– Я же не толкусь у неё, как некоторые, которые живут у неё как в гостинице. Я же не бездомная и не та, кто бродит по вечеринкам и дорогим домам яств.

– Я тоже не та. А я видела.

– Ну и как? – облачная лакомка продолжила свой допрос. Но почему и лакомка? Другая тоже от неё не отставала в поглощении разноцветных кондитерских цветов. Особенно сладострастно розовокудрая девушка поглощала созданную кондитерским искусством птичку, выедая вначале её глазки-ягодки, а потом слизывая по пёрышку, растягивая удовольствие. Она даже закрыла глаза от вкусового экстаза. Изделия были недешёвы и умышленно малы. А также и вкусны настолько, что лучше было к ним и не прикасаться, чтобы во всех смыслах не нанести себе урон. Поняв заинтересованность подруги, хитрушка решила воспользоваться её любопытством себе в ублажение, – Давай ещё по птичке закажем? У меня правда времени не осталось, если тратить его на пустые разговоры.

Послание свыше, закодированное в девичьей болтовне

Девушка – облачко встала и вскоре вернулась с маленьким подносом, на котором восседали две кондитерские птахи. Она плыла и скользила, как и положено воздушной нимфее. Её корыстная подружка плотоядно облизнула пухлые губки, и в ней не было и намёка на то, что принято считать девической возвышенностью или ангельской чистотой первой юности. Смазливое и стадное существо, она открыто демонстрировала, что стремится только жадно жить, всё впитывать в себя и оплодотворяться.

А вот её заоблачная подружка – самое настоящее небесное и непорочное чудо! Какое-то время они обе молчали. Девушка-чудо нетерпеливо ждала ответа за свой запрос. – Да хватит тебе урчать как кошке, поймавшей самую настоящую птицу! Рассказывай о том, о чём я спросила!

– А о чём? – хитрушка подняла личико с губами, испачканными взбитым воздушным кремом. Глаза выражали полное забвение всего, что не относиться к её вкусовому наслаждению. «Облачко» зарделась от гнева, смешанного со смущением, – Я спросила об избраннике Гелии…

– А он у неё есть? У неё так много поклонников и обожателей. Мне бы отломила хоть крошечку от своего излишества. Да жди! Одни люди давятся собственным изобилием, а у других ничего нет. Это справедливо?

– Как же она тебе отломит, если речь идёт совсем не о пирожных? Если ты никому не интересна, при чём тут Гелия?

– А ты сама? Кому интересна? Что-то я не наблюдаю вокруг тебя обожателей. Ни одного. Даже Реги-Мон, который тебе нравится с детства, не твой парень. – Она упорно уходила от обсуждения темы, ради которой милое «облачко» разорилась на дорогущие лакомства.

– Давай плати за то, что поедаешь! Рассказывай, наконец, о чём тебя и спрашиваю!

– Чего пристала! Пошла бы и полюбовалась воочию. Он, кажется, часто приходит туда, куда вхожа ты, а не я.

– Я прихожу лишь по делу. Я её личный модельер, к твоему сведению. И я не таскаюсь тогда, когда меня никто не ждёт. А у Гелии все часы расписаны.

– Да ври! Ты у неё бываешь, как в собственном доме. Можно сказать, что дом Гелии – твой второй дом. Поэтому мне и странно, что ты спрашиваешь о том, кто там не такой уж и редкий гость.

– Если бы я видела, не ела бы ты сейчас такие дорогущие пирожные, что по карману лишь богачам. Мне оставь! – она раздражённо придвинула к себе вторую кондитерскую птичку, поняв, что траты были зря. Рудольфа распирало от удовольствия, что ради сведений о нём незнакомка пошла на траты, явно бывшие для неё ощутимыми. Так почему же, в самом деле, он ничего не знал о той, кто, оказывается, жила в доме Гелии как в своём втором доме, если со слов хитруши? Тут было чему удивиться. Гелия явно с умыслом скрывала такую вот сияющую юностью и необычностью подружку. Но могла ли она быть подружкой такой персоны как Гелия, да ещё и её личным модельером в силу юности и неопытности? Тут скрывалось что-то другое. Причина, по которой девушка часто жила у Гелии как в своём втором доме, а он того не знал, не видел, – заинтриговала. Гелия не принадлежала к тем, кто «душа нараспашку», не проявляла неразборчивого дружелюбия ко всем подряд, хотя любила гостей в арендованной огромной квартире.

– Оставь мне хотя бы хвостик и глазки-карамельки, – хитрушка тянула к себе поднос, шуршала кружевной бумажкой, слизывая крошки. – Ладно, не буду тебя больше нервировать. Конечно, чего ему делать у Гелии в доме, если он живёт сам по себе там, куда нас с тобой уж точно никто не пригласит. Но что я могу тебе сказать, если все, кто обитают в каком-то другом обществе, где такие как мы не водятся, кажутся мне ослепляющими настолько, что я не различаю их лиц. Вижу только пятно вместо лица, вроде того, как взглянешь на светило. Мне даже кажется, что у них и возраста нет, и пол какой-то другой, не такой как у тех, кто нас вечно лапает при всяком случае…

– Меня никто и никогда не лапает! Не сравнивай меня с собою! Если с тобою так, значит, ты даёшь к тому повод.

– Да ладно. Ты просто никого не заводишь, вот и всё, – хитруша обхватила обеими руками свои розовые кудельки и приподняла их кверху, давая возможность посетителям мужского пола полюбоваться на себя со стороны. Она отлично сканировала то, что они с «облачком» – эпицентр внимания на открытой террасе. Действительно, они были тут самой привлекающей зрение парой юных и достаточно нарядных чаровниц. – А что касается того, кто у Гелии главный, то тут уж не знаю, что и сказать. Лично для меня он навсегда останется тем, кто от меня далеко, а потому и думать о нём ни к чему. Некоторые считают, что он шик. Ифиса обмирает от одного его вида, теряет дар речи. Предложи, говорит, за час радости с ним нырнуть потом в океан, я бы и согласилась. На съедение страшным рыбам…

– Кто предложи? О ком это она? – заёрзала девушка «облачко», пока что пребывающая без личного имени. Она перехватила у подружки вторую карамельку и сунула её себе в рот. Её губы в отличие от губ розовокудрой девушки были прекрасны без преувеличения и всякого низкого подтекста. Они были невинны по-детски, а в то же время спелые и влекущие, как и вся она целиком. От неё реально кружило голову. Не было ни малейшей надобности сравнивать её с Гелией. Они были из той самой серии, о которой говорит какая-то замшелая земная премудрость; «пусть цветут все цветы». Они были несопоставимые и равнозначно прекрасные.

– О Гелии, конечно, о ком же ещё, – хитрушка взяла с подноса выплюнутую «облачком» карамельку и без всякой брезгливости сунула её в свой жадный алый клювик. Всё в ней было подчёркнуто вещественно, что называется, материально и однозначно. «Облачко» лишь поджала свои нежные губы, тонко выражая своё превосходство и ласковое снисхождение. Но подружка была далека от восприятия подобных психологических нюансов. Она продолжила, уже увлекаясь затронутой темой. – Чего там Ифисе делать рядом с Гелией? Она свои звёздные роли уже отыграла. А Гелия не просто лучше всех, и все это признают, что бывает редко, она хозяйка и своему мужчине. А у Ифисы такого мужчины нет и в помине. Никому она не хозяйка, зато у неё хозяева без конца меняются. А Гелия, как появилась, так всегда рядом лишь один мужчина, и все считают его мужем. Но вот Ифиса говорит, что Гелия падшая, как и сама Ифиса, а муж Гелии, он… он не настоящий!

– Как же? Призрак что ли?

– Не притворяйся, что не понимаешь. Не настоящий, то есть не одобренный Надмирным Отцом.

– Разве? Как же тогда дочь Гелии? Их общая дочь? – «облачко» слушала подружку, но было впечатление, что она отлично осведомлена о тайнах Гелии.

– Ты не знаешь ничего, а говоришь, что она тебе подруга! Она не была с ним в Храме Надмирного Света! Гелия им командует, хотя он и бунтует. Вот в тот раз так и было – бунт. Но он, всё же, щедрый. Вон сколько всего у Гелии есть.

Тут девушка «облачко» спросила у хитрушки, – Откуда у тебя такое красивое платье? Кажется, я раньше его видела. Ты распотрошила свой короб невесты?

– С чего взяла? Одна моя знакомая, она уже актриса, нашла себе небедного мужа. Живёт теперь в своё удовольствие, поправилась, вот и отдала мне пару, не помню точно сколько, своих платьев.

– Кто же такая добрячка? Я её знаю?

– Разве ты можешь всех знать? Актрис столько! Взглядом всех не окинешь. И богатых мужчин тоже хватает, если девушка не глупа и не обижена природой.

– Недавно ты же плакала, что вокруг тебя все бедняки.

– Вокруг меня – да. А вокруг иных – нет. Знаешь, Нэя, я должна думать, наконец, о себе сама. Сама искать себе покровителя. После того, как мама сбежала неизвестно куда или попала под облаву ночью, когда они пировали с подругами в одном доме яств, отец живёт лишь ради себя. Он тратит деньги на падших. Ты можешь себе такое представить? «А ты», – ругает он меня, – «моя обуза, сама о себе думай! Вероятно, твоя мать родила тебя от мутанта пустыни, только у них красные волосы. Уж не знаю, где она его отыскала. Но сколько я и настрадался из-за этого, сколько насмешек принял, хотя мать твою любил и тебя любил. А теперь ты выросла, думай о себе сама! Радуйся, что я тебя не выгоняю». Не могу же я сама искать маму, у меня денег на это нет. А отец не хочет. «Пусть её те ищут, кому она сладкой утехой была». Это нормально?

– Я поговорю с Тон-Атом, когда у него будет свободное время, попрошу у него помощи. Он никогда не отказывается, если может помочь…

Тон-Ат?! Рудольф замер как изваяние, не веря собственным ушам, а она продолжала.

– Он великодушный. Тон -Ат притворяется моим женихом, но сам ищет мне жениха настоящего. Мне не нужны эти кошмарные покровители. Тон-Ат найдёт мне жениха доброго и умного. Чтобы меня любил. Он сказал, что такой есть, любит меня, а уж полюблю ли я его, это от него зависит. Правда, Тон-Ат не решил окончательно, стоит или нет отдавать меня первому желающему. Ещё неизвестно, как я сама приму его выбор. Без моего желания он меня не отдаст, – всё с тою же наигранной гордостью облачная нимфея кокетливо и на публику поправила шарфик на волосах.

– Тебе везёт. Тебе не надо ломать себя как сдобный хлеб, чтобы кормить собою мужчин за их милости. – Милашка с кудрями стала грустно доедать остатки их совместного десерта скорее механически и по привычке ничего не оставлять из всегда редких и дорогих лакомств. Рудольф совершенно не помнил её на дне рождения у Гелии. Да и кого он там помнил. Кроме помпезной, круглолицей Ифисы, мечтающей, оказывается, скормить себя рыбам ради часа радости с ним. Что включал в себя этот час радости, было неясно.

– Можно подумать, ты кому-то себя скармливаешь! – возмутилась «облачко». – И в каком смысле ты так говоришь? Не смей употреблять таких скверных и двусмысленных оборотов речи! А то я подумаю, что тебя испортили вконец твои новые подружки. И не смей ни за кем поднашивать старьё! Я сама сошью тебе новое платье.

– Разве на мне старьё? Да я его впервые надела!

– Ага! Без мамы сразу же влезла в свой короб невесты! А с чем придёшь к мужу?

– Я не уверена уже, что у меня будет муж. Я не хочу рожать детей и не хочу носить изношенные платья.

– Мне не нравятся твои речи. Ты говоришь, как девушка, которая перестала дорожить своим целомудрием.

– Нет, нет! – занервничала хитрушка. – Я себя ценю. Это ты не ценишь себя!

– То есть?! – «облачко» округлила свои потрясающе-манящие губы и нахмурила очаровательные бровки.

– Ты откровенно преследуешь Реги-Мона и не хочешь понять, что он в тебе не нуждается. Конечно, он очень красивый. Возможно, и добрый, но он испорченный вконец. И отец у него такой же, хотя немолодой и не добрый нисколько…

– Я знаю, он не любит Реги, – задумчиво добавила «облачко», – И мать Реги, свою жену, обижает…

– Когда я с ним сталкиваюсь, он всегда норовит меня задержать, если рядом никого. Зубы скалит, говорит, что ради меня готов бежать отсюда. Вместе со мной!

– Кажется, его имя Сэт? Кажется, он редко в нашем доме появляется. Бабушка говорила как-то, что он из тех, кто живут двойной жизнью, а в нашем общинном доме он появляется как актёр, как ряженый. Бабушка считает его опасным. А ты? Что ты ему ответила?

– Даже если бы он жил без жены и взрослого сына, то не был бы мне нужен. Даже если бы он был богат, всё равно не нужен. Один раз я купалась, так он стоял на берегу и смотрел на меня!

– Чего он там бродил?

– Наверное, тоже купался, было жарко…

Купание, река… И сразу же вскрылся тот пласт, в общем-то, никчемных событий из его будничной хроники, накопленной в Паралее. Он замер, не веря в подобную встречу. Он узнал эту облачную нимфею! Он её не просто видел, а разговаривал с ней…

Розовокудрая между тем продолжала, – Я боялась выходить из воды, потому что наши все с пляжа ушли! Никого нет. Пусто. Что делать? Потом я подумала, чего я боюсь? Он же сосед, а я купаюсь в купальной сорочке. Едва судорога меня не свела, а он всё стоял! Я вышла, а он так и не отлипал от меня. Мне пришлось платье напяливать на мокрую сорочку! Платье сразу же вымокло. А он всю дорогу смеялся, обещая купить для меня дом, где мы будем с ним жить. «Представь, ты будешь Элиан –Мон. Тебе нравится, как будет звучать твоё имя»?

– С чего бы ты станешь Мон? У него сын старше тебя и жена пока жива.

– Ага! Я так и сказала, слово в слово! А он: «Сын взрослый, да сам я молод и сердцем, и телом. Женился рано, вот и вся штука. Мне необходима крепкая и ладная жена как ты, для продления моего рода, поскольку моя жена слабая, рожать не может. Или ты считаешь, что одного сына достаточно»?

– Почему ты не ответила ему: «Чего ради я буду чего-то там считать по поводу постороннего мужчины»? – губы нимфеи сложились в пунцовое негодующее сердечко.

– Как тут ответишь! Он прижал меня к дереву на безлюдном берегу и шепчет: «Я богат, как ты и не мнишь. Я всё равно уйду из этого жуткого, отстойного квартала и буду жить в элитном лесном и благоустроенном посёлке. Смотри, не пожалей потом, как окажешься никому не нужной. Только тот, у кого развит вкус на редкости, и оценит тебя». А ручищи у него как из горячего железа, подбородок как булыжник, а зубы звериные! Как прижался к моему лбу, как поелозил по нему, так страшно мне стало… Дышал мне в самые губы… Воняло от него каким-то кровяным мясом. Я поднырнула под его руки и бежать. А он: «Не бойся! Я невинных девушек никогда не обижал». Так и тащился за мной, пока я не поднялась на свой этаж. Я его чуть с лестницы не спихнула: «Уйди от меня! У меня парень свой есть». А наши парни из училища все корыстные и бахвалы жуткие. Все бедняки, а всё равно о себе мнят. Вот они, мои женихи!

У дара Богов имя Нэя

Девушка-облачко, как более состоятельная, ещё раз притащила поднос с порцией разукрашенных миниатюрных пирожных от той же сияющей витрины неподалёку. Поскольку тут был простонародный зал на открытом воздухе, то клиенты обслуживали себя сами. Подружки не переставали поглощать пирожные даже во время своего щебетания, что говорило о редкости их совместного пиршества в недешёвом заведении.

– Я никогда толком не видела отца Реги-Мона. Только в детстве. Он же редко появляется у себя дома. Я только слышу иногда его голос, если открываю окно и слышу, как ниже этажом он ругает свою жену. Он, кажется, злой. Бабушка говорит, что ты каталась с ним в его машине?

– Да так… – кудрявая запнулась и смутилась. – Он как-то пригласил меня довезти до столичного центра, в другой раз до школы…

– Вечером до школы?

– Так репетиция была перед конкурсом. Но я после того случая у реки не разговариваю с ним.

– Не разговариваешь, а в машину его садишься?

– Ну и что? Он же сосед.

– То на берегу руки распускал, а то в машине и не притронулся? – допрашивала «облачко» как та, кто имеет власть.

– Так я сразу же цыкнула, он и не смел уже… Ведь всегда неплохо сэкономить денежку, общественный транспорт дорогой, а пешком далеко…

– Я хожу короткой дорогой через заброшенный парк. Жалко, что у нас занятия не совпадают по времени.

– Нэя, ты с ума сошла! Там же насильник может схватить, или вор какой прячется в кустах и отнимет деньги!

– А я не боюсь! – произнесла нимфея, она же Нэя, самоуверенно, чем сразу же и подтвердила мнение о себе как о непростой девушке, но отчего-то живущей в простом квартале для ремесленников и торгашей. – Не смей больше кататься с Сэтом! Иначе о тебе будут плести всякие небылицы, -добавила она тоном наставницы и старшей подруги, хотя они были ровесницы. – Срочно надо найти тебе избранника для Храма Надмирного Света. Муж будет защищать, любить, кормить и одевать. И чтобы был не беден, хотя и не обязательно быть богатым. Главное, добрым.

– Где я теперь найду? Мамы нет, отцу наплевать на меня.

– У Тон-Ата много знакомых. Когда он появляется в своей усадьбе, к нему иногда собираются его друзья. Умные. Обеспеченные. Они все элита духа, хотя и не аристократы. Надо будет как-нибудь взять тебя с собою к Тон-Ату, но надо подгадать, когда у него и будут друзья, и я тебя с кем-нибудь познакомлю.

– А у тебя там нет друзей? Ну, среди тех, кто у Тон-Ата бывает?

– Нет. Зачем они мне нужны? Они и глаз на меня не смеют поднять, если рядом Тон-Ат, чтобы ты знала. Другое дело ты. Вот все сядут за стол после своих долгих разговоров, а я тоже вместе с тобой с ними сяду обедать. Бабушка там будет, вот и ты выбирай, кто там тебе понравится. Заведи умный разговор, покажи себя с лучшей стороны. Ты же достойная девушка.

Розовокудрая заметно поникла, но спросила, – Нэя, а что бывает, если девушка не сохранит своей невинности, а избранник о том не знает до обряда в Храме Надмирного Света, а узнаёт лишь потом?

Нэя медленно повернулась к ней и стала её рассматривать, как впервые увидела, – Я не знаю… ты же знаешь, сколько вокруг женщин-отщепенок. Наверное, за это их тоже изгоняют из дома мужа уже после ритуала в Храме Надмирного Света…

– Азира говорит, не обязательно тащиться в Храм Надмирного Света, чтобы жить потом всю оставшуюся жизнь с каким-нибудь паршивцем. Намного правильнее выбрать себе богатого, даже паршивца, но лишь на короткое время, а уж потом, накопив денег, выбрать того, кто нравится.

– Азира? Не дружи с ней! Она очень плохая.

– Она мне говорила: «Я не хочу старого жениха, как у Нэи. Я хочу любви, хочу красивого мужа, а если повезёт, то и небедного». Я ей ответила: «Даже если ты увидишь красивого, надо ещё постараться, чтобы он заметил тебя. К тому же и богатством захотел с тобою поделиться»! А она мне: «Щедрый возлюбленный всегда купит то, что ты и захочешь…

– Ты точно попала под влияние скверных людей! – Нэя отчитывала подружку с позиций более властной и старшей, хотя такою не была.

– Я тоже хочу любви, и я не приспособленка.

Какое-то время они молчали. Пирожные были съедены. Рудольфу не хотелось, чтобы они так скоро ушли. Он раздумывал о том, а можно ли подойти и притащить им ещё целый поднос лакомств? Но такое поведение допустимым не считалось.

– Гелия разве не приспособленка? – спросила розовокудрая по имени Эла, насколько он уловил. – Ифиса в «Бархатной Мечте», когда мы сидели с нею рядом, сказала мне, что Гелия сама виновата, провоцируя мужа на ревность. Ифиса говорит, что всегда чувствует, кто виновен в разладе, мужчина или женщина. Ифиса душевная и умная, и мне отчего-то кажется, что она порядочная, просто из зависти о ней и врут всякое. В нашей среде такие как она редкость из редкостей.

– С чего ты взяла, что Ифиса так уж к тебе и расположена? Она, кажется, подруга Гелии, а не твоя.

– Она как-то присутствовала у нас на одном просмотре и вдруг стала со мною общаться. Потом говорит, не хочу ли я посмотреть хоть разок на высшее общество? Я осмелела и говорю, да! Тогда она и пригласила меня в «Бархатную Мечту». А там пропуск по именным билетам. Сказала, что ей там словом не с кем обмолвится. Такие дряни туда набиваются, и ей со мною будет удобно. Она жалеет мужа Гелии. Считает, что Гелия мучает его, от этого он злой и неудовлетворённый. Ифиса сказала, если женщина любит, она так себя не ведёт. Мне бы, говорит, его хоть на месяц, я бы сделала его счастливейшим из мужчин.

– То ей на час, то уже и на месяц! Пусть своего заводит. Нельзя смотреть на чужих мужей. Гелия, конечно же, достойная. Гелия бескорыстна, понимаешь? Она не стала бы никогда ради денег с кем-либо жить. У них же ребёнок живёт в провинции. Поэтому она и страдает. Но почему никто не заступился за Гелию? Я, если бы там была, вырвала у него этот букет и отфигачила бы его у всех на глазах! Как сделал он.

– Чего же ты не пришла к своей подруге? Вот бы и отфигачила. А он знаешь какой? Посмотреть страшно ему в глаза.

– Тон-Ат не велит ходить на публичные увеселения, а я его слушаюсь. И в глаза боятся смотреть только рабы. Я бы не испугалась. Ещё чего! Я бы уставилась и поставила его на место!

– Ну, так пойдёшь со мною сегодня в Сад Свиданий? – спросила Эла.

Нэя задумалась, – Вообще-то любопытно. Я ни разу там не была. А куда бы ты хотела?

– В тот, что рядом с нашим кварталом.

– Фу! Он самый грязный и набит битком работягами и бандитами!

– Зато там наши гуляют. И добираться близко. А так брести обратно по чужим кварталам, когда темень на улице, страшно.

– А мы провожатых найдём, – засмеялась Нэя.

– Ага! И куда тебя эти провожатые проводят?

– Ну ладно. Раз ты так хочешь, я согласна. Действительно, там наших ребят полно и не страшно совсем. До вечера? – Нэя встала и, отряхнув крошки с крыльев своей бабочки на пышной груди, поцеловала милашку в щёку и, гордо неся свою ровную спинку, удалилась.

Рудольф заснял их обеих, чтобы показать агенту Чапосу, а если без уважения и в кратком произношении – Чапе. Уважать уголовную мразь он не собирался.

Чапос – мутант, работорговец и конспиролог в одном лице

Он встретился с Чапой в том самом ресторанчике, где недавно и налаживал, что называется, контакт с «Ночным Цветком». Она не хотела забывать своего рудокопа, и зря он обольщался, что забыла. Выходит, не все женщины и тут падки на соблазны богатства…

В укромном уголке за лианами он показал Чапосу изображение с девушками. Такая поспешность была вызвана озабоченностью, что чудесную Нэю-нимфею кто-то поспешно успеет присвоить, пока сам он будет раздумывать и подыскивать к ней подходы.

Чапос входил в число его агентов для сбора необходимой информации, а также для разных поручений. Откровенная мразь, он занимался работорговлей, жутким специфическим бизнесом, продажей любви в кавычках, потому и имел возможность проникать с чёрного входа на условные этажи, где обитали высшие сословия. Этот парень обладал весьма впечатляющей фигурой, хотя и несоразмерной по своим пропорциям. Могучий костяк не сочетался со средним ростом, и он казался не человеком, а комодом, к которому привинтили мало симпатичную голову. По сути своей деятельности бандит, он никогда не пытался скрывать, чем промышляет, или не умел притворяться. Неразвитым он никак не являлся, был начитан и мнил себя всемогущим, карая даже в случае неучтивого взгляда, не говоря уж о словах. И его боялись. Рудольф не однажды наблюдал его поведение с другими.

Любезно кивнув Рудольфу как узнаваемому клиенту, обслуга весь подобрался и согнулся перед Чапосом, как не гнулся перед другими клиентами.

– Интересно, почему иные люди сгибаются перед другими? – спросил Рудольф больше у себя самого, чем у Чапоса. – Чем ты ему угроза?

– Вроде, вы и умный, а не понимаете очевидного. Это всего лишь поза подчинения, поза самки, подставляющейся под самца. Поскольку самец в мире зверей всегда сильнее самки. А у людей работает та же программа, сдача своей позиции, если уж не превосходства, то равенства. Опускание глаз почти то же самое. Сдача без боя. Он всего лишь учуял, что я бесспорный лидер.

– Всё знаешь, – усмехнулся Рудольф.

– Начитан. К редчайшим книгам имел доступ.

– Бываешь тут часто? – спросил Рудольф без всякого интереса.

Чапос улыбнулся, если гримасу на его лице можно было так назвать. – Хозяин этого «небесного селения» мой должник, поскольку охотно приглашает моих девчонок сюда. Он знает, что мои «ночные цветы» самые яркие и самые благоуханные. Я один обладаю в столице столь редкостными экземплярами. Я в этом смысле охотник за редчайшей красотой. Богачи стоят в очереди за моими диковинками, тогда как мои конкуренты хватают всех подряд, им главное свежий аромат. А я знаток вкусов даже людей из Коллегии управителей страны, а они самые разборчивые ценители. Иная штучка бывает дороже целой охапки такой вот говорящей растительности. – И он причмокнул, или в предвкушении пиршества за чужой счёт, или от чувственных воспоминаний о пригожих девушках.

Крупный нос и массивные губы на грубом широком лице делали Чапоса не похожим на прочих трольцев, во всяком случае, на большинство из них. Так-то у них всякой твари было по паре. Какие только затейливые персонажи ни бродили по лику планеты. Местный затейник-Творец наделил Чапоса, бывшего отнюдь не сказочным чудовищем, огромным лбом. Ничуть не покатым, как было бы уместно для реликтового гоминида. Трудно было ни отметить и выдающийся мужественный подбородок – принадлежность экземпляра разумного, да и то не у всякого мужчины такой наличествует. Странное сочетание не сочетаемых черт делало его и притягательным, и жутким одновременно. Он казался подобием компьютерного вымысла из той эпохи Земли, когда были в моде фантасмагории о неизвестных мирах. Мощный костяк, огромный разворот плеч опять же плохо вязались со средним ростом, а сжатые в кулаки ручищи были подобны двум каменным очищенным булыжникам, лежащим на столе. И когда он резко разжал их, то обнаружил подвижные, длинные пальцы кистей, вовсе не подобных неуклюжим клещам, как это имело место у чудовищных ископаемых гоминид, подлинность которых до сих пор подвергается сомнению среди антропологов. Антропология на Земле была полностью фальсифицирована в Эпоху Глобальных войн по причине сугубо политической, религиозной, а то и конспирологической. До сих пор информационные завалы прошлых эпох оставались неподъёмными для наведения в них хоть какого-то приемлемого порядка.

На раскрывшейся ладони Чапоса, более светлой, чем вся его насыщенно-пигментированная кожа, сверкал браслет множеством граней своих кристаллов, идентичный тому ожерелью, что был у девушки с бабочкой. Лиловый цвет перетекал в голубовато-зелёный. Кристаллическая штучка радостно играла собственной переменчивостью, попав в поток света. Словно бы сама девушка уронила россыпь звёзд в лапищу бандита. Чапос сжал их в комок, но полностью ладонь не закрыл. Какое-то время они оба неотрывно смотрели на прозрачный сгусток, сияющий в ковше ладони.

Видя нескрываемое удивление Рудольфа, Чапос спрятал маленькую диковинку в карман тёмно-синей искрящейся и очень дорогой рубашки, но для чего-то вынул опять. – Нашёл тут. Красивые камушки и, вероятно, не дешёвые? Чья-то дорогая забавница потеряла.

– Здесь нашёл?

– Нет. На дороге, как гулял по улице. Далековато отсюда. А тут в специфическом местечке, скажу я вам, часто драгоценности народ теряет. Ведь ночью здесь… – Чапос замолчал, любуясь браслетом.

– Что же ночью?

– Публика весьма распускается ночью, да и «Мать Вода», у кого средства на неё есть, душу впускает погостить в собственные чудесные миры, описать которые невозможно. Они сияют и переливаются как эти камушки, а то и ярче. Если повезёт, конечно, попасть именно в такой вот сияющий мир. А то ведь можно и в туман какой забрести, наглотаться там такой тоски, что жизнь станет не мила.

Тайна Матери Воды

– Знаешь тайну происхождения этой «Мать Воды»?

– Не знает никто ни тайны её происхождения, ни самого изготовителя. Но я вызнал, что поставщиком его является один психиатр ради прибытка. Сам он уверяет, что покупает его где-то у кромки пустынь в одном маленьком городке. Некая община изготавливает этот напиток из особых плодов, собираемых в диких джунглях в предосенний сезон. Прежде чем сырьё дозреет, оно хранится в подземных хранилищах без доступа света. А поставщики-подданные хозяина сей корпорации, то есть упоминаемого целителя душ, довозят готовый продукт тем, кто и заполняет им декоративные сосуды. Только никому ещё не удалось найти ни этот городок, ни эту корпорацию. Как ни старались, как ни следили, не нашли. А особенно настырные и жадные до чужих секретов исчезают без следа. Короче не выпытаешь, как ни старайся. Любой человек, отведав «Мать Воду», узнает, что хранит его душа там, куда он никогда и не пытается заглянуть или делает вид, что этого в нём нет. А девушки полюбят и мутанта, если он будет рядом, приняв его за возлюбленного, назначенного Надмирным Светом.

Услышанное неприятно задело Рудольфа. Он не знал специфики напитка, которым потчевал Асию. Думал, что просто хорошее вино, уж коли стоит баснословно. Так вот почему она после посещения заведения «Ночная Лиана» была с ним столь отзывчива, будто любила только его одного. Значит, и тогда вместо него вторгался в неё не он, а все тот же «рудокоп». Он не всё и понимал в её бормотании. Отрезвев же, она менялась, но он-то думал – от переживаний за свою будущую участь.

Не жуя, почти глотая еду, как и делают хищники, Чапос с любопытством изучал запись двух девушек из кондитерской.

– Эту с кудряшками я пасу, – пробурчал он невнятно из-за набитого едой рта. – На неё заказ был. Отец махнул на неё рукой, – наконец он разжевал особенно большой кусок и сглотнул, на какое-то время забыв о теме разговора, поскольку впал в пищевой экстаз. И завёл свой монолог об изысках кухни, поскольку очень уж любил поговорить. Было бы о чём.

– Ты не на слёте поваров! – перебил Рудольф,

– А о чём речь? – Чапос включил игру «защита через непонимание».

– О девушке ты начал…

– Вас интересует розовокудрая?

– Ё-моё! Не она! Другая…

– Подождите-ка, сейчас запишу это новое для меня выражение; Ёмаё? – тут он полез в свой карман, откуда извлёк миниатюрную книжицу с вызолоченным обрезом, раскрыл её и стал что-то карябать золочённой же палочкой, подобной графитному карандашу. Неспешно убрал, играя на выдержке Рудольфа, но всё же продолжил, – Я эту, что вы обозначили «другой», впервые вижу. Так что сказать мне нечего. А розовокудрая… не то, чтобы я её знал, но наблюдал в некотором роде. И не я один люблю за ней понаблюдать. Будет благом для неё, если она окажется под моей опекой, а не во власти того, кто уже успел на неё свою похоть обратить. Как далеко он зашёл… тут уж не берусь судить. Её мать – естественную защиту всякой дочери-девственницы сгребли хупы, когда та мела подолом по городу ночью с такими же стареющими шлюхами. Отпустят, конечно, когда разберутся, что тётка семейная. А пока на прополке сельхоз полей горбатится, кожу сушит. Умышленно таких хватают, когда сезон работ в разгаре, а уголовницы мрут и задыхаются как мухи в этих бараках без окон и полов. Там пауки ядовитые шныряют, грызуны по ночам могут покусать. Короче, не повезло тётке и этой малявке. Хороша девочка! Розовые локоны, как у куколки, но природные, крепкая и сразу видно, что страстная будет. У меня на девок таких всегда спрос. В ней особая примесь людей той расы, что жили у океана и в предгорьях, как и у меня. Не знаю, кто накрыл их чёрным покрывалом вечности. Их мало осталось. Девушки обычно привлекательные бывают, а с мужчинами сложнее. У них не во внешности ценные качества скрыты.