Планета по имени Ксения

Если бы пропала, умерла она, не было бы на его лице ни этой смертельной паники, ни этого детского по беспомощности отчаяния. У него, оказывается, были человеческие чувства, но ей они не достались. За что? За что он был к ней именно таким, безжалостным, беспамятным, и ещё с разными «без» и «не», никогда не нуждающийся ни в ней, ни в её любви, ни в её ненависти, ни в чём. Чем была она хуже этой курочки-наседки- щебетуньи? Особенно в её чистой и воздушной, лёгкой как пёрышко юности. С её красотой, весёлостью, любовной горячностью. Что было не так в ней? И осталось.

Ксения закричала от боли. Они встали как вкопанные рядом с ней, забыв на миг о пропавшей Нэе. Выбежал Ксен, не успевший связать свои волосы в хвостик, маленький и жалкий, растерянный, с застёгнутым не до конца комбинезоном, и он сваливался с него на бегу, открывая вполне себе мускулистые плечи. И чего они смеялись все над ним, как над гномом? Волосы рассыпались по голым этим плечам, белые и длинные пряди как у женщины, и Ксения заходилась от истерического хохота сквозь боль, глядя на его смешную фигуру, нелепо махающую руками. Понимая, что от них не будет толка, Ксения, едва отпустила схватка, нажала сама сегмент женского врача Вики. Ещё у них были врачи мужчины, специалисты широкого профиля, но Ксении они были не нужны, а Вика сама решит, нужен кто ей в помощь или нет. Артур пришёл в себя и помог ей встать.

– Пошли, – сказал он и легко взял её на руки, чтобы отнести в медотсек, куда и прибудет Вика. И Ксения, когда её отпустила боль, благодарно прижалась к нему, стараясь не смотреть на Рудольфа. Ксен пошёл за ними следом.

Обнаружение Нэи

Нэю обнаружили за пределами купола в районе ближайших горных складок. Не настолько и далеко, так что нашли её в течение пары часов непрерывного поиска. Она была хорошо осведомлена о системах контроля и защиты за столько лет жизни в колонии, так что её проникновение за купол, через подземные лабиринты и заблокированные выходы, не было предметом особенного удивления. Она не использовала при этом никаких машин для поверхностного перемещения, не умея толком ими пользоваться, и ушла в одном лишь защитном скафандре. Найдена она была за границей обрывистых скал на ровной площадке, будто и сотворённой для такого случая. Все защитные системы костюма были в идеальной норме, а она была мертва. Для безумного самоубийства ей достаточно было выйти за пределы купола в одном платьице, в котором она и пребывала костюмом, чтобы с неизбежностью замёрзнуть. Но видимо, у неё была какая-то иная цель. Какая?

Она же лежала в достаточном удалении, если учесть её пеший маршрут. Обнаружили её сверху во время облёта, даже не успев удалиться на приличное расстояние от самого обитаемого объекта – города землян. В таком костюме, да ещё в морозозащитной маске, она могла бы прожить несколько суток, используя систему обогрева. В суматохе не сразу обратили внимание на одну, но самую важную подробность. Нэя в последнее время была с довольно большим животом, а теперь он у неё отсутствовал!

Вытащив её из костюма в подземном отсеке, Рудольф обнаружил её в расшитом беленьком платьице, слегка прикрывающем её колени, и без всякого заметного следа беременности на исходе восьмого месяца, если по земному календарю. Если родила, то где, и где следы этого, а также где сам ребёнок? И само это платьице, оно было скопировано с платья Ксении, и тщательно были вышиты кремовые цветы орхидеи на груди и рукавах, где ткань была совсем прозрачной, а ниже платьице имело подкладку. Оно облегало её настолько плотно, что возникало тут же понимание, с каким усилием она напялила это платье на живот, когда он был. И где произошло её освобождение от ребёнка, когда? На эти вопросы не было ответа, как не было их на Паралее, когда он присутствовал при вскрытии своей дочери. Нэя не разбилась лишь из-за того, что её частично защитил костюм, выдерживающий удары и большое давление. А то, что она была сброшена сверху, сомнений после исследования в медицинской капсуле не осталось ни малейших. Однако же, внешние повреждения не являлись бы смертельными для неё.

Потрясение населения города под куполом было настолько велико, что на пару дней все погрузились в угнетённое молчание, почти не разговаривая друг с другом. У них и раньше происходили редкие случаи убегания за купол в близлежащие пространства людей, у которых просто лопались, так сказать, несущие конструкции, и они элементарно теряли рассудок. И если никто вовремя этого не замечал, то и происходили такие ЧП. Но тут болезненно воздействовала странность и необъяснимость всей ситуации в целом, скрыть которую было невозможно. Нэя, хотя и без признаков жизни, в наличии имелась, а ребёнка нигде не было. Столкнувшись с подобным, было отчего впасть в мистический ужас. Но в ту самую ночь, когда она исчезла, над полюсами планеты зафиксировали небывалые вспышки электромагнитного излучения. Затем сияние с яркими зелёными всполохами в ночное время наблюдали и над континентом, в центре которого и был расположен купольный город землян.

Тело Нэи в том самом платьице, в каком она и отправилась на свидание к Зелёному монстру, а то, что это был Зелёный Луч, Рудольф не сомневался, было положено в кристаллический саркофаг. Его специально синтезировали для этой цели в подземном цеху. Тело поместили в особый гель, чтобы никакое воздействие световых лучей не оказало влияние на её облик. А сверху плотно пригнана и запечатана монолитная крышка, так что беглянка оказалась в прозрачном кристалле, из которого сбежать она уже не сможет никогда. Без посторонних глаз роботы погрузили саркофаг в грузовой отсек пилотируемого модуля, после чего туда втиснулся и Рудольф.

Кристалл Нэи

На умеренной широте планеты, в первозданных зарослях гигантских лесов относительно недавно успокоившегося континента, в самой центральной его части, у бескрайнего озера, оставшегося от захлопнувшегося океана, он и оставил её в безмолвии окружающего мира. Теперь не голографический, а подлинный нерукотворный лес окружал её. И цветущие как в палеозое Земли, как было это и на Паралее, деревья роняли на её нетленное кристаллическое жилище пунцовые лепестки. Рядом никого не было, и поэтому он мог плакать, встав на колени и положив беспутную голову на прозрачную, отливающую то зелёным, то сиреневым, монолитную верхнюю поверхность кристалла, за пределы которого она уже не выйдет никогда.

И даже если бы он разбил, как царевич из сказки, её хрустальный гроб, никакой поцелуй не оживит её, потому что в этой кукольной оболочке было пусто, и никакой Нэи уже не существовало как живой души. И он понятия не имел, где она находится, потому что их Галактический Творец не сообщил им координат того места, куда они все отправляются по завершении своего пути. А у неё мог быть к тому же и свой Отец, тот самый Надмирный Свет, которому она осталась верна, даже покинув свою родную обитель. Над Которым он столько надсмехался, и в Кого никогда не верил. Ибо зачем, думал он, такому ничтожеству как человек, Творец подарит бессмертие, когда он и в короткой своей жизни ничего не ценит и никого не любит по-настоящему. Не считать же в самом деле ту функцию, что одинакова и у человека и у прочей твари, за некое священное качество?

Огромные стеклянные стрекозы зависали на уровне глаз, и он отмахивался от них, а одну даже удалось сбить. Райский мир растений и насекомых. И больше никого, не считая затаившейся в мелководных морях и обширных континентальных болотах загадочной живности. Мир до сотворения человека.

– Какой прочный кристалл я создал для тебя, моя щебетунья, – сказал он, и странно прозвучал его голос, отразившись от розовеющих и аппетитных на вид стволов, похожих на сухой шоколад. Те кристаллические гады могли бы и позавидовать его нетленной красоте. И когда исчезнет этот лес, окаменеет в чёрных пластах, придавленный тяжеленной задницей последующих эпох, весом в миллионы лет, она всё равно останется нетронутой в их глубине. Кристалл выдержит и жар, и холод, и давление, и безвоздушные объятия вечности. Он не уничтожим в принципе, пока будет бродить по своей орбите эта «Ксения», какие бы события или их отсутствие ни протекали на ней.

Он поцеловал то место кристаллической стены, за которой были видны её трогательные и навеки окоченевшие пальцы на ногах. Он так и сохранил её в том одеянии и без обуви, как она и была. Единственное, что он сделал, положил у изголовья маленький контейнер-коробочку, в котором она хранила кольцо – его подарок. Рудольф был уверен, что кольцо лежит там. Он даже не открыл контейнер и не знал, что кольца там не было. Оно осталось валяться в их спальне, закатившись за диван и коробки со всякой домашней мелочью. Состав геля, в котором она была законсервирована, напитал её умершие клетки, и они розовели, как у молодой девушки во время её дневного сна. Рудольф поднял голову в светлое бесцветное небо, подёрнутое пеленой испарений, в котором расплылась серебряным сгустком чуждая людям Регина, солнце этого мира. Мира вполне земного и пригодного для дальнейшей колонизации людей.

Он услышал звук сверху. На поляну опустился корабль – разведчик. Артур. Он вышел оттуда с напарником, и они долго стояли у границы леса, у стволов деревьев, не желая подходить к саркофагу. Эту поляну выжгли земные роботы ещё задолго до того, как Рудольф доставил сюда Нэю. Обширная поляна была нужна, как стартовая площадка для посадок, и она уже успела затянуться зелёной замшевой растительностью.

Но, всё же, Артур подошёл, глядя на кристалл с опаской ребёнка, никогда не видевшего смерть. В случае с Артуром это было не так, конечно, смертей-то ему повидать пришлось немало с самых юных лет службы ещё на Троле – Паралее. Напарник, ровесник, выразил своё удивление только глазами, лицо его было неподвижно как маска.

– Ты нарушил инструкцию, – сказал Артур бесцветным голосом, – без подстраховки летать нельзя. Забыл?

И замолчал, надолго погрузившись глазами в сердцевину кристалла.

– Почему у неё открыты глаза? – спросил он, наконец.

– Не знаю. Открылись отчего-то, сами по себе, уже когда гель наполнил ёмкость. Я подумал, пусть она смотрит. Ей так хотелось увидеть настоящий лесопарк за стенами нашей пирамиды. Теперь он и будет настоящий. Каждый день разный, то пасмурный, то раскалённый, то вечерний и прохладный. Правда, это дикий лес. Но какая разница?

Он говорил о ней, будто о живой, но Артур принял его пояснение как должное. Спокойно. С пониманием.

– Я не хотел тебе говорить, но на планете обнаружены следы жизнедеятельности разумных существ, хотя и на стадии дикости.

Слышал или нет Рудольф его сенсационное заявление, он не прореагировал на это никак. Сейчас не существовало на свете никаких сенсаций, никакие обрушения привычных прежде представлений ничего не значили для него. Он и сам пребывал в данный момент в непроницаемом для звуков и живых вибраций кристалле вечности, рядом с ней. Чтобы она привыкла к своему новому положению, и ей не было страшно, когда она останется одна.

Тектоническая подвижка судьбы

Рудольф так и не пришёл в родильный отсек к Ксении. Ксения же родила мальчика. И когда она вышла, и им случилось встретиться, он прошёл мимо неё как мимо пустой стены, у которой она стояла. Ксения проводила его горящими и сухими, нечитаемыми со стороны глазами, а наблюдающих и любопытных вокруг было много. Она не была ему нужна, и ребёнок её не был ему нужен. Точно так же как было на Паралее после гибели Гелии, он утратил все чувства и стал непроницаемо-каменным, не уронив, как считали женщины ни единой слезинки по поводу страшной кончины жены, ничего никому не сказав по поводу этого. Словно и не было тут никогда такого удивительного существа как Нэя, а дети свалились к нему из галактической бездны. Детей он любил и общался с ними, как и прежде, сказав им, что маме срочно пришлось покинуть город, и она вернулась на Землю. Где и ожидает их. Ложь всего лишь отодвигала страшную правду. Для произнесения этой правды не имелось наличных сил ни у кого из окружающих. А потом… уж как-нибудь. Можно будет день за днём изобретать сериал маминых приключений. Сочинить, например, что мама решила навестить Родину Паралею, а потом… Как получится.

Вскоре Рудольф со своими детьми покинул пределы новой планеты, так и оставшейся без имени. Прежнее название «Спутник Гелия» как-то отпало само по себе, а новое так и не удосужились законно оформить отчего-то. Спорили, обсуждали, смеялись…

На Земле его ждала Рита. Она гладила его гладко выбритый череп и плакала. Это были слёзы радости. Какое ей дело до Нэи? Была, и нет её. Рудольф опять стал отращивать волосы, и они росли наполовину седыми, как будто были слегка посыпаны серебряной пудрой. Рита приняла его давно ожидаемое и спрогнозированное возвращение к себе как должное.

Он вошёл в самые верхние уровни структуры ГРОЗ, где очень быстро заимел репутацию весьма жёсткого, но кристально честного и лишённого всяких страстей человека. Почти аскет. Понимающий других, умеющий прощать чужие огрехи, а также помогающий тем, кого ещё можно было спасти. Не несущий в себе злопамятства, а также… безразличный к женщинам. Являлась ли исключением для него Рита? Никто не знал. Но они жили вместе, и всегда были вместе.

Артур остался в купольном городе и стал там после Рудольфа временным ГОРом. И не потому, что был сыном Рудольфа, а потому что так решили сверху, а внизу никто не возражал. Он уже имел значимый авторитет, не смотря на относительную молодость, а также и большую любовь всех, кто на спутнике жил. Ту народную любовь к себе, которую никогда не знал его отец со стороны своих подчинённых. Вика с детьми тоже улетела. Вместе с Нелли. Последняя была безмерно уставшая, печальная и одинокая. Она так и не дождалась своего Рамона.

Голография Паралеи была удалена со стен бывшей спальни Нэи и Рудольфа. Ведь этот лесопарк был чуждым для Ксении и достаточно безразличен Артуру. Или Артур так говорил, потому что на самом деле ему было тяжело видеть это помещение таким, каким оно и оформилось при жизни Нэи. После отлёта отца Артур и Ксения перебрались в эти жилые отсеки, как более удобные и просторные для совместного проживания.

Детская детей Нэи стала детской мальчика Рудика, сына Ксении. Убираясь в помещениях, наводя там свой порядок, Ксения обнаружила за коробками с разным хламом Нэи, тесьмой, кружевами, нитками для рукоделия и прочей разной всячиной, то самое кольцо, которое потрясало её своей игрой на руке Нэи. Ксения не знала того, что Нэя оставила кольцо в конверте, но Рудольф, смяв конверт в руке, бросив его в припадке отчаяния в угол, не заметил, как оно оттуда выкатилось. Он поднял конверт, когда успокоился и не заметил закатившегося в угол, да ещё под диван, кольца.

И Ксения подумала, что такого особенного, если она возьмёт его себе на память о Нэе? Ведь Рудольф улетел. Кому его вернуть? Не выбрасывать же подобную редкость. И она стала носить кольцо с кристаллом, попросив у знакомого парня сделать само кольцо шире, для чего пришлось несколько истончить сам металл, поскольку у Нэи были очень тонкие пальчики.

Однажды она, это произошло вечером, подошла к панорамной стене спальни. Постепенно Ксения привыкала к пугающим её прежде и завораживающим её теперь пространствам холодного континента планеты, столь подобной Земле. Их созерцание вносило особый настрой в её сердце, бесстрастную тишину и отрешённость от всего того, что осталось за той чертой, которой стала для неё смерть Нэи. Она убегала глазами за далёкие хребты и непонятные впадины, возможно, что вырванные древними падениями обломков чужих миров на тело планеты. Если у планеты –двойника Земли есть свой Бог, думала Ксения, то он похож на Будду, нашедшего свою нирвану, где существует чистое ничто, и нет бесконечных перевоплощений и гомона страдающих и глупых живых существ.

«И что»? – спросила она гипотетического Будду, – «нравится тебе такая нирвана? Безлюдная, неоглядная и не страдающая никакой переменчивостью, не умеющая плакать, а также и радоваться. Чем ей? И кто, если бы не мы, дал этому миру хотя бы призрачное отражённое существование, дав ему свои мысли и свои глаза? Зачем мир, где никого нет? Есть он разве? Пока его никто не видит, его и нет». Это были её обычные размышления на сон грядущий.

Нэя приходит из своего Кристалла

Приглядевшись к тени, нависающей от стоячей скалы над скалой плоской и приземистой, она разглядела одинокую женскую фигуру в светлом одеянии. Ксения отпрянула вглубь помещения, сразу поняв, кого она видит. Здравомыслие боролось в ней с мистическим ужасом, хотя не было ничего внешне страшного в маленькой женщине, сидящей там, в полосе гаснущего лимонно – жёлтого вечера, на смену которому шёл лютый холод ночи. Но она не могла сидеть там, где, скорее всего, её и не было. Рудольф отвез её в кристаллическом гробу на другой континент. Тёплый и блаженный по первому впечатлению, он был отвергнут из-за жутких землетрясений и извержений, что там и происходили почти непрерывно.

Видел ли хотя бы раз привидение Нэи её неутешный муж? Изменник Рудольф. После того, как заключил её тело в непроницаемый, похожий на подсвеченный лёд, кристалл? Ксения ёжилась как от озноба, но не могла представить себе, как он выглядел тот «кристалл вечности» для Нэи. Или же и не хотела себе этого представлять.

Можно было немедленно закрыть окно маскировочными жалюзи и встряхнуть себя, – галлюцинации были тут делом обычным для тех, кто не выдерживал такой жизни по тем или прочим причинам, но лично у Ксении их не возникало никогда. Не считая жутких снов в первое время адаптации к условиям здешней жизни. И почему-то ей казалось, что это внешнее по отношению к ней явление, и с её самочувствием оно никак не связано. Она была уверена, – это неуспокоенная душа то ли сознательной самоубийцы, то ли сошедшей вдруг с ума разлюбленной жены.

Возможно, Рудольф её и не видел. Возможно, Нэя пришла только к ней и является персонификацией только её больной совести. Только что она могла изменить в свершившемся абсурде? Чему она должна приписать её явленный укор, если это он? Расстройству своей психики, так и не сумевшей исцелиться от укусов бесчеловечного Космоса? Сну наяву, который надо поскорее забыть, как и покинуть сам спутник, который тем ни менее, дал ей то, чего у неё так и не случилось на Земле?

Что могла Ксения знать о мести Хагора, который всё же нанёс сопернику свой сокрушающий удар. Она ничего не знала о событиях на Паралее во всей их полноте, как и о самом Хагоре.

Чтобы убедиться в своей вменяемости Ксения позвала Артура. Потрясённый, он подошёл к окну-панораме, и зыбкая фигура махнула ему рукой. Артур разглядел невозможное, но очевидное, её светлое лицо, её облачное платье, а лицо это плакало и улыбалось одновременно. Такого он рассмотреть, конечно, не смог бы, но так ему померещилось.

«Мираж»! – решил Артур, вглядываясь в женскую фигуру, – Фата-Моргана? – спросил он вслух. За куполом был лютый холод наползающей ночи. Рудольфа нет на спутнике, и что она могла сказать Артуру? Он поднял руку в своём приветствии, вполне осознавая, что это бред, и в то же время понимая, что бредом это не является, и уж тем более это не является его и Ксении, их совместным бредом.

Он нажал то место, где стена соприкасалась с окном, на пульт, регулирующий проницаемость прозрачной поверхности. Окно покрылось как бы туманом, маскирующим всякую видимость. После этого Артур повелительно, – и как естественно у него это получилось! – приказал Ксении оставаться в помещении. А сам вышел, чтобы в техническом отсеке облачиться в защитный костюм для открытого уже пространства.

Ксения уже не видела того, что располагалось непосредственно за их стеной. Да там ничего и не было, кроме пустого промежутка между их стеной с панорамным обзором и границей купола. Их отсек располагался одним из крайних. Он был развёрнут в сторону открытых во все стороны неодушевлённых пустынь и причудливых скал вблизи, рассыпанных по прихотливой ломаной линии, смыкающихся с отдалёнными и более высокими скальными образованиями, частично покрытыми льдом. За ними был обрыв, за которым поднимались такие же удручающие и постепенно проваливающиеся в сплошную черноту ночи, утратившие своё дневное многообразие и объёмность форм, скалистые нагромождения.

Нэя так и продолжала находиться там, куда и приблизился Артур. Он поражался своему ненормальному спокойствию, не понимая, почему нет страха, нет даже удивления! Проявился тот самый феномен, как с дочерью Рудольфа и женой Антона – загадочной инопланетной сестрой самого Артура. Он не был объяснён тогда, не мог быть объяснён и теперь. Тот Зелёный Луч, что пробил атмосферу Паралеи тогда, забрал то, что посчитал нужным и оставил Паралее то, что она породила.

Тело же Нэи, замурованное в прозрачную сверхпрочную капсулу, было предоставлено в распоряжение планеты «Ксения». И никто не смог бы ответить на вопрос, как отнеслась планета к этому странному «дару» в виде микроскопической кристаллической песчинки, заключающей в себе умершую женщину, ибо чем и была та капсула, если сравнить её с масштабами самого планетарного тела? Мало ли останков космических скитальцев в виде метеоритов и их осколков внедрены были в её недра, утонули в её водах и просто распылены по поверхности за время её существования. И то, от чего содрогалась человеческая и разумная душа, чем было это для неё, живой, но безмолвной чужой планеты?

Артур считал себя психически здоровым, и он не стал отшатываться от призрака, а она не приближалась слишком уж близко. Как стояла у гладкой поверхности скалы, так и осталась. В городе под куполом все спали, а если нет, то по гостям так поздно никто не шатался.

Артур верил в реальность фантома, даже понимая его невозможность. Нэя или то, что маскировалось под её облик, подняла руку в приветствии, зеркально отображая его приветствие себе. Она вдруг обернулась в сторону города, таинственно мерцающего вблизи как гигантский новогодний шарик, в котором замурован столь же сказочный город. Жест был до того живым, что Артур всхлипнул, сделал шаг ей навстречу.

– Стой, где и стоишь, – приказала она тоном, какого он никогда у неё не слышал прежде. И тотчас же автоматически выключилась мягкая подсветка внутри купола, что время от времени происходило в пределах города в ночное время. Он смутно ожидал, что она тут же исчезнет, едва призрачный свет перестанет проникать снаружи, а реальный уже свет ночного спутника, так и не удостоившегося имени, прогонит призрак, как и положено по закону жанра. Вообще-то, имя у спутника имелось, – то Синька его звали, то Снежок, поскольку цвет его менялся с синего на голубой вплоть до белого. Но закон жанра не сработал. Она осталась и выглядела вполне себе не призрачной, хотя подойти и потрогать её не возникло желания. Артур никогда бы не признался, что ему элементарно жутко. Его немного потряхивало.

– Холодно-то как, – сказал он, хотя обогрев внутри костюма работал, как ему и положено. Он отчётливо понимал, что дело вовсе не в температуре и продолжал надеяться, что никчемное отвлечение мысли развеет все космические чары в пыль, как тому и положено опять же по закону жанра бытовых быличек о появлении злокозненных духов. Но была ли она привидением, тем более злокозненным? Или… трансляция? Кого и откуда? Нэя же погибла, и мёртвое её тело засунуто полубезумным Вендом в прозрачный гроб с консервирующей жидкостью. Завтра же проверить! Вдруг её там уже нет? Он нашёл в одном из карманов фонарик и выронил его из трясущихся рук.

– Сядь! – потребовала она, – и успокойся. У меня сеанс связи по времени ограничен.

И тут он сразу же успокоился, плюхнулся на покатое, как каменный диван, скальное образование и стал пялиться на неё. Примерно так же, как в монитор большого игрового компьютера для детей.

– Привет, Звёздный Ангел! – улыбка Артура не была весёлой, а кривой, поскольку губы не желали изображать приятного оживления от прихода незваной гостьи. Он не надел маску, и щёки уже пощипывало. «Обморожусь», – подумал он почти лениво, как если бы сидел расслабленно в потоках жаркого ультрафиолета в шезлонге.

В волосах фантома он ясно различил мерцающие, как отблески созвездий, её вечные заколки! Или и они были иллюзией, создаваемой уже его памятью? Он невольно протянул к ней руку, но задержал её в нелепом положении, не зная, что предпринять дальше, о чем её спрашивать, и кого собственно?

Когда есть вещи поважнее мистики

Ксения ушла кормить ребёнка, своего Рудика, рыжеволосого, как и она сама, в бывшей детской бывшего жилища Рудольфа и Нэи. Она кормила его из бутылочки, но он был уже сильным, сжимал соску беззубыми дёснами как тисками, и она радовалась, ведь целый месяц он провёл в восстановительной камере в медотсеке, родившись недоношенным.

– Рудик, кушай, я отдам тебе всю свою возможную любовь, своё сердце, всё, чего не было у твоего папы. А у тебя будет много, много маминой любви. У тебя будет моё понимание тебя во всём, моя нежность, моя забота. У тебя на Земле столько сестер и братьев, ты не будешь одинок, вы будете дружить, я постараюсь, чтобы это произошло. И я сама рожу тебе, обещаю, ещё кого-нибудь, родного тебе, сестру, брата, как захочешь. Ты не будешь одиноким, как был одинок в детстве твой папа. Как была одинока я. И папа, он ещё захочет увидеть тебя. Я не сомневаюсь в этом, а он самый прекрасный у нас, самый любимый для твоей глупой, так ничего и не понявшей в нём, мамы. А ты, когда вырастешь, будешь такой же пригожий, но добрый, очень добрый, великодушный, и ты никого в этой жизни не заставишь страдать. И Артур, он, – это странно сынок, но он твой брат, а то, что мы с ним, так это от одиночества, а человеку так страшно одиночество, жизнь теряет смысл и краски, если человек одинок. Ты понимаешь? И мы люди, несовершенные, бестолковые, глупые, вот такие, как я, а подавай нам любовь. Но мы все заслуживаем эту любовь, любовь – жалость, если уж не любовь – восхищение. Без любви как жить? Душа глохнет, слепнет, перестает чувствовать других. Конечно, бывает жизнь без всякой любви. Вот на Земле есть такие существа в океане, разновидность моллюсков в раковине, они живут несколько сотен лет. Но чем жизнь их отличается от существования камня? Ни они ни к кому, ни к ним никто, нет у них ни чувств, ни времени, ни общения, и можно ли это назвать жизнью? Только поглощение и выделение.

Кольцо на её пальце меняло цвета, оно из бесцветного стало наливаться сапфировой синевой, а затем побледнело и стало розоветь, после чего сгустившись до рубинового, насыщенного, почти малинового цвета, померкло и показалось пустяковой стекляшкой, угаснув, как осколок битой старинной бутылки, брызнувшей нестерпимым блеском от случайно коснувшегося его солнечного луча. Ксения потрясла рукой, в которой держала бутылочку. Камень вернул себе отшлифованную прозрачность, зеркально и искажённо отразив в своих плоскостях помещение детской. Рудик закряхтел от неудовольствия, что от его губ-ягодок отняли вожделенный имитатор материнского сосца. Ксения продолжила кормление, любуясь сыном и его активной жадностью. Как жаль, что ей не пришлось, как она мечтала, кормить его грудью. Как жаль.

Ксен не захотел покидать спутник. Он так и остался работать в своих лабораториях и оранжереях, куда уже не ходила Ксения. Мимо Ксении он проходил, как и мимо всех прочих, не здороваясь, не замечая. Он общался только с Артуром, да ещё с одной, довольно пожилой жительницей на спутнике, и она перебралась к нему в оранжереи, чтобы заменить Ксению по работе, что оказалось не так и сложно. Выходили или нет их отношения за границы работы, никто не знал, да и не интересовался никто.

Однажды Ксения застала Ксена беседующим во время обеда в их столовом отсеке, в их «кафе», с одним техником-наладчиком роботов, который большую часть времени проводил в подземных уровнях. Ксения нарочно пришла позже всех, чтобы не встречаться с женщинами, которые от неё отворачивались, все. Ни Ксен, ни этот угрюмый технарь – подземный рабочий по кличке Гоблин, ещё не пришли к тому времени. Они пришли обедать следом за ней чуть позже, так и не увидев её. Придя первой, она тихо села в угол за ширму, имитирующую японскую раздвижную стену, это было комфортное местечко для тех, кто не любил есть у всех на виду. Таких укромных мест тут было немного, как и тех обитателей, кто страдал неприятием себе подобных. Но Ксения как-то пристрастилась там прятаться, и залезала туда даже тогда, когда в кафе никого не было, кроме наладчика кухонных роботов, повара-мужчины, оставшегося без своей помощницы Нелли. Пока Ксения поглощала свой обед, Ксен с Гоблином и вошли, не прерывая свой разговор, начатый за пределами кафе.

Вначале говорил тот, кого и звали Гоблин. Он соответствовал прозвищу своей сумрачностью, некрасивостью.

– К нему, конечно, не прильнёшь как к родному отцу, это да. Он сантиментов не разводил с мужиками, если только с девчонками позволял себе… но тем ни менее, бывают ГОРы и похуже, уж поверь, я на всяких насмотрелся. Чего у него не отнять было, так это справедливости. И тут ты, Ксен, слишком уж изысканное имеешь устроение для такого-то места, вот что я скажу.

– Я человек не военный, конечно, и такое подавление чужой воли, такая авторитарность мне казались невыносимыми. Мне стало легче дышать, когда он отбыл. Как будто он один вдыхал в себя весь воздух, закаченный под купол, я задыхался в его присутствии, но не скажу, что это был страх. Нечто иное. Я бы назвал это несовместимостью.

Ксения догадалась о ком они, но дальнейшие слова Ксена повергли её в изумление и сомнение по поводу его адекватности.

– Особенно легче стало моей жене. Ведь Кларисса была на грани помешательства, а понимал это только я. А сейчас она счастлива, и я рад. Чем я мог ей помочь? И каково это, такому изнеженному существу, бывшей в юности балериной, оказаться здесь, родить к тому же, и оказаться ненужной тому, кто совратил её на такой вот путь. Могла она пойти поперёк его воли?

– Те, кто смел это делать, лежат в нижайших подземных уровнях в специальных капсулах вместе с теми, кто так или иначе тут погиб или умер от разных причин. Много и самоубийц. Пока не решено, что с этими останками будут делать. Может, так и оставят в глубинных пластах. Кто туда нос сунет?

– То есть? И женщины погибали?

– Не скажу так. Женщины, хм-хм, – Гоблин похмыкал то ли от удерживаемого смешка, то ли от неловкости самой темы, – Женщины всегда ему подчинялись. И не скажу что без любовно. К тому же, тебе ли не знать, что женщины не склонны к бунтарству. Во всяком случае, у нас ни одной не нашлось из породы сумасшедших бунтарок. И вот загадка, в такой среде, где многие мужчины не выдерживают, они, ни одна из них, не свела счёты с жизнью. Впрочем, женщины все тут из добровольно прибывших, а их контракт включает в себя пункт отказа от дальнейшей работы при случае их личного на то желания. Как думаешь, почему замкнутое пространство так часто сводит иных людей с ума? Даже если это по виду комфортабельный городок. Не были они в особых зонах, вот что я скажу!