Никакой любви. Нигде. Ни в настоящем, ни в прошлом, и думалось ей, не будет и в будущем. Что ей в этой любви? Нет её. Не было никогда, и быть не может того, чего нет в самой природе вещей. Вика никогда не считала себя неудачницей. Но после того, как выросли её дети, а муж ушёл от неё за вторым изданием счастья, ограниченный мирок её обустроенной и ясной Вселенной пошёл трещинами. Через них потянуло страшным и непонятным Хаосом, лежащим за пределами её скорлупы. Она была в меру ограниченная, добрая, общительная, миловидная женщина, считающая себя русской. Лишь однажды покидала она Землю, в дни стажировки на искусственном спутнике, в купольном селении ещё во время учёбы в Академии.

После расставания с мужем, а расстались они довольно спокойно, ведь бессмысленно взывать к чувствам, коли их не осталось, Вика, не умея ни с кем сойтись вновь, стала впадать в уныние. И тогда её свекровь – психолог познакомила её с Ритой, а Рита предложила работу на отдалённом новом объекте, так называемом «Спутнике, Гелия», где преобладающим населением являлись мужчины. Мужчины отборного вида, молодые и свободные. Космодесантники, мужская элита, если считать по физическим параметрам. «А их ум? На что он тебе»? – спросила насмешливая и строгая в то же время красавица. – «Интеллект может и быть, а удовлетворения от него никакого при этом. Ты просто забудешь там свои неурядицы, да и заработаешь на последующую жизнь на Земле вполне себе предостаточно». Так Вика попала на Спутник Гелия.

Первые впечатления о новой планете и «отборной высочайшей категории мужчин» вошли в её закрома, куда она сбрасывала жизненную жатву, как кошмар. Как самое страшное и сумбурное в её жизни событие. В её жизни благополучной и земной женщины, прожившей эту самую жизнь как дерево, не в смысле бесчувствия, а в смысле том, что жила она на одном месте, где и было ей светло и привольно. Не было в ней тяги к пространственным перемещениям, и росла она только вверх, веря в благословение синих небес. Но выкорчевала её семейная драма, задрала корнями вверх, оголила стыдное, ткнула носом в жёсткую землю.

Едва она прибыла, и все узнали, что новенькая врач – женщина одинокая, но ничуть не корявая, как её, едва она вышла из Центра местного досуга после знакомства и чаепития с местными дружелюбными жительницами, окружила толпа молодых мужиков. Они без церемоний, принятых на Земле, стали её рассматривать и обсуждать друг с другом, будто её в это время и рядом не стояло. Вика не была красавицей, почему и хранила верность любимому мужу в течение стольких лет, не было и соблазна. А сама она его не искала, соблазна этого. Не считая одного раза. Восхитительному по своему качеству, но провальному по своему последующему развитию. Ибо никакого развития того сказочного сюжета не последовало. А потому и постыдного, как она его и засчитала. Широкоскулая, с очаровательными ямочками на щеках и волнистой пышной косой, заплетаемой по-девичьи, обладая невысоким ростом, несомненной привлекательностью, Вика не являлась броской, к тому же была инертной в своём поведении, что и оставляло её всегда неприметной на фоне девушек и женщин, даже менее красивых, зато энергичных и громко о себе заявляющих. Но себя она принимала и любила всегда.

Хотя опять же… Раз проявила бурную и буквально безрассудную активность, и чем закончилось? Ничем. Остались сладкие сны, детские по своей дурости надежды на повтор, которого не случилось…

Один из молодцев схватил её за плечо, развернул к себе и нагло, хотя и не без нежности, исследовал ручищей её грудь, после чего сказал, – Да она рожалая! Грудь обвислая. Чего не подправила?

Вика смотрела на него, не веря своим ушам и его наглым рукам. Её будто погрузили в заморозку. Вследствие переживаний она сильно похудела ещё на Земле, а так она была, как называл её бывший муж в приступе благодушия, «пончик в клубничном сиропе». На спутник же она прибыла похожей на завалявшуюся оладышку, почти плоская и кислая.

– Меня муж и такую любит, – еле прошептала она, забыв, что никто её уже не любит.

– А мне нравится, – сказал другой, тоже молодой и ничего себе, симпатичный и весёлый, – грудь естественная, а сама щупленькая, как я люблю. Полюби меня, и я подарю тебе такой аппетит, что ты в скором времени превратишься в сметанный колобок, – и, смеясь, обнял её. – Что надо! – констатировал он, – девушка, может, и не земная мечта, поскольку на Земле все реально зажрались окружающими красотами, зато космическая находка для одиноких странников.

Они дружно заржали, как кони, да и напомнили ей табун диких животных. Будто низ и был самой главной составляющей их существа.

– Ноги у неё коротковаты, а задница большая. Если только на любителя… – подал замечание какой-то пошляк.

– У-у, какая тугая у тебя попа, никто не любит? – спросил ещё кто-то, ущипнув сзади. Вика не различала их лиц и не понимала сколько их. Много. Не понимала, что это их игра, развлечение.

– Почему не любит? – спросила она обиженно.

– Признак такой, – охотно объяснил ей знаток, – если ягодицы твёрдые, долго никто не любил.

Ей стало ещё обиднее, но это было правдой в её случае.

– Губки у неё румяные, – они осматривали её, как лошадь на базаре, разве что в рот не лезли. Откуда ей пришло такое сравнение с лошадью? Из какой-то старой книги, наверно. И что это такое «базар»? Она смутно это себе представляла по фильмам на исторические темы. Но что за падение людей в дикость предстало перед нею! Да разве такой участи она достойна? Буквально сослали в какую-то космическую тюрьму! Пусть и обустроенную, и местами красивую, как картинка. Да тут и была игрушечная имитация земной среды.

– За что? – спросила она у пустоты, не обращаясь ни к кому персонально.

– Кому не нравится, проваливайте, я беру её себе, – сказал один из одичавших парней, тот самый весёлый здоровяк, и тронул за плечо уже более мягко. Вика и не была против него лично. Но униженная сценой изучения и насмешек, возмущённая, она стукнула его локтем и, выбравшись из их гогочущего табуна, побежала жаловаться Главному Ответственному Распорядителю, ГОРу, как здесь кратко называли шефа колонистов на спутнике Гелия.

Но и этот ГОР был для неё страшнее оголодавших мужиков. Более стыдного, чем то, что её с ним связывало, не испытала она и за всю свою жизнь. Не потому, что тогда стыдно было, а то, что потом пришло. Осознание, что она стала случайной женщиной из тех, каковых не помнят. И смиряло лишь то, что он ту их безумную по несолидной необдуманности и спонтанности встречу не помнил. Смиряло и добавляло боли. Она вглядывалась в его глаза без того усилия, что могло бы быть, не произойди та их близость на берегу подмосковной речки, и не находила в них подтверждения тому, что тогда предавался с ней совместно насыщенному сексу именно он. Тот водопад ощущений едва не обрушил её всю целиком в реальный уже отрыв от приобретённой женской устойчивости. Пошатнул основы её житейского ума-опыта. Таких мужчин у неё никогда не было. Да и каких мужчин? Одни муж и был….

Не обозналась ли она? С кем же тогда его попутала? Особо-то в давнее прошлое они и не углублялись в процессе беседы, заветных имён не озвучивали. Он принял её порыв, одарил своим же, -ураганным, без преувеличения, – и чего теперь-то? Она запомнила на долгие и долгие годы, он нет. Может, и действительно, не он был? Похожий лишь? Тот был моложе, яснее, добрее. Этот монумент из тех, что воздвигают павшим и не сдавшимся героям былых эпох. Цветочки преподнести можно, голову склонить в знак признательности, даже если не знаешь сути самих подвигов, а чтобы броситься такому в объятия?

Она задвинула то приключение в летний «день непослушания» куда-то поглубже, и потребовала у живого и здравствующего «монумента» объяснения тому, чему её и подвергли его, между прочим, подчинённые.

То, о чём он поведал, повергло её в не меньший ужас и трепет. Оказалось, что в таких инопланетных и удалённых колониях женщин обычно мало, и их используют не только исходя из профессиональных умений, умственных способностей и прочих качеств, но эксплуатируют и природный естественный, сугубо женский уже потенциал. Мужчин много, женщин мало. Каков вывод? Семейные пары не шли в счёт. Их тут мало, и они были вне этих игр.

Бритоголовый, здоровый человек-монумент, который должен был быть ей защитой, над нею вроде бы насмехался? Он не мог понять её паники. Чего она сюда и прибыла, если… Она не знает правил обитания в подобной космической ойкумене? Её не предупредили? А кто, собственно, ей и посоветовал сюда прибыть? Если же она сомневается в смысле оплаты её сверхурочных трудов, то пусть не беспокоится. Цифирь на её счете будет железно прирастать. Это свято. Это нерушимо здесь. Женщины обогащаются. За короткое время. И отбывают себе восвояси, очень всем довольные. Но многим настолько нравится такая вольная и любвеобильная жизнь, что их отсюда и насильно не выгонишь, на Землю. Зачем же здесь и оказываются неудачницы, одиночки и стареющие искательницы приключений? А также, будем уж и откровенны, неизлечимые потаскушки.

– Я потаскушка? – залилась слезами Вика.

– А кто ты? – спросил он вполне любезно. – Внеси ясность по поводу загадочной мотивации, толкнувшей тебя сюда.

Давясь слезами, она рассказала ему свою историю. Вернее, напомнила, ведь когда-то же и рассказывала, слов-эпитетов не жалела! Опасный, как и все они тут, бритоголовый предводитель банды, засевшей под инопланетным куполом, ей сказал, – Ну и кто же решил тебе устроить райскую жизнь? В благодарность за какие твои прошлые проступки тебя сюда сослали? Или заманили, что одно и то же.

– У меня не было никаких проступков ни перед кем! Я всегда и всем самоотверженно служила! Родным людям, своим пациентам, человечеству в целом…

– А зря! – ответил он, прищурившись, как пребывающий в затаённой активности кот, выглянувший из-за ширмы человека-монумента. – Никогда не стоит забывать о себе.

Потом объяснил, что все женщины, если одинокие, тут свободные и уважаемые коллеги, защищённые земными законами, но слабо защищённые от вполне понятных домогательств. Так ведь и они прибывают сюда, зная это. И спасение от участи похищения, – условного, конечно! – скорый поиск того, кому, как и ей нужна идиллическая семейная гавань без штормов, но и без бурных чувств.

– Не переживай, – сказал ей человек по фамилии Венд, – Весь вопрос в том, придёшься ли ты по нраву тому, кому и прислана?

Этого посыла Вика не поняла. Или не захотела. Но потом, разобравшись в своих смятых чувствах и ощущениях уже тогда, когда спутник Гелия стал колыбелью её рождённых здесь детей и её повторного счастья тоже, она поняла, что он имел в виду. Поняла намёки красавицы из ГРОЗ, поняла свою «сверхзадачу», так сказать. Её прислали для самого ГОРа, у которого жена вечно пребывала в беременностях и заботах о потомстве. Поэтому он и насмехался над ней, поэтому пугал, желая, чтобы она прильнула к нему, как к защите от страшного дикого зигзага своей судьбы. Никто и никогда не тронул бы её, не прояви она сама такого желания. Никогда. Как поняла она потом. А в тот раз она ничего пока что не понимала.

Он посадил её к себе на колени, и как-то незаметно вышло, что Вика не сразу и разобралась, что сидит впритык к человеку, с определением которого так и не разобралась. Близкий он ей или же… Он же всё забыл! Вернее, сидя на самом этом человеке-монументе, она и очнулась от своих раздумий. Монумент он уже не напоминал нисколько. Он дышал в её смятённое лицо, в пылающие ушки, хорошенькие такие, любимые когда-то мужем её ушки, в маленьких мочках которых светилась россыпь бриллиантов, подаренных изменником, – Я тебя вспомнил, Вика…

– А я и не забывала… – ответила она, даря ему ответный поцелуй. – Только учти, я с женатым в связь вступать не буду.

– Даже иногда? – спросил он. – Тебе в тот раз не понравилось со мной?

– Мне понравилось, – не стала она ничего скрывать. – Ты дал мне уверенность, мою женскую, которую потом опять отнял у меня мой негодный муж. Он же вернулся, а потом опять ушёл… У тебя же здесь жена. Как быть с ней?

– Вопрос неправильный. Она как есть, так и останется моей женой.

– Я ситуативной любовницей не буду. Чтобы раз в месяц или пару раз в год… Тут слишком тесный мир. Под куполом. Кем я должна буду себя ощущать?

– Ты хочешь постоянной связи? – спросил он. – Так чем же тогда тебе не угодили те, кто именно такую связь тебе и предлагали? На выбор. Разве выбор здесь плох?

– У меня возникло такое чувство, что я кобыла на торгах.

– Кобыла лишена возможности выбрать себе того, кто и будет ею владеть. А тебе такой выбор дан. Не хочешь, живи соломенной вдовой. Как и привыкла на Земле после бегства своего соломенного мужа.

– Отличный у меня был муж. Но разлюбил. Что же тут поделаешь? Да я и сама-то… Не хочу я о нём и помнить. И не вдова я соломенная, а вполне себе невеста. Тили-тили тесто, где жених, коль есть невеста? – она засмеялась. Она уже сама стала целовать его в губы. Целовались долго, но с какой-то спокойной нежностью, как давно привычные друг другу супруги. Память о прошлой земной юности и порождала такую вот глубинную почти родственную нежность. Она знала, что он никогда не полюбит её, как любит мужчина свою единственную женщину. Даже если и способен проявить сексуальное устремление конкретно к ней, к Вике, брошенной мужем, заброшенную на отдалённую планету немилостью земной судьбы. – Хорош ты, Рудик, не отрывалась бы от тебя никогда. Но ты чужой муж. А я женщина порядочная. Мне к аскетизму не привыкать, и соблазны преодолевать я тоже обучена.

– Как же тогда в Подмосковье? Так сказать, «в глухих лугах остановлюсь, чтобы нарвать себе букет, кого-то там любя». Как там? Что было не так с твоим умением преодолевать соблазны?

– Я же сочла тебя свободным. Ты ничего не сказал о том, что привёз с собой жену с того Трола…

– Хочешь кофе? – спросил он, дав ей освобождение от своих объятий. Нет, так и не надо, не очень-то и хотелось. Так расшифровала его поведение Вика.

– Сразу признаюсь, здесь нет натуральных продуктов. Всё, кроме зелени, ягод и овощей, синтезировано. А в скором времени и фрукты будут совсем настоящие, как деревья подрастут…

Вика почувствовала, когда он быстро и умело изучал её через прикосновения, что он так и не вспомнил тех подробностей, чем были наполнены те мгновения их встречи у подмосковной речки. Просто потому, что они не являлись для него чем-то ценным, незабываемым.

– Ты помнишь, в какое платье я была в тот день? – спросила она.

– В каком платье? Кажется, в красном. Нет?

– Оно было в горошек.

– А, ну да! Нежно-розовое в белый горошек.

– Нет. Белое в чёрный горошек. Ты ещё обозвал меня сладким горошком. А ещё… заячьей капусткой. Почему заячьей?

– Трава такая есть. Свежая, мяконькая, душистая травка. Отрада для оголодавшего зайца, наверное, – откровения не казались обидными, напоминали дружескую успокоительную ласку. Она заглянула в глаза этого человека, зелёные и твёрдые, удерживающие её взгляд на чёткой и определённой границе. Он и не собирался пускать её внутрь к себе. Ничем не заманивал, не лгал, – «Так себе барахлишко, мягкое и серенькое, коли уж ничего нет другого, сошла бы и эта пока. А нет, так и не надо. Услужливых кошечек найти на раз, другой, и более атласные, к рукам привычные пушишки найдутся». – Эти его мысли о себе она, конечно, прочесть не могла, но понять сумела. А как знать, улови она хоть каплю его чувства к себе, жизнь на спутнике приняла бы и другой оборот.

После того, как она выпила суррогат кофе, вполне сносный и на удивление душистый, он попробовал повторить свой натиск. Раз уж пришла, чего ж отпускать, не солоно хлебавши?

– Отпусти меня, Рудик! – взмолилась несчастная Вика, когда рука его коснулась того, что до времени являлось неприкосновенностью, кроме предателя мужа, понятно. Рудольфа же она исключила из своего наличного информационного багажа ещё в то время на Земле, как печалилась о его исчезновении, поняв, что он её благополучно забыл. Сама же себя навязала, кого винить? Так что окончательное забвение оказалось на данный момент взаимным уже. А где нет любви, нет и ревности. Нет и муки от любого откровения, чего оно ни коснись.

Она подумала вдруг о той непонятной женщине из ГРОЗ, ничего ей и потом не объяснившую, но присутствовавшую на её осмотре у врачей ГРОЗ. Рита Бете. Если судить по первому впечатлению, очень молодая. Но глаза…

Пронзительные, с льдистыми какими-то включениями в них, рассматривала её без всякого чувства, и как бы с некой тайной мыслью, вызывающей тревожный отзвук в душе Вики. Вика вовсе не была дурочкой. Тогда она подумала, что у этой женщины не всё в порядке с психикой. Она была осведомлена, какие вольности позволяют себе сотрудницы этой структуры – все бывшие космические воительницы и вообще мало стандартные. Они редко любят мужчин, так она о них слышала, но её-то это как касалось? Древние, как сам мир, пороки не желали покидать насиженных гнёзд в человеческой коллективной душе, переползая из века в век, частично угасая, частично и размножаясь…

Вике оставалось лишь проклинать собственную веру земной дурочки в прекрасные качества людей Земли, в то, что всё тёмное и злое осталось в прошлом человечества. Содрогаясь при мысли о сексе с нелюбимым и не любящим её человеком, кем он тут, на Спутнике Гелия ни будь, – да зачем он и нужен в таком случае? – она ужасалась параллельно той альтернативе, что и озвучил Венд. Жить соломенной вдовой и дальше. Тогда ради чего было покидать Землю? Ради наглых и низменных молодчиков, ждущих за стенами отсека их шефа, и вообще за любыми стенами? Приступ отчаяния сдавил её горло, она закашлялась сухим истеричным кашлем. Сцепив маленькие, но искусные ладошки профессионального врача, сжав их до онемения суставов, Вика смело сказала Венду, хотя и было ей страшно.

– У меня за всю мою жизнь был только один мужчина, мой муж. И один возлюбленный, так и не ответивший мне взаимностью. Ведь сам же понимаешь, что считать взаимностью ту нашу встречу, о которой ты забыл, я не могу. Муж предал меня или разлюбил, и никакого предательства тут и нет. Тот, о ком я грезила в снах, так в тех снах и остался. И я просто отсталая от современных норм женщина, родившаяся не в своё время, в далёком будущем, а надо было, видимо, мне родиться в тёмную эпоху косных представлений о морали и верности. Я могу заниматься сексом только по любви. И никак иначе. Я не сумею быть служебной женой. А если это будет, то я… – она опять закашлялась, словно от удушья в вакууме. – Отпусти меня с первым же звездолётом в сторону Земли!

Венд засмеялся, но глаза его потеплели. Ему было приятно смотреть на неё. Вика почувствовала.

– Иди к себе, – сказал он, даря ей надежду защиты, – тебя не тронет никто. Это же была игра, какой развлекают себя наши мальчишки. Но многим нравится, чтобы никакой семейной ответственности. Здесь, – пояснил он, – не Земля. Здесь не работают предрассудки цивилизации, но никого и ни к чему тут не принуждают.

Вика ушла, унося в себе твёрдое намерение – бежать отсюда с первым же звездолётом, и Венд обещал не чинить ей препятствий.

– Ты не торопись. Посмотри непредвзято, вдруг тебе и понравится здесь. Не сейчас, конечно, но через некоторое время. Здесь же отличные ребята, хотя многие из них и оступились в прежней жизни. Довольно часто это происходит не от ущербности, а от избытка жизненных сил молодости. А добродетельных старцев, ты же видишь, тут нет. Исключая меня.

– Ты старец? Это заявка на комплимент? – удивилась Вика.

– Рад, что ты всё помнишь. Отлично мы с тобой позагорали и побрыкались на том лужке! А уж кто был конём, кто кобылой, судить тебе.

– О каком лужке речь, Рудольф Ростиславович? Вы, наверное, так веселились после своего прибытия на Землю, что всех своих девушек приглашали на некий лужок. Проверяли свою боевую прыть, как я понимаю?

– Ну, старушка, у тебя и впрямь старческие проблемы с памятью, – он рассмеялся весело, но обидно для неё. Ведь он обозвал её «старушкой», а в какой степени это было правдой, в какой ложь, она же не знала. Может, он и считал её старой? От сердца же отлегло. Дружба не утрачена, обиды отказом не причинила. Она ему не очень-то и нужна. Другие «пушишки» уж точно есть в наличии. Когда жена на сносях, это же проблема даже на удалённом объекте для такого-то космического вездехода.

Как счастье с лицом Артура само пришло к Вике

На другой же день к ней в медицинский отсек, специфически женский, пришёл высокий и красивый парень. И от его нешуточного великолепия, и от удивления, от какой такой хвори он пришёл сюда исцеляться? – у Вики дыхание приостановилось. Парень же рассказал ей, отец поведал ему о том, что новенькая врач была подругой его матери. Он и есть сын Лоры, и ему захотелось с ней поболтать о матери, о прошлом. Но Вика-то поняла, не прошлое его интересует, а она. Он тоже одинок.

Вика взглянула в его искристые синие глаза с девичьими ресницами, наследием матери, которая славилась у них красотой, взмахивая ресницами как мини-веерами. Но рот его был твёрд и мужественно очерчен, плечи поражали своим атлетическим размахом. У Вики дрогнуло и куда-то поехало вниз её сердце. Он пришёл оценить её, и в этом не возникло у неё сомнения. Ему претили дамы общего употребления. В этом фантастическом месте могли сложиться самые фантастические комбинации человеческих судеб, завязаться нереальные для Земли контакты, реализоваться невозможные проекты будущего. Здесь земные замарашки могли найти и находили временно опальных принцев.

Вика оживленно засуетилась, засмеялась как колокольчик, порозовела широкоскулым лицом как юная девушка. Полезла за чашками и чайной спрессованной в кубики заваркой, за герметичными коробками с деликатесами, которые имела для уединённой и только своей личной радости, болтая с ним так, как будто он родной и пришёл к ней как самое долгожданное чудо. Возбуждение зашкаливало, психика, её устойчивая психика, дала очевидный крен в сторону неадекватности. Но парень радостно засмеялся ей в унисон, радуясь её невероятной открытости и доброте, сам будучи и открытым, и добрым. И заметно неуверенным, деликатным с женщинами, как поняла вскоре Вика. После нескольких весёлых и открыто-доверчивых чаепитий у неё в медотсеке Вика перебралась к нему жить. Пришлось ей самой проявить инициативу, но он был нисколько не против.

И был забыт муж, и сам столь долго и безответно любимый, во многом придуманный Венд из её мечт-снов, получил от неё только горячую внутреннюю благодарность. Забылось намерение о скорейшем отлёте – бегстве. Женщины приняли её в свой интимный домашний круг общения, а молодые жеребцы оказались впоследствии милыми парнями, и никто не задевал её ни словом, ни взглядом. Хотя она и узнала много тут такого из жизни других людей, о чём никогда и не подозревала на Земле. Но так было тут принято, что женщины семейные не общались с женщинами свободными, хотя и не высказывались на счёт друг друга никак. Просто жили параллельно, не пересекаясь, под одним куполом их общей оранжереи, но на разных грядках.

Сложные размышления Вики по поводу Ксении

Ксения же стала исключением из правил. Она жила на своей персональной клумбе. Одна. Где-то сбоку ютился необщительный Ксен. Общалась она только с Викой из числа женщин.

. Глядя на её извилистое тело сквозь прозрачную зеленоватую воду, Вика опять произнесла уже шёпотом:

– Б… – и повторила, – блудница, – злясь на неотменяемую никаким их всеобщим женским остракизмом красоту купальщицы.

«Прикрылась своим бесполым чудачком, дырка ты космическая»! – тут была неприкрытая ревность, бабья зависть, страх за своё положение любимой жены Артура. Но почему она её так тревожила? Разве Артур не принадлежал ей, Вике? Но Вика чувствовала, да и видела в столовом отсеке, где рано или поздно встречались и сталкивались все не настолько уж и многочисленные обитатели города, что он не равнодушен, хотя бы и глазами своими, видя на дне этого Галактического рукава женщину, подобной которой и на Земле не часто встретишь. Чего она тут забыла? Таким ли тут и место? Такая и на Земле не валялась бы в уценке, даже при том, что была она ношена, переношена на все лады и размеры.

«Ишь, как перелицевали, хабалку», – злилась Вика, – «как девственница задницей твёрдой мерцает, и грудь переделала, ради кого тут»?

И не могла ничего себе объяснить, помня былое сверкание Ксении в их отдалённой уже студенческой молодости. Сколько горя доставила она Лоре, став причиной крушения семейного счастья той, и ребёнок не стал препятствием. А ребёнок? Это и был он, её Артур!

– Почему у тебя такой некрасивый и мелкий муж? – спросила Вика, давно отвыкнув от утончённых церемоний земной цивилизации, будучи и до этого достаточно простой и открытой. – Или ты считаешь, как в пословице: маленькое дерево в сук растёт?

Ксения, которую именовали тут Клариссой, а правильнее, не именовали никак, с ней же не общался никто из женщин, надменно и возмущённо сверкнула глазами. У мужиков было для неё много ласкательных имён – «ириска», «нарцисса», за её самолюбование и созвучие с её сложным именем, да и ещё как-нибудь на своём жаргоне в закрытом мужском кругу, непереводимо на язык культурного общения. Они все её хотели и злились из-за этого, не могли не злиться.

Глаза Клариссы – «нарциссы» были удлинёнными, несколько приподняты к вискам и пленительны объективно, даже для критической оценки Вики. Как ни относись к ней, а красота её была бесспорна. Вике было очевидно, как низко ставила она её, Вику, в сравнении с собою. Она не собиралась обсуждать своего мужа ни с кем, а уж тем более с глупой коротконогой врачихой, не смыслившей ни в чём, кроме своего акушерского ремесла.

– Ну да, ты же специалист по проблемам пола, по митохондриальным ДНК, – Ксения издевалась, не веря ни в какую такую генетику в принципе, а не только подвергая осмеянию познания самой Вики. Она распласталась нагишом на матовом бледно-зелёном полу помещения у края бассейна. Она была похожа, белая и полупрозрачная в своей нежности, на туманном как нефрит полу, на картину из тех, что любил Артур, поклонник древнего, да и современного живописного мастерства. На Диану с картин художников немыслимой древности, вроде Коро или Альфонса Мухи. Вика запомнила эти имена, как и сами картины, виденные в музее где-то давно на Земле. Запомнила, потому что старинную живопись любил и Викин папа. Несовременный папа воспитал такую же несовременную дочь Вику. Особенно одна запомнилась, где на перламутрово-зелёном фоне леса прекрасная белоснежная женщина, вне стилей и вне эпох прекрасная, женственная и волшебная, полуявь – полусон, любовалась на собственное отражение в изумрудном водоёме. И подлая Ксения была подобна ей своими формами, своей вневременной грацией, своей божественной по замыслу, святой по воплощению и греховной по использованию красотой.

И заныло её сердце – вещун. Уведёт она у Вики её Артура. Не для неё, коротконогой Вики, с глазками – тёмными, влажными ягодками, с сердцем ласковым по-матерински, бескорыстным и любящим, такой вот красавец Артур. Самый пригожий и не по достоинству ей отломившийся, а благодаря только временному личному одиночеству из-за места своей временной же службы.

«Уйдёт»! – решила Вика. Не сможет эта кошка – лакомка по кличке «Ириса» пройти мимо того, кто тут заманчивее всех. Вика, а злость стимулировала её хамство, изучала медный, аккуратно подбритый лобок красавицы, раскинувшей стройные и длинные ноги с выточенными, как в мраморе, коленями, видя её девственные по виду, потаённые обычно, места.

«И там она рыжая! Ну надо же», – и Вике хотелось отменить Ксению, её полуоткрытое сейчас нежнейшее вместилище для того самого, чем так гордятся здешние молодые жеребцы. И её тянуло на бесстыдные, непристойные вопросы, – У тебя много мужчин было? Тебя любил хоть кто по-настоящему?

– Много, – Ксения была равнодушна и преисполнена чувства собственного и непревзойдённого совершенства, как оно и положено богине. Мол, не то, что тебя, низкозадую. – А без моей ответной любви к чему бы они мне были нужны?

– Ну и как? Все разные?

– Твой муж Артур похож на твоего бывшего мужа?

– Нет.

– Чего же спрашиваешь об очевидном?

Но Вика, задохнувшись от собственной низости, пёрла, как и положено хамке, до самого края непристойности, – Тебя целовали в интимные места?

– А тебя? – спросила всё так же равнодушно Ксения.

– Мой муж, – решила открыться Вика, как же иначе вызовешь на откровенность другую женщину, закрывшись сама, – никогда не делал такого. До появления Артура я и не знала о таком дивном сексе, какой был, да и есть у нас с ним. Не знала, что можно быть настолько счастливой. Считала, что женский оргазм – выдумка литераторов и лгуний-женщин.

– Что же муж? Не любил тебя, если не ласкал?

– Любил, ласкал, но полного раскрепощения между нами не было. Я ли не хотела, он ли не умел, но потом в силу многолетней привычки мы весьма охладели к подобным делам. Работа поглощала его целиком. А я тоже без дела не сидела.

– Или же другие женщины его поглощали. Жаль тебя. Что ты прожила столько лет не обласканной и зажатой. – Ксения села рядом, свесила ноги в воду, лениво колыхая ими в воде, нисколько не стыдясь полной наготы. – Я бы с таким и дня не прожила.

– Если бы он был, как твой Ксен, я бы и от поцелуев его сбежала, – ответила Вика обиженно.

– При чём же тут Ксен? – Ксения забрызгала Вику водой, – Ксен моя ограда, чтобы козлы в огород не забредали.

– Ты ему верна? – Вика пыталась ещё больше расширить свои узковатые глаза.

– Верна душой. А так, я по жизни всегда свободна.

– А твой будущий ребёнок чей?

– Ты же врач, специалист по этой митохондриальной ДНК, – Ксения продолжала насмешничать, даже откровенничая. – Всё равно поймёшь, когда будешь проводить своё исследование. Он от Венда. Надеюсь, это наша тайна?

– Конечно! – у Вики отлегло от сердца. Так радостно она вскрикнула это «конечно»! – От шефа? Он любит тебя или вы взаимно только развлекаетесь от монотонных будней? Ты знаешь, я всегда считала избыточно здоровых мужчин не способных к тому, чтобы быть им нежными любовниками. Такие всегда пекутся лишь о себе. Да и эта его подавляющая властность…

– То мелок, то здоров, кто же идеал?

– Ведь он нравился тебе в молодости. Да? Я могла бы и догадаться. Ты же хотела его увести от Лоры. Но кто мог знать ваши тайны, Ксюша. Не обижайся на мою простоту. Тут мы все грубеем, становимся проще, забываем условности далёкой цивилизации.

Ксения усмехнулась, – Увести? Да это я, дура, отшвырнула его сама в объятия к Лорке. Будь я не такой идиоткой тогда, он рядом бы с Лорой не оказался. Искренней я была, если перевести это на человеческий язык, а зря, понимаешь? Нельзя с подобными проявлять такую вот зашкаливающую искренность. Тут ты права. Эгоизм без границ, инстинкт собственника. Нельзя мне было настолько расчехляться своей душой, пусть телесно я полностью и открылась! Будь я хитрой, двуличной, как та же Лора, так и жила бы эта Нэя на своей тёмной планете…