– В подземельях ГРОЗ, сказано же! Пригласил туда в какую-то извилину, где нет никаких элементов слежения, всё рассчитал! – она и не собиралась скрывать. Она будто гордилась, что хоть так, а опередила дерзкую огородницу. Народ тут точно скоро -стремительно дичал.

– Да как же ты туда попала?! – шептала Ксения, пребывая всё в том же ошеломлении, – В технические подземелья ГРОЗ? – наверное, даже сама ссора не так сильно потрясла её. – Туда же не войдёшь без особого кода доступа. Или же ты работала в технических бригадах по обслуживанию комплекса зданий ГРОЗ? Как-то же ты в ГРОЗ попала? Со стороны же без нужного образования не сунешься туда…

– Ну, да, – насмешничала Нелли, – я тот ещё технарь!

– Разве нет? Вон как ты ловко здесь управляешься! Да и Рамон где бы тебя отыскал, не будь ты вписана в эту звёздную корпорацию? Пусть и на уровне технической обслуги. Я часто думала о тебе…

– Понятия не имела, что занимала твои мысли.

– Я люблю думать о людях, которых встречаю на своём пути. А как же иначе? Иные как огромные шкафы со скелетами, иные как шкатулки с секретами, а то и гулкая пустота без собственных мыслей и с эхом чужих слов. Только и есть у них, что маленькая чисто женская штучка для большого и уже мужского секрета…

– Намёк понят. Это я пустая штучка? А не ты ли сама?

– Так как же ты провалилась-то в технические подземелья, где и настигла тебя такая беда? – спросила Ксения задумчиво и уже беззлобно, потому и Нелли злобствовать смысла уже не было. Она тоже включилась в доверительное общение.

– Беда? – переспросила она. – Если и беда, то не самая большая, какая может постигнуть женщину.

– Я считаю, что беда. Как и всякий природный катаклизм он непременно что-то рушит из человеческих ценностей. А ведь до чего же трудно человеку даётся освоение, тем более созидание этих самых ценностей! Будь они общественными, будь они чисто личным творчеством, – затратными, если энергетически. Как думаешь, легко ли человеку, когда в нём рушат его внутреннюю гармоничную настройку? А без неё человек не может существовать долго, неважно какая она, – сложно устроенная или совсем простенькая, устроенная на скорую руку по необходимости жить в ладу с собой и с миром.

– Понесло же тебя, философ с грядки!

– Так как же ты оказалась с ним наедине, где никто за тебя не заступился? Где же были твои коллеги из бригады техобслуживания?

– Пристала! Ну уж, удовлетворю твоё любопытство, коли сама рот разинула. Не было у меня в ГРОЗ никаких коллег. Я решила, что для собеседования он меня позвал. Я же не знала, куда именно он меня потащил. Я тогда на спутник оформлялась. Он и завёз на лифте в эту бездну, а там же ни души! Сдавил меня настолько чудовищно, чуть грудную клетку не сломал. Я трепых – трепых! Да толку что? Кому жаловаться, если от него зависело утверждение на спутник Рамона? Будь дело лишь во мне, да я плюнула бы и растёрла эту космическую мечту, когда узнала и разочаровалась, что там вовсе не космические сверхлюди, а такие же, как прочие. Разве что воспитаны по-особому. Да и профессионализм высокий у них. А нравственность-то, она с уровнем социальной значимости не всегда и связана. У Рамона такой край был в жизни, что не протяни я ему руку…

– Ты не руку протянула, а тебя вынудили подставить совсем другую часть тела. Я тебе верю, потому что там, в этой ГРОЗ, насилием и на более высоких этажах увлекались. А не боишься, что содержание нашего разговора не станет для него секретом? Ну, если он захочет расшить именно эту информацию из системы всеобщего слежения?

– Делать ему тут больше нечего! – презрительно отозвалась Нелли, – как бабские дрязги прослушивать. Никогда он такими вещами не занимается. Уж чего тут о нём, да друг о друге и не говорят. Искусственный интеллект доносит лишь ту информацию, что напрямую связана с безопасностью как отдельного человека здесь, так и самого объекта в целом.

– Как же ты могла его простить?

– Простить? А у меня выбор, думаешь, был? Да и потом, он как-то умудрился сразу же обернуться из монстра в такую лапочку, что я и забыла, если честно, обо всём. Ожерелье из натуральных рубинов подарил…

– Вот эту самую фигню, что на тебе болтается? – задетая Ксения не могла определить, подлинная ли игрушка светилась на шее кулинара. – Стукнулся волк о сырую землю, да и обернулся прекрасным царевичем…

– Вроде того. А ты решила, что я как девочка из детского городка стала бы носить на себе искусственные безделушки? Камушки родные, земные и подлинные. Несмотря на определённую двусмысленность их появления у меня, они всегда приносят мне удачу. Ты сама напросилась на мои откровения, так и получай! А знаю, больные они для тебя, потому что ты в него втюрилась по самую свою плодоножку! А мне-то что? Какие только высоко продвинутые члены не внедрялись в мои внутренности, а этот-то глубже всех умудрился… Самый корешок мой зацепил, душу мою! Только ненужная я ему была и не буду. Ты не первая, кого он покорил этой своей мощной лепкой и силой. Покорил и подавил. Что на себе и прочувствовала ты уже… – она замолчала, став опять краснолицей, как та самая помидорка – забавная мордочка – украшение, висящая на стене её алхимической гастрономической лаборатории.

– Давай, продолжай, коли уж приключилась такая минутка облегчиться тебе от груза нажитого, – стараясь сохранять полное спокойствие, Ксения тоже ощущала, как наливаются внутренней же горечью её собственные глубины.

– В тот самый год, как он вернулся на Землю после своего длительного отсутствия, и произошло… Сказал потом, что одичал на дикой планете, а я похожа на оставленную в прошлом земную жену, уже погибшую к тому времени. Настолько сильно похожа, что он и не сдержался. Не знаю уж, какую жену ему напомнила ты, но кому тебе тут жаловаться? Так и будешь теперь ходить к нему, раз позволила себя к стене прижать. Будешь теперь реальной уже земляничкой, поданной на тарелочке! А тебя тут точно сожрут, будь уверена! Тут земляничка произрастает плохо, а ностальгирующих по земной роскоши много. Только Нэе ничего не говори. Жалко её. У неё опять ребёнок будет. И абрикосу своему ничего не говори. Вытерпишь как-нибудь, тебе и недолго тут. А то твой фрукт полезет драться. А ГОР даже здоровых десантников так швыряет, что они с плинтусом целуются. Если к нему с лаской, то он нежный и почти родной. Бывает временами. Плюсов всё равно больше, чем минусов. Я, например, живу тут, как хочу.

– Конечно, ты его любишь, – утвердила Ксения. – Он любимчик Судьбы, хотя он и несносен. Поэтому он и наделён такой магической притягательностью в нашем кукольном виртуальном театре. От него буквально корчит временами, убить же хочется… Только разорвать такую вот тягу сил нет! Если нас собрали тут вместе для создания некой задуманной игровой композиции, почему бы и нам с тобой не включиться в игру? Давай полностью раскроем друг другу свои тайны? Ничего что мы с тобою едва не подрались, к чему нам вражда? Нас стравили как бы обстоятельства, а мы возьмём и станем близкими друзьями. Я тут с Викой пыталась сдружиться, но знаешь, она мне чуждая во всём. Ты какая-то трогательная… милая, искренняя, а недостатки, у всех они свои, не в этом же и дело…

– Так ты добровольно с ним пошла? – перебила её Нелли. – Я могла бы догадаться сама. Зачем же иначе ты и направилась с ним в те машинные уровни базы…

Ксения не дала ей договорить, – Завидуешь, что ли?

– А есть чему? – отозвалась Нелли. – Лично я сыта им по самое горло!

– Оно и понятно сразу, каким местом ты его ублажала, кулинар высшей квалификации. А что так? Брезговал, что ли, погружаться в более глубокие уровни личной привязанности?

– С чего взяла, что была какая-то привязанность? Он любит только свою жену. И тебе никогда не стать её заменой.

– Как же тогда та, кого ты ему напомнила когда-то на Земле?

– Она погибла. Да и давно всё было. Ты тогда на свет-то едва ли и проклюнулась! – и Нелли снисходительно покачала головой с позиции своего, как она думала, старшинства.

Ксения оскалилась в ухмылке. Только смеяться ей нисколько не хотелось. Только ругаться дальше сил уже не имелось. Они обе выдохлись. Ксении хотелось жалобно заплакать, что и произошло бы, будь она реально двадцатилетней. Как в тот самый день, когда стояла у сетки космопорта. Продуваемая неласковым степным ветром. Оставляемая на сирую вечность. Тем, кто теперь-то, вроде бы и как бы, ей принадлежит? А всё одно, не вернулся.

И именно Нелли в те времена была крошкой, сама по возрасту годилась в доченьки Ксении. Какое-то время она обдумывала слова Нелли о его прошлой жене на Земле. Он тосковал о Лоре? Тогда, когда вернулся с Трола? Она ощутила жгучую ревность к прошлому. Настолько жгучую, что глаза заслезились от злой рези. Или же ревность к Нелли вдруг прицепилась к несуществующей уже Лоре?

Ничего общего с Лорой у Нелли не было, и быть не могло. Как же тогда Рамон? И он тоже так считал? Вот и разгадка красненьких бус! Что это за пасьянс разложили из их жизней, кто? Судьба? Ксения в неё верить не желала, осмысленно жонглируя самим понятием судьбы лишь как фигурой речи, а если подсознательно? Трепетала даже, а не просто верила. Таковы все женщины. Лора как была, так и осталась единственной её соперницей, вызывающей ничуть не конфискованные прошлыми летами огненные всполохи ревности. И никакому мщению Лора уже не подлежит. Её нет. А все остальные – не вызывают и отдалённо-приближённых к тому аду мук. Они словно бы играют роли в её жизненном спектакле, и только она знает о том, что они не настоящие.

И сама она, настоящая, осталась в том времени, где жила подлинно и умерла подлинно в той степи под жутко-завывающий ветер. Ксения впервые соотнесла те свои чувства, поскольку память о них осталась, с теми, которые терзали её здесь. Они были разными чувствами разных женщин. Она умерла на родной Земле и живёт тут, искупая не отринутые, приросшие к мясу, а потому и не прощёные грехи. И не только она. Но и Нэя. И он, Рудольф. А где-то и Лора со своим Рамоном. Вполне возможно, что на той сапфировой планете, над её головой. Все остальные – это театр второстепенных марионеток, двухмерных, как игральные карты. И их вполне можно перевернуть пёстрыми рубашечками кверху, плоскими личиками вниз.

– Не похожа ты на Лору Соловей, – сказала Ксения, – Лора красавица и умница была, хотя и соловей-разбойник. Наврал он тебе, чтобы оправдать себя. Он и сам себе всё время врёт, что Трол его покалечил. Да всегда он был таков! А в молодости даже хуже… Теперь-то должность обязывает держать себя в узде, да и темперамент просел основательно. Не тот напор, не та уж силушка…

– Тебе-то откуда знать, каким он был в молодости? И кто такая Лора – соловей? Пела, что ли, хорошо? Ты сама-то о чём щебечешь? – вполне себе добродушно откликнулась Нелли. Несчастная дочка несчастной матери, уж коли та бросила её, пусть и в комфортно – обустроенное, с добрыми педагогами и отличными игрушками, а сиротство.

– Так звали его первую жену. Лора по фамилии Соловей. Я знаю обо всём из таких источников, о которых тебе лучше и не догадываться. Голову сломаешь, а не поймёшь ничего. Так что бери информацию на веру.

– Соловей? – повторила Нелли, для чего-то подбрасывая, как жонглёр, две чайные ложечки. – Разве может такое быть?

– Нормальная фамилия. Ты Листикова, она Соловей. Только пела она особые песенки своим мужчинам по ночам, от чего они головы теряли. Но лишь на короткое время. Всегда только короткое. Потому и не была она счастлива.

– Что же ум не помог ей выстроить длительных отношений?

– А ум тут не причём. И красота с добротой часто не помогают. Спроси, что же тогда? А пусть тебе об этом Нэя расскажет.

– Я и без Нэи о том догадываюсь, – ответила Нелли, постепенно отодвигаясь от Ксении в сторону своей загадочной кухни, битком набитой сложнейшей техникой.

– Что же он тебе не рассказал подробности о той, кого ты ему напомнила? Если ты замещала именно её, когда он вернулся на Землю с Трола?

– Всё сумела выведать? Кто же рассказал о таких деталях его прошлого? А! Не говори ничего. Знаю эту осведомительницу. Врач Вика. Она знала его в молодости, а ты с нею одной и дружишь. Не могу я быть похожей ни на какую Лору просто потому, что мою мать так не звали!

– У неё тоже имелась когда-то малышка-дочь, отданная в детский городок…

– И что? Если и есть схожесть с моей судьбой, так что же? Как я заметила, Судьба с большой буквы не стремится к разнообразию, чтобы прописать человеческие судьбы с маленькой буковки. Таковых Лор, а также Нюш полным-полно, как и таких Нелли Листиковых. А Листиковым был мой первый парень. Он смешной был. Но добрый и умный. Мы с ним и поженились, едва вышли за пределы школьного городка. Я сама его бросила и сильно жалела потом. Я понимаю, что выбирать надо только добрых мужчин, а вот любить их у меня не получалось…

– Рамона же любила. А Рамон добрый, славный. Видимо, Листикова тебе напоминал?

– Так произнесла, словно бы Рамон или тот же Листиков неполноценными существами являлись, а ты от щедрот душевных кинула в их сторону похвалу, как витаминную карамельку. Не можешь ты знать, какими были эти парни! Не могла ты их видеть. И не был Рамон добрячком глуповато-умильным. Ничуть не проще Венда имел он устроение, не глупее уж точно. Но совсем другой, да. Рамона я жалела и ценила. Поверь, было за что.

– Ты всех ценишь, кто хоть однажды залез к тебе под подол.

– Да. Потому что я тоже себя ценю, не ты же одна тут суперценность. Я сама поддерживала веру Венда в то, что я дочь той, перед кем он был виноват. Потому что я хотела питать его вину, хотела усилить его чувства к себе хоть так, удержать…

– Удержала? Да ты и ремешка от Лориной босоножки не стоишь! Она была всего лишь по юности своей чуть и лишена равновесия, а так-то, она талантлива была во всём…

– Я и понятия не имела, что первая жена Венда пела…

– Пела она лишь одну весну, а потом голоса лишилась на всю оставшуюся жизнь. Мне жаль, что жизнь её оказалась так коротка.

– А мне нет! – ответила Нелли, непонятно чему разозлившись уже повторно. – Так ей и надо за её грехи!

– Какие грехи? – изумилась Ксения. – Словечки-то у вас в ходу! Понятно, для чего вы тут душеспасительный храм организовали.

– За брошенных детей Бог её покарал короткой жизнью!

– Так ты и про Артура знаешь? Про его детское сиротство при живой матери? И об этом Вика наболтала!

– И голоса Бог её лишил! Он всегда лишает грешников талантов!

– Я про её пение и потерю голоса сказала лишь в переносном смысле. Не пела она никогда. Душа её пела как соловей, а потом смолкла, – неадекватная реакция поварихи на неизвестную ей Лору была бы и странной, но не теперь, когда обе они пребывали в заметно сдвинутом состоянии.

– То есть, она и соловьём была в переносном смысле? – не отставала Нелли.

– То и есть, что Соловей её фамилия. У тебя фамилия Листик, у неё была Соловей.

– Никакая я не Листик! Это кличка! Оглохла, что ли?

– Да? Откуда же мне знать? Выходит, ты Грязнова теперь по последнему мужу? Невероятно, как ты гармонируешь с такой звучной исторической фамилией. Рамон же Грязнов. Был.

– Он моим официальным мужем не числился. Хотя Рамон для меня больше, чем муж. И он не был, он есть!

– Ну и ладно. Тут никто никому не муж, не жена, а живут, и кажется, все счастливы.

– Ты, огородница, законная жена огородника Зотова. Нэя – законная жена Венда. Венд – законный муж Нэи, – отчеканила Нелли.

– Трудно нам среди вас, грешников…

– Всё! Устала я от тебя. Иди уж домой на свои грядки, под непролазные куртины. Обрезкой их займись, поливом, подкормкой, так что ты тоже повар, только огородный.

Взаимно шокирующие откровения

Удивительно, но Ксения, презрев запреты высшей власти на спутнике, вечером опять пришла к Нелли в столовый отсек.

– Проголодалась? – спросила та ласково, будто вчера они и не позорились друг перед другом, да ещё в присутствии других лиц. И если Нэя была ни одной из них не особенно-то и важна как оценщик их личных качеств, то отношение Рудольфа уж точно безразличным не было. И вовсе не потому, что он тут «высшее начальство».

Повариха-марионетка, и так-то будто сделанная из сдобы, буквально рассыпалась от исходившего от неё истечения вкусной душистости. Помощь, присланная ей, тут не причём. Скорее уж, помощь ей особенно-то и не требовалась. Она всего лишь вошла в привычное своё состояние мягкости и спокойствия. Она была на данный момент одна, на что и рассчитывала Ксения. Вдруг Нелли запела песню!

– … в который раз/ В несчётный раз/ Ночь жёлтый выставила глаз/ И одноглазой чёрной кошкой/ На крышах улеглась/ А я люблю/ А я молю/ Я все пощёчины терплю/ Но не того, не от того/ Кому постель стелю…

Тихий голос её оказался вдруг мил и чист. Она уже обо всём забыла. Она сняла свои алые бусы и повесила их на стену на милый пластиковый крючок- помидорку поверх своей рабочей униформы, в которой обычно работала в этом производственном, не особенно уважаемом, а всем необходимом цеху, настраивая бездушных якобы роботов, вполне себе умеющих и драться, если они уставали и не получали надлежащего внимания или благодарности. И бусы утратили своё одушевлённое сверкание, обвиснув вялой и тёмной ниточкой, поскольку игра их была сыграна, и им разрешалось увянуть, уйти в ничто, в вымысел.

– За что же страдает тут Нэя? – Ксения без предисловий вернулась к вчерашнему разговору. – Какие грехи она могла совершить на своей Паралее? Кто пострадал там из-за неё? Она настолько добра.

– Ни за какие грехи она не страдает. Она счастливая жена любящего мужа, – отозвалась Нелли, полная любви к Нэе.

– А ты? В чём провинилась ты на Земле?

– В том. Что моя мать была шалава, не достойная и родиться в таком прекрасном мире, как наша Земля. И я, выходит, взяла на себя часть её непомерных грехов, это по твоему религиозному определению. Я же в такого Создателя, которому только и дел, что следить, кто и с кем спит, не верю. У него дела поважнее нашей путаницы. Вон, сколько во Вселенной непорядка. То звёзды взрываются, то планеты живые разрушают какие-то безумные корявые и никому не нужные астероиды. Или слетают со своих налаженных осей и орбит целые Галактики и летят к хрену вселенскому в чёрную дыру – пасть. А тут мы… Рамон тоже считал, что наша жизнь – это умаление, заслуженное нами в прошлом за своеволие и нарушение законов Творца. Прошлое каждого человека – одухотворенное биение плазменного сердца звезды. Но что-то пошло не так. Ты же в курсе, что и Галактики воюют между собой? Не только люди собачатся. И любят они друг друга, как и мы, только необъятной, понятно, любовью. И вот мы в темнице, настолько тесной и скорбной, но на краткий только миг, потому что и тут нам милость безграничная явлена, это если кто понимает и не держится судорожно за быстротекущую мнимость, почитая её единственно лишь данной реальностью. От того у нас внутри безмолвно дышат беспредельные и прекрасные миры и слышен, если прислушаться, пульс вечности в телесной нашей жалкости.

Ксения замерла, не веря своим ушам. И это говорила та, кого она мнила сметанной лепёшкой? Или это её любящее сердце сохранило, а язык воспроизвёл те размышления Рамона, когда он шептал ей об этом, всегда тоскуя о другой, но засыпая на её груди?

– Что же Рамон? Вы хорошо с ним жили?

– С ним невозможно было по-другому.

– Чего ж ты ему на Земле изменила?

– Ради него и изменила! Глухая что ли? Венд не хотел его зачислять в набранную команду. Так и норовил заменить кем-то другим. Хотя и свыше был приказ. Но кому было дело до рядового состава? Выбросил бы перед самой отправкой, и опять Рамону бейся, ищи другой экипаж. А я, чтобы Венд не передумал, поставила условие – пойду на отношения, если он забудет о Рамоне и оставит его в составе экипажа. После того безумия в техническом уровне ГРОЗ он долго меня умолял о прощении. И вовсе не из-а страха, потому что он там, в этой вашей ГРОЗ, никого не боялся. Рита мне намекала, что главный в ГРОЗ его близкий родственник. Кажется, дедушка.

– Да? – изумилась Ксения. Заявление о дедушке она пропустила мимо ушей. – Не знала, что он способен на то, чтобы хоть кого умолять. Он умеет только требовать.

– А меня умолял! Ласкал, подарки мне дарил. Не только эти бусики, а и другие тоже. Иногда мы улетали куда-нибудь на экзотическое островное морское побережье. Тогда, когда ему и хотелось этого, а я к тому времени работу уже бросила. У меня в те времена появилось всё! Свобода, какой я не знала до этого в жизни, моя красота, которой он восхищался, развлечения, о которых я прежде и не мечтала. И главное, мужчина, равного которому я не встречала ни до, ни после… и уж не встречу…

– Как же тогда Рамон?

– Рамон это совсем другое. Он отличный парень, но он… всё же обыкновенным оказался. Во всяком случае, похожих на Рамона встретить возможно, а вот… Как ты не понимаешь?

Она замолчала, насупилась и что-то бурчала себе под нос, – Ну, зачем, зачем спрашивается, я развязала свой язык? А всё потому, что никто меня тут за человека не считает. Мне слова сказать не с кем. Одна Нэя, но она же…

– Твоя соперница.

– Да какая соперница? В чём я ей соперница? Если для того, кто с ней рядом, я пустое место! – она прижала подбородок к плечу, нахохлилась и опять уподобилась какой-то горестной птице, повисшей на обледенелой ветке и замерзающей на стылом ветру. Ксении не надо было и слов, чтобы понять, что эта стылая квочка, -существо из низшего разряда даже в сплочённом обществе на спутнике, жрица своего кухонного храма, тайная потаскушка по чужим отсекам ради накопления и обеспечения будущих блаженных дней на Земле, всеми не то чтобы презираемая, а просто не замечаемая в силу приписываемого ей ничтожества. И вот же, она одержима тем же самым, не исключено что и глубоким, чувством! Какое сама Ксения мнила чем-то таким, что снизошло лишь на неё, а прочие к тому не способны. Не совсем таким, но примерно. А вот почему Нелли низвели до уровня её же кухонных роботов, все дружно и не сговариваясь, того Ксения не знала. Может, они фиксировали отношение, проявляемое к ней ГОРОм? Наблюдали её ночные бродяжничества ко всем, кто звал и был одинок, как и сама Нелли после пропажи Рамона? Презирали не за то, что не пожелала нести тяготу вдовьего одиночества в пустой постели, а потому что не стала открытой постоянной подругой такого же одиночки.

И вместо того, чтобы люто возненавидеть её за посягательство на монопольное право владения Вендом, – пусть и в прошлом, Ксения наполнилась диким любопытством и решила досмотреть это негодное кино чужих и запредельных откровений.

– Давай уж, коли начала. Чем же он тебя и одарил, что ты по сию пору не отошла от своей зачарованности?

– Да, – очнулась повариха и с покорной монотонностью продолжила. Что ею двигало? Желание уязвить Ксению или же неконтролируемый рассудком экстаз погружения в то, что она утратила, а забыть не могла. Когда притянула к своему такому хорошенькому, но не безупречному телу приз Судьбы с большой буквы и могла навсегда – пусть это «навсегда» и есть некая условность, – соединить свою жизнь с тем, кто здесь ей уже не принадлежал. Был далёк от неё ничуть не меньше, чем неведомо где, то ли пропавший, то ли погибший Рамон.

– Я любила купаться, когда вокруг никого, ни единой души! Почему и нет, если за чужой счёт. Я тогда стройная была, совсем юная, беленькая и упругая. Мужчины, парни никогда не проходили мимо меня, как мимо пустого места. Но я всегда спокойная была, мне главное – ласковый чтобы. Я играть любила по молодости, а чтобы так, как другие, с ума сходить – никогда! К тому же для меня в то время любовь и секс не разные явления природы были, как для некоторых, а одно и то же. Нет любви, нет и близости!

Две отверженные особы, обретшие друг друга

Подобная откровенность являлась признаком, что дружбу «огородной богини» она приняла. От личного одиночества изнывала, когда неистребимую потребность всякой женщины просто поболтать от души, не с кем было реализовать. Мужчинам не того от неё требовалось. Кроме разве Лёни Губанова. Да Лёня работал как каторжный, стремясь вернуться на Землю не обглоданным недолей бывшим заключённым, а заслуженным тружеником с приличным счётом. Знал или нет Лёня о похождениях новой подружки? Не хотел знать уж точно, да и никто не стремился его к таким знаниям приобщить.

Ксения оценила степень её откровенности и решила ответить тем же, – Для тебя, может, так и было, а для него-то как раз любовь и секс две большие разницы. Это ты вообразила, что раз он тебя пригласил в безлюдье технического уровня небоскрёба ГРОЗ, то уже и твой по самую эту свою часть, которой в тебя и влез. Ты и начала за ним бегать, будто законная жена, требуя курортный отдых как законную уже оплату. А он такой, где-то жестокий, а где-то щедрый и податливый, не с теми, с кем надо, к сожалению…

– Я никогда не проявляла инициативы на сближение с ним! Я только разрешала ему всё последующее, потому что… он… мне нравился. И по возможности пользовалась всем, что было позволено ему по его статусу, а уж никак не мне. Именно он дал мне возможность посмотреть на многие места родной планеты, закрытые от меня прежде. Хотя он и говорил, что весь земной туризм давно стал голографическим по своей сути, и все туристические маршруты давно декоративные, попросту фальшиво и красочно обустроенные игровые павильоны. А бездумным расслабленным земным созерцателям с определёнными социальными возможностями этого достаточно, раз они с удовольствием и хронически этим пользуются. Мне же всё было в радость и удивление, поскольку я кроме работы и ближайших, вечно людных и намертво вытоптанных пляжей ничего и не видела в жизни, да и то на пару недель в течение полугода. Он мне говорил: «Цени, поскольку ты пользуешься дарами, приготовленными для другой и более ценной женщины». Я не просила объяснения. Я и так всё понимала. Всё это – путешествия в экзотические уголки Земли и прочее, – было обещано Нэе. Но она настолько утомляла его в тесной жизни рядом под одной крышей, что он сбегал от неё в дни отдыха и проводил их в одиночестве, просто из-за потребности быть одному. Так было уже до появления меня. А когда она, вполне закономерно, в чём я и поддерживаю её, ушла от него, он стал скучать. Одиночества оказалось слишком много. Но если её он любил, то меня нисколько…

– Так зачем же, если пару раз дала как взнос за Рамона, потом-то с ним таскалась, как самая настоящая уже потаскуха? Не ври, что ради экзотических побережий. Побережий всюду навалом! Так я и поверила, что столь важны тебе были какие-то там чисто эстетические впечатления от вида природных красот. Как же ты могла после всего, после унижения, вляпаться-то так? И не в ту уже ловушку, что он тебе припас в подземном уровне ГРОЗ, а в его тенета уж совсем другого уровня?

– Ты у меня спрашиваешь? Как я могла полюбить такого человека? А можно было не полюбить, как думаешь? Сама-то взяла бы и отказала. Получил, мол, взнос натурой за возможность сносного моего прожития здесь, и отстань! Я, мол, не потаскуха, а мужняя жена. А ты разве и потом отказала? Нет! Ты как разъяла свою сокровенную щель с готовностью, так и будешь теперь с тою же жадностью глотать все его милости!

– Ладно уж обо мне. Взревновала, что ли? По жизненному опыту твоему оно просто смешно. Дальше-то, на Земле, как же выстраивались ваши взаимоотношения? Где же Нэя-то была? Взаперти что ли сидела как послушная и безропотная мусульманская жена?

– Ушла она от него! Ушки-то прочисть свои маленькие и розовые! К другому! И умница женщина. Беременная, между прочим, а ушла. А тот друг уже давний был, по той планете ещё… так вот. А иначе… впрочем, не знаю я, как было бы, останься Нэя на Земле с ним… – и тут Нэлли опять забормотала, будто в транс провалилась, -Когда он тосковал, он становился настолько понятным и человечным, а я думала о том, что этот человек сам приговорил себя к одиночеству. Очертил вокруг себя силовой и непробиваемый круг, а у тех женщин, кто приближались слишком близко и заходили за манящий этот контур, будто голову разрядом мощным калечило, соображение туманилось…

– Он всегда и всех приводил к личному несчастью, – встряла Ксения, и сама входя в какое-то трансовое состояние, вся вывернутая нижними пластами наружу. – Но насколько он сам был виноват в этом, насколько его родовые задатки, которых он не имел сил преодолеть?

– А он, думаешь, стремился что-то там преодолевать? Да он просто этим пользовался и наслаждался, видя, как бабы сами облизывают его глазами! А потом сами же и… не об уступках уже речь, а совсем о другом. Когда себя контролировать невозможно. Мужиков-то вокруг океан разливанный, да все смазанные какие-то, не пропечатанные толком, прорисовка кое-какая, не те все! Это женщин красивых много, а таких, как Венд, много ли ты встречала? Да ещё и умный к тому же, мысли с расстояния считывает… Только не могла я Рамона оставить! И попала я в ловушку, да! Рамон, если бы остался без спутника, псоглавцем бы стал, как ты не понимаешь? У него уже проблемы с психикой начались. Он на Земле места себе искать не стал бы ни за что! Он упёрто отвергал предлагаемую ему работу на Земле и постепенно превращался в бродягу. Считал, что его слишком уж низко оценивают, тогда как у него и профессиональный уровень, и опыт, и интеллект не сравнимы с теми видами убогой деятельности, в которые его пытаются запихнуть. Я ему, да ты соглашайся! На время лишь, а там-то кто знает, какой поворот впереди?

А он: «Не понимаешь ты, что останься я на Земле, навсегда деградирую как человек космический». А сам-то уже деградировал… Пить начал! Его уж вот-вот собирались выселить даже из того временного отеля для проживания, где он застрял. Грозились из службы занятости, что в обычное рабочее общежитие отселят, если он не одумается и не найдёт себе род полезных занятий немедленно. А во всех космических структурах, – не то, что в ГРОЗ, а и повсюду, – ему отказано было. Я же жалела его, как тебе и не представить! Только вот… не покинув сразу Рамона, перекрыла сама себе все возможности для того, чтобы стать настоящей женой Венда на спутнике, и уж тогда не нашлось бы тут места ни Нэе, ни тебе! Он так и сказал: «Брось Рамона! Будешь моей женой на новом спутнике. А его я выброшу из списка команды. Он и без тебя не пропадёт, если уж Рита и бывшая жена Вайса под опеку его взяли. Пусть его за волосы из омута вытаскивают, как мы с тобой на спутник отбудем».