Мотыльки, порхающие над пламенем

Откровенно говоря мне доставляло радость видеть, как ребенок оживает. То, что он жив теперь и здоров и есть для меня самая большая благодарность. Ведь я тебя понимаю, сама не раз бывала в тяжелых положениях. Да и много ли он съел, ребёнок ведь.

Но женщина подошла к столу и положила на него ложку:

– Не обижай меня, – сказала она и, взяв сумки, вышла из квартиры, осторожно закрыв за собой дверь.

Брат

Папа сидел на кухне за столом и читал газету. Мама вошла с газетой и письмом, которые только что вытащила из почтового ящика. Мама внимательно разглядывала конверт и спросила у папы:

– Кто такая..? Она назвала имя и фамилию. – Она твоя родственница?

Отец неохотно оторвался от газеты.

– Может быть и родственница. Но у нас там так много родственников. Кто же их запомнит? А что?

 Да вот от неё тебе письмо.

– И что она пишет?

– Она пишет, что твой племянник Рим, сын твоей покойной младшей сестры, теперь остался и без отца.

– ?! Как…

– Да нет, отец жив, но попал в тюрьму на целых четыре года. А мальчик остался с бабушкой. Уже два года он с ней живёт и совсем отбился от рук. Бросил школу, занялся воровством, связался с дурной компанией. А бабка только причитает: "Сиротинушка ты моя. Никому-то ты не нужен, никто не хочет о тебе позаботиться. А я уже старая, мне не под силу справляться с тобой." А мальчишке всего одиннадцать лет, пропадет ведь…

Отец выслушал и сказал:

– Мы-то здесь при чём?

 Мама удивилась.

– Как это при чём? Он же твой племянник.

Папа опять не понял:

– Да что я-то могу сделать? Он там, а я здесь.

Мама сказала решительно:

– Его надо привезти к нам.

– Ты с ума сошла? Мальчишка уже пошёл по плохой дорожке. Мы с ним просто замучаемся. И что главное, всё это будет напрасно. К тому же я не могу за ним поехать, поскольку занят на стройке с утра до вечера.

Мальчишка почти беспризорник, да еще с аморальными наклонностями.

Мама героически заявила:

Ты не можешь, тогда я поеду.

Папа не унимался:

– Куда ты поедешь? Путь неблизкий. А сейчас зима, а у тебя нет ни достаточно теплой одежды, ни обуви. А там надо будет долго ехать в санях.

Mама ответила:

– Я что-нибудь придумаю.

И она уехала.

Через несколько дней в нашем доме появился мальчишка. Вид у него был живописный. На нём было пальто цвета хаки явно с чужого плеча. Такой же огромной была шапка-ушанка. Одно ухо этой шапки было опущено вниз, другое торчало вверх. Мальчишка тонул в своих валенках. Они, наверное, были сорокового размера, не меньше. Мальчишка с любопытством разглядывал меня из-под надвинутой на лоб шапки. Я с опаской оглядела незнакомца, о котором мне сказали, что он мой брат. Мне он внушал опасения и вопрос, как я буду жить рядом с таким чудовищем. Я, вообще, терпеть не могла мальчишек. Бессовестные, наглые, вертлявые, крикливые, они могли обидеть любого, кто был слабее их: прогнать с горки, отнять игрушку, сломать её и, смеясь, убежать. Но от них можно было убежать, а как убежишь от мальчишки, который живет рядом с тобой в одном доме?

Пока мама раздевалась и раздевала мальчишку, я решила спастись бегством. Я быстро надела пальто и стала надевать ботинки. У моих ботинок подошва оторвалась чуть не до половины. Но ничего другого у меня не было. Я торопилась. Мама меня остановила:

– Ты куда в таких ботинках? Ноги отморозишь.

– Я хочу покататься на санках.

Мама тяжело вздохнула.

– Подожди немного.

Она принесла какую-то ткань, разрезала её на два треугольника наподобие косынки и этими клочками привязала подошву к верхам ботинок. Проверила, не сильно ли сдавило ногу. В этом отношении всё было в порядке. Она снова вздохнула и отпустила меня на прогулку. Я взяла санки, которые сделал для меня папа, и бросилась из дома.

Едва я добралась до вершины горки, ко мне подошёл мальчишка, схватил верёвочку моих санок и стал вырывать её из моих рук. Мальчишка был старше меня и, конечно, сильнее. Я изо всех сил держала верёвочку, кричала и плакала, но он не унимался. Я знала, что если я упущу из рук веревочку, у меня не будет больше санок: мальчишки разобьют их общими усилиями, а потом убегут. Как раз в разгаре этой схватки я увидела нашего гостя выходящего из двери дома. Как я сумела его заметить в момент борьбы за мои санки, не знаю. А он тем временем твёрдой и неспешной походкой взобрался на горку, подошёл к моему обидчику и с силой ударил его в грудь кулаком. Тот не удержал равновесия, выпустил из рук верёвку и кубарем скатился вниз. А мой защитник также спокойно и равнодушно продолжил свой путь, даже не оглянувшись на поверженного врага.

Я с восхищением смотрела ему вслед. У меня есть брат! Он такой сильный и храбрый! Я больше не одна, и теперь никто не станет меня обижать.

Вот так я признала в этом странноватом мальчишке моего брата.

Как-то я сидела за столом и рисовала. Рим, так звали моего брата, подошёл ко мне и попросил дать ему один лист бумаги. Я вырвала листок и протянула ему. Он попросил разрешения порисовать моими карандашами. Я придвинула ему все карандаши, какие у меня были. Он принялся рисовать, почему-то часто смотрел на меня, словно разглядывал. Рисунок свой он оставил на столе и пошёл гулять.

Мама увидела этот рисунок и удивлённо меня спросила:

– Кто это нарисовал?

Я ответила.

Мама взяла рисунок и побежала к папе, который обедал в кухне.

– Ты посмотри, что нарисовал твой племянник!

Папа рассмотрел рисунок.

– Ну, молодец! Да это же Лора! Да, у этого парня явно талант художника. Это надо же так нарисовать! Да еще в таком возрасте!

Риму незамедлительно были куплены альбом, краски и кисточки. Его рисунки вызывали во мне восторг и за… зависть и прибавляли ещё больше уважения к нему. Мне очень хотелось сделать для него что-нибудь хорошее, но я не знала, что. Наконец, случай такой представился.

Однажды Рим привел к нам Олиного брата. Он был ровесником Рима. Игорь, так звали гостя, с гордостью показывал свой альбом с рисунками. Потом Рим показал ему свой альбом. Когда Игорь увидел рисунки брата, он помрачнел. Потом его настроение испортилось так, словно брат разлил на его рисунки чернила. А Рим не замечал его состояния и стал уговаривать его совершить взаимовыгодную сделку. Он говорил:

– Дай мне твою белую краску. Она тебе не нужна ведь, у тебя в альбоме белая бумага, а у меня серая. Мне без белой краски трудно рисовать. А я тебе дам всё, что захочешь.

Игорь раздражённо забрал свой альбом, резко сказал "Нет" и ушёл. Рим расстроился. Ему так стало грустно, что он даже гулять не пошел. И тут я решила прийти ему на помощь. Вечером, я, как бы между прочим, сказала маме:

– К нам сегодня приходил Игорь. Рим хотел выманить у него белую краску, но он не дал. А Риму трудно рисовать по серой бумаге без белой краски.

Мама мне ничего не сказала, но дня через два она подала моему брату новый набор акварели, в котором было два кирпичика белой краски. Увидев белую краску, Рим просиял. А я не удержалась, чтобы не похвалиться, что это я сказала маме о белой краске. Брат ничего мне не ответил, но посмотрел на меня таким благодарным взглядом, что я возликовала: я смогла, наконец-то, помочь ему. Наверное, с тех пор я поняла, какое счастье доставлять людям радость.

Вскоре после того, как Рим поселился у нас, его устроили в школу, предварительно купив всё необходимое: одежду, обувь портфель и учебники. Теперь он не выглядел огородным пугалом, а стал очень даже симпатичным мальчиком. Заодно и мне купили крепкие ботинки.

С этого времени у мамы возникли настоящие проблемы в воспитании племянника. Одно дело воспитывать девочку, тихую и послушную, и другое дело мальчишку подросткового возраста. Маму часто вызывали в школу из-за того, что Рим избивал одноклассников. После первого же вызова она с ним поговорила. Он ответил:

– Они сами лезут с дракой. А я что? Должен стоять столбом, когда они меня бьют? А когда я им отвечаю, орут, что я их избиваю. Избиваю, конечно, а что мне делать?

Мама только руками развела, не зная, что предпринять. Отец, вместо того, чтобы ей помочь, решил напомнить:

– Я говорил тебе, что у тебя будут сложности. Теперь не вздыхай. Терпи.

А мама поверила брату и подумала, что если он говорит правду, то рано или поздно всё само собой разрешится. И теперь, когда её вызывали в школу по этому поводу, она говорила, что опять с ним поговорит, но не говорила. Она была на его стороне. Рим был среднего для своих лет роста и не казался таким, который может за себя постоять. Но прошло время, драчуны убедились, что он не подходит на роль мальчика для битья. Он оказался сильным и ловким, а умение драться было у него в крови. Недаром же, повзрослев, он стал боксёром. И даже был чемпионом Москвы в среднем весе, где-то примерно в 57 году, точно не помню.

А когда мальчишки узнали, что он рисует не только лучше всех в классе, но и в школе, то совсем зауважали. Маму больше не вызывали. Рим сам решил конфликт с одноклассниками. Поддержав его, мама оказалась права.

А у меня тоже были проблемы. Не было зелёного карандаша. Я решила купить карандаш, но как? Рынок находился в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Но надо было переходить не только через дорогу, но и через трамвайную линию. Я пристраивалась к прохожим, переходившим улицу, этим спасая себя от несчастного случая. Я часто проделывала это опасное для меня путешествие, но всё напрасно. Зелёного карандаша не было. Однажды Рим спросил меня:

– Зачем ты ходишь на рынок? Что ты там ищешь? Хоть бы мне сказала. Я бы тебя переводил через дорогу.

– У меня нет зелёного карандаша, – сказала я грустно. – А я люблю рисовать деревья, цветы, а синие листья мне не нравятся. Это не похоже на настоящие. Я хочу найти зелёный карандаш на рынке. А когда я его найду, попрошу маму купить его мне.

– Знаешь что? – Сказал Рим. – Ты нарисуй листок у цветка, закрась его жёлтым карандашом, а сверху закрась ещё синим.

– Это зачем? – удивилась я.

– Сделай так, а там увидишь.

Я немедленно приступила к проведению опыта. Нарисовала ствол дерева похожего на очень удлиненный треугольник, волнистые линии в разные стороны изображали ветви и пририсовала к ним листочки. Похоже было, что на моё дерево напал сильный ураган и сорвал почти все листья. Я видела, что это совсем не то, что я хотела нарисовать, но по-другому я не умела. Увы! Я не обладала талантом моего брата. Итак, я приступила к самому главному. Взяла жёлтый карандаш и закрасила один листочек. Потом взяла синий и ещё раз закрасила им тот же листик… И… От удивления я подскочила на стуле. Лист стал зелёным!! Мой брат волшебник! Больше не надо бегать на рынок, не надо переходить через опасные рельсы. У меня листья теперь будут зелёными!

Этот метод меня вдохновил. Поверх жёлтого цвета я наложила слой красным карандашом. Получился оранжевый! А что, если синий смешать с красным? Получился сиреневый. Только этот цвет мне не понравился, какой-то грязный. И всё-таки вместо четырех карандашей у меня стало семь! И это было благодаря моему брату. Он всё больше и больше вызывал во мне восхищение. И я всё больше чувствовала к нему доверие. А он никогда не обижал меня, относился ко мне покровительственно, как к младшей. Но мы не только помогали друг другу, но и что-то открывали друг для друга в этом мире.

Кто-то умер из соседей. Я спросила брата: "Почему люди умирают?"

Он ответил: "Все умирают."

– Как все? – с тревогой спросила я.

– А так, все… А ты думаешь, что ты не умрёшь?

– Конечно, нет.

Он усмехнулся:

– И ты умрёшь. Вот проживёшь 100 лет и умрёшь.

После этого страшного заявления он, по своей привычке, тут же убежал, оставив меня в полной растерянности и испуге "100 лет, – думала я, – а сейчас мне 6. 100 лет это не скоро" – успокоила я себя. Если бы я тогда знала, что срок жизни людей намного короче. А сам, мой любимый брат, проживёт всего 64 года.

Однажды я за что-то рассердилась на маму и сказала про неё что-то обидное. Рим неодобрительно отнесся к моим словам.

– Как ты можешь так говорить? У тебя такая хорошая мама. Если бы у меня была мама, я о ней никогда ничего подобного не сказал бы.

Я посмотрела на него исподлобья.

– Ты так говоришь потому, что у тебя её нет. А если бы была, ты бы тоже и сердился, и даже злился на неё иногда. А может быть и грубил бы.

– Он ничего не ответил, но посмотрел на меня так, словно я открыла для него нечто необыкновенное. Вот так понемногу зарождалась наша дружба на всю жизнь.

Как-то утром я проснулась, встала, прошлась по квартире, но брата нигде не нашла. В это время он всегда был дома. Было лето, и в школу он не ходил. Я с недоумением спросила у мамы:

– А где Рим?

Она ответила:

– Очень рано утром папа проводил его на вокзал. Он уехал в Москву. Теперь он будет жить со своим папой.

Эта новость меня ошарашила. Ведь я не слышала никаких разговоров об его предстоящем отъезде. Как же я теперь буду жить без брата? Я почувствовала вокруг себя пустоту. Мне захотелось не просто заплакать, мне захотелось разрыдаться. Но я понимала, что это бесполезно и сдержала слезы.

С Римом мы встретились лишь через шесть лет, когда он уже учился в художественном училище, а я закончила пятый класс. Он был разносторонне развитым человеком. Он закончил художественное училище, замечательно играл на гармошке. занимался в студии народного танца и в секции бокса. Он был всегда благодарен моим родителям, особенно моей маме. Говорил, что если бы не она, его жизнь была бы совсем другой. Имена моих родителей были для него священными. А мы продолжали дружить. И одно время наши дороги часто пересекались. Я сохранила о нём самые добрые воспоминания. Мама и Рим умерли в один год с разницей в два месяца.

Эвакуация

В 1947 году я слышала разговор моих родителей о какой-то ссуде, которую государство выдавало всем желающим построить собственный дом. Родители воспользовались ссудой и вскоре мой папа взял меня за руку и повел показать наш дом. Он был из красного кирпича, но планировка копировала деревенский дом-пятистенку с огромной русской печью. Внутренней отделкой ещё не начинали заниматься, но в кухне уже стоял длинный добротный деревянный стол и две лавки. Маме, исконно городской жительнице, дом не понравился и она очень обрадовалась, когда отец, однажды, пришел и сказал, что ему предложили работу в Калининградской области. Мама, не раздумывая, согласилась. Посёлок рыбаков и летчиков на берегу Балтийского моря!

Папа отправился на новое место жительства. А мы стали ждать, когда он обустроится и пригласит нас к себе.

И вот мы с мамой идём по улице Калининграда к папиному знакомому, который обещал приютить нас на ночь. И сразу же начались мои новые впечатления, к сожалению, не из приятных.

Мы шли по левой стороне улицы, а на правой я увидела высокий дом, правая сторона которого была разрушена бомбой. Груды разбитого кирпича вперемежку с деревянными обломками и осколками стекла веером разлетелись вокруг дома. Остов дома смотрел на мир выбитыми окнами, за которыми не видно было стены. Я ужаснулась. А как же жители? А если бы я была на их месте? Страшная картина, насколько позволяло мне моё детское воображение, предстала передо мной. Так вот какая она, война! И несчастный дом навсегда запечатлелся в моей памяти.

Утром за нами приехал грузовик. Такой роскоши, как легковая машина, в распоряжении моего папы не было. Он встретил нас на пороге нашего нового жилища. Дом давно был покинут прежними его жильцами. Папа сделал ремонт, выложил две печки на русский манер и даже сделал ванну. Большая кухня, с окнами почти под потолком, выглядела непривычно и мрачновато. Стены двух смежных комнат были покрашены розовой краской с накатом более тёмного цвета и бордюром у потолка, тоже выглядели непривычно. Такой красоты я ещё не видела. Дом был на две семьи, с одной общей стеной и разными входами с противоположных сторон.

Папа объяснил, что в этом доме, также как и в других домах посёлка, жили немцы, но сейчас их эвакуируют в Германию. Эвакуация идёт медленно по мере подготовки их приема на новом месте. Немцы распродают свою мебель и всякую утварь необходимую в хозяйстве.

– Так что ты, – обратился он к маме, – сможешь купить у них всё необходимое.

– Папа, а ты покажешь мне море? – спросила я у папы о том, что интересовало меня больше всего.

–Да, конечно. И если не сегодня, то завтра обязательно.

Утром мама взяла меня с собой на рынок. Он находился за посёлком. Это место напоминало хорошо вытоптанный лес или старый парк. Среди деревьев немки разложили свои товары. Мама покупала чашки, блюдца, тарелки мелкие и глубокие, а также ножи, вилки, ложки. Предметы были разрозненные, одинаковых не было. Приходилось брать то, что есть. Среди них были и очень красивые предметы, особенно чашки и блюдца. Маме понравилось ведро. Ей хотелось знать, можно ли в нём хранить питьевую воду, достаточно ли оно чистое для этого. Но она не знала, как об этом спросить по-немецки. Она невольно стала оглядываться по сторонам, словно ища помощи. А немного раньше я заметила одного мужчину, который внимательно разглядывал мою маму. Теперь я понимаю, почему он так смотрел на неё. Моя мама была очень красивая. Большие глаза цвета морской волны, классический овал лица, прямой нос, красивые губы, тяжёлые светло русые косы и стройная фигура. Вот этот мужчина и пришел ей на помощь. Он спросил, что она хочет узнать. Мама объяснила. Мужчина обратился к продававшей женщине по-немецки. Та ответила и её ответ был переведён на русский: "Да, ведро чистое." Впервые в жизни я видела процедуру разговора через переводчика. Мне было очень странно, что люди не понимают языка друг друга. Мне кажется, что именно в этот раз во мне пробудилось желание изучать иностранные языки, что я и осуществила через пятнадцать лет.

Мама купила ведро и мы пошли домой. Дорогой я задала маме вопрос:

– Мама, я знаю, что такое лето и что такое зима, но я не знаю, что такое осень и весна.

Мы шли не торопясь, и мама стала мне объяснять:

– Сейчас осень… Ты видишь, кругом облетевшие с деревьев листья. Они разного цвета: жёлтые, красные, коричневые. Скоро деревья станут совсем без листьев, дни становятся все короче, ночи длиннее, а погода все холоднее. Это осень. Потом наступят настоящие холода и выпадет снег. Это зима. Но зима не вечна. Солнышко будет сильнее светить, дни снова станут длиннее, а ночи короче. Снег растает, побегут ручьи, на деревьях появятся молодые нежные листочки. И кругом всё будет в цветах, поля, леса, сады. Это весна. После весны наступит лето.

Меня удивило то, что мама не сказала мне обычное на мои вопросы: много будешь знать, скоро состаришься, а подробно всё объяснила. Я задумалась, почему вдруг так…

А после работы папа повел меня к морю. Море предстало передо мной совсем не таким, каким я его себе представляла. Передо мной простиралась серая бескрайняя равнина. Я была разочарована. Но папа мне объяснил:

– Сейчас стоят морозные ночи, и море начало замерзать.

Как много нового было вокруг меня в те незабываемые дни. И мой любознательный ум жадно поглощал невиданные до сих пор впечатления.

Да, особенно внимательно я присматривалась к немцам. Они спокойно ходили по посёлку и были такие же, как мы. Но я безошибочно их узнавала по стилю их одежды и по их напряжённым лицам. Они любили клетчатую одежду. Пальто, пиджаки, брюки на взрослых и детях часто были в клетку. Женщины в холодную погоду не носили платков, а повязывали на голову особым способом шарфы так, что затылок оставался открытым, а надо лбом завязывался широкий узел. Я потом много раз пыталась так повязать шарф, но у меня ничего не получилось.

Было уже темно и пора ложиться спать. Но папа спросил:

– Хочешь покататься со мной на машине?

Но кто же откажется от такого удовольствия? И я радостно согласилась. Прогулка была странноватая. Мы поехали в кабине грузовика. Остановились возле какого-то здания. В темноте его невозможно было рассмотреть. Вошли в тёмный коридор, затем в комнату, освещенную слабым светом электрической лампочки или керосиновой лампы. В помещении не было мебели, а по всему полу-лежали спящие люди. Шум пришедших людей заставил многих проснуться. Они терли заспанные глаза, пытаясь понять, кто же нарушил их покой. Женщина, которая была ближе к нам, вероятно, ещё не успела заснуть, поэтому быстрее всех поняла, что происходит. Увидев меня, она порылась в сумке, стоящей у изголовья и достала пряник и несколько конфет, которые протянула мне. Мне редко перепадали конфеты, поэтому я обрадовалась подарку. А папа начал беседовать с людьми. Он спросил, как они устроились, может быть кому-то нужна медицинская помощь. Может быть есть ещё какие-то пожелания. Никто ни на что не пожаловался. Тогда папа сказал:

– Конечно, удобств у вас здесь никаких нет. Хорошо, что здесь тепло натоплено. А завтра вас всех ждём в конторе. Будем расселять в освободившихся домах.

Это была новая партия переселенцев. В посёлке немцы встречались все реже, а русские постепенно занимали их дома. Всё проходило очень медленно.

Очень медленно налаживалась и культурная жизнь. Однажды вечером, после работы папа пригласил нас с мамой посмотреть спектакль. Помещение клуба больше напоминало большой сарай. На невысоком помосте расположилась ширма для кукольного спектакля. Представление началось. Я с восхищением смотрела на "живых" кукол. Но едва спектакль начался, как послышались возмущенные крики:

– Мы что, детсадовцы, чтобы нам кукол показывать!?

Крики подхватили и другие голоса. Что послужило причиной дальнейших событий, я не поняла. Казалось, что ни с того ни с сего, началась драка. Пьяные мужики лупцевали друг друга с остервенением. Кто-то, падая, опрокинул ширму кукольного театра. Актёры поспешно начали собирать вещи. А драка разрасталась, вовлекая всё новых желающих размяться. Прямо сцена из кино про дикий запад. Мне было жаль несостоявшегося представления. Но здесь было уже опасно находиться, и мои родители поспешили уйти.

На следующий день папа приготовил нам с мамой сюрприз. Развернул сверток и мы увидели большую копчёную рыбину. А в другом свертке лежала жирненькая аппетитная селёдочка. Копчёную треску отложили на завтра, а селёдку мама почистила, порезала тоненькими колечками лук, и мы приступили к трапезе. Я начала отказываться, потому что не любила селёдку и никогда её не ела. Мама уговорила попробовать селёдку ещё раз. Я нехотя, осторожно надкусила и удивилась: селёдка была такой вкусной, что я с удовольствием съела целых два куска. С тех пор я стала есть селёдку, но такой вкусной мне больше не попадалось. А вот треска мне сразу понравилась, и это блюдо было у нас почти каждодневным, впрочем, как и прежних жителей этого поселка. Ведь все печные трубы, как я слышала, были устроены специально для копчения рыбы.

Листья на деревьях опали, они устилали землю пышным ковром, шуршали под ногами, взлетали вверх от каждого порыва холодного ветра. Я ждала зимы: санки, игра в снежки, снежная баба. И, наконец, дождалась. Снег пошел крупными хлопьями и быстро спрятал под собою землю. Я побежала домой за санками. Но пока я искала санки, переодевалась в зимнюю одежду и выбежала на улицу, снег растаял. Я ждала, что в следующий раз снег будет лежать подольше, а потом и совсем перестанет таять до весны. Но настоящей зимы я так и не дождалась. Откуда мне было знать, что существует такое понятие, как морской климат.

Наступил Новый год. Мои новые подружки приглашали меня в гости. Я у них видела новогодние ёлки. Они были ярко разукрашены самодельными игрушками из цветной бумаги, мандаринами, орехами и конфетами в блестящих обертках. Я с завистью смотрела на этих красавиц. А почему у меня нет ёлки? Как-то на улице я увидела выброшенную ёлку. Вот здорово! У меня появилась возможность тоже иметь ёлку. Я втащила её в дом, начала украшать её снежинками из ваты. Ничего другого у меня не было. Но мама сказала:

– Зачем ты её притащила? Пора ёлок закончилась. Теперь их выбрасывают. Они осыпаются, от них только мусор. Тащи её обратно.

Мне было так обидно. Я бросилась бежать из дома, чтобы не видеть, как будут выбрасывать мою ёлку.

А на следующий день был небольшой праздник, день моего рождения. Ко мне пришли подружки, без подарков. Только одна протянула мне нитку с нанизанными на неё зелёными стеклянными бусинками. Бусы были старыми, но я и такому подарку была очень рада. Гости пили чай с пряниками, печеньем и конфетами. Ещё стояла большая тарелка с мандаринами, которые были нарасхват. Торт? Мы тогда и слова такого не знали. Таким был день моего рождения. В тот день мне исполнилось семь лет.

Наступила весна. Как жаль, что не было нашей настоящей русской зимы, со снегопадами, сугробами, морозами и метелями. Придёшь, бывало, с улицы, продрогшая от холода, с замерзшими пальчиками и носом, и тёплый дом кажется еще уютнее, чем прежде. А здесь весну узнаешь только потому, что деревья покрылись нежной зеленью. Мы с подружками отправились обследовать окрестности нашего поселка. Мы нашли овраг весь заросший большими деревьями и кустарником. Настоящий лес! Издали было видно, что земля в лесу была сплошь покрыта толстым слоем снега. Ура! Снег! Закричали хором: “Ура!" и побежали к лесу. Каково же было наше удивление, когда вместо снега мы увидели ослепительно белый ковер из подснежников. Их было так много и они росли так плотно друг к другу, что невозможно было пройти между ними, чтобы не придавить нежные цветы. По пологому склону мы спустились вглубь оврага. Там, на самом дне, мы увидели тонкий, очень прозрачный ручеёк. Он мелодично журчал. Я осмотрелась вокруг. Я никогда не была в лесу, и мне показалось, что я нахожусь в каком-то сказочном месте. И этот, неизвестный мне мир, восхищал меня. Запах нежной листвы, переливы ручейка, звонкоголосое пение птиц заворожили меня. Струи солнечного света, проникающие сквозь листву высоких деревьев, всё очаровывало меня и пугало своей новизной. Мы нарвали по букету цветов и пошли домой. Не успели мы дойти до дома, как цветы в наших руках завяли и осыпались. Мы каждый день ходили в лес, но цветов уже не рвали.

А меня ждали новые незабываемые впечатления. Море! Наконец-то я увидела его под синью летнего неба. Пляжем служила узкая песчаная полоска между морем и высокой отвесной стеной берега. Мама лежала на песке и смотрела на море. Меня же больше интересовала эта высокая стена.

– Мама, – спросила я, – эту стену специально сделали? Она такая высокая и ровная.

– Нет, эту стену сделало море своими волнами.

– Неужели волны бывают такими огромными?

– Бывают. Да еще какие! Ты помнишь, как был взбудоражен весь Пионерск? Это было совсем недавно, весной. На море был шторм, и волны были высотой с этот берег. Разъярённая вода не давала возможности рыбакам пристать к берегу. Люди метались по берегу, не зная, как помочь, а волны яростно разбивали о берег суденышко рыбаков. На берегу собрались их родные, они с ужасом смотрели на своих близких, которые гибли на их глазах. Матери и жены в истерике бились о землю. И никто ничего не мог сделать. Кто-то бросился на склад за канатом, но кладовщик не дал канат. Он сказал: "Вы его утопите или бросите, а я потом должен буду за него платить." Судно разбилось об этот берег, а рыбаков всех до одного унесло в море. Вот таким жестоким бывает это море.

Я смотрела на море и пыталась представить его разъяренным. И меня в дрожь бросало от услышанного. А сейчас передо мной расстилалось бескрайнее и почти спокойное море.

Вода была холодная. Волны были мне по пояс. Мы с девчонками плескались у берега, где вода была потеплее. А мама не решилась войти в воду. Да и никто не плавал.

Не успело забыться это трагическое событие (и могло ли оно забыться при жизни свидетелей?) как новое событие снова взбудоражило жителей посёлка. Разбился самолёт. Его мгновенно охватило пламенем, и лётчик не успел спастись.

Но жизнь продолжалась. Прогулки в лесу, редкие купания в море. Открылся кинотеатр и Дом культуры летчиков. Там были кружки для детей. Моя подруга посещала занятия балетного кружка. На своём дне рождения она показала, чему она уже научилась. Я была в восхищении. Мне очень захотелось также научиться танцевать. Я попросила маму:

– Мама, запиши меня в танцевальный кружок!

Но она равнодушно сказала:

– У тебя ноги кривые. Туда таких не берут.

Я обомлела: я уродина! Раньше я не задумывалась о своих ногах. Они были мне послушны. А тут я их внимательно осмотрела и ничего не поняла: ноги как ноги. Позднее я спросила у мамы, зачем она мне так сказала. От её ответа меня покоробило.

– Тебя надо было бы водить на занятия. Потом ждать, пока ты напляшешься, а мне не хотелось тратить время на эту ерунду.

Много лет спустя, так сложилось, что я узнала, что у меня были способности к танцам. А как в моей жизни мне не хватало умения танцевать!

Лето кончалось, и мама стала готовить меня в первый класс. Были куплены портфель, учебники, тетради в косую линейку, альбом, ручка, пёрышки, чернильница-непроливайка, коробка цветных карандашей. И мама поехала в Вильнюс заказывать в ателье платье для школы. Меня она с собой не брала, только сняла с меня мерки. Когда она поехала за готовым платьем, она спросила:

– Может быть тебе что-нибудь привезти?

Я попросила привезти мне пирожное. Я о нём только слышала, но никогда даже не видела. И мама привезла мне пирожное. Изощренная красота и необычный вкус этого кушанья запомнились мне навсегда.

Время шло медленно, так как я с нетерпением ждала дня, когда пойду в школу. И вот этот долгожданный день настал. Новенькое платьице из бордовой шерстяной ткани в клеточку, новенький портфель и новенький букварь, и всё остальное необходимое для учёбы. Мама берёт меня за руку и ведет в школу. Я не знаю почему, но мы опоздали и пришли в класс, когда все уже сидели на своих местах. Молоденькая учительница оглядела класс, ища для меня свободное место. И ничего другого не нашла, как посадить меня на самую заднюю парту, где сидели второгодники и даже третегодники. В то время и такие были. Они посмотрели на меня, как на забавную зверушку. А может быть, они задавали себе вопрос: "Эта кроха тоже третьегодница?" Эти мальчишки были намного выше меня, но я не испугалась. Ничто не могло мне испортить радость этого дня.

Я оглядела класс. Детей было много, человек 30. Некоторые девочки были одеты по-летнему в разноцветные ситцевые платьица, но пятеро были одеты… в школьную форму! О, как я им позавидовала! Правда, платья были всего лишь из сатина коричневого или синего цвета, но были на них и форменные чёрные фартучки. "Они пойдут по улице, – думала я, – и сразу все увидят, что они школьницы! А я, как малолетка из детского сада в своём бордовом платье без фартука."