Планета по имени Ксения

– При детях? Тебя следовало бы стукнуть по макушке чёрствым бубликом. Но я их не вижу на твоём столе. Я понимаю твой юмор. Но не принимаю его. Я о доме, и я уточню свою мысль. Дом, как и его хозяева, лишён всякого стиля. Безвкусный. Но Рудольф всегда не имел вкуса. Это по линии его русского отца. Хотя Паникин никогда не носил валенок, тем более с цветами. В основном космические ботинки.

– Конечно. Куда ж нам, русским, до вашего немецкого строгого, но сверкающего чистотой и умеренностью стиля. А валенки Паникин носил, я как-то видела его в лесу в новогодние праздники. Он ещё залез в сугроб и потерял там валенок. Вот была потеха. Такой большущий белый валенок, правда, без вышитых подсолнухов.

– И что же? Потом пошёл домой в одном валенке? – уже откровенно смеялась Рита.

– Нет. Рудольф вытащил валенок из сугроба, а папа отругал сына за то, что это он набил валенок снегом. Я, помню, даже согрелась от смеха, наблюдая их возню. Кажется, папа Паникин был в подпитии. Он орал на весь лес. Акустика в морозном воздухе великолепная, а мороз был нешуточный.

Карин не понравились насмешки над бывшим мужем, она ещё презрительнее сжала свои подкрашенные мерцающей помадой губы. Испорченная причёска придавала ей комический вид.

– Дом хорош своим месторасположением, просторностью, своим архитектурным замыслом. Я имела в виду его внутренний дизайн, отсутствие заботы о месте проживания. Ты не могла ни повлиять на его вкус, это происходит с неизбежностью. Культурный мужчина под влиянием распущенной жены неизбежно распускается и сам. Женщина всегда наполняет мужчину собою. Как безупречно выстроенный дом можно испортить внутренней бестолковой начинкой, так и влияние жены на мужа подобно этому.

Карина вспоминает Артёма

– Это дом не Рудольфа, – устало напомнила Ксения, поняв, что эту усохшую душой швабру не переспоришь, – а бывший дом моего отца, оставленный им мне. И на спутнике Рудольф был совершенно безразличен к изыскам быта. Знали бы вы, какая там нищета в этом смысле. Только необходимая функциональность во всём. Минимализм. Думаю, он отвык от ваших этих изысков.

– Артём был управленец крупной структурой. Что же он так просто жил?

– Артём был человек очень скромных запросов, – подала свой голос пасмурная Рита, – он не нуждался в роскоши. Более того, презирал её. Он был человек большого ума и всегда жил интересами высшего свойства. Любил научные поиски, разгадывал тайны Вселенной, а не прохлаждался в комфорте и не бездельничал даже в минуты своего редкого отдыха.

«Ха-ха»! – мысленно прокомментировала Ксения её помпезную речь, сказанную, будто вдова стоит у его памятника. «Можно подумать, ты давала ему бездельничать в эти редкие минуты! Тащила в бассейн, где снимала свои трусы и висла на нём, как похабная мартышка на стволе»! Ксению распирала ненависть к Рите – бывшей мачехе и настоящей сопернице. Притворщице и лицемерке, строящей из себя ледяную статую свободы от мирских соблазнов, устремлённой гордой главой в космические высоты.

– Он не тратил время на поиски удовольствий, – добавила Рита, отвечая как будто на мысли Ксении.

– Чего его было тратить на поиски? Удовольствие само приходило к нему. Он был там у вас и царь, и вселенский ваш женский повелитель. Нет?

– Нет, разумеется, – холодно возразила Рита, – не надо мерить по себе. Не одними удовольствиями и жив человек. Жизнь на спутнике плохо сказалась на твоей психике. Ты слишком мало времени провела в «Сапфире». Не считаешь?

– Нет, разумеется. Не надо мерить по себе. Не одним холодным рассудком и живёт человек. Не считаешь?

– Я хорошо помню Артёма во всех его характерных особенностях, – опять встряла мама Карин в их перепалку, замаскированную под спокойный разговор. – Он был недругом Паникина. Бедняга Паникин и не подозревал, какого беспощадного врага обрёл в его лице. Он вышиб его за глупую неудачу одного полёта навсегда, а карьера его так хорошо начиналась. Твой отец имел тайный вес в этой структуре ГРОЗ. Но камуфлировался под простака. Под того, кто всем, как это? Ближнего человека, да. Или близкого? Я всегда понимала, что их структура слишком сложна для бесхитростного Паникина. Я никогда не жалела о его уходе оттуда. И всегда сожалела, что сын туда влез. И рассказать вам причину, по какой изгнали Ростислава в действительности? Вы не поверите.

– Может, не стоит? – спросила Рита.

– Почему же? Ксения ничего такого не знает о своём отце. Ей будет интересно. На одном праздничном мероприятии мы и встретились. Я помню, как не хотела никуда идти. Но Ростислав настоял. Он гордился мною. А я была нестандартна во всём. Я не была слащавой и трафаретной красоткой. Я всегда была крупная, может, не так пышна, как теперь, но мною все восторгались. А эти русские мужчины, они все говорили, что я по виду русская красавица. Гиперборейская богиня, так назвал меня твой отец. Мне не надо было так откровенно наряжаться. Но наивный Паникин хотел блеснуть своей женой перед своими коллегами. Ну и блеснул. Я пришла с обнажённой спиной и плечами, а спина у меня была божественная, это правда.

Бабушка не страдала избытком скромности и теперь, не смотря на солидные годы, – Кто там был рядом? Какие-то примитивные подделки под подлинность. А я вся настоящая, грудь, волосы, зубы и прочее – всё своё и природное. Всё блестяще неповторимое. Да. Это же чувствуется на расстоянии, от такой женщины идёт незримое, но обжигающее сияние.

И Карин гордо подняла весьма ощутимо пополневший подбородок, а когда-то очень красивый, упрямый, и выпрямила плечи. От поднятой вверх головы шея разгладилась и стала совсем как у молодой женщины. Рита отвернулась, давясь от смеха. Сделала вид, что рассматривает коллекцию балерин, тех, что стояли в нижних закрытых нишах.

Вспомнила бабушка свой девичий, но не стыд, а триумф

«Гусыня самовлюблённая»! – вот что подумала Ксения, также насмешливо слушая её самовосхваления. Но Карин ещё только входила в экстаз своих откровений. Она на удивление женственным движением освободила волосы от заколок и тряхнула красивой белоснежной гривой, отбрасывая её на спину. С распущенными волосами она как-то удивительно помолодела и похорошела. Или погружение в собственную молодость преображало её на глазах слушательниц.

– Помню, это был ваш русский культовый праздник встречи Нового Года. На мне было серебристое платье – космический дизайн, звёзды и туманности из камней на груди. Все замолчали, когда я вошла в банкетный зал. Твой отец, он… Ну, это не важно. Мы танцевали. Он был ценитель красивых женщин.

– Ну да, – Ксения оторопело смотрела в рот бабули, порядком забыв за прошедшие годы её характерные особенности. – Вы же говорили. Русский репейник, вот и зацепился за ваше украшенное драгоценностями платье.

Рита хмыкнула вслух. Она вертела в руках фарфоровую балерину.

– Ничего не произошло особенного, просто он говорил мне что-то…

– Что-то интимное? – съехидничала Ксения.

– Вовсе нет. Банальные любезности. Тогда-то Паникин при всех запустил в него тарелкой со съестным. Но попал в моё платье, так как партнер по танцу ловко увернулся.

– Кавалер! – заметила Ксения, – «погибай, пропадай, именинница!»

– Какая именинница? Не было там никаких именин.

Рита уже откровенно смеялась, но давила смех, отчего ощерившись, стала некрасивой. Ксения не раз замечала, как уродует её смех, ей мало свойственный. И как вообще уродует смех недобрых людей. Она не умела смеяться. Ксения тоже засмеялась, но звонко, весело, зная, что смех только украшает её. Мама Карин обиженно смолкла.

– В чём смех? – фраза была сконструирована тоже смешно. – В том, что дурак испортил мне моё платье? Испортил праздник людям вокруг? Его ревность происходила от его глубинной ущербности. Да. Нормальный мужчина не ревнив. Он всегда на высоте в любой ситуации.

– А что же сделал отец? – Ксении было интересно дослушать финал истории.

– Он? Сорвал с ёлки шар, самый большой и запустил ему в голову, Паникину! – тут Карин ловко изобразила пантомиму бросания несуществующего шара в лицо Ксении. Растопырив ладонь, она наслаждалась собственной внутренней картиной. Реанимация прошлых боев, какие велись за неё лучшими русскими мужчинами, пусть это и происходило только в её памяти, делала её реально прекрасной в данный момент. – Но шар был лёгкий, стеклянный. Он не мог причинить вреда. Он упал и разбился. Не об его бестолковый лоб, а о покрытие пола. Все смеялись. Ситуация была бы и разряжена, пусть я и осталась в испорченном платье. Но Паникин повторно набросился на Воронова. Повалил его на стол, раздался звон, грохот. Ростислав был невероятно силён. Он же происходил из особого рода тяжеловесов и борцов. Артём ему уступал в силе, но поскольку они оба одинаково владели своими боевыми приёмами, победить не мог никто. Мало того, он принялся избивать уже поверженного Артёма кулаками по лицу! Разбил ему нос. Потекла кровь. Тот ответил не менее увесистым ударом, рассёк Ростиславу бровь. Одним словом, казачий бой! Все не сразу поняли, что происходит. Они сцепились каким-то рычащим звериным клубком. Опрокинули столы, разлили напитки, смешали в кучу праздничные блюда, повалили кресла. Банкетный зал превратился в какое-то архаичное поле для сражений. Даже на улице такую дикость не встретишь уже, а тут в управленческом небоскрёбе ГРОЗ, в банкетном зале «Зов Галактики»! Конечно, их быстро призвали к порядку. И возможно, простили бы такое, анекдотическое больше, ледовое побоище ради праздничного настроения. Сочли бы издержками слегка вышедшего за рамки традиционного зимнего карнавала. Испорченные угощения? Да ведь туда не есть приходили, а веселиться, развлечься, пообщаться. Ну, вот и повеселились, развлеклись и пообщались на славу. К несчастью, там было высшее начальство ГРОЗ, что было совсем уж редким исключением для подобных мероприятий. Может, соблюли бы наши бойцы меру и в своём безобразии, высшие управленцы также благодушно списали бы произошедший кулачный бой на отголосок древней русской традиции. Кто-то даже сравнил Ростислава с неким купцом Калашниковым, а Артёма обозначил как Кирибеевич.

– Надо же! – восхищённо вставила Ксения, – какая продвинутая публика там находилась!

– Таким всесторонним гуманитарным образованием среди той публики обладала только я. Я и назвала их так, проведя историческую параллель, – горделиво пояснила Карин.

– И зря! – насмешничала Ксения, – вы запустили программу негативного развития сюжета. Ясно теперь, почему высшая власть в лице Грозного царя не встала на сторону праведного мстителя за поруганную честь жены!

– Какая честь? Досадный сбой возможен в любой, даже в самой прекрасно отлаженной системе. Все бы так и решили. Всякое же бывает с живыми людьми, уж коли и роботы выходят из строя. Только Ростислав сам напоследок повалил Артёма на огромную ель. И как ни крепко она была привинчена к креплению на полу, не устояла. Опять грохот, посыпались шары, хвоя. Смех смешался с воплями гнева и прочим шумом. Были задеты и те люди, что стояли рядом с елью и не ожидали подобного. Имелись и легко пострадавшие. Два русских медведя перекатывались в густых хвойных ветвях, как в тайге какой, не уступая один другому. Наконец, выдохлись все. И борцы и зрители. Праздник завершился на славу. Удался! Так говорят в подобных случаях у вас, у русских. Этот дуэт действительно напоминал старину, им не хватало только оружия.

– Не дуэт, а дуэль, наверно, – поправила Ксения.

– Наверно. Дама раздора – я стояла в испорченном платье у всех на виду. Но я и в этой ситуации не позволила себе уронить своё достоинство.

– А что же Грозный повелитель ГРОЗ? Что сказал он? Приказал тащить на Лобное место зачинщика? – полюбопытствовала Ксения.

– Ты образована, – похвалила Карин. – То и сказал. Я и воспроизвела его заключительные слова. «Позор! Вам в тайге с медведями только и обитать, да и то в прошлом времени, а не быть представителями звёздного человечества». Однако, твоему отцу всё сошло с рук, а вот Ростиславу – нет. Его и признали зачинщиком безобразного скандала. – Карин взяла пару заколок, положенную на сидение дивана, и заколола волосы в длинный хвост. Остальные три блестящие штуки она оставила на месте.

– В этом я и не сомневалась, – Ксения взяла у Риты из рук балерину и поставила в нишу за стекло. Чего её мусолить? Разобьёт ещё. А то и утащит. Заметно было, что фигурка ей понравилась. Рита была падкой до чужого имущества. Вполне могла утащить. Стояла и прикидывала, как бы незаметно сунуть к себе в изысканную сумочку, которая болталась у неё на плече. Сколько, помнится, она утаскивала маминых вещей при жизни мамы, когда приходила к ним в её отсутствие. Мама потом искала и не могла понять причин пропажи. А Ксения, чтобы мама не переживала и не узнала правды, говорила, что это разбила или взяла себе она, Ксения. Подарила подружке какой-нибудь. Не знала, что подарить. Ну и взяла.

– Так что же было дальше?

– Ничего. На следующий день, уже вечером, когда Паникина не было дома, Артём явился с извинениями. Но я уже очистила платье. Чего было и помнить?

– Где же был Паникин?

– У него начались неприятности по поводу инцидента. Его вызвали к начальству, на перепесочку. Так они говорили. Артём приехал, зная, что его нет. А то бы они и мой дом разгромили. А у меня там камни, коллекция. Там не обошлось бы смехом, там они раскроили бы друг другу головы. Не знаю, кто кому. Кто успел бы первым.

– А вам как хотелось? Кому желали вы победы?

– Мне было всё равно. После этого я выгнала Паникина вон.

– После того, как душевно пообщались с моим отцом на своих белоснежных простынях?

– Нахалка! Ничего такого не было!

– Ксеня, ты опять вываливаешься из всяких приличий. – Сурово, но наигранно, скрывая удовольствие от всей ситуации их взаимного трения, сказала Рита. – Нельзя же обижать своих гостей!

– Я не обижаюсь на неё, – удивительно мягко возразила Карин, – она была такой всегда. Говорила, что думает. За эту её особенность ей и доставалось в жизни, я думаю. А я за это её всегда жалела. Я помню, как после их сближения, а она была почти ребёнком, но ребёнком порочным, она ходила передо мною голая по комнате, и это тогда, когда я застукала их в своей постели, и она ещё досадовала на то, что я не дала им возможности продолжить их утренний секс.

– Да не было ничего у нас в то время! Мы дружили полгода, прежде чем что-то и произошло! Это вы в своём незнании своего сына и вообще из-за неумения понимать людей так подумали. Я была, да это правда, совсем девчонка. И он ничего себе не позволял. Он очень долго за мной ухаживал. Это было так по-старинному. Так необычно. Жаль, что быстро закончилось.

Душа Карины – холодные змеи и страстные розы

– Один из главных управленцев в структуре ГРОЗ, тот самый упомянутый вами Вайс, мне сказал, – продолжала как ни в чём ни бывало Карин, – Вы жена этого распустёхи? Невероятно! Вам нужен кто-то другой, а не этот лихой казак, не умеющий собой владеть. Вы утончённая, вы же королевой были там среди всех прочих! Вы как никто. Я ответила, вы близки к истине. У меня в роду были королевские предки. У меня есть и генеалогические древние таблицы. Не музейные, а именно семейные реликвии. А потом… – она умолкла, не желая распространяться. Рита вышла, ждала её у аэролёта на площадке.

– Я не обижаюсь на твои колкости. Потому что виновата перед тобой. Это горькая история нашей с твоим отцом любви, глупая, как часто и бывают все истории в юности, но самые чистые и неповторимые по силе своего чувства. Я не знаю, кто там был виноват. Неважно это. Но перед отцом Рудольфа, перед сыном виновата только я. Одна. И это я познакомила твоего отца с этой дрянью Ритой и сломала жизнь твоей матери, а ей и так было непросто жить. И своему Паникину я жизнь поломала.

– Почему же вы не простили его за такой пустяк, как скандал на вечеринке?

– Он не простил меня. Я уже не молода. Прошлые грехи гнетут мою душу. Я не была счастлива в молодости, да и потом тоже. Сын не любил меня, не хочет меня знать и теперь. Но за что? За то, что я была строгая мать? Я не хотела, чтобы он стал распустёхой, как его отец. Тот вечно шёл на поводу своих страстей, агрессии. Да. В кого же ты думаешь Рудольф такой? В меня? О нет. Я всегда была кристальной, я умела себя держать в руках всегда, моё воспитание никогда не позволяло мне распускаться, и уж тем более идти на поводу низких устремлений, если они к тому же затрагивали чужую судьбу. Я не нашла себе достойного человека. А твой отец, он был занят к тому времени, как решил исправить ошибку молодости и вернулся ко мне. Какой был у меня выбор? Стать причиной горькой печали твоей милой матери? Но Рита, эта пиявка, присосалась к нему и отправила Нику раньше времени в иной мир. Я так говорю, потому что верю в наше бесконечное существование, но в других мирах. Не скажу, что меня радует такая вера, мне хотелось бы стать чистым ничто. Но я как-то не уверена, что оно есть. То есть в этом заключено противоречие. Не может быть того, чего нет. Ничто это ничто. То, чего не существует. А мы, увы, существуем и страдаем. Почему твой отец не убил Рудольфа за то, что он сотворил с тобой в юности? Потому что он помнил, как брал его на руки в его детстве и подбрасывал вверх, а также, кто его мать. А так? Рудольфа и не нашли бы никогда в бесконечном Космосе. Сколько гибнет там людей? Но твой отец лишь наказал его. Хотя были и другие люди, кто не дал ему погубить сына Паникина, ведь и отца Рудольфа он ненавидел. Он был очень опасный и мстительный человек. В чем-то он был патологический. Как многие неординарные и сильные люди, кстати.

– И кто же был тот спаситель? – Ксения слушала её неожиданную исповедь, не сомневаясь в её правдивости. Да и умела ли она лгать?

– Был один. Он любил меня настолько нежно, как тебе и не представить. Но это была больше отеческая любовь, если ты подумала нечто иное. У меня с ним было, скажем так, родство по крови. Он невероятно умён, если не сказать, что гениален. Он охранял Рудольфа на той планете. Он не дал его погубить твоему отцу. Но не ради Паникина. Конечно, нет. Ведь Паникина, когда его вышибли из ГРОЗ, не защитил никто.

– И часто вы с тем человеком встречались? – зачем-то спросила Ксения. – Кто он?

– Тебе зачем? Я уже давно не встречалась с ним. Признаюсь, видела его и в своём детстве. Он несколько раз навещал моих родителей, что-то требовал от них, а мне было отчего-то страшно. Казалось, что причиной их всегда напряжённых бесед была я, маленькая на то время девочка. Потом уж он надолго куда-то исчез. Исчез буквально из пределов планеты. Так объяснял мне отец. И я успокоилась. Он казался мне угрозой. Не знаю, в чём она состояла, но так я чувствовала. А потом при редких встречах, будучи уже взрослой женщиной, никакой угрозы я не ощущала. Дети всегда фантазёры. Вероятно, чем-то он меня поразил в детстве. Но чем именно, того я не помню. И странно, что он с тех времён моего детства ничуть не постарел, ничуть не изменился. Или уж так казалось. Ты можешь и догадаться, о чём именно я тебе намекаю, я не буду ни опровергать, ни утверждать, что Вайс не является для меня человеком посторонним.

– Он ваш отец? А у тех родителей, у Вендов, вы были приёмной дочерью? Вероятно, там была непростая история, печальная по сути-то своей…

– Для меня, старой женщины, это не имеет уже никакого смысла. А вот бедный Паникин был ему невыносим. Вероятно, он считал его не тем человеком, кто мог стать достойным в его понимании соратником и уж тем более другом, каким был, к примеру, твой отец, не смотря на солидный возрастной перевес Вайса. А уж каково оно, понимание Вайса о достоинстве и ценности человека, не мне судить. Паникин и сам не редко умудрялся заводить врагов на пустом месте, хотя человеком был и остался добрейшим. Не честолюбивый потому что, а честный и откровенный порой до дурости. Но Паникину, насколько я понимаю, это принесло лишь счастье и семейное благополучие. А то он тоже мог сгинуть в бескрайнем Космосе, как и твой отец, как многие и многие. Космос прожорлив. Как тот Хронос из древнего ветхого мифа. И я рада, что вы с Рудольфом живёте, наконец-то, на Земле. А не где-то там, в Галактическом мегаполисе болтаетесь, как иные несчастные люди. Но опять же, если верить, то Земля им не нужна. Им и там хорошо. А как было там тебе, в той бездне непонятного мира?

– Хорошо было. Раз дети там появились, как думаете? Там обострённые чувствования, особые. Может, я и жалею, что вернулась. Как знать.

Карин холодно и надменно, но явно уже простив распущенное семейство за свою испорченную прическу, поцеловала Ксению в лоб как мёртвую, с лёгким отвращением что ли. Или отчуждённо, без чувства, а ради своего понимания пристойности.

– Я желаю тебе с ним счастья. Думаю, что вы уже давно одумались и стали, наконец, взрослыми. Пора. В таком-то возрасте. – И она укоризненно посмотрела на Ксению, словно осуждая её за неподходящую истинному возрасту молодость. Конечно, она догадалась обо всём. О той процедуре, через которую она прошла в «Эдеме». Или как называли тот засекреченный центр на тайном языке сами прошедшие через омоложение – «Туманность будущего», где слово туманность писалась через «а».

– Заколки! – напомнила Ксения.

– Возьми себе. Должна же я хоть что-то подарить тебе, раз уж так некстати набилась в гости. Тебе не помешают. У тебя очень неприбранная голова. Можешь не подвергать их стерилизации. Камни достаточно подержать под струёй холодной, проточной воды и тщательно протереть, желательно чистым хлопком или льном. Я обижусь, если ты откажешься от моего подарка. Я не ожидала, что мы навестим тебя, поэтому я не припасла подарков ни тебе, ни детишкам. Мне хочется оставить приятный след о своём визите. Спасибо тебе за радушный приём.

Рита, если бы знала, что драгоценные заколки будут отданы Ксении, уж точно прихватила бы их себе. Не испорти Рудик бабушкину причёску, никакого подарка не было бы. Так что дар был в некотором смысле невольный и Ксении не нужный.

– Камушки – ваши русские, натуральные. Якутские алмазы. Огранка камней старинная, так называемый «советский стиль». Редкость для настоящего времени. Были подарены мне отцом Рудольфа полвека назад, приобретены им на каком-то аукционе всяческого старья. Были отреставрированы художником по камням для возвращения им неповторимого блеска. Я не ношу на себе безделиц никогда. Поскольку я и сама не безделица какая-нибудь.

– Музейный хлам, одним словом, – сказала Ксения, подразумевая не камушки, а саму маму Карин.

– Нет. На музейную роскошь они не тянут. Заурядный ширпотреб старого времени. В противном случае, я их тебе не подарила бы. Всякая щедрость должна иметь границы. Чтобы никогда о ней не пожалеть впоследствии. Я щедра, дарю прекрасные камни и изделия всем, к кому бываю расположена. И никогда о том не пожалела. Поскольку и в своей доброте соблюдала меру. Что и тебе советую. Во всём должна быть мера. Мера – одна из основных божественных основ нашей Вселенной. Без меры не существует ничего. Только хаос.

– Вот оно влияние отца – философа! Всякая ваша речь с неизбежностью перетекает в мудрое назидание.

Карин уловила издевательский подтекст Ксении, несколько нагнула голову и глянула исподлобья, чем непереносимо напомнила манеру своего сына! Возникший всплеск ненависти к ней Ксения сразу же поделила на них двоих, – на саму Карин и на её сына Рудольфа.

– О каком отце речь? – спросила несносная старуха, хотя старухой-то она не выглядела ничуть. Хоть замуж отдавай!

– О вашем отце, о Венде, который вас и воспитал.

– А у меня разве был какой-то и другой отец? К чему эти пояснения?

– Сами же говорили только что о Вайсе…

– Ничего я тебе не говорила, болтушка несносная! К тому же Вайс – это не фамилия, а больше профессиональная кличка. Эти люди из ГРОЗ постоянно меняют свои клички, когда радикально меняют свою жизнь. Поверь, и с твоим мужем это когда-нибудь произойдёт. Ты выбрала не лучшую участь для себя. Он уйдёт от тебя с неизбежностью.

– Для этого необходимо, чтобы он ко мне пришёл, – пробормотала Ксения.

– Что значит «пришёл»? Откуда пришёл? Если он всё время обретается здесь. Это меня, свою мать – единственного человека, любящего его подлинной любовью, он так и не захотел впустить в свою жизнь.

– Да с чего вы взяли, что он тут живёт! – не выдержала Ксения, не желая поддерживать нелепую игру.

– Просто я чувствую здесь его присутствие, его тень, если хочешь, – ответила мама Карин. Ещё раз холодно – официально кивнув, она двинулась на выход. Ксения подошла к открытому окну, отслеживая её маршрут. Бабушка прошла рядом с играющими детьми, как мимо посторонних, не попрощалась с Ксеном. Спина её была полуобнажена и теперь. Неплохо и выглядела. Хотя она и ожирела. От возраста. Но именно полнота придавала её лицу не свойственную ей прежде мягкость черт, и внешне она была даже симпатичнее, чем тогда, когда влетела роскошной фурией в свой дом в то первое их утро с Рудольфом. Ксения брезгливо отстранила её чашку от себя подальше и так же брезгливо стала пить свой остывший кофе, кусая пирожное и не чувствуя никакого вкуса.

– Где оно, наше семейное счастье? И где оно наше несбыточное соединение? – спросила она у пустого сидения, на котором и сидела только что ушедшая, так и не состоявшаяся свекровь. В последнее время как-то уж подозрительно часто Ксения разговаривала с отсутствующими людьми так, словно бы они были рядом. И говорила вслух. Эта особенность, возникнув на спутнике, не покидала её и на Земле. Была ли это своеобразная форма не тяжёлого, а всё же душевного расстройства, или так проявляла себя потребность её общительной от природы натуры, вынужденно ограниченной в общении ввиду необычных обстоятельств последних двух с половиной лет, спросить было не у кого. Существенных отклонений в профилактическом секторе «Сапфира» после прибытия домой на Землю у неё не обнаружили. А ей всё казалось, что это произошло раньше, в том глубоко-тайном центре возвращения молодости, когда её прежнюю душу приторочили как-то набекрень. И вот она волочилась за нею следом, не всегда поспевая, не всегда совпадая с окружающей реальностью, большей своей частью так и оставшись с той прежней Ксенией в её ушедшем времени, не принимая другого по сути-то вместилища, как и времени настоящего. Если это и была проблема, то какой из двух Ксений она принадлежала? А старая вредина её раскусила сразу. Умышленно строила из себя выжившую из ума старуху, на свой манер подсмеиваясь и допуская как бы из жалости, как и подобает высшей и великодушной, низшее и убогое существование Ксении в этой Вселенной.