– К чему это? Редиска и капуста и без вашего одобрения или вмешательства растут себе. У меня сфера деятельности мало связанная со сферой вашего контроля. У вас своё, у нас огородников своё. Мы другому ведомству подконтрольны. И мы тут в автономном положении. Так было в договоре.

– Здесь все подчинены мне. Вокруг же бездна, или ты не в курсе, где проснулась?

И только когда он дёрнул её за ворот комбинезона, явно для того, чтобы его открыть, ну и нравы тут были! Ксения вскрикнула, – Прекрати, Мерлин подкупольный! Ты слишком разыгрался!

И он замер, прикоснувшись к ней всей грудью. Это было похоже на темноту и духоту того леса, где они стояли в день его свадьбы.

– Значит, мне не померещилось? Но как…

Прошлое всегда где-то сбоку. Только протяни руку….

Так сложилось, но Ксении пришлось покинуть сцену из-за Рудольфа. Утратив свое порхание, расплющенная земной силой тяжести, она доставила столько горьких минут маме, когда та поняла, что не суждено её дочке стать воплощенной мечтой матери. Мечта так и осталась несбыточной, застыв напоминанием этому в виде её маленьких фигурок балерин, зарастающих пылью, а впоследствии и вовсе убранных в коробки и втиснутых в стеллажи кладовки. При этом мама бодро говорила, – Как хорошо, Ксюня, дышать легче стало. А то не дом, а лавка старьёвщика. Пошлость всё это. Безвкусица. Китч.

– Это что значит «китч»?

– Подделка под подлинность, слащавая красота, примитив, мнящий себя искусством.

Ну, китч так китч. Ксении до них не было и дела. Поиграла мама и бросила. Убрала и, правда, светлее стало, чище. Пыль не так заметна. Ксения же стала учиться на биофаке в Академии Космопоиска. В ту пору их любовь была в упадке, но временами вспыхивала с прежней силой, чтобы опять, мерзко чадя, угаснуть до времени. Дело доходило и до взаимных драк. Ксения была из тех, кто на удар отвечает двумя. Так учил её отец. Или всё дело было в её воинственном характере. Она не уступала ревнивому космодесантнику ни в одной ссоре, обзывала его и первая налетала, царапая и стуча кулаками по его могучей груди.

Как-то в Академии, куда он напросился вести у них практику по освоению посадочных модулей перед стажировкой в купольных оранжереях искусственного спутника, она увидела, что он блаженствует за чашечкой кофе с Лорой в ближайшем к учебному корпусу кафетерии. Ксения ни за что не хотела, чтобы он появлялся у них. Как чувствовала, что увидев такое количество хорошеньких девчонок на расстоянии вытянутой руки, будущий космодесантник, а в настоящем курсант из казармы обязательно решит попробовать себя на предмет своей мужской неотразимости. Ведь во время обучения он оставался наедине с каждой из девушек в закрытом пространстве тесного модуля на некоторое время, чтобы терпеливо объяснить каждой из тупиц, как и что. И никто, в общем-то, его не впечатлил. Так поначалу решила Ксения.

Она успокоилась. Она так и осталась для него непревзойдённой. Лора сама стала задевать его и делала это постоянно на пару со своим Рамоном. Да только Рамон оказался не в курсе, что Лора влюбилась в космодесантника. Рамон стал ширмой, за которой Лора – шкодливая девчонка пряталась после каждой насмешливой выходки против Рудольфа Венда. Рамону доставалось, а она отстранённо стояла в стороне, опустив редкостные ресницы, главное её сокровище, и взмахивала ими, запуская в разъярённый объект насмешек синие лучи невинного взгляда. Она не умела одеваться, носила платья-балахоны. А тут она преобразилась. Стала носить уже узкие короткие платьица, длинные стройные ноги напоказ, сменила пигмент волос, став яркой блондинкой. И кофе пить уходила в самый удалённый от места учебы кафетерий. Он был расположен на озеленённой крыше здания, парил над парком, но туда редко ходили студенты биофака из-за нехватки времени. Пока кто-то из их группы не донёс об уединениях Лоры и того грубого десантника, что вёл у них практику по модулям. В том самом парящем кафетерии они и миловались, мурлыкали, о чём-то беседовали, нежно соприкасаясь щеками, о чём-то заманчивом и таинственном для окружающих. Иногда они вызывали аэролёт и улетали вместе. Куда? Да кто знал?

Лапуся Рамон по фамилии Грязнов бродил одинокой тенью в тенистых аллеях парка, Лора же всё хорошела, будто Рудольф любовно отшлифовал несколько блёклые грани её существа, и она заискрилась и заиграла, преломляя в себе лучи и расщепляя их в радугу. И что оставалось Ксении? Такой же выцветшей тенью, как Рамон, она скользила по их следам, но они умело прятались от неё. И дело закончилось их свадьбой в тихом лесном ресторанчике рядом с посёлком аграриев, где и жила Лора. Со стороны жениха прибыл только папа Паникин. Ксения узнала о свадьбе от сокурсниц и притащила туда Рамона, хотя их никто не приглашал. Это был отчаянный выход, и платье Ксении имело наряду с вызывающим фасоном, полностью оголяющим её прекрасную спину, траурный оттенок. Оно было тёмно-фиолетовое, почти чёрное. Пышный подол был собран вокруг бёдер, как елочная гирлянда, точёное узкое тело бывшей балерины несло в себе вместе с отчаянием невероятную вызывающую красоту. Она пришла намеренно позже и затмила невесту. Отныне на неё одну все и смотрели. Светло-голубое платье невесты показалось дрянной тряпкой, обвисшей на прямой и лишённой женственных форм фигуре.

Скромник жених, притихший на своём месте в светлом же стальном костюме, задеревенел лицом при виде диковинной пришелицы, прилепившейся к Рамону, её не сразу и распознали, вот что значит театральная выучка! Оттенок кожи густо-кудрявого тёмного шатена Рамона напоминал сливочное какао – он также привлекал внимание. Это был тот самый удар, который обрёк их будущий брак развалиться тотчас же, едва ли не на следующий же день. Лора совершила глупость, и она знала об этом всё время, пока жила-мучилась с неверным муженьком. Всем казалось, что это свадьба Ксении и Рамона, потому что как вошли они, так и оставались центром всеобщего веселья.

Но в дальнейшем из их актёрского дуэта ничего не вышло. Рамон был Ксении не нужен. А в тот вечер равных ей не было. Фиолетовые и нежно-сиреневые аметисты блестели на шее, в ушах, браслетах. Кожа, не способная загорать, сияла под рассеянным освещением потолка, оттеняемая тёмным и глубоким цветом наряда. Лора казалась в сравнении с нею унылой сорной лебедой рядом с экзотической бархатной розой. Ксения нашла силы подойти к ней, обнимала и желала счастья, мысленно желая ей только краха и скорейшего. Рудольфу хотелось исчезнуть с собственной свадьбы, сделать вид, что это была неудачная шутка, но кто бы ему позволил?

Она слегка опьянела и была уверена, что после всего Рудольф ушел из неё уже навсегда. Ненависть к нему была такая, что прежнее чувство шипело и чернело под её воздействием, как от ядовитой кислоты, и шло удушающее испарение, в котором Ксения задыхалась. Только чудом она не подошла и не ударила его свадебным бокалом по лицу, не разбила о его лоб хрупкое и ни в чем не повинное стеклянное изделие, и чтобы не сотворить такое, хлопнула бокал об пол, а все заорали: «Горько»!

Лора повисла на Рудольфе, тянулась к его лицу, а этот истукан кисло подставлял себя, не разжимая надменных губ. Положение спас папа Паникин, затеяв свой бесконечный тост. Трудно было сказать, узнал ли он Ксению, или уже забыл начисто, или считал её баловством сына.

– Живите ради детей, – начал этот вечный беглец от своих собственных детей, которых имел по рассказам Рудольфа немало.

– Для чего нам и даётся любовь, как не ради детей? А сколько чистой радости дают нам их родные души, их доверие, их преданность нам. Они отвлекают нас от самих себя, вечно недовольных, вечно эгоистичных, зацикленных на своих лишь переживаниях и часто мнимых неустройствах. Они нам как лекарство от самих себя.

Никто не слушал его занудство даже ради приличия. У стариков была своя свадьба, у студентов и приятелей-знакомых Лоры своя, у Рудольфа, одинокого на собственной свадьбе, непонятно что происходило в душе. У Ксении и Рамона своя игровая постановка – феерический водевиль на публику. О позор! Они, помнится, и пели что-то, орали, как и все вокруг.

– «Вот она любовь, вот она любо- о -овь! Вот она любо- о -овь безответна – а – я»!

Там кукушка кукует….

Песня была грустная, как и большинство русских застольных песен, а все подхватили с весёлым крикливым и архаичным задором, кто в лес, кто по дрова.

«Там кукушка кукует, моё сердце волнует. Я хорошая, я пригожая, только доля плохая»…

А это откуда? Из каких таких музейных закромов? Это что-то осталось в ней невнятным обрывком мелодии-стона после прослушивания любимого музархива. Нет. На той гулянке никто так не пел. И слов таких не знал. За гулом, за топотом, за шумовой завесой была скрыта, корчилась их с Рамоном раздавленная и оплёванная любовь. У каждого своя.

Незримая кукушка пророчески меланхолично и где-то запредельно далеко кликала о грядущих неустройствах в памяти Ксении. Как в том майском лесу, когда она, семнадцатилетняя, прекрасная, встретилась и помирилась с Рудольфом, лёгким и прекрасным, и жил он к тому моменту на свете всего-то двадцать один год. Задолго до его знакомства с Лорой, до его отлёта на Трол, после которого он так и не вернулся никогда. К ней.

А тогда, на свадьбе той, Ксения поняла, что он сказал ей правду, что Лора порядком уже беременная, и живот заметен, если приглядеться. Она зарыдала в голос.

Рамон вывел её в лес. Они долго гуляли среди клёнов и старых густых лип, и он пытался её веселить. Шумел настолько сильный ветер из-за резкого прибытия холодного атмосферного фронта, что казалось, по вершинам деревьев носится скоростной экспресс, ломая сучья, ветки, что вместе с листьями сыпались на дорожки. У Ксении дрожали голые плечи. Рамон в белой тончайшей рубашке, вспотевший, горячий и взбудораженный, утративший ориентацию в пространстве и вообще везде, отдал Ксении свой смешной оливковый пиджак. Он был похож на карнавальный персонаж со своей кудрявой головой и смеющимся бессмысленно ртом. Реликтовая бабочка-галстук болталась на его голой шее, так как ворот рубашки он расстегнул. Он орал ту самую песню: «Напилася – а – я- а пьяной, не дойду я –а до дома»… «Там кукушка кукует, моё сердце волнует»! Или же не пел он ничего, и вместо него пела память Ксении. Лес гудел. Кукушка молчала.

Подкараулив Рудольфа в холле ресторанчика, она будто случайно изогнулась перед ним, якобы с намерением поправить ремешок у расшитой камнями туфельки. К нему задом, к пиршественному залу передом, как избушка в сказке, но он-то расшифровал её умысел, он знал все её уловки и манки. Ксения ела из одной вазочки с Рамоном одно мороженое на двоих, целовала губами холодную ложечку, согревая содержимое в ней лакомство, лизала его язычком. Рамон лез к ней, как надоедливый уже телок, мягкими полными губами хватая мороженое огромными кусками. Потом он притащил откуда-то большую ложку и грёб ею торт – мороженое с большого уже свадебного блюда, наполнял им вазочку Ксении и жадно сглатывал то, что было на ложечке Ксении, а Ксения заливалась смехом, умышленно громким, понимая, как полыхает внутри Рамона ад и горе, которые не было способно остудить мороженое.

Бледная Лора, и это было странно и смешно, если и не ревновала Рамона к Ксении, то следила за их игрой с завистью. Она была в отдалении и не могла почувствовать внутренний, испепеляющий Рамона жар, она думала, что ему весело и хорошо. Всё это время Рудольф не сводил глаз с Ксении, забыв, что он на собственной свадьбе, а рядом невеста в нескладном платье. Ксения продолжала его дразнить. Потом встала и покинула зал, а он выперся за нею, будто тоже по необходимости. И уже в тёмном ночном лесу всё произошло у них со злой и не собирающей их оставлять страстью, под гул того злого ветра и безмолвие всего остального. Затем Рудольф вызвал аэролёт, затолкал туда Ксению и отвёз её домой. Перед домом он почти вышиб её на площадку. Злость испарилась, несчастье осталось.

– Скажи всем, что это маскарад! Шутка!

– Это ты шутка. Маскарад. Гримаса Коломбины. Лора настоящая, и я её люблю, – и отпихнул. Песчинки, взметнувшиеся от струи воздуха больно ударили по голым ногам. Фиолетовый подол, собранный тонкой ниткой в пышную фантазию у бёдер, так что она была похожа на фею, высунувшуюся из фиолетовой розы, был оборван, он защемил его закрывшейся сферой аэролёта, Ксения дёрнула подол, и нитка распустилась. Ксения потащилась в дом с фиолетовым хвостом позади, подметая уличную плитку дорожки, и была похожа на птицу, волочащую за собой сломанное тёмное крыло. Мама, конечно, ничего ей не сказала, но поняла, что всё плохо. Отца, к счастью, дома не было.

Но пока Лора носила в себе будущего красавца Артура, чьим отцом был то ли Венд, то ли некто неизвестный. Потом на него – на невинного ребёнка и возложит непутёвая мать собственные грехи. Столь же непутёвая Ксения третьей лишней влезла в их святой брачный союз, поскольку таковым его не считала, а третьей лишней считала как раз Лору. Лора не умела мстить изменнику, любя его до безрассудства, да он и отбыл вскоре так далеко, так надолго, что всё равно что умер для несчастной соломенной вдовы. Лора отомстила тем, что перестала любить сына, отбросила его любителю длинных тостов деду Паникину. Но так случилось несколько позже, а не тогда, когда Рудольф и Ксения продолжали совместное безумное житие-бытие, прерываемое его семейной жизнью с Лорой. Или Лора и Рудольф вели совместное житие-бытие, прерываемое его любовными загулами с Ксенией. Они скитались по разным местам, и определённого места у них не было. То дом его матери, невыносимый для Ксении, то вечно пустующий и неряшливый дом Паникина – папы, то дом родителей Ксении, когда отбывал отец, а в последнее время он делал это всё чаще и чаще. Маленький мальчик Артур окончательно переселился в детский космический городок для тех, чьи родственники осваивали просторы Вселенной или же навечно там канули. Но и это было гораздо позже того печального дня, когда разудалый гуляка Венд отбыл на Трол. А в те дни их «тройственного союза» Ксения уже не лила слёз, не могущих ничего исправить, и ущербная любовь приносила ей такое же ущербное счастье. Да и Венд прежним уже не был. Она стала его аномалией, грехом, пусть и не религиозным, но нравственным. Он уже успел привязаться и к Лорке, жалел её, и всё равно бросал одну, когда тоска гнала искать Ксению. А Ксению терзал оскорблениями и ревностью, отлично понимая всю абсурдность предъявляемых обвинений. Уверял, что именно она, Ксения, мешает ему хранить верность Лоре, а он того только и хочет, и если бы она его разлюбила, ему было бы проще и легче жить. Ксения тоже в долгу не оставалась.

– Ты всё врешь, – говорила она, – ты прогнулся перед моим отцом.

Он сам ей рассказывал, как отец Ксении вызвал его и сказал: «Или ГРОЗ или катись, в случае если не оставишь мою дочь в покое. Мне всё равно, кто с нею будет, но это не должен быть ты! Оставишь её – служи, я даже помогу тебе, нет – я выкину тебя и её за обочину моей жизни, и буду жить так, что у меня нет дочери. А за что вышвырнуть тебя из структур ГРОЗ, я же найду предлог. Ты же понимаешь это. Если уж с твоим отцом я сумел такое проделать, то с тобой и подавно». Что там было с тем забавным Паникиным, Рудольф никогда не говорил Ксении, она не спрашивала. Всюду были свои интриги, свои битвы и вражда, соперничество и зависть, тайная подлость и жажда власти. Жажда вершин, на которых всегда тесно, где лишних и менее ловких сбрасывают вниз, а в лица оставшихся дуют ледяные ветры чёрного вселенского одиночества. Мир людей, меняясь социально и технически, мало менял самого человека.

– Тебе всё равно я или Лора?

– Раньше не был нужен никто, кроме тебя, а теперь мне всё равно. И ради тебя я не собираюсь, как в подростковом возрасте стоять на распутье и выбирать кем стать, как жить. Ты уже не та девушка, ради которой я мог бы пойти поперёк твоему отцу.

– А ради кого мог бы?

– Таких не существует.

Ксения обнимала его за шею, трогала волосы, светлые и вьющиеся, они были жёсткими на ощупь, как и он сам. Где был тот человек, который любил только её одну? Тот, кто мыл её ноги в лесном озере, приходил ночами в лес недалеко от их дома и ждал её под соснами, освещённый новорожденным месяцем. Невозможно было себе и представить тогда, что он будет жить с другой, что он вышвырнет её со своей свадьбы с этой другой.

– Зачем тебе Космос? Что в нём? Ты можешь стать геологом, как и хотел, попасть в составе геолого-разведывательных экспедиций на другие планеты, если тебе так хочется. Давай всё начнем сначала. Я согласна на любые трудности, на простую жизнь в самом простом семейном отеле. Что мне мой отец?

– Ты согласна, а Лора как? А ребёнок? – он не сказал тогда «сын», сказал «ребёнок».

Рудольф ушёл и не обещал вернуться….

Он забыл её настолько прочно, что не узнал даже тогда, когда прижал к стене отсека, как случайную подвернувшуюся ему ко времени бродяжку.

– Ксюшка? – прошептал он с присвистом. А что означал тот взгляд у фонтана утром, в первый её выход под купол спутника? Когда он узнал и ясно дал понять, что узнал. В укромной расщелине между двумя жилыми отсеками он продолжал играть в удивление и неожиданность открытия, – Разве это ты?

– Ну, ты и слепень! – игра, а то, что он играл, было уже ясно, раздражала Ксению. Мужчина должен быть прям и открыт. И все эти подростковые игры в надуманные лабиринты тяготили и не вызывали желания их анализировать. – Я-то поначалу думала, что ты только изображаешь, что не узнал из-за своего двойного почетного статуса ГОРа и многолетнего семьянина.

– Я и не глядел как-то, чтобы пристально. Загруженность. Вижу, девушка похожая, но времени-то сколько прошло? Тридцать с лишним почти. Как же ты докатилась до жизни тут? Я же думал, что ты порхаешь в таких высших сферах, что и не разглядеть тебя нам, тем, кто внизу, да ещё и отсюда. Как же отец – космический орёл не позаботился о тебе? Не нашёл какого-нибудь очередного туза?

– А ты? Служил, служил и дослужился? За что тут?

– За всё. За хорошее и за плохое, – он пытался в темноте рассмотреть её подробнее. – Ты какая-то другая стала, – и лез без всяких церемоний в целях исследования неопознанного сразу, залётного и загадочного объекта. Ксения прижалась и замерла, как идиотка, как тогда в своём прошлом, где он её не ценил, раз забыл навсегда. Кто-то прошуршал в полутьме совсем близко, кому-то не спалось и не сиделось в замкнутом пространстве.

– Пошли ко мне, – и вся его важность и непоколебимая устойчивость семьянина исчезла, как исчезала она и в прошлом в те времена, когда он неудачно и поспешно женился.

– Как же? Семья? Жена…

– Она дома. Спит давно. Я редко там живу. Не мешаюсь ей. Даю отдых, она устаёт от жизни здесь, от детей. Их же четверо. Пошли?

В вопросе был приказ идти, не мешкая. Это было следствием многолетней привычки повелевать всеми, кто рядом.

– Я же с мужем тут, – Ксения с возмущением оттолкнула от себя его руки.

– Надо же было постараться отыскать себе такого. Осталась балетная привычка к сказочным эльфам?

– Он хороший. Лучшего мне и не надо.

– А я его вспомнил, – вдруг засмеялся он, – у нас же тренировали память. Он вечно стоял после твоих спектаклей с пёстрым веничком в руках и жалко так глядел тебе вслед.

– Его вспомнил, а меня нет?

– Я ещё тогда дал себе установку забыть тебя. Заблокировал. И всё. Мне было тяжело тебя помнить. Я же любил тебя. Ну, не ломайся. Если я всё вспомнил, я не отвяжусь.

Вот так просто, обыденно произошла их встреча после длительной разлуки. И не было никакого потрясения у него тем, что дан ему был повторно дар её юности. И Ксения пошла в его отсек. И в тесном жилом отсеке рядом с его рабочим помещением, с его командным пунктом, где не было ни малейшей не то что роскоши, но и минимального уюта, на узкой казарменной постели всё и вернулось к ним. А доктор «Пигмалион» из закрытых и тайных центров омоложения сыграл с Ксенией шутку, он вернул ей, пятидесятилетней по опыту прожитой жизни, но ставшей восемнадцатилетней по физиологии и внешности, вернул ей, стыдно сказать, её девственность. Вначале она решила, что отвыкла от такого мужского и яростного напора, от партнёров могучей комплекции,

Она закричала, поразившись сильной боли, пока ещё не соображая, кому предъявлять претензии за случившееся. Эскулапу из засекреченного Центра ЭДЭМ или утратившему чувство меры огрубевшему владыке купольного города, а заодно и целой планеты. Таковы были минуты послевкусия от супружеской измены и прихода в себя. Он тупо и ошалело смотрел на своё ложе многолетнего одинокого сна, где отдыхал от супружеской и тесной жизни, наполненной криками, плачем и возней маленьких детей. Ни одна женщина не соприкасалась с поверхностью этого отшельнического ложа, и понять произошедшее было сложно, тем более отуманенной и опустошённой произошедшим головой.

Поначалу он решил, что она не предупредила его о своей временной и сугубо женской неполадке, видя кровавый маркер на собственной постели для служебного лишь отдыха. Но само её поведение такое положение дел опровергало.

– Может, это всё же не ты? – задал он нелепый вопрос. – Ты просто разыграла меня? Используя знания о событиях моего прошлого? Ты её дочь? Но Рита ничего не говорила мне о том, что у Ксюшки есть дочь. А этот Ксен-фантик твой папа? И ты, девственница, пошла к чужому мужику в его логово? Если уж не каждый отец пасёт своих дочерей как белых гусынь на лужке, мать-то как отпустила тебя сюда, девочка?!

Он не отрывал рук от неё, – нежная узкая и юная девушка не могла быть Ксенией из прошлого. Он осматривал её руки, ноги, как будто она была фантомом. Как будто он пребывал в некотором расстройстве, и не переставал при этом её жалеть.

Ксения могла бы сыграть на его заблуждении, и он не посмел бы уже относиться к ней так, как стал относиться впоследствии. Но не была она способна на игру подлую и недостойную. А он будто прочитал её мысли.

– Можешь не напрягаться в своем мыслительном процессе. У меня есть действенный способ проверить, кто ты.

Зловещая загадка, оставленная Рамоном

Он нажал известную ему точку в стене, и там вскрылась маленькая ниша. Из неё он извлёк странный браслет в форме изогнутой пантеры, хватающей лапами диск. Подойдя к ней, он прижал к её предплечью холодный металл. Ксения вздрогнула от непонятного страха.

– Не пугайся, – он ласково погладил её и лег рядом, любуясь браслетом. – Красивая штучка. У неё прелюбопытная история, и я сейчас расскажу её тебе.

Диск в лапах пантеры стал розоветь. Спустя короткое время он сделался алым. Рудольф продолжал любоваться непонятной игрушкой. Вскоре круг в лапах пантеры-браслета принял свой прежний цвет.

– Ну вот, – сказал он, – я всё понял. Ты не дочь, и это проще для меня. Не хватало ещё мне влюбиться. Так это всё же ты, моя порочная старушка-девочка, – при этих словах он без особых церемоний овладел ею повторно. Но Ксения и не сопротивлялась. Счастливая и без всяких уже мыслей, она надела странную диковинку на своё запястье, и диск опять порозовел и опять стал алым. Он грубо вырвал браслет из её рук и засунул под свою подушку.

– Опасная игрушка. Это приговор таким, как ты. Смертельный приговор, окажись этот браслет в руках его подлинного владельца, а не у меня.

Любуясь уже её испугом и непониманием, он стал целовать её точно так же, как делал и в прежние времена. Очерчивал этими прикосновениями контур её лица, после чего полизал её в губы.

– История любопытная для таких, как ты, счастливчиков. Но ты там среди этих членов «Туманности будущего», причем они пишут слово «туманность» в её последнем слоге через букву «а», и это мотивированная ошибка. Расшифровка такова: – тело, ум, молодость – ангелы настоящего и будущего. Красиво. На других языках своя аббревиатура. Ты низший чин, и тебя не посвятили во многие их тайны. Но нет таких тайн, которые не постигла бы участь общественного присвоения. И тайны становятся тогда никому не интересными.

Тебя включили в этот союз избранных по одной простой причине. Твой отец зарезервировал местечко для себя на будущее, а сам сгинул. Ну, Рита, как его верная вдова, хотя не исключено, что вдова соломенная, и он ещё объявится, быстренько воспользовалась правом места и отдала его тебе, чтобы не завладел посторонний.

В среде этих людей, как часто это и бывает, возник свой революционер. Он решил так, если они не хотят поделиться рецептом молодости с остальным человечеством, если понимают несовершенство и большую дороговизну процедуры, то они не имеют человеческого права пользоваться этим втайне от остальных. Благородный человек! И он основал нечто вроде воинского ордена убийц для этих людей-перерожденцев. Он и создал браслет – детектор на их выявление. Металл диска особенный. Он сразу вступает в реакцию с кожей такого юного «ангела» – старика, по сути. И меняет свой цвет. Так тайный убийца застрахован от ошибки ликвидации случайного человека.

Сам вождь, назовём его так, обладает массой талантов. Он умеет менять внешность, да это и нетрудно при наличии множества сторонников из числа врачей, меняет свои данные о возрасте, имя и прочее. Его трудно, невозможно найти его врагам. Но однажды вычислили и в отместку убили его семью, всех, даже внуков. Взорвали купольный город на одной из планет, где они обитали. И всё. При этом угробили массу остальных людей. Это было как бы в назидание мстителю и борцу за справедливость. Вот тебе твоя справедливость. На всех! Но главаря тайного ордена не поймали всё равно.

Самое забавное, моя малышка, что я двадцать лет работал бок о бок с ним на Троле, и он был превосходный и добрейший человек. Наш врач и родной отец всем моим подземным штрафникам, он не мог обидеть и бабочку. Кстати, о бабочках-однодневках. Он сумел вернуть юность и моей жене, тогда-то я и заинтересовался им по-настоящему. Там, на Паралее, она имела несчастье заболеть, утратила довольно быстро свою немыслимую красоту, непрочную, как и всякая красота в мире. И этот кудесник не смог, а он полюбил её, не открыть своих возможностей. Нам всем он возвращал там только утраченный пигмент волос, кто был этим озабочен, сам он был бел, то есть полностью седовлас, пренебрегал этим кокетством, презирал мужчин, озабоченных внешностью. Его недооценили, понятно. Он оставил на Земле разветвлённую сеть из своих адептов и приток новобранцев не иссякал в его рядах.

Один из его приверженцев, молодой фанат справедливости, попал за попытку подобной ликвидации статусного и вечно молодого старика в полую планету пожизненно. Но когда там произошёл бунт, он спас всех жителей на поверхности, за что и получил амнистию, как раскаявшийся полностью. На Земле он стал изгоем, обречённым только на низшее прозябание обслуживающих слоев малоценного человечества. И он стал проситься опять на любую работу низшего техперсонала, но только в Космос. Его не брали нигде. И это закономерно. Но здесь на спутнике Гелия в первое время были адские условия существования, и сюда брали много кого, а также и преступников, которые работали в недрах, пока спутник осваивали для поселения. Я, по своим личным уже соображениям, брать его не хотел.

Рита снизошла. Великодушная. Ты её не любишь, а она редкий человек. Она его зачислила в низший воинский контингент. Он прибыл сюда со своей космической женой. Ну, теперь ты знаешь, что это такое. У этих людей существуют свои тайные пособия, по которым они определяют этих «ангелов будущего», за которыми и начинают охоту. Сама понимаешь, они не подходят ко всем встречным и поперечным и не прижимают к ним свой браслет. Будучи человеком, посвящённым в приметы таких избранников, он стал наблюдать за Ритой, когда она появилась здесь. Может быть, он и был ей благодарен, но у них свой кодекс чести, где личное расположение на последнем месте. Было чистой случайностью, когда я вошёл в один из отсеков, где он готовил Риту на заклание. Он уже собирался направить ей в грудь, в сердце своё оружие, а они убивают особо жестоко. Конечно, что он был в сравнении со мной? Он же не получил такой подготовки, поэтому я вышиб из его рук оружие. Я не стал связываться с Землёй, чтобы отправить его отсюда для суда, но не стал его и ликвидировать, как настаивала Рита. Он сидел в подземельях. А мне было жаль его убивать. Можешь себе представить? Но и на спутнике я не мог уже его оставить. Что было сделано? Как думаешь?

– Ты выбросил его в открытый Космос? – спросила она, ужимаясь от невольного страха.

– Я же говорю, я не хотел его убивать. Потому что он стал мне невероятно симпатичен. Но и оставить его не мог. Я предложил ему жизнь в обмен на информацию, которая меня интересовала. Я сел с ним в межпланетный челнок. И отправился на планету, на нашу «Маму». Там я его и оставил. А впоследствии на место его высадки, скинул сломанный модуль, чтобы все поверили в его неудачное приземление и дальнейшее исчезновение без следа. Никто же не знал о его тайной принадлежности к секте «Ловцов обречённого будущего». Поэтому их и прозвали «лбы», от сокращения «Лоб», у нас же страсть к аббревиатурам. И Рита не узнала о том, что я оставил ему жизнь. А ты знаешь. И можешь меня теперь шантажировать такими сведениями. Но ты не будешь никогда. Я знаю.

– Значит, на планете живёт человек? Поэтому мне кажется, что она одушевлена. И кто-то смотрит на меня оттуда.

– Может, живёт, может, уже и нет. Там вполне могут оказаться дикари местного эволюционного производства.

Немного о грустном – о Лоре

Краткий миг воспарения в былое счастье быстро сменился привычным заземлением. Но он и прежде доводил её контрастами, а розовощекую Лорку укатал до психического расстройства.

Ксения хмыкнула, вспомнив, как недалёкая лыжница стала рыскать в информационных хранилищах в поисках исторической лабуды, чтобы соответствовать интересам своего роскошного в её мнении «космического воина», осчастливившего её своим выбором. Уж так осчастливил! Оставил после своего отлёта на Земле исхудавшую, как лыжную палку, еле державшую в своих иссохших ручках синеглазого потомка «королевских династий», правда, смешанного с незнатной кровью разудалых казаков. Да и сама осчастливленная не могла похвастаться исторически выдающимися генами. Или же гены скромно умалчивали о своих былых подвигах и достижениях в былых временах.