкусы заказчиков. Если учесть, что среди них в основном мужчины – чему ж тут удивляться? Девчонок одно злило неизменно: мужики-дураки первой всегда выбирали Соню, причем самые лучшие (в смысле – богатые), только потом косились в сторону других девушек.

– Ты про Деника? – кинула ей встречный вопрос Тамара.

Рыжая, как лиса, и такая же хитрая, как эта хищная зверушка, Тамара наверняка имела шапку-невидимку. Серьезно: она неожиданно появлялась и так же неожиданно исчезала, ну, а манера легонько кусать подружек по подиуму сделала ее нежеланной в компаниях.