Объяснение в убийстве. Женский роман с мужскими комментариями

Я перешла в свой кабинет и набрала на компьютере первые строки будущего материала, который назвала словами своей героини: «Кто молчит, тот должен умереть». Но тут позвонила подруга Лиза и начала с упрёков, что так и не дождалась меня на выходные в гости. Я сказала, что каюсь, обещаю исправиться, и тут же предложила, если она, конечно, хочет, пойти куда-нибудь попить кофе с коньяком.

Лиза хотела. И я пошла к Чернову выпрашивать пятьдесят рублей для похода в ближайшее кафе. Полтинник мне выдали незамедлительно, но Андрею явно не понравилось, что мы собрались идти в кафе уже после шести вечера. Он беспокоился, как я буду потом добираться, и предложил, чтобы по домам нас с Лизой часов в девять развёз наш редакционный водитель Юрка Шаманов. Я не возражала.

Лизка у меня красивая. Платья на работу она носит такие, в каких обычно ходят в ресторан. Её муж Руслан возражает только против чересчур глубоких вырезов, из которых буквально вываливается Лизкина роскошная грудь. С тем, что её бесконечные ноги всё равно не упрячешь, Руслан уже смирился и больше не пытается купить ей юбку подлиннее – всё равно она её урежет. Вот и сейчас она скинула чёрный кожаный плащ, повесила его на спинку стула, и осталась в чём-то безумно-сиреневом, обтягивающем её нестандартные формы, как чулок. Лиза уселась, встряхнула своими длинными чёрными волосами, закинула ногу на ногу и сказала:

– Рассказывай.

Но я понятия не имела, о чём ей рассказать. О последних материалах – вряд ли ей будет интересно. О Чернове – ещё менее. Лиза считала, что я слишком затянула с ним роман, и из любовника он практически превратился во второго, почти законного, мужа. А кто же говорит о мужьях! Кому это интересно? Я пожала плечами и закурила, и тут Лизка спросила:

– Вот всё думаю, не превратиться ли мне в блондинку? Как-то измениться хочется. У тебя какой фирмы краска? Какой оттенок на упаковке: значится пепельно-русый или светло-пепельный?

– Я не крашу волосы.

– Как – не красишь? В смысле, вообще? – озадачилась подруга, подозрительно вглядываясь в корни моих волос. – Что, никогда, что ли? Надо же.

– Только периодически посыпаю голову пеплом, – рассмеялась я.

Мы заказали кофе, коньяк, арахис, чипсы, шоколад и принялись болтать обо всём на свете – погоде, общих знакомых, сыновьях и шмотках. Лиза всё поглядывала по сторонам в поисках устремлённых на неё влюблённых мужских взоров, но таковых не наблюдалось. За одним из столиков сидела пара средних лет, за другим – трое мужчин явно за сорок, ещё за двумя, сдвинутыми вместе, – молодёжная компания, в которой девчонок было больше, чем парней. Но Лиза всё же дождалась интересующих её объектов – двух мужчин лет двадцати семи, симпатичных, в элегантных костюмах, при галстуках, и тут же принялась стрелять глазами в их сторону, смеясь и говоря несколько громче, чем следовало бы воспитанной девушке.

– Ах, какие мальчики, ты, смотри, смотри, – привлекала время от времени Лиза моё внимание.– Этот, светленький, особенно.

– Именно что – мальчики, – рассмеялась я. – Куда нам, старым кошёлкам.

Лиза даже обиделась немного:

– Ну, во-первых, никто никогда не даст нам с тобой наших тридцати семи лет – максимум по двадцать восемь. А во-вторых, они и сами на нас очень даже, замечу я тебе, заинтересованно поглядывают.

– Ты же бросила, – отозвалась я на Лизину попытку вытянуть сигарету из моей пачки.

– Сто раз бросала, – одну сигарету Лиза ненароком сломала и принялась вытягивать другую.

И тут к нам подошел один из тех парней и попросил зажигалку. Сначала он поднёс огонёк к Лизиной сигарете, затем закурил сам и сказал:

– Девочки, вы не будете возражать, если мы с товарищем пересядем за ваш столик? У нас небольшое торжество, и хотелось бы его с вами разделить.

Я не решилась возразить, Лиза бы мне этого никогда не простила. И через пару минут парни уже расположились за нашим столиком. Лиза успела шепнуть: «Только не умничай, умные бабы никому не нужны. Мы с тобой – швеи-мотористки. Ясно?». Мне всё было ясно.

Впрочем, у мальчиков были свои представления о роде наших занятий. Один из них вызвался угадать наши профессии, и тут же решительно заявил, что мы непременно должны быть медсестричками, и он прямо-таки видит нас в беленьких халатиках, которые очень нам идут. Что же, в конце концов, у каждого свои сексуальные фантазии, их надо уважать. Мы с Лизой, поохав от удивления по поводу поразительной прозорливости нашего нового знакомого, принялись весело щебетать о том, как тяжело сейчас работать, какие капризные пошли больные, и как мало платят. А Лизка так увлеклась, что стала уже плести что-то о том, что мечтает стать анестезиологом, но никак не может пройти по конкурсу в мединститут.

(Вернее было бы сказать не «по конкурсу», а «по возрасту». )

Ребята представились Виктором и Михаилом, «сотрудниками спецслужб», коими они являлись с той же степенью вероятности, с какой мы с Лизой – медицинскими сёстрами. Но я вдруг поймала себя на мысли, что и мне тоже приятно пококетничать с симпатичными хлопцами и послушать щедро расточаемые в наш адрес комплименты. Беспокоило только, что наша компания слишком много пила, и почти без закуски, ведь орехи и чипсы – это не еда, если учесть, что мы с Лизой сегодня даже не обедали. Я почувствовала, что пьянею, но взглянула на часы и успокоилась: через пятнадцать минут должен был приехать Юра. Предложила Лизе пройтись в дамскую комнату, и пока она обрисовывала красным карандашом свои полные капризные губки, сообщила, что пора собираться.

– Вот и собирайся, а я лично никуда не спешу, – заявила Лизка, и я поняла, что она успела-таки порядком надраться. – У тебя и муж дома, и Чернов есть, а у меня – никого. Вечно ты, как только какой-то подходящий вариант наклюнется, норовишь развалить компанию.

Все мои доводы о том, что она может обменяться со своим Михаилом телефонами и встретиться в другой раз, а сейчас было бы очень удобно, если бы Юрка развёз нас по домам, не возымели действия. Лизка закусила удила и требовала продолжения банкета. Видно, парень ей понравился конкретно, и она не хотела пускать дело на самотёк.

Мы вернулись за столик, и я объявила, что мне пора. Ребята заметно расстроились, принялись уговаривать посидеть ещё немного, но я решительно направилась к выходу, и Виктор последовал за мной. Он явно намылился провожать меня до дома, но мы не прошли и ста по улице метров, как я заявила:

– Спасибо, что проводили. А вот и моя машина.

Прекрасно сознавая всю глубину своей стервозности, я распахнула дверцу нашей служебной «Волги» и уселась на переднее сидение, оставив бедного парня посреди улицы в полном недоумении. Есть особый кайф в том, чтобы пофлиртовать с человечком, а потом элегантно испариться.

– Что, обломала парня? – рассмеялся наш водитель, поняв мой маневр.

– Только вздумай шефу доложить, – пригрозила я, прекрасно зная, что Юрка непременно это сделает.

(И он доложил!)

РЫЦАРИ ПЛАЩА

На следующий день я снова принялась за отложенную вчера статью, но во второй раз была оторвана от этого занятия звонком Лизы. Я ожидала, что она, захлёбываясь от восторга, поведает мне о том, чем завершился вечер, или, по крайней мере, пожалуется, что опять перепила, сдуру парню нагрубила и прогнала его (обычно этим и заканчивались все Лизкины похождения), но действительность превзошла все ожидания. Голос у Лизы был больным и несчастным, она объявила, что у неё – крупные неприятности и просила срочно приехать, так как по телефону ничего рассказать не сможет. Подруга пребывала в дурацкой уверенности в том, что её муж поставил на телефон жучок, чтобы прослушивать её разговоры. Я сильно сомневалась в том, что Руслан стал бы заниматься подобной ерундой, но приехать пообещала. Лиза не часто просила меня о помощи, хотя всегда охотно предлагала свою.

Я объявила Чернову о том, что у Лизы что-то произошло, и попросила на пару часов машину. Юрка вёз меня уже знакомым ему маршрутом в Юбилейный микрорайон и по дороге выспрашивал:

– Что там стряслось у твоей подружки? Может, я могу оказать первую медицинскую помощь?

– Ты со своими подружками сначала разберись. Добегаешься, что и Натаха, и Верка, обе разом тебя прогонят, и лишат тем самым одна – любви, другая – крыши над головой. Будешь тогда подпрыгивать!.. А Лизке ты неинтересен, она блондинов любит.

– Подумаешь, – сразу же надулся Юрка.

– Слушай, а что ты на Натахе никак не женишься? Сколько вы уже вместе, лет восемь?

– Думаешь, я ей не предлагал? Сто раз предлагал. Ни в какую! Мы же с ней вместе, как кошка с собакой, а врозь не можем. Неделю не увижу её – всё! Хоть на стенку лезь. А она упёрлась, говорит, что я на шесть лет моложе, и обязательно рано или поздно её брошу. А так вроде и муж при ней, и со мной любовь крутит… С одной стороны надёжно, с другой – приятно.

– Да и ты неплохо пристроился. Днём с Наташкой, ночью – с Веркой, и обеим рассказываешь, какой у тебя шеф изверг, как много работать заставляет.

– Пусть жалеют, – весело ответил Юрка, который по пути от одной своей женщины до другой умудрялся ещё и девочку какую-нибудь подцепить. Если бы этот любвеобильный шалопай умел ещё и деньги зарабатывать, цены бы ему не было.

(Ах, эта вечная женская погоня за идеалом. И любовь, и деньги сразу? Так не бывает. По крайней мере, не в России. Тут уж или – или.)

Лиза открыла мне дверь и молча похромала в спальню, упав на огромную смятую постель, на которой, по-видимому, и валялась до моего прихода. Разглядев подругу на свету и прекрасно понимая, что это совсем некстати, я всё же рассмеялась. Волосы у Лизки были всклочены и выглядели поблекшими, лицо распухло, а под глазом красовался огромных размеров фиолетовый синяк.

– Вот это, я понимаю, страсть! – сказала я, усаживаясь на пуфик.

– Смешно, да? – прохрипела Лизка и уткнулась лицом в подушку.

– Это кто тебя так? Милый блондинчик Миша, работник спецслужб?

– Милый блондинчик посидел пару часиков и исчез. Сказал: на минутку – и растворился. Сижу, как дура, а его всё нет и нет, – начала Лиза свою печальную повесть, приподнявшись с подушки и опираясь на локоть. – Но мы до этого ещё бутылку коньяка усидели. И вот сижу, не знаю, что делать: то ли ещё подождать, то ли уходить уже, и тут подходит ко мне парень, весь такой из себя, и приглашает на танец. Я встала и попёрлась с ним танцевать. Вот, дура, прости Господи!

– Очень самокритично!

– Потанцевали! Сначала всё вроде было чинно так, и тут он мне говорит: «Выйдемте на секундочку на свежий воздух, здесь так накурено». Я тащусь за ним во внутренний дворик, и тут меня – раз – и впихивают в какую-то машину. И опомниться не успела, машина с места рванула и понеслась. Я задёргалась: вы что, куда? А их в машине трое: один за рулём, а я оказалась на заднем сидении между двумя мужиками, они меня за локти держат. Стала орать, вырываться, и один из них, как заедет мне в глаз!.. И тут меня, представляешь, вырвало. Прямо фонтаном, на мужика этого, на сидения. А водитель притормозил и заорал: «Выброси эту суку! Все чехлы мне заблевала». Один из машины вышел и за волосы меня вытянул, швырнул об асфальт, да ещё ногой под рёбра… Гады!

Лизка разрыдалась, а я даже не знала, что ей сказать. Что она сама во всем виновата? Что её блондинчик просто-напросто слинял, как только увидел, что дама явно перебрала, и сейчас с ней начнутся проблемы? Что не стоит сидеть по ночам одной в кабаках и танцевать с незнакомыми мужчинами? Что в своих безумно ярких нарядах, вся размалёванная, она выглядит как стареющая профессионалка, ночная бабочка? Она и сама всё это знала. И я сказала:

– Слава Богу, не убили, не изнасиловали. А что случилось – то уже случилось, что тут поделаешь.

– Да это же ещё не всё, – простонала Лиза. – Я кое-как на ноги поднялась, на дорогу вышла. Дедок какой-то на «москвиче» остановился, взялся меня довести. Всю дорогу ревела, дед меня успокаивал. Только у самого дома очухалась, что плащ-то мой и сумочка в кафе остались, на стуле! Но не ехать же было за ними обратно.

– Бог с ними, с плащом и сумкой. Главное, ты живая. Или там много денег было?

– Денег-то немного, но ведь документы, ключи… Хорошо, что у соседки есть запасной комплект, я хоть домой попала, даже за машину не расплатилась… А плащ! Что я Руслану скажу? Он же мне его только на Новый год подарил! Натуральная кожа, итальянский, не Турция какая-нибудь.

– Да уж. Это проблема. – Я прикурила две сигареты, себе и Лизе, и пошла за пепельницей на кухню, где царил несусветный беспорядок, что было для Лизки в порядке вещей.

– Слушай, а, может, сказать Руслану, что я возвращалась вечером из театра, и на меня напали в подъезде? Отняли сумку, сняли плащ и синяк поставили? – предположила Лиза.

– Тебя, видать, точно, вчера сильно стукнули, – рассердилась я Лизкиной бестолковости. – Ты только подумай, что сразу начнётся! Вопросы-расспросы: сколько их было, как выглядели, почему ты не вызвала милицию. А если Руслан сам решит заявить? Что ты будешь ментам рассказывать?.. Слушай, а ты не звонила в кафе?.. Нет?.. А надо бы.

Я отыскала в справочнике номер телефона и позвонила администратору. Интеллигентный мужской голос ответил мне, что плаща в кафе не находили, а вот забытая женская сумочка в наличии имеется. Я описала Лизкину сумку, и, удостоверившись в том, что это именно она, рассыпалась в благодарностях за сохранность сумочки, по ходу упрекая себя за растерянность. Сказала, что сейчас подъедет мой муж и сумочку заберёт. После чего спустилась на лифте, попросила Юру съездить в кафе за сумкой и вручила ему взятый у Лизы полтинник в виде презента администратору, который, возможно, уже получил в подарок Лизин плащ. А, может, его забрали Лизкины похитители.

– Ну, вот, одной проблемой меньше, – доложила я Лизе, которая варила в турке натуральный кофе. Пока она доставала из подвесного шкафа чашки, кофе с громким шипением полез на плиту, залив коричневой пеной голубой огонь.

Лиза плюхнулась на стул, не выключив конфорки, из которой шёл газ, и снова разрыдалась:

– Вот так вот всё в этой жизни пригорает, как этот кофе! – всхлипывала она.

А я выключила конфорку, протёрла её губкой и снова поставила варить кофе:

– Ты не реви. Ты «отмазу» для мужа придумывай.

Но Лизе ничего путного в голову не приходило. И к тому времени, когда вернулся Юра с заветной сумкой, в которой Лиза сразу же произвела ревизию и убедилась в том, что ничего не пропало, я изложила ей свою версию:

– Значит так. Ни в коем случае не связывай появление синяка с исчезновением плаща. Ясно?.. Руслан с сыном возвращаются сегодня вечером. А синяк ты набила утром. Встала, собиралась на работу, вошла в ванну и поскользнулась спросонья. Ударилась лицом об угол стиральной машинки. Вот и всё.

– А плащ?

– Пару дней о нём вообще молчи, ты же всё равно не будешь выходить из дома. Потом скажешь, что отдала его в ателье укоротить. А через недельку приди домой и поплачься: дескать, везла плащ из ателье в пакете, да и забыла в маршрутном такси. Очень, конечно, тебе обидно, что посеяла подарок любимого мужа, но так уж вышло. Мужик охотнее простит жене рассеянность, чем попытку снять блондина в кабаке.

(Узнаю повадки криминального журналиста и просто женщины. Вот так они и дурят нашего доверчивого брата-мужика.)

– Конечно, – обиженно протянула Лиза, – все меня осуждают! Думают, с жиру бешусь, на мальчиков охочусь. А кто-нибудь спросил, как я живу! Да меня муж родной раз в месяц имеет, да и то чаще всего рано утром, перед уходом на работу, когда я не только что-то почувствовать, проснуться не успеваю! И всё как-то наскоро, обыденно…

– Перед кем ты оправдываешься, передо мной? Не надо. Я тебя прекрасно понимаю.

– Да меня мать родная не понимает! Была она у меня как-то в гостях, а тут как раз один поклонник позвонил… И началось: «Что это такое – с чужими мужиками кокетничать! Я всё Руслану расскажу. Муж у тебя чудесный, а ты – стерва». Я говорю: «Мама, да я от него ни любви не вижу, ни общения! Вечно дома его нет. А что он меня обеспечивает, так ведь не в этом счастье. Ему осталось только вибратор мне к восьмому марта подарить». Как она взвилась: «И слышать подобной пошлости не желаю! Мы с твоим отцом тридцать лет прожили безо всяких этих глупостей душа в душу».

– У тебя же отец был армянин?

– Наполовину. Пил только, как два русских, вместе взятых. Пил и морду матери бил. Она всю семью на себе тянула. Как умер отец, она только вздохнула с облегчением, по-моему. А теперь, видите ли, «душа в душу»!

– Ладно, не страдай. Всё обойдётся, – сказала я. – Ты давай роль учи, в образ вживайся. А мне на работу пора.

* * * * *

…Я вернулась из ванной, обмотанная полотенцем, завязанным узелком на плече, и Андрей сказал:

– Тебе очень идёт такой костюм, что-то вроде греческого хитона.

– Мне всё идёт!

– Положим, не всё. Но лучшая твоя одежда – это полное отсутствие таковой.

– Знаешь, – сказала я, усаживаясь по-турецки рядом с Андреем на диван-кровати, – в детстве, я очень мечтала попасть на настоящий бал-маскарад и надеть длинное платье с глубоким вырезом и пышной юбкой…

– А я всегда мечтал залезть под такую юбку! Может, нам взаимоосуществить наши желания?

– Ты просто бесстыжий сексуальный маньяк! Я была бы на том балу таинственной и неприступной графиней. Кто бы тебе позволил «под юбку»! А вот тебе очень пошёл бы мушкетёрский плащ.

– Не хочу, – закапризничал Чернов, – в детстве я уже был один раз мушкетёром. Явился на утренник в начальной школе в сапогах со шпорами, со шпагой, в плаще, усы себе нарисовал и думал, что я – лихой д’Артаньян. А все: «Кот в сапогах, Кот в сапогах». Я тогда так сильно разобиделся, что всякое желание посещать костюмированные балы у меня начисто отшибло.

– Это детские комплексы. У меня тоже было в детстве много комплексов. Сначала я казалась себе слишком большой и сильной, этакой бой-бабой, в которую нельзя влюбиться, потому что была выше многих одноклассников и могла поколотить любого. А к старшим классам мальчишки вымахали, и я почувствовала себя маленькой. Очень расстраивало то, что у меня не такие длинные ноги, как у манекенщиц. Глупо, да?

– Дашка, ты сложена, как античная статуя. У тебя просто изумительно соблюдены все пропорции. Так что не кокетничай.

– Льстец ты, Чернов. Комплиментатор. И говоришь ты это всё с единственной целью – опять заставить женщину быть сверху!

– Ты против?

– Ладно, так уж и быть. Но тогда, если имею тебя я, то посуду моешь ты!

– Не торгуйся, малыш, у тебя это никогда не получалось, – сказал Чернов и развязал узел на полотенце, в которое я была замотана.

НЕ ТУ СТРАНУ НАЗВАЛИ ГОНДУРАСОМ

Статья «Кто молчит – тот должен умереть» неожиданно вызвала шквал звонков и писем. Столько откликов на материал я не получала со времён своей знаменитой «Мёртвой петли» – журналистского расследования убийства женщины из маленького провинциального городка. Судьба Нины Арсеньевны тронула десятки читателей, которые выражали своё мнение по поводу нашего здравоохранения и сочувствие трагедии маленького человека, ставшего его жертвой.

(История одной конкретной жизни всегда гораздо больше трогает и волнует обывателя, чем бесстрастные статистические данные, в которых фиксируются тысячи подобных случаев.)

Через несколько дней после выхода номера газеты позвонила и сама Нина Арсеньевна. Сначала она восхищалась моей «феноменальной» памятью, позволившей настолько точно передать её монолог без помощи блокнота и диктофона, а потом принялась благодарить за оказанную ей помощь и поддержку.

– Да что вы, Нина Арсеньевна, чем же я вам помогла? Разве что привлекла к вашей беде внимание общественности, – сказала я и услышала в ответ то, что немало меня озадачило:

– Именно что, Дашенька, привлекли внимание! И каких людей! Ко мне уже приехал полковник медслужбы КГБ в отставке, и он собирается везти меня в Москву на операцию. Ждём только прибытия спецрейса и медсестры для сопровождения.

– Какой полковник КГБ? – не поняла я. – Какой спецрейс?

– Он так и представился. Тимофей Петрович, полковник медслужбы, такой милый мужчина. Он прибыл в наш край на отдых и случайно прочёл вашу статью. Мы, говорит, всех этих врачей судить будем. Да я говорю: судить никого не надо, если б только можно было меня хоть немного подлечить…

Эта сказочная история показалась мне странной и подозрительной.

– Нина Арсеньевна, как только этот ваш «настоящий полковник» ещё раз у вас появится, позвоните, пожалуйста, мне и задержите его до моего приезда.

– Да он и сейчас здесь. Вот уже три дня, как живёт у нас.

– Вот так? Живет в вашей семье? Ничего ему не говорите, я сейчас к вам приеду.

Я кинулась к Чернову и пересказала ему содержание этого разговора.

– Похоже, работает какой-то мошенник, – задумался Чернов.

– Господи, что ему брать-то с этой женщины? – недоумевала я, внутренне соглашаясь с Андреем. – Там же, кроме старой мебели, ничего в доме нет.

– А вот мы сейчас и проверим, что там за гусь, – сказал Андрей, вставая из-за стола. – У тебя есть знакомый мент при форме, чтобы мы могли захватить его с собой? Но только не слишком важная и занятая персона.

– Сейчас что-нибудь придумаю.

Я позвонила начальнику пресс-службы УВД Виктору Строеву, с которым была в приятельских отношениях, и предложила проехаться по одному адресу. Мы с Черновым сели в машину и поехали в сторону УВД, от здания которого Виктор двинулся вслед за нашей «Волгой» на патрульной машине. С ним был молоденький сержант в форме.

Нина Арсеньевна открыла нам дверь сама, на этот раз её семья была в полном сборе. Оставив нашего водителя в машине, мы с Черновым, Строевым и сержантом прошли в зал, где на диване сидел муж Нины Арсеньевны, и маленький мальчик катал по паркету крошечную машинку.

– Где ваш полковник? – спросил Строев. По его напряжённой позе я поняла, что Виктор готов к любым неожиданностям.

– Да вон он, курит на балконе.

В этот момент в комнату вошёл пожилой сухонький мужичонка в спортивном костюме и очках с очень толстыми стёклами. Он замер, испуганно уставившись на милицейские формы Виктора и его сослуживца.

– Гражданин, прошу предъявить документы, – строгим голосом произнёс Строев.

Дрожащими руками дед извлёк из кармана куртки удостоверение на имя Гарникова Тимофея Петровича, начальника медслужбы КГБ в отставке. Виктор повертел удостоверение в руках и передал его нам с Андреем. Чёрно-белая фотография была вырезана по контурам лица и приклеена на разворот документа, в котором не было ни единой печати, а буквы вписаны крупным детским почерком.

– Кто такой? Настоящая фамилия! – прикрикнул Виктор, и дед чуть слышно пробормотал:

– Бердников Илья Прокопьевич. Пенсионер.

– Что же вы гражданка, аферистов в свой дом впускаете, да ещё позволяете им у себя жить, – укоризненно сказал Виктор Нине Арсеньевне, и вместе с сержантом повёл Гарникова-Бердникова к выходу.

Нина Арсеньевна была совершенно потеряна. Обескураженным взглядом она провожала до двери свою последнюю надежду на спасение, и не реагировала на выпады появившейся в зале дочери. Ритка, крепко сбитая деваха в выцветшем халатике, с полотенцем, обмотанным вокруг головы наподобие чалмы, выкрикивала:

– А я говорила тебе, мама, что он подозрительный! Ты золото, золото проверь! Где мой перстенёк? Он непременно украл что-нибудь!

– Такой милый человек, – огорчённо обратилась к нам с Черновым Нина Арсеньевна. – Помочь мне хотел. В первый день, как приехал, тортик купил…

– Разберутся с вашим милым человеком, – пообещал Чернов.

Мы двинулись к двери. Мне было страшно неловко и очень жаль эту женщину. Последнее, что я услышала, выходя из квартиры, были её слова, обращённые к дочери, всё ещё хлопочущей насчёт перстенька:

– Да помолчи ты, Рита! Намылась? Опять к «Интуристу» пойдёшь? Не ходила бы! Нет денег – и это не способ…

У подъезда я увидела две машины – нашу, редакционную, и патрульку, и быстрыми шагами семенящего от них деда-полковника.

– Вы его опустили? Почему? – кинулась я к Строеву.

– Да я прозвонил уже в службу, проверили по компьютеру. Ничего на него нет. Просто сумасшедший дед. Бывший бухгалтер. Прописан в Ростове.

– Но он же мошенник!

– Так ничего же не сделал. Скорее всего, поселился поесть-попить на халяву. Что нам с ним делать? Сажать? Удостоверение отобрали, дали пинка под зад, и пусть себе катится на все четыре стороны.

– У него документы фальшивые, это статья, – не успокаивалась я.

– Ладно, поехали, – сказал Чернов, увлекая меня к машине. – Спасибо, Виктор… Даша, если бы ловили каждого сумасшедшего старика и судили за подделанное удостоверение, или ещё какую выходку подобного рода, суды только над такими делами и корпели бы. Другое дело, что твоя героиня от всех своих бед малость не в себе, она готова поверить любому проходимцу, пообещавшему ей помощь… Эх, не ту страну назвали Гондурасом!

– Ладно, пусть этот дед прочёл мою статью. Но как он узнал её адрес?

– В адресном столе, конечно! Ты же указала в материале настоящую фамилию, и имя, и отчество!

Я готова была расплакаться. Что за страна, где женщины теряют разум от непрестанной боли, дочери выходят на панель, чтобы заработать матери на лекарства, а помощь этой семье может предложить только старый аферист, которого три дня кормят и привечают в последней надежде на спасение!

– Не переживай, малыш, – обнял меня Андрей. – Ты у меня славный. Эмоциональный только очень. И я тебя люблю.

Мы вернулись в редакцию и сели за стол в кабинете Андрея, продолжая обсуждать происшедшее, когда, шумный и яркий, ввалился Александр Стравин:

– Как живёте?

– Регулярно, – сердито ответила я, всё ещё внутренне негодуя, сама не зная на что: на врачей, страну, систему, аферистов, то ли на саму себя.

– А мне скучно. Приехал на вас посмотреть… А что вы такие озадаченные?

– Да так, Саша, было тут одно неприятное дельце, – ответил Андрей. – Ты лучше расскажи, что у тебя нового.

– Ничего нового, – протянул Сашка в своей обычной манере, лениво потягиваясь. – Скучно мне!..

– Сплясать? – мрачно спросила я.

– Лучше подскажи, что мне старому приятелю на день рождения подарить. Он не бедный, дорогой вещью не удивишь. Надо бы что-то оригинальное.

– А человек хороший?

– Полное дерьмо! – Сашка расселся в кресле и закинул на стол ноги в блестящих коричневых ботинках.

– Подари ему фаллический символ, – предложила я, шутя, но Сашка эту идею воспринял вполне серьёзно.

– Поехали, – сразу же загорелся он, поднимаясь. – Выберем подарок в интим-салоне, а потом где-нибудь посидим. Приглашаю вас на обед.

Долго уговаривать нас не пришлось.

– Чернов, что же ты не похвалил Сашкины новые ботинки, он уже просто не знал, как их выставить, – шепнула я Андрею по пути к огромному тёмно-зелёному Сашкиному джипу.

– Это женщины отмечают такие детали, а я и не заметил, – сказал мне Чернов, и уже в машине – Стравину: – Саш, классные у тебя ботинки! Дорогие?

Сашка просиял и небрежно ответил:

– Ерунда. Штука баксов!

– Каждый? – не выдержала я.

Сашка реплики словно не услышал, а Андрей укоризненно покачал головой.

Мы подкатили к интим-салону.

Содержимое такого рода магазинов меня всегда умиляло. Пара кружевных полосочек, имитирующих бельё, продаётся по цене зимнего пальто. Самый дешевый здесь товар – это презервативы. От незатейливых резиночек – до «усатых-полосатых», дезодорированных и съедобных. Самый дорогой товар – женщины. Конечно, не сами представительницы прекрасного пола, а их латексные копии, просто немыслимо дорогие.

(Зато раз заплатил – и верна тебе всегда, и никаких извечных женских отговорок на головную боль или месячные, и никаких капризов «так не хочу, эдак не умею», или «а за такое – двойная такса». )

Любителям орального секса – жадно раскрытые навстречу женские губки. (Эти рты всегда молчат, никогда не устают и не кусаются.) При импотенции помогут возбуждающие капли или крем интим-тонус. Ну, а если уже помогли, то, может, ещё не поздно прибегнуть к жидкости, спасающей от венерических заболеваний? Если, конечно, вы поимели настоящую женщину, из плоти и крови. Что же касается выставленных в витрине эрзацев, то они совершенно безопасны и ничем вас не заразят, разве что очередной эротической фантазией…

И, наконец, вот оно! Чудо из чудес. Двухметровый красавец-фаллос, надувной, резиновый, голубовато-розовый, гордо стоящий на двух овальных яичках, каждое – размерами с автомобильное колесо. Сашка сразу же направился к объекту, обошёл его вокруг и спросил у меня:

– Ты это имела в виду? Хорош. Хорош!

Но я тоже видела эту роскошь впервые, и мы с Черновым покатывались со смеху, обсуждая достоинства сего предмета на все лады.

– Девушка, а чем отличается фаллоглитатор от вибратора? – пристал Сашка к молоденькой продавщице.

– Фаллоглитатор надевается на пояс мужчине или женщине, – нежным голоском обстоятельно принялась разъяснять девушка, – тогда как вибратор – на батарейках, и присутствия партнёра не требует вовсе.

Сашка задумчиво вертел в руках коричневый фаллос:

– А внутрь сюда вставляется металлический стержень, чтобы придать ему твёрдость и устойчивость? – спросил он у продавщицы, сгибая и разгибая инструмент.

– Нет. Это так и положено.

– Чёрти что, – разочарованно сказал Сашка и аккуратно положил фаллос на витрину. – Раньше я считал, что такое состояние члена это – импотенция. А теперь это безобразие в магазинах продают… Я вон тот куплю, большой, который у входа.

– Сашка, ты с ума сошёл, – хохотали мы с Черновым, но только ещё больше его раззадоривали.

– Упакуйте мне его, – приказал Стравин продавщице.

– Как же я его вам упакую? – растерялась девушка. – Надо его сдуть.

– Кокетливо упакуйте, – велел Сашка. – Не надо сдувать. Так повезу.

Через полчаса мы с Андреем ехали в шашлычную по ростовской трассе на Сашкином джипе. Стравин сидел за рулём с самодовольным выражением лица. К крыше автомобиля был привязан бечевкой гигантский фаллос, обернутый прозрачным целлофаном и перевязанный красным бантом…