По внешнему лицедейству перед другими женщинами на спутнике Нелли гордо и печально продолжала нести звание жены Рамона, вернее, соломенной вдовы Рамона. Он привез её сюда, сманив с собой в опасную колонию, а сам исчез во время вылазки на планету. Он сел в нарушение инструкций один в районе остывших лавовых полей и пропал. Впоследствии его искали, но не нашли. Модуль был на месте, хотя и повреждён при неудачном падении. Рудольф не имел к его исчезновению или гибели никакого отношения. Но пугал Ксению впоследствии его загадочной гибелью, намекая о своей причастности к тому происшествию. Но так он дразнил, играл на её нервах. Рамон же был фанатом риска, как и Артур, как многие тут исследователи. Нелли осталась одна, только возвращаться на Землю не захотела. Может быть, она не теряла надежды на то, что Рамон объявится, и чудо есть как явление во Вселенной, пусть и не частое.

Её не то чтобы любили на спутнике, но ценили за вкусное сбалансированное питание, за внешнюю ласковость и обходительность. Особенно дети, которых она баловала вкусными обедами на любой детский вкус, десертами. И злость Ксении была неправедной, низкой.

– Шеф не любит сладкое, – опять начала свою игру Ксения, – чем же ты ему так угождаешь, готовишь-то ты так себе, уж и не знаю, насколько ты специалист-кулинар высочайшей квалификации. Детские пюре, крем-супы, котлетки. Без фантазии. Ты ведь приверженец классики, насколько я понимаю? – Ксения облизнула губы, после чего задержала язык высунутым, словно бы дразнила Нелли, как делают это дети.

– Ему нравится, – Нелли косилась на Нэю, не желая её вовлекать в полемику и понимая непристойный подтекст вопросов Ксении. – От деликатесов устаёшь, отвращаешься быстро, а классика, она не приедается. Любительницы изысков у нас не задерживаются.

– Мечтаешь войти в его сердце? – Ксения выдержала паузу, – через это самое ещё никому не удавалось. Это же не штрафник – простой десантник, а рафинированный человек, много чего успевший отведать и в иных мирах тоже. Инопланетных в смысле деликатесов.

– «Это самое» – это что? – не выдержала Нэя.

– «Это самое» – желудок мужчины. Разве не ясно? Направление нашей беседы сугубо кулинарное. Это же игра. Юмор. Нелли всё же поняла. Да, Нелли? «Большой секрет для маленькой, для маленькой такой компании, большой, большой секрет! Ах! Было бы о чём поговорить»! – Ксения напела песенку, – «Не секрет, что друзья не растут в огороде/. Не продашь и не купишь друзей/. И поэтому я всё бреду по дороге/, Всё бреду и пылю тележкой своей/»… Как-то так. Девчонки, как люблю я старинную музыку! Это из муз. архива детского, кстати. Я, знаете ли, историк-любитель. Нелли, ты знаешь эту песенку о «большом, большом секрете»?

– Отстань! Ты со своим маленьким секретом разберись. Со своим, кто как раз и растёт в огороде, с Ксеном. Чего он у тебя такой меланхоличный? Не даёшь, что ли? Вот и пой с ним дуэтом. Может, овощи будут лучше расти. Они же, растения, любят музыку.

Нелли мерцала глазами, мерцала своими бусинами-ягодами, мерцала телом сквозь платьице.

– Кого ты тут удивляешь своими тайными и всегда открытыми для обозрения формами? Я вот ела и давилась, глядя на твои полушария. Что впереди, что сзади.

– Не гляди. Тебе это и не предназначено.

– Кому же?

– Ксения, может, мы пойдём? – Нэя встала, боясь их ссоры.

– Мечтаешь приз за свои скачки получить? Стать главной подавальщицей приторных и жирных своих десертов? Хотя, кто тут на это и претендует, кроме тебя.

– Разве не ты? – Нелли настолько растерялась от наскока Ксении, что не знала, как себя вести. Шлёпнуть негодную девчонку полотенцем или же промолчать?

– Я? Я по другой специальности.

– Оно и видно. Вся позеленела от своих опытов. Не подавись только своим опытным образцом, рот слишком маленький.

– Зато у тебя как у мурены.

– Разве это я караулю свою добычу по расщелинам между жилыми отсеками? И разве меня поставили носом в стену, чтобы стащить комбинезон пониже тех полушарий, что таятся у кого-то за таким скромным и совсем не прозрачным комбинезоном? А и у стен есть глаза – ты не знала? Тут же сенсоры слежения всюду, а в подземельях-то люди работают, следят за порядком… – Нелли запнулась, со страхом взглянув на застывшую Нэю.

Ксения замерла, как приготовившаяся к прыжку пантера. Но Нелли тоже наступала. – Была тут одна до тебя, выше всех нос задирала, а потом лысеть начала и морщинами покрылась, как старый глиняный горшок. Известно, высшая каста. У них же всё синтетическое, барахло внешнее, годное только для земных тепличных условий. А я подлинная. И всегда такой была! Только завистники выдумывали, что я позволяла себе пластические операции. Да на что? Я еле-еле концы сводила, на путешествия не всегда хватало. У меня ни единой близкой души на Земле не было, чтобы поддержать меня. И я имела очень консервативное воспитание, жила в детском городке для сирот с раннего детства, и характер был робкий, не наглый никогда. А выдумывали, потому что мужики меня хватали глазами везде и всюду, а я головы своей не теряла от них никогда!

– Хватали глазами? И руками тоже! И всё прочее не исключалось везде и всюду! Там, где такое было можно, чтобы без отягчающих последствий. А от того, теряла ты голову, нет ли, что менялось? Если пустая голова твоя как цветочный горшок лишь место для произрастания твоих блондинистых волос!

–Ты-то случаем не теряешь волосы свои по чужим отсекам? Тут нашла целый клок рыжей пакли, чей думаю? Одна ты тут высшая, да рыжая…

Ксения побелела, как тот самый белковый крем, встала на негнущихся ногах, растопырив руки в сторону Нелли.

– Думаешь, я не понимаю ничего? – пятилась от Ксении Нелли, но продолжая палить в противницу из своего информационного пулемёта. – Думаешь, сюда посылают девочек подлинных? Только старых, перелицованных душек на букву б, а твой муж – это же фикция! Решила отведать экстрима на склоне лет? Ты думаешь, я не заметила, какой молодкой ты прибыла и во что превратилась за несколько месяцев тут? Тебе же к тридцати уже, если по виду. А там, тебе виднее. Может, ты бабушке моей ровесница, а может, и мама моя тебе во внучки годна была бы? Да все заметили, как ты поблёкла! Как ты выгораешь тут, как синтетика на солнце! – Нелли вошла в боевой экстаз, пошла красными пятнами. Бессмысленными движениями она водила по панели, ведущей в хозяйственный отсек-кухню, то приоткрывая, то закрывая её, не контролируя себя. На краткий миг она опомнилась, испугавшись вида разъярённой и словно искрящейся, потрескивающей губительным электричеством, так казалось, надвигающейся Ксении. Попыталась ретироваться за панель, ведущую в хозблок, да та застряла из-за её же неверных манипуляций с открывающим устройством.

– Я не кухонный робот, но ссадинами твоё личико обеспечу повторно! – Ксения вытянула руки с растопыренными пальцами. Вид её был ужасен.

Рудольф – примиритель враждующих сторон

И тут вошёл Рудольф. Он будто почуял накал в кафе издали, учуял грозовой фронт, грозивший всё разнести тут вдребезги. От драки их отделяла минута и меньше. Войдя, он увидел рыжую кошку, шерсть дыбом, это Ксения. Налитую злобой и нахохлившуюся индюшку, это Нелли, и испуганного воробышка в углу с раскрытым клювиком, это Нэя.

– Никак тут генеральная репетиция танца с саблями? – спросил он весело, обращаясь к Нелли, в руке которой оказался столовый нож. – Как я вовремя. Где же музыкальное сопровождение? Пуру – пуру – пум – пум – пу! – и он напел воинственную мелодию из старинной балетной классики «Танец с саблями», удручающе фальшивя, издеваясь над ними.

– Ваше подкупольное владычество, подземное высочество, куда же и без вас, ваше телепатичество? Вы в самое время и подоспели! – Все это Ксения выдала, застыв в неосуществлённом прыжке.

Рудольф посмотрел на неё так, словно она была прозрачной, и через её голову он увидел заманчивую перспективу далёкой улицы. Но там ничего не было, кроме голографических арочных окон, пейзажные интерактивные компьютерные заставки в которых меняли в зависимости от того, насколько они надоедали. Сейчас окна были пригашены ввиду ухода посетителей. За ними была как бы ночь.

– В детстве Нелли тоже ходила в балетную студию. Так что вы коллеги в некотором роде. Вдруг решили потопать ножками. А что? Не устроить ли нам кружок художественной самодеятельности?

– У Клариссы вольное творчество, она каждый вечер топает своими превосходными ножками в клубе у космодесантников. – Нелли высунулась из-за широкого плеча Рудольфа, сверкая ненавистью в сузившихся глазах, но явно боясь развить тему посиделок Ксении у ребят – космодесантников.

– Какое глубокое проникновение со стороны власти в недра своих подчинённых, то есть, я хотела сказать в их персональное прошлое. И о детстве их его спутниковое владычество всё знает.

– Я и обязан. Я не только ГОР, но и ваш психотерапевт. Поскольку психологи у нас никудышние, как это и бывает свойственно всем практикующим психологам, а наш к тому же страдает хронической депрессией и не пускает к себе никого. Он возненавидел общество спутника, считая, что лучшее человечество осталось на Земле. И я несу на своих плечах и его груз. Давайте, девчонки, исповедуйтесь, что случилось?

– Они поспорили по поводу кулинарных пристрастий, – встряла Нэя, неожиданно обнаружив себя. Две крикливые фурии о ней напрочь забыли. Она словно растворилась в голографическом пейзаже и вдруг выплыла из него. – Кларисса недовольна простой рецептурой наших блюд. Я предлагала тебе, Руд, себя как составителя рецептов, а Нелли настраивала бы роботов. Я очень хорошо готовила, Кларисса, если бы вы попробовали мои блюда, вы бы их оценили. Но он считает, что жена Главного Распорядителя не должна толкаться в столовом секторе. Боится, что дети окажутся заброшенными.

– Боюсь, что ты много будешь есть, поскольку ты к этому склонна. Вот Нелли, когда прибыла сюда с Рамоном, была тонкой веточкой, а сейчас она…

– Как бревно, – вставила Ксения, – от чего же ещё Рамон и сбежал из купольного города на безлюдную планету? А может, нашёл там аборигенку – гибкую веточку?

Блестящий, но тупой, столовый нож, мягко перехваченный Рудольфом у Нелли, был бережно положен на место, вернее, в свалку немытой посуды на неподвижной конвейерной ленте, ведущей в закрытый хозяйственный и кухонный отсек. Тот был отделён красочной стеной-панорамой с изображением уходящей вдаль песчаной косы – от просторного зала столового отсека или кафе, как называли его, где происходили их ежедневные завтраки, обеды и ужины. Прочие чаепития и закуски в любое время каждый практиковал у себя в жилом отсеке сам.

– Сама-то кувшин узкогорлый! Не подавись, когда глотаешь уворованные десерты! – выкрикнула кулинар высочайшей квалификации.

– У кого же я и ворую? Не у тебя ли, вялобрюхая рыбина? – слова изрыгались из Ксении самопроизвольно, как суповая пена из кастрюли. Она даже брызгала слюной, не контролируя себя и будто со стороны слыша собственный визгливый голос, о существовании которого и не подозревала в себе. Рудольф придал им обеим вдохновения, поскольку встал между ними непроходимым барьером.

– Я помню, как ты и на Земле крутила перед всеми своим, якобы заманчиво-кондитерским туловищем! Только у тебя не было и намёка на талию! Ты всегда была как бледный тепличный огурец по своему строению! Пляжные трусы просто прыгали на тебе, когда ты вертела выпуклой задницей от нетерпения, чтобы с тебя их стащили на безлюдном берегу в кустах!

Нелли открыла рот, как будто и была уснувшей рыбой.

– Когда? – пробормотала она, становясь багровой щеками и лбом. Испуганная её состоянием, Нэя дергала её за рукав светлого нежнейшего платья, но оскорблённая кондитерша отпихивала её. Она схватила солонку со столика рядом, метнула её в Ксению, а попала в широкое развёрнутое плечо Гора – невольного Атланта, держащего на этом плече и их взаимоотношения тоже. – Можно подумать! – орала Нелли, – с тебя самой не стащили трусов совсем недавно! После чего ткнули носом в стену, оголив твою нежную, оранжерейную задницу… – наплыв раскалённых эмоций как лава сжёг все откровения Ксении о неких пляжных трусах, и осознания услышанного не произошло.

– Заткнитесь, шавки! – гаркнул Рудольф, – затеяли перелай! За это будешь убираться в подземных казармах всю неделю в ночную смену! Ясно? – обратился он к Нелли, после чего развернулся к Ксении. – А ты, чтобы не вылезала из своего огорода! И носа сюда не совала тоже целую неделю! Питайся там редиской и брокколи. А хлеб тебе муж доставит.

– Ей брокколи грызть, а мне роботов гонять по подземельям? – всхлипнула Нелли. – Я и так ног не чую, за двоих работаю в кафе, а…

– Ничего, растрясёшь свои полушария, – хихикнула Ксения, ничуть не испугавшись.

– Приказы кто смеет обсуждать! Забыла, где находишься? Неповиновение можно было проявлять на Земле, где ты и жила в сливках и шоколаде! Где тебе и советовали мудрые люди остаться для участия в конкурсах красоты! – Рудольф мало походил на шутника, и Нелли сникла.

– Участвовать в конкурсах красоты? Ей? Да! Конкретно тебя здесь уездили, что ты стала как облинялый манекен со свалки! А что будет, если она тебе не подчинится? – полюбопытствовала Ксения.

– Пойди и прогуляйся в подземные уровни, так и узнаешь сама, – Нелли пятилась в угол, но не могла себя остановить. – Вот уж ты точно тогда будешь похожа на обглоданную рыбку!

– И не мечтай, я же не обладательница золотого кондитерского диплома в сахарной пудре, меня не полижешь…

– Девочки, я вас умоляю! – закричала вдруг Нэя, – Что вы тут устроили! Это омерзительно!

– Я с тобой разберусь завтра. Придёшь ко мне утром, – обратился Рудольф в сторону Ксении, – а ты поняла всё? – это уже относилось к Нелли. Та кивнула, краска сошла с её лица, рот дёргался в желании добавить бранных слов в адрес Ксении-Клариссы. Или же она шёпотом кляла Рудольфа.

– Вот она, благодарность их владычеств! За верную и такую вкусную службу, – опять подала голос Ксения, внезапно остыв от дикой ярости и уже жалея несчастную тупицу кулинара, которую спровоцировала на безобразную ссору, чудом не перешедшую в побоище с использованием холодного столового оружия. – Может, явите своё великодушие и милость падишаха своим оступившимся подданным?

– Падишаха? – повторила Нелли, как попугай, не поняв историзма.

– Рудольф, прости девочек! – Нэя сложила ручки смешным каким-то жестом, прижав их к своим чуть прикрытым платьицем плечикам, – трогательно хрупким. Как это с таким тельцем она столько уже рожала, вынашивала детей, выкармливала их? Неподдельная её сострадательность, а также страх Нелли удивили Ксению.

– Ладно, – сказал он спокойно, – поскольку ты и так работаешь за двоих без отдыха, я тебя освобождаю от штрафных санкций, но впредь контролируй свой язык. Лучше прикуси его, если молчать невмоготу. – После чего свирепо уставился на Ксению, ожидая очередного её выпада.

– Конечно, а то, чем ты будешь пробовать свои десерты? – уже тихо промямлила Ксения, – если прикусить придётся?

И поскольку Нелли онемела, ругаться одной ей было и глупо. Страха перед шефом у Ксении не было ни малейшего, и ей не было понятно, чего так испугалась горластая повариха. Пока Рудольф отправился в кухонный отсек, где чем-то закусывал, звеня посудой, Ксения миролюбиво обратилась к Нелли, – Ты чего испугалась? Белая как сметана стала.

– Ты бы сама послонялась пару деньков возле казарм подземных штрафников вместо того, чтобы грызть брокколи у доброго мужа в оранжерее, я бы посмотрела на тебя…

Ксения отшатнулась от неё, словно зев подземных уровней дохнул ей в лицо своим стальным бесчеловечием.

– Разве такое может быть?

Нелли смотрела с презрением, смешанным с её очевидным физическим утомлением.

– Ты бы отдохнула… – промямлила Ксения, теряя свой боевой пыл.

– Ты что ли будешь за роботами следить, а завтра утром подавай вам всем горячий завтрак за чистыми столами. Наш главный повар и так крутится, как бешеная комета вокруг звезды, испаряясь на глазах. Дошёл человек, а другой состав всё не прибывает. Завтра обещают женщину из техцентра нам выделить для работы с роботами. Я хоть отосплюсь за сутки.

– Чего ты не улетишь отсюда? Мало заработала? Или жадная? Я уверена, что на дом с видом на залив тёплого моря тебе хватит, и на персональный воздушный транспорт останется.

– На Земле у меня никого нет. – Нелли оказалась отходчивой, не злой. Уже завтра она забудет содержание ссоры, так казалось Ксении. Они пялились друг на друга, удивляясь взаимно своей безумной стычке.

– У меня тоже никого нет на Земле. Но я хочу домой.

– У тебя есть муж, дом. А что там, на Земле, у меня? – спросила Нелли.

– Приобретёшь. Теперь ты можешь.

– Что именно – дом или мужа?

– Можешь купить умный дом, к которому в нагрузку всегда найдется муж-дурак. Или муж, который телом не дюж, но вползёт в дом как уж. Тебе ли, красоте сметанной, о том горевать? Бездомные ужи ох и любят домашнюю натуральную сметанку…

От уже и не злых, а больше инерционных издевательств Ксении, только что гневно-краснолицая Нелли бледнела до цвета той самой «сметанки». Но молчала, боясь сурового шефа. Она раскрывала рот, как рыба, немо произнося ответные проклятия, занявшись одновременно подготовкой зала к следующему дню.

– Воркуете? – радостно спросил их Рудольф, выходя и жуя на ходу. – Ну и прекрасно! А я уж за плёткой собрался идти. У меня в служебном холле шикарная плётка имеется для нежных женских ягодиц. Все боятся, потому и слушаются. Не так ли, Листик? С невоеннообязанной публикой насколько мне и сложно.

– Кто тут ещё Листик? – пролепетала Ксения.

Нэя засмеялась вместо онемевшей Нелли.

– Нелли знает, почему она Листик, – ответил Рудольф. – У неё кличка такая. У нас тут скучно. Вот мы и развлекаем себя тем, что одаряем друг друга кличками.

– Листик – лютик, – сказала Ксения, – весело тут у вас. А для меня какую кличку придумал?

– Хочешь, будь Земляничкой, уж коли ты живёшь в теплицах. Но о плётке не забывай.

– Ты бездарный выдумщик, Руд. Какая ещё плетка? Кого ты пугаешь? Если Клариссу, то она не боится тебя ничуть. Мы, хвала Надмирному Свету, не твои космические десантники и служаки – штрафники.

– Надмирный Свет? – Ксения смотрела на жену космического «падишаха» как на умственно отсталое «дитя».

– Я устроила в одном пустующем жилом отсеке храм Надмирного Света, ну или маленькое подобие, – радуясь затишью, сообщила ей Нэя. – Мне ребята внизу сделали зелёную чашу, и в ней я зажигаю зелёный огонь, – голографический, конечно. Стены я украсила также голографическими зелёными и жёлтыми витражами, пол цветами. Только потолок подлинный, прозрачный. Но там настолько красиво. Многие приходят и отдыхают. Они считают это комнатой релаксации и одиночества, а я не препятствую. Когда человек наедине с собой, он всегда открыт Надмирному Свету.

– А ты там, что же, вроде попа в женском обличье? – невольно спросила Ксения.

– Она там вроде жрицы, – поправила Нелли.

– Какая ещё жрица? – грозно уставился на повариху Рудольф, – Что плетёшь, если смысла слов не понимаешь?

– Нэя у нас всякому домашний психолог… – пробормотала та, пятясь и словно бы умаляясь в росте.

– Надо же, как тебя любит твой муж, если разрешает тебе столь экзотические игры в твою незабвенную Паралею, – Ксения и сама не знала, дерзит она Нэе или Рудольфу, но её окатила зависть. Ишь, как потакает капризам своей жёнушки. Захотела поиграть в какой-то там храм неземного света, и на тебе, играй! Игровые павильоны для неё строит, не считаясь с затратами. Массовкой, опять же, обеспечивает…

– Там всё серьёзно, – кротко объяснила Нэя. – Играть в Храме нельзя. Приходи, увидишь сама.

– Сама же говоришь, что там голографическая иллюзия, а не Храм!

– Что Храм, сама наша жизнь – иллюзия, – произнесла Нелли кротким голосом, подражая Нэе.

Ксения невольно засмеялась, – Ну, так и топала бы в подземелья, раз и они иллюзия!

Довольный их видимым примирением Рудольф опять обратился к Нелли. – Как освободишься, притащи что-нибудь перекусить в холл совещаний, поскольку опять ночью работаем, а ребята лучше соображают, когда есть что пожевать. Как обычно, всё организуй туда.

Он обнял жёнушку, увлекая её к выходу. На Ксению он даже не взглянул, будто её тут уже и нет. Нелли подошла к ним. Нэя ласково жалась к мужу, – Он только притворяется суровым, чтобы его слушались, а так-то… Завтра мы со всеми детьми обедаем в «Бабушкиной избушке», – также обратилась она к Нелли, ничуть не удивляясь той кличке, коей её муж обзывал повариху. – Поможешь мне в настройке робота? Когда выспишься, разумеется. А то я нашего повара не понимаю, он объясняет бестолково. Ладно? Я вечно всё путаю.

– Кто придумал эту избушку? И где там бабушка? – спросила Ксения.

– Для детей мы готовим там все праздники, а также и для проживающих по их желанию, – всё с тою же приветливостью пояснила Нэя. – Бабушка это же лишь символ домашнего уюта…

– «У козлика не было бабушки/ Совсем не было бабушки…», – пробормотала Ксения.

– Ты не козлик, а коза-дереза из оранжерей! – попыталась опять напасть Нелли. – Надоело там капусту глодать в одиночестве, вот и пришла сюда грызть того, кто и попадётся тебе на пути. Чего я тебе сделала плохого?

– Тихо! – прикрикнул примиритель враждующих сторон, окинув строго-укоризненным взором вначале Ксению, потом Нелли.

– В тебе пропал воспитатель для малоумных, – будто чёрт в бок подталкивал Ксению. Она задыхалась от ненависти ко всем присутствующим. Её втянули в безумную драку, унизили, обесценили, а при этом сбежать от них некуда!

– Не шипи, – произнёс он сквозь зубы, – Когда вернёшься в свой зелёный сектор, полей искусственным дождём и себя саму вместе с плодами-ягодами. Сразу остынешь, – и обратился уже к Нелли, – Ты расслышала мою просьбу про ночной перекус?

– Мне самой прийти? – спросила Нелли, лыбясь во весь рот, благодарная неведомо за что. Или радовалась, что гроза минула без особых последствий.

– Бабушку отправь, – съязвила Ксения. – У тебя есть такой робот-бабушка с корзинкой для гостинцев?

– Тебе-то зачем приходить? – спросил он грубо, считая их обеих скандалистками. – Нагрузи робота и отправь его где-то через пару часов. Напитки у меня там есть, целый запас. Для Артура сделай его любимый микс из зелени вместо гарнира.

– Уж если нет у тебя корзинки, то не забудь записочку прикрепить к контейнеру со съестным: «Милосердному ГОРу от благодарных работников кухни»! – не унималась Ксения.

– Какие пожелания будут ещё? – повариха, которая только что лучилась от счастья своей приближённости к брюху управленцев высшего уровня, – но это Ксения так подумала из-за неприязни к Нелли, – задрожала губами, изобразив вдруг своим лицом маску Пьеро-страдальца. Прижав к лицу салфетку, обильно присыпанную то ли мукой, то ли кондитерской пудрой, Нелли невольно пудрила этой съедобной присыпкой свой обиженно-покрасневший носик.

– Да всё стандартно, как обычно, – всё также хмуро отозвался тот, кого она и кормила своими вкусными изобретениями, в чём не имела здесь конкурентов, как бы ни обесценивала её Ксения. – А кто заявится не званым, будет есть то же, что и я. Так что заказ на троих человек, думаю, довольно будет, – Рудольф взглянул в её покорные, как у собаки, глаза, давая понять, что помилование не есть окончательное прощение. Она нагнула голову, непонятно что этим демонстрируя, и вдруг фыркнула в салфетку, заплакала. Невысокая Нэя обняла её сзади, как свою большую мамку дочь-подросток, прижавшись к вздрагивающей спине слезливой и высокорослой поварихи. Рудольф тоже подошёл к Нелли и погладил её по волосам как маленькую, видимо, давая утешение. Какое-то время она хлюпала, не отрывая лица от кухонной салфетки. Но видимо, он всегда так делал со всеми женщинами, живущими тут, по многолетней уже привычке утешая их в больших или малых женских печалях. Утешать Ксению он не счёл нужным, да та и не рыдала.

– Всё, девчонки, мир на всю оставшуюся жизнь! – произнёс он дурацкую фразу, после чего они вдвоём с Нэей и ушли.

Ксения осталась с Нелли, шипя и угасая от недостойной злобы. Корчилась стыдом, одновременным с жалостью к плаксивой поварихе. Бедняжка, она была одна-одинёшенька в целой вселенной. Ни мужа, ни детей, ни родителей, ни подруг. Как и Ксения, Нелли пребывала здесь в неприятии её женским коллективом. Причины имелись. И, конечно, главная причина возбуждения нелюбви – очевидная любовь мужчин не только к её вкусным обедам-ужинам. Как ни злилась Ксения, не соответствовала её оценка внешних данных Нелли действительности. Подобных женщин в прошлые времена называли так: «модельная внешность». Может, она и не обладала красотой классической и безусловной, но вводила в трепет своими формами весь мужской народ на спутнике. Даже сидя порой за сдвинутыми столами уже после ужина и не расходясь, обсуждая некие и несомненно важные проблемы, они, кто осознанно, а кто бессознательно скользили взглядами по её фигуре, перемещающейся по холлу кафе по своим надобностям чисто-служебного толка. Как бы служебного, поскольку повариха не упускала ни одной возможности, чтобы приманить к себе эти взгляды завлекающим всегда способом. То нагнётся, то выгнется особым образом, а длинные, упругие и молодые, маняще-стройные ноги её всегда открыты не длинным платьем, – комбинезонов она не признавала. То близко-близко подойдёт и коснётся, будто ненароком, кого-нибудь, да так откровенно, что неловко становилось за неё. Только не ей. Она не то, чтобы наглой была, а скрыть не умела, как хочется ей мужской ласки после пропажи Рамона. Красивой формы губы её были буквально налиты многообещающим вкусным соком…

И скользили под куполом скользкие какие-то слухи, как жаждут её увлечь к себе в отсек тихой ночью те, кто свободны от семейных уз, и те, кто такой свободой не обладали, ради определённой, но не озвучиваемой практики, в которой она также слыла специалистом высочайшей квалификации. И насколько же пустым местом она стала для Рудольфа, напрочь отбросившего те воспоминания, где она наполняла и даже переполняла его сексуальной отрадой на Земле, что ему было абсолютно всё равно теперь, кому, сколько и как…

А эта сдобная девушка, «самка» в жестком обозначении со стороны праведных жён, страдала горько от без любовного своего существования. Обращалась она ко всякому: «мой хороший», «мой славный», «моя деточка», если это ребёнок был, «моя милая», если женщина. Но «милые» женщины ответной лаской её не привечали. Одна Нэя её и опекала душевно.

Под бледным и меняющим цвета потолочным освещением, включившимся автоматически из-за позднего часа, Нелли казалась матово-фарфоровой и на удивление юной, – она уже успела ополоснуть лицо. Ксения вдруг подумала, что Нелли и в самом деле очень молодая, а по своему возрасту самая младшая в целом городе, тогда как Ксения девчонка – фальшивка. Так что отеческая ласка шефа была более чем уместна. Саму себя Ксения не видела, поскольку зеркал поблизости не наблюдалось, и, наверное, тоже выглядела как кукла из папье-маше, ненастоящей, одним словом. Если бы посуда оказалась бьющейся, она бы её разбила, но она таковой не была, и единственное, что сделала Ксения, скинула её частично на пол. Но что это за месть, кому, если роботам всё равно, а Нелли в чём виновата?

Мы живые или марионетки в чьём-то вымысле?

Вглядываясь в угасшие чёрные ложные окна, где пыталась рассмотреть себя, она принялась поднимать посуду и складывать на ленту транспортёра. В нечётком отражении вместо глаз темнели провалы, как у посмертной черепушки, и Ксения показала язык той, кто посмела явиться к ней из зазеркалья, пугая её, живую и глазастую красавицу. За стеной мирно позвякивали и пиликали роботы, принимая груду этой посуды. Панель-панорама, частично сдвинутая, открывала недра кухни, ещё более обширной, чем сам зал для приёма еды.

– Да оставь ты, я потом на уборку робота настрою, – Нелли гремела чем-то в глубине своего сумрачного сейчас, гастрономического храма, как алхимик в окружении непонятно чего, каких колб и агрегатов. Полимеры, похожие на стекло и металл, мягко светились из полумрака, расцвеченные огоньками загадочной техники, замаскированной в стенах. Ксения невольно прониклась уважением к владычице всего этого хозяйства, восхищаясь, как ловко она со всем управляется. Нелли причитала вслух, – Как же я его ненавижу! Как же!

– Любишь его? – спросила Ксения.

– Мне любви судьба не отвесила на своих мошеннических весах. Я и без этих выдумок настрадалась настолько… Задавила бы всех! Оставила бы матриархат, а детей выращивали бы в чистейших генетических центрах репродукции, без этих… случек. Я лично там себе ребёнка и закажу. Чего ты так не сделала?

– Несчастная ты женщина, Листик безымянного семейного древа.

– И чего же безымянного? У меня есть родственники на Земле. Бабушка, дедушка, даже брат имеется… пусть он и не знает, что у него есть сестра, зато я знаю. Может, и он узнает… потом.

– Видишь, как важно человеку иметь семейное древо, Листик. А ты хочешь своего ребёнка создать из безликого биоматериала, как мы с Ксеном создаём наших овощных и прочих растительных питомцев.

– Да катись ты к своему абрикосу, земляничка! В свою цветущую оранжерею. Он тебе уже и брокколи припас на ужин и завтрашний обед. Тебе шеф прощения не давал. Он тебе ещё всыплет. Мало тебе в техническом секторе досталось…

– Что ты там звякаешь?

– Да Лёня Губанов, ну тот, кого Гоблином дразнят, хороший дядька, кстати, видел всё. Он как раз дежурил в подземельях, и визуальное слежение ему доступно было. Не думал, говорит, что новенькая такая податливая. Не могла ГОРу врезать, куда положено в таких случаях? Чего бы он ей сделал, если у неё муж, да к тому же ценный кадр, поскольку питает наши желудки? К тому же, от ГОРа мало зависит, как человек причастный лишь к сугубо вспомогательным обслуживающим структурам. Да ведь Лёня даже не соображает, насколько зверски сильный и неожиданный бывает ГОР, когда ему вдруг приспичит. Он и меня на Земле изнасиловал в технических подземельях ГРОЗ! – она прижала к губам ту же салфетку, вытянув её из кармана кокетливого фартучка, словно пыталась удержать уже сорвавшееся откровение, ошеломлённо тараща глаза в пространство кухонного зала, удивляясь себе и пугаясь одновременно.

– Как же такое возможно… – с ответным ошеломлением спросила Ксения.

Нелли могла бы и промолчать, могла бы прогнать Ксению прочь. Но не промолчала и не прогнала, а лишь комкала свою салфетку, разглядывала, будто искала застрявшее там откровение, – вдруг её не вполне и услышали?

– Как бы он мог такое сотворить? – напирала Ксения, в горле её что-то клокотало, и вопрос был озвучен шёпотом.