Чуть пройдя лесом, у большого валуна, лежащего на краю глубокого русла, где журчала мелкая лесная речка, Ксенэя должна была встретиться с Рут-Эном. С удивлением она увидела, что Рут-Эн был не один. Удивление было неприятного свойства. Сам он сидел на упавшем дереве, укутанный в какую-то пёструю ветошь поверх одеяния, а рядом стоял некто, массивный, хотя роста был среднего. Рут-Эн скорчился под своей накидкой и заметно дрожал. С отяжелевшими ногами Ксенэя всё же подошла, хотя возник импульс бежать от них. Тот, кто стоял рядом, был молод. Невероятно широкий и с большой головой, с неприятным в целом лицом, с густыми волосами, имеющими красный отлив. От своей чрезмерности и густоты волосы казались шерстью. И руки, и ноги у него были невероятно массивные, и был бы он, пожалуй, смешон, если бы не его глаза. Цепкие, умные, они блестели из глубоких глазниц, внушая страх своей необычностью. Нет, они не были злыми, скорее сильно заинтересованными её персоной. Восхищением это не было, поскольку на неё воззрились глаза человека, умеющего подавлять других. Несмотря на молодой возраст незнакомца, глаза были, как бы, и не молоды. Перехватив взгляд Ксенэи, изучающей его голову, молодой человек нахлобучил на свои волосы бархатную шапочку насыщенно-синего цвета, достав её из кармана широкой куртки. Ксенэя увидела на дорогом бархате вышитые инициалы Виснэя. Таких шапочек у Виснэя было много, но эту она помнила особенно, поскольку к инициалам Виснэя было добавлено алое вплетение, составленное из её имени, а вышито оно было её собственной рукой. В этой шапочке Виснэя и забрали из дома.

– Откуда у тебя шапочка моего мужа? – спросила она, чувствуя, как перехватывает дыхание. Тот вначале оторопел от её вопроса, но тихо и, словно бы сильно стесняясь, забормотал себе под нос, – Он сам мне и дал для работы в полуденный зной, чтобы голову не напекло. У него же таких шапок было полно, а я свою шапку как раз потерял. Господин Виснэй был очень щедрым человеком…

– Только не эту. Я сама её вышивала, и она была единственной в своём роде.

– Так это… – он настолько растерялся, что голос окончательно изменил ему и осип как от сильной простуды. – А! Вспомнил. Та другая была, я где-то её потерял. А эту мне отец дал.

– Он мой сын Чапос, госпожа, – подтвердил Рут-Эн, скорчившийся по-прежнему. – Думал, вы знаете его. Я дал ему вещь господина Виснэя. Он её уронил, а я подобрал, чтобы потом вернуть. Но не пришлось. Позавчера, как мы с вами договорились, пришёл я домой, тут меня и скрутило ночью. Видите, у меня открылся приступ старой болотной лихорадки, и я вам не попутчик, моя добрая госпожа. Карты я отдал сыну. Верьте ему, госпожа, как и мне.

Но Ксенэе не хотелось верить тому, кого он назвал сыном, и кого она не знала в отличие от Рут-Эна. И странное же они являли собою сочетание – отец и сын. Тонкокостный и добрый Рут-Эн с правильными чертами лица совсем не старого человека и его сын, будто недо высеченный из скалы нерадивым скульптором. Начал работу, да и бросил, не завершив, оставив его некоей заготовкой человека, хотя от него шла улавливаемая сила характера. Молодой человек молчал и тоже изучал Ксенэю пристально и без уважения, положенного разницей в возрасте. В сравнении с отцом он казался толстостенным непроницаемым глиняным горшком рядом с хрупким стеклянным сосудом, всегда ясным, прозрачным. И Ксенэя сразу вспомнила рассказы Виснэя о том, что никогда её не интересовало, – сын у Рут-Эна был приёмный. Его отобрали в младенчестве у падшей матери и отдали на воспитание в приличное семейство Рут-Эна и его жены. У них были одни дочери, и жена не была здорова, чтобы рожать ещё и ещё. Вот и причина столь явного несходства, чужеродности, очевидной сразу.

– Он честен, госпожа. Предан мне, не бойтесь его, госпожа. – Рут-Эн уловил её страх, хотя и было ему явно уже ни до чего. Парень Чапос поклонился Ксенэе, по-прежнему сверкая совсем не кроткими глазами из глубоких глазниц. Брови были не то, чтобы чрезмерно густы, но расположены на странном костяном выступе над глазами, отчего глаза и казались глубоко упрятанными, зловещими. Заметный костяной выступ имелся и на его голове от темени и дальше, но был искусно скрыт продуманной причёской. В нём также было нечто, что заставило её подумать о том, что, несмотря на внешнюю странность, он нравится женщинам, особенно опытным, но вряд ли юным девушкам. Свирепая брутальность, физическая мощь, хотя и со сдвигом внешности в сторону уродства. Она вздохнула. С таким, по крайней мере, никто не обидит. Это точно. Если… И она опять с тревогой обратилась к Рут-Эну, – Давайте отложим, Рут-Эн. Выздоровеете, тогда и отправимся. Вдруг мальчик заблудится…

«Мальчик» очень мало похожий на мальчика, а больше на бандита с большой и глухой дороги, ухмыльнулся, уловив её недоверие к себе. – Госпожа, – произнёс он вдруг вкрадчивым необычным голосом, овладев собою, и, очевидно, голосом человека образованного, – Я знаю эти тоннели не хуже отца. Я бы не заблудился и без карт. Не бойтесь, прекрасная госпожа. Отец отвечает за вас головой перед тем, о ком вы знаете. – Странное акустическое воздействие, настолько и не подходящего ему голоса, породило ласкающую воздушную волну, – хотелось закрыть глаза, расслабиться и слушать, слушать… но только голос, а не любоваться его носителем. Да ведь насколько и редко лично она встречала красивых мужчин, а ведь практически каждого кто-то любит и ласкает. Хотя бы изредка, хотя бы и однажды, хотя бы и самая обиженная внешними данными женщина. Пронеслась, нет, не мысль, а скорее ощущение, как должно быть приятно слушать подобный голос на ночь, рассказывающий красочные были или небылицы, неважно что. Поскольку подобный голос это был несомненный дар судьбы. Он мог бы соблазнять одним только голосом, не имея прочего. А прочее имелось – гипнотизирующий взгляд в сочетании с телесной крепостью и молодостью.

– А вы знаете того, перед кем отвечает ваш отец? – спросила она.

– Господина Тон-Ата? Прекрасно знаю, госпожа. Имею честь иногда служить ему.

И Ксенэя успокоилась, – Как же отец?

– Здесь есть сторожка лесника. Лесник наш знакомый, будет его беречь. – Чапос положил лапищу на плечо ссутулившегося, сильно исхудавшего за последнее время отца.

– Отец, – сказал он мягко, и опять странно было слышать его мягкий баритон при подобной пугающей внешности. – Дойдёшь сам или взять тебя на руки? – Он поднял больного отца с лёгкостью, даже не проявив внешнего признака усилия. Ксенэя заботливо поправила накидку Рут-Эна, поражаясь уже повторно силище необычного сыночка. – Подождите, госпожа. Мы, то есть я, скоро. Здесь в двух шагах сторожка. – И он унёс Рут-Эна.

Ксенэя села на поваленное дерево, где только что сидел Рут-Эн, но тут же вскочила, будто боясь подхватить лихорадку через контакт с древесиной. Но лихорадка не была заразной, её переносчиком был гнус, живущий в болотах и увлажнённых низинах. Нет, Ксенэя хотела бежать назад, пока мрачный детина Чапос не вернулся. И быстрее. Но она подавила своё предчувствие, которое вопило в ней о том, что всё будет неудачно, страшно может закончиться, несмотря на благостные уверения «сынка» с разбойничьей физиономией.

Добрый волшебник и предсказание будущего

Ранним утром мама, всё же, ушла. Бабушка, обнаружив, что мамы нет, как нет на месте её походных ботинок и дорожного баула, поняла, что мама ушла за сокровищами в таинственные опасные туннели. Она помчалась тем же утром к Тон-Ату, чтобы рассказать ему всё, как будто он смог бы настичь маму, вернуть её, вразумить. Нэилю бабушка ничего не сказала, и он, как и обычно, собирался в театральную школу, где учился. Он долго ворчал, что ему приходится таскать ботинки отца из-за нежелания мамы покупать ему новые. Мама же считала, что ботинки новые и очень дорогие, папа их ни разу не обул, не успел, так зачем тратиться на то, что хуже? Она не понимала, что нежелание Нэиля вызвано совсем другими чувствами, очень болезненными, о которых он не говорил. Или экономия была выше понимания? Нэя осталась одна. Она не разделяла опасений бабушки по поводу замыслов мамы. Она ела вчерашний и очень вкусный хлеб с тушёной рыбой, запивая всё фруктовым компотом, и думала о том, как мама принесёт сокровища, и они будут жить богато. Наивная девочка, она была наполнена радостным ожиданием сказочных сокровищ, тем, что в их жизнь вернётся утраченное счастье, а маме не может ничего угрожать, потому что мама в принципе бессмертная. Почему не был таковым утраченный отец, обдумывать эту мысль Нэя не могла в силу её неподъёмной сложности для детского сознания.

Она вышла в общий двор, рассеянно бродя без особой цели, отмечая новые выросшие за ночь цветы на огороженных клумбах, устроенных бабушкой и мамой совместно с соседками. Мама обожала цветы. Ну и что, что двор общий и небольшой, сажать красивые растения понравилось всем. Конечно, приходилось следить, ухаживать. Нэя делала привычную ревизию тех растительных питомцев, что успели увянуть или же их сорвали чьи-то бездельные руки, по привычке тянущиеся ко всему, что не ими создано. Что-то было иначе с освещением двора, появился некий лишний объём и некое нарушение прежнего привычного устроения вокруг. Она осмотрелась по сторонам и остолбенела. Одно из огромных тенистых деревьев было спилено! Посреди остатков ветвей и розоватых опилок остался лишь пень размером с добрую столешницу. Само дерево неизвестные старатели – лиходеи успели увезти. Древесина именно такого дерева была очень дорога, из неё делали качественную мебель. На пахучем срезе гигантского пня лежал карлик и, вроде бы, спал. Присмотревшись не без страха, поскольку маленькие несчастные люди внушали ей страх, и были они часто крикливы и раздражительны, Нэя заметила, что на карлика спящий не похож. Худенький, старый, он обладал соразмерными пропорциями тела. Лицо бледное и чистое, а от подвижной тени соседнего дерева казалось едва ли не прозрачным. На абсолютно белых, забранных сзади в хвостик, волосах была нахлобучена поношенная зелёная бархатная шапочка. Щиколотки ног были оплетены кожаными шнурками кустарной дешёвой обуви, зелёная мятая рубаха-туника и такие же зелёные штаны. Только ступни ног были довольно массивны и мало соответствовали его росту. Под голову он подложил матерчатую сумку и, чувствовалось, как удобно и сладко ему тут спать. Губы он имел пунцовые, что нередко встречается у стариков, живущих в своё удовольствие. Неожиданно загадочный человечек открыл глаза и уставился в лицо девочки. Взгляд подействовал как зелёная вспышка, до того неожиданно-зелёными были его глаза. Нэя в испуге попятилась.

– Не бойся, я не кусаюсь, – добродушно промолвил старик и сел на занозистую поверхность пня, свесив вниз хрупкие ножки с довольно большими ступнями. Но уродливым он не казался всё равно. – Садись рядом, пень такой тёплый и душистый. Если твоя попа напитается его последним исходящим древесным духом, то ты весь год не будешь болеть.

– Можно подумать, что у меня как у старухи болит то задница, то спина, – обиделась Нэя на его предложение. – Сам и напитывайся. – К ней подошла озорница Азира, а следом подтянулась и заспанная, но очень хорошенькая Эля, задумчиво ковырявшая свой вздёрнутый носик.

– Как тебя зовут? – спросила Нэя, – у тебя есть имя?

– Как же ему не быть. Имя моё Хор-Арх, а зовут меня все Знахарем.

– Ты и вправду знахарь? Тебе открыта письменность человеческой души? Вот моя бабушка умеет читать эту письменность о будущем человека при помощи своих древних таблиц. Только видит смутно, от этого говорит туманно, чтобы её поняли приблизительно или вообще не поняли ничего.

– Человек не игрушка. Куда поставили, там и стоит? Помыли – блестит, испачкали – валяется грязный? Сломали и ладно? Он имеет в себе свободу воли, желаний, поступков, хотя и в созданных подчас не им обстоятельствах. Предсказать будущее не всегда возможно, и твоя бабушка это знает. Люди же сами и творят своё будущее. И не только для себя, а и для многих других. Иногда сносное, а иногда скверное, хуже не бывает.

– Почему твоя туника такая старая и грязная? Хочешь, я тебе её постираю? Я умею. Я всегда стираю сама. А пока она будет сохнуть, ты попьёшь у нас сладкий компот, – бабушка наварила большую кастрюлю, так что по любому соседям отдавать придётся. Можешь даже и поспать на диване в нашей большой комнате. А то тут жёстко. Если ты расскажешь бабушке о том, как правильно предсказывать будущее, она тебя отблагодарит. Подарит тебе новую рубашку из куска лишней ткани. У нас много всяких обрезков, а бабушка умеет из кусочков сшить целую рубашку. Она же умеет шить. И вышивать. У неё есть универсальный станок. Да я и сама умею шить.

– Моя рубашка чистая. Я сам её стираю в озере. А пятна – это следы от моих не всегда опрятных друзей собачек. Они живут со мною. Бывает, что трутся и ласкаются ко мне своими слюнявыми мордочками, карябают лапками, вот следы и не отстирываются. Только это не обычные собачки. Они умеют летать.

– Летать? Как же это?

– Разве ты никогда не видела летающих горных собак?

– Нет. Я же не была в горах, только с бабушкой в предгорьях. Разве ты там живёшь? Там же очень опасно. Да и как ты туда добираешься?

– Твоя бабушка выкинет его в окно, если ты приведёшь его в вашу чистенькую квартирку, чтобы он не затащил к вам собачьих блох. Он же с собаками спит! – злорадно перебила её Азира.

– Нет! – возмутилась Нэя, – бабушка добрая, она никогда так не сделает! А ты…

– Ты чего сюда пришёл? – сурово обратилась Азира к старику, подражая своей крикливой матери и оттесняя Нэю от пня. – Бреди отсюда к своим летучим собакам! Это наше место для игр, тут стоят наши дома, а нищим бродяжкам тут не место.

– Я путник, а вечной бродяжкой будешь ты сама, хотя и не нищей, – старик улыбался, как и положено великодушным старикам отвечать на мелкие дерзости детей.

– Я? – возмутилась Азира, наступая на старика, но пень на выпирающих мощных корнях был довольно высок, – я буду первой богачкой на целый квартал!

– А ты, до чего же милая! – обратился он к Нэе, продолжая непонятную игру. – Когда ты подрастёшь, то выйдешь замуж за статного прекрасного избранника с отсветом другой звезды в его нездешних глазах. Он подарит тебе дворец, мерцающий разными цветами на свету, подобный драгоценному камню, где ты будешь жить, создавать удивительные вещи для радости всех прочих…

– Нездешние глаза? Как твои? – Нэя, как от ласкового дуновения ветра в исчезнувшей кроне срубленного дерева и принесённого этим дуновением душистой пыльцы, прикрыла ресницы. Дерева уже не было, несостоявшееся цветение было смято в неопрятной куче поломанных ветвей и раздавленных листьев, а аромат продолжал наполнять воздух вокруг. Возникло странное впечатление родной теплоты, идущей от гнома в поношенной шапочке. Она верила ему всецело. – Я буду жить во дворце? А сад там будет? Я буду сажать там цветы?

– Конечно. Ты добрая девочка, не только красивая. Ты создана для того, чтобы украшать этот мир.

–Ты тоже добрый, как мой папа… Когда он работал в нашем большом-большом саду, он тоже носил такую же шапочку…

– Так это его шапка и есть. Мне отдали её за ненадобностью. Кто-то из ваших бывших рабочих в усадьбе и отдал. А я взял. Одна добрая торговка с рынка ушила шапочку маленько, а то она сползала с моей макушки. Где мне взять хорошую одежду? Она же дорогая, – и старичок вертел шапочку в руках, показывая Нэе золотое шитье сбоку, – в узоре был различим их родовой инициал, составленный из имени деда и отца. Девочка сжала похолодевшие ладони, поднесла к губам и дула на них, не понимая, как себя вести. Попросить отдать шапочку отца, прошедшую через неизвестные руки каких-то нищих и осевшую на голове старого бродяжки? Зачем ей эта запылённая ветошь?

– Ну и врун ты, – Азире тоже хотелось услышать пророчество о красавце для себя, пусть это и было игрой выжившего из ума убогого бродяги. – Ты подобрал шапку вместе со своим именем в мусорном контейнере. Не может быть у нищего такого аристократического имени. Хор-Архом может быть только аристократ, ну или жрец из Храма Надмирного Света, а ты-то мизерный урод! – повторила она презрительно.

– Зато ты выберешь себе такого неохватного могучего урода, что он одной рукой может убить человека, что уже и произошло. Совершив неискупимую подлость из-за страха смерти, он будет пытаться заглушить свою совесть при помощи кипучей деятельности, направленной на обогащение, и станет одержим жаждой богатства больше всего остального. Он будет весьма богат, но богат ради себя, а не ради тебя. Жаль только, что он будет один на вас двоих, – и он кивнул в сторону Эли. Та разинула рот, забыв вытащить палец из носа. – Удивительно, – продолжал незнакомец, – какой сплетётся будущий узор из настолько разных, настолько чужеродных душ, пришедших сюда из разных миров Галактики. А вот по чьему зову или подневольно мы бродим по уставшей планете? Пьём живительную и одновременно смертоносную энергию прекрасной и беспощадной звезды Ихэ-Олы? Мы даже не знаем, пребывает она в зените своих лет или близка к катастрофичному и всегда непредсказуемому финалу? Как и всякая жизнь во Вселенной, как и всякая тварная сущность она не ведает конца своего пути. А ведь и звёзды дышат и мыслят, любят и вечно устремлены…

– Чего это? – опешила Эля, кое-что всё же уловив из его бормотания, – муж-урод мне без надобности. А мне подарят дворец? Мама говорит, что я буду красавица.

– Урод не урод, главное это богатство, – согласилась на «урода» Азира, принимая игру, – Будет у меня богатство, будет и дворец, а то и не один.

– Размечталась! – презрительно осадила Азиру Эля. – Так и останешься жить в конуре, потому что ты злая!

Азира стеганула Элю по голой ноге, подняв ветку с земли. Та подпрыгнула, обидевшись теперь и на Азиру. Тоже подняла прут и ткнула им её в бок, мстя и не принимая такую игру. Ткнуть старика она не посмела, хотя и хотела, как почувствовала Нэя. Эля, обычно улыбчивая, но всегда пребывающая как бы в томном полусне, нахмурилась, засопела своим коротким носиком.

– В той тени, которую он отбрасывает, невозможно ничьё счастье, как невозможно пробиться цветку под густой тенью таких вот деревьев, – старик уже не смеялся. Он делал попытку соскользнуть вниз, но его штанина зацепилась за лоскут оставшейся коры на останце дерева.

Эля нацелилась кончиком прута ему в лицо. – Ты зачем колдуешь мне несчастье? Я тебя как высеку прутом, так запищишь, букашка зелёная!

– А ты чего сердишься, курносая! Ведь каждого из нас Судьба приглашает соучаствовать в своей игре. Мы сами нарушаем правила и создаём путаницу, проявляем иждивенчество ума, назначая виноватыми всегда только других. Бескорыстны во зле, своекорыстны в добре, безмерно активны в пустяковой суете и пассивны душой там, где требуется усилие над собой и обстоятельствами вокруг нас. От тебя тоже многое будет зависеть. – Старик ловко увернулся от кары разгневанной девочки и сломал прут в её руке. Эля раскраснелась от негодования и готова была заплакать или завизжать. Азира, сумрачно и не по-детски блестя глазами, без слов потешалась над всеми. Над гневом Эли, над предсказанием небывалого счастья, будто бы ждущего Нэю в будущем. Нэя продолжала молчать, очарованная глазами и речами диковинного человечка. Вот словно вылез он из густой кроны того самого дерева, что ещё утром тут росло. Наверное, он там и жил? Расскажи она бабушке, так та не поверит. Грамотная речь бродяги мало её удивила, а Эля с Азирой так и не поняли большую часть из того, что он говорил. Азира уже разглядывала червей в развороченной земле, давила их сучком, присев на корточки. Короткая туника оголила её весьма взрослые ляжки, уже пробившийся тёмный пушок между ними, поскольку нижнего белья у неё не было. Она без всякого стеснения помочилась на глазах старика, а может, сделала это из презрения к нему. Да и ко всем остальным тоже. – Ты колдун, а я в колдунов не верю, так что все твои предсказанные несчастья я зассу, а на тебя просто пукну! – и она без труда и очень громко сделала это. – Моя мать именно так учит отпугивать колдунов!

– Бедное маленькое чудовище! – пробормотал старик.

– Это я-то маленькая? Разве не ты? – Азира встала во весь рост и нагнулась над высоким огромным пнём, вытянув шею, в стремлении цапнуть старика зубами. – Ры-ры-ы- зарычала она довольно угрожающе, – я не собака, а кусаюсь! Меня все тут боятся.

– На свете много злых людей, – сказала, наконец, Нэя, отвращаясь от дворовой хулиганки и стыдясь за неё перед старым человеком. Она оттеснила Азиру от пня, защищая доброго путника и удивляясь своей же храбрости. Обычно она Азиру боялась. – Они могут побить, даже убить. Просто так. Чем же тут поможет мой ум или, как ты говоришь, усилие над собой?

Тут Эля нашла на ком выместить свою обиду и сильно хлестнула Азиру прутом по бедру. Обе они с визгом затоптались в той самой луже, сделанной Азирой, не уступая в силе одна другой. Эля вцепилась Азире в волосы, а та молотила её кулаками как заправский боец. – Ты будешь женой урода!

– И ты! И ты будешь, зассыха, женой такого же зассуна!

Старичок сполз со своего нагретого пня-ложа со стороны противоположной той, где и возились девочки. Он быстро пробежал через проём массивных старых столбов для ворот на улицу. Нэя выбежала следом, лишь бы не стоять рядом с противной вонючкой Азирой, но в перспективе длинной городской улицы маленького человека нигде уже не было видно. Бабушка запрещала Нэе одной покидать пределы дворовой территории, и девочка вернулась. На разрисованной древесными кольцами столешнице-пне осталась матерчатая сумка того, кто назвал себя Знахарем. Азира с Элей, забыв о схватке, вместе осматривали забытую ветошь. Сумка оказалась неожиданно увесистой. Однако, оттуда высыпались лишь травы вместе с блестящим прозрачным камнем, размером с приличный кулак.

– Фу! – девочки с нескрываемой брезгливостью скинули чужое добро в кучу поломанных ветвей и розовеющих увядающих листьев. Но мерцающий камень с неровными и острыми гранями Азира выхватила и рассматривала его на просвет. Он был тяжёлый, поскольку она с трудом его удерживала. Тёплое сияние озарило её розовощёкое лицо, тонкие дуги бровей и крупные глаза-ягоды. Нэя впервые увидела, как красива эта замарашка, согласившись с бабушкиной оценкой внешности «бедного маленького чудовища». Она поразилась вдруг тому, что точно также называла Азиру и бабушка. На чудовище Азира не походила ничуть, да и маленькой давно не была. А вот бедной умом – это да!

– Вы ничего не поняли, – сказала девочкам Нэя, – он же волшебник! Он растительный дух, он жил в нашем дереве. А вы его оскорбили. Теперь уж точно не видать вам счастья! Я так хотела его расспросить о будущем…

– Он же напророчил тебе красавца и дворец, чего волнуешься? А нам с Элькой урода одного на двоих. Ты поверила ему? Тебе ведь хочется опять стать аристократкой? Чтобы красавчик -аристократ взял тебя к себе? Ничего этого у тебя не будет. Он просто безумный травник. Я не раз видела его на городском рынке, когда туда хожу за рыбой. Забрёл поспать на дорожку, а мы не дали, вот он и рассвирепел. Придумал про несчастья…

– У злых не бывает счастья, – ответила ей Нэя, и тут же со всего размаха получила тряпичной сумкой по спине от ловкой злыдни. Азира успела вытащить сумку из кучи веток, а на дне её грохотало что-то весьма увесистое, что-то вроде булыжников. Если бы она ударила по голове, то причинила бы травму.

– Ай-ай! – вскрикнула Нэя, ощутив, как больно отозвался удар внутри её тела, запер дыхание, и слёзы сами собой полились из глаз. А старик уже стоял рядом. Непонятно, когда он успел вернуться. Нэя так удивилась, что забыла ответить Азире на подлый удар. Он мягко провёл ладонью по спине девочки, и боль сразу ушла.

Потом он взял своей рукой руку Азиры, и та безвольно разжала пальцы, зажавшие диковинный кристалл. Она была сильная и наглая, могла бы пихнуть маленького и щуплого старика, но стояла как деревянная, вперив взгляд в пустоту. Острой гранью он черканул по лбу хулиганки, и алая струйка потекла вниз, дойдя до кончика её носа, где и повисла густой капелькой. Эля злорадно хихикнула, Нэя обмерла от страха, совместного с сочувствием. Как в полусне она вытащила платочек из кармашка своей туники и протянула Азире.

– Опасно, опасно, глупая детка, брать в такие загребущие ручки концентратор энергии, – обратился загадочный человек к Азире. Он взял из рук Нэи платочек и бережно протёр рассечённую кожу на лбу наказанной драчуньи, вытер и кончик её носа. Но кровь продолжала сочиться. – Он не любит чужаков и не прожёг тебя лишь потому, что я не умею злиться как ты. Нельзя брать чужое, пусть и брошенное, как ты посчитала… – Маленький человек, поскольку стариком его назвать было всё же неправильно, бормотал что-то и ещё, чего невозможно было понять, но последние его фразы Нэя уловила отчётливо. Хотя он едва шевелил губами!

– Ай-ай! Какой плохой знак, плохой знак! Ты погибнешь от собственной же руки, малоумная детка, когда ты станешь взрослой, но останешься такой же ущербной. Ай-ай! Какой печальный извилистый путь, но не фатальный же? Нет? Неисправимо фатальный? Ты считаешь, что свернуть с такого пути у неё не получится? Но почему? Она упряма, но безвольна? Она обладает сильным темпераментом, жадным рассудком, но не наделена и зачатком подлинного разума? Тем, что проявляет себя через доброту, сострадание и сопереживание. Так что и развиться тому не из чего… Ай-ай! Всё предопределено уже тем, что семья Роэлов поселилась тут? Красавец Роэл младший погубит её? Ай-ай! Что же делать? Как исправить?

Маленький колдун, или кем он был? Взял окровавленный платочек и сунул его в ладошку Нэи, – Ступай к реке. Вымой эту тряпочку в чистом и бегущем потоке. Начисто и набело. Сейчас время голубой и холодной воды, когда река обладает сильным очищающим эффектом. Высуши её и незаметно подложи под подушку своему брату. Достаточно всего лишь ночи, чтобы никогда, никогда он уже не заметит эту дурочку. Даже проходя мимо, даже при зове её манящего взора, не заметит. А после принеси этот кусочек ткани, напитанный снами и сокровенными юными желаниями твоего брата, ко мне на ближайший отсюда рынок, где я буду торговать в течение нескольких дней. Я буду там в торговых рядах, где продают травы и коренья, благоуханные цветы и прочие растительные лесные редкости. Только приди туда, и тропинка сама тебя выведет ко мне. Ты же не хочешь, чтобы её постигла страшная участь, когда она погибнет от раны, что нанесёт себе сама?

– Зачем ты такое говоришь?! – испуганно спросила Нэя, – мы же маленькие девочки…

– Вы уже не маленькие девочки. Ты обладаешь вполне себе взрослым разумением. А у девочки – маленького чудовища вызрело её женское лоно, и вышла первая кровь. К тому же для Кристаллов нет возрастной разницы среди людей.

Нэя отшатнулась от маленького человека-знахаря, но со страхом взяла протянутый клочок ткани, обрамлённый кружевом. Алые капельки крови казались ягодками, что распустились на ажурных веточках. Она отчётливо увидела, как вспыхнул кристалл насыщенно-зелёным цветом, соприкоснувшись с его пальцами. Как он беспрепятственно и быстро скользнул к нему в карман обтрёпанной туники. А тот, кого звали Знахарем, поднял увесистую тряпичную суму, легко повесил её на своё костлявое плечо, слегка поклонился Нэе и, ссутулившись, быстро помчался к воротам. Она брезгливо бросила окровавленный платочек в кучу обломанных ветвей. Потом тщательно зарыла его в самую их гущу кончиком своей туфельки. Потом притопала всё это ножкой, так тщательно, что ветки захрустели. Она не собиралась выполнять дикое наставление, зловещий, но и непостижимо глупый, магический ритуал ради Азиры. Бежать к реке, куда бабушка и близко не велела подходить без спроса? Отстирывать кровь этой злыдни? А потом совать всю эту дрянь под подушку Нэиля? Он-то здесь при чём? Она так усердно и сердито старалась, что полностью смешала платочек с раздавленной листвой, с сором и землёй. Одна из веток поцарапала её лодыжку. И кровь потекла уже из её поверхностной ранки. А другого платочка не имелось. Эля услужливо подала свой платочек, заслюнявленный и мятый. Пришлось воспользоваться им. Мама Эли следила за внешним видом своей дочки, хотя та и проявляла порой полное безразличие к своему внешнему виду.

– Выстираю, отдам, – пообещала она Эле. Та кивнула.

– Может, он и добрый, но сумасшедший, – произнесла Нэя.

– Ага! – согласилась Эля. – Я не поняла ни слова из того, что он только что бормотал. Или он пел? Напился пьянящих напитков, лег на пень, проспался, а теперь вот песни запел. У-у-у-у, ай-ай-ай! У меня вдруг уши заложило. А ты почему его испугалась? Он же тебе дворец наобещал и красавца жениха, – она совершенно искренне не расслышала ни слова из речей знахаря. И почему было так, Нэя также не понимала. Для неё его речь прозвучала внятно и довольно зловеще по отношению к Азире.

– Он сказал, что Азира разозлила его кристалл, – дала пояснение Нэя. – Ай-ай, как зря она так сделала!

– Какой кристалл? – удивилась Эля, – Камень, которым он её ударил по лбу? Ты тоже сошла с ума? Но ведь Азира стукнула тебя по спине, а не по голове как хотела…

– Это же он так сказал. Про кристалл. Я и говорю, что он сумасшедший.

– Хорошо, что ты сумела увернуться от Азиры. А то бы она голову тебе пробила. У-у, злыдня! – Эля с запоздалой храбростью пихнула Азиру, застывшую без движения. – Гляди, – она показала свою коленку, ниже которой намечался лиловый подкожный кровоподтёк, – Эта сумка стукнула меня по ноге тоже! Ух, и тяжесть-то! А где дед? Нэя, ты видела, что он не ушёл, а будто сквозь почву провалился!

Азира так и продолжала стоять, глядя перед собой, а Эля всё с тем же разинутым ртом глядела в пустой проём между двух замшелых каменных столбов. Сами ворота валялись на земле, видимо, обрушенные при транспортировке огромного дерева. Их так и не поставили на место.

– Я же видела, он даже к воротам не приближался! – взвизгивала Эля. – Стоял, стоял, и потом как побежал и… пропал!

Ни слова не говоря, Азира развернулась и ушла прочь, она обо всём забыла! Никогда она потом не вспоминала случай с загадочным прорицателем, которого оскорбила. А Нэя и Эля помнили всё прекрасно.

– Почему это я должна буду проходить обряд зажигания зелёного огня в Храме Надмирного Света с уродом, в чьей тени я не найду счастья? – спрашивала Эля потом, возвращаясь к тому происшествию и пугаясь, что навлекла на себя гнев колдуна. – Да ещё вместе с Азирой! Как такое может быть? А тебе он предсказал счастье с необыкновенным Избранником во дворце. Потому что ты воспитанная и его не обидела. Вот что значит ангельский характер. Тебя любят все. Даже колдуны одаривают тебя будущим счастьем. – Она говорила так, словно счастье, уже припрятанное, лежит у Нэи в доме в укромном уголке, ожидая своего грядущего ослепительного развёртывания подобно внезапной радужной небесной арке, вдруг возникающей ниоткуда над очищенным после дождя городом.