– Можно подумать, – недовольно встрял Антон, – она одна носила тут такие платочки. И аромат точно такой же был… – он замолчал. –Я не люблю парфюмерных запахов. Они заглушают индивидуальность девушки. Так я думаю.

– Эту бабочку для туфельки делал мой брат Нэиль, – Нэя вклинилась в паузу, спасая Антона от ненужного погружения в горькие воспоминания. Она не знала о том, что он оттуда и не вылезал пока что в своё настоящее. – Он любил всё делать своими руками. Он был похож на тебя, Артур. Своей красотой, добротой… Или же мне так казалось, поскольку я, как его сестра, не чуяла произошедшей с ним трансформации, что настолько часто меняет человека до неузнаваемости. Я не желала расставаться с его обликом, тем, каким он был у него в моём детстве, удерживала его в себе, тогда как человек был уже иным. Так бывает, но та, которая, возможно, и была всему причиной, всё же любила его, а он делал бабочку для неё. Он любил ту женщину больше всего на свете, больше, чем меня, больше бабушки, заменившей и ему и мне маму. Больше того, что принято считать честью военного, поскольку он стал предателем, если нарушил воинскую клятву верности долгу. Пусть те властители были далеки от совершенства и сами не были никому образцом, я считаю, что клятва всё равно священна, если ты её дал. И как оказалось потом, он любил Гелию больше жизни, поскольку ему и пришлось заплатить за всё своей жизнью…

И никакая сила во Вселенной не могла заставить её признать, что восхваляемый брат, уже давно ставший лучезарной легендой её памяти, и утративший все качества человека несовершенного, не любил Гелию… а любил мать той самой маленькой девочки, в чьём зачатии тоже поучаствовал, хотя и мистическим образом…

– Туфелька принадлежала той фее, что летала, – вставил Артур.

– Нет, – ответила Нэя, – она была собственностью той, которая была матерью летающей феи. Но она была не фея. Она была Звёздный Ангел.

Нападение

Сурепин увидел её неожиданно. Она совершенно одна вышла на берег озера и скинула с себя платье, чтобы искупаться. Уверенная, что в целой округе нет никого. Привычка не бояться, доверять любому, кто и мог тут возникнуть из подземного города, не была выражением её недальновидности. Беженцев здесь не возникало никогда, уж тем более других посторонних.

Случай с Хагором так и остался событием, мало связанным с подлинной реальностью. Даже крыланы не летали тут никогда.

Она ощутила присутствие кого-то рядом и, обернувшись, увидела Сурепина. Он морщился на ярком свету, и Нэя не сразу сообразила, что скинув платье-рубашку, подобную той, что и сшила когда-то ради удобства, для купания, – и именно Сурепин был тем, чьи картинки из планшета и вдохновили её на такой вот фасон, – что она стоит перед ним полностью обнажённая. Будь это Артур или доктор, она бы и смущения не почувствовала. Доктор слишком к ней привык, а Артур умел смотреть так, что будто и не видел того, чего видеть ему не полагалось.

Сурепин протянул к ней руки и обхватил с такой неожиданной силищей, что она вскрикнула. На его коротко остриженной голове была повязана бандана пёстро-защитного цвета, чтобы голову не напекло. Такого же цвета шорты, другой одежды на нём не имелось. Она близко-близко увидела его облупленный от чрезмерного загара нос, добела выгоревшие брови и ресницы, резко выделяющиеся на фоне не столько загоревшей, сколько красной от неспособности вырабатывать меланин кожи. Он показался ей громадным, неодолимым, как туша какого-то зверя, кого бессмысленно уговаривать, поскольку запах опасности исходил от него. Накрыло явственное, если не пронзительное понимание, что не похоть, и уж тем более не любовь движет им. Агрессия… ненависть, направленная даже не на неё лично, а на того, кого он вдруг возненавидел бешено и неисцелимо. Чего он хотел?

Она бросилась в воду, он следом. Настиг и потащил дальше, на глубину, бешеный и сильный зверь… Он окунал её голову, заталкивая в пучину воды, но чьи-то сильные и прозрачные руки выталкивали её обратно. И она видела их как нечто реальное! Он разъярённо повторял попытку за попыткой, а она выскакивала как поплавок, едва он отпускал её.

– Да ты как ведьма из сказки! – бормотал он на чужом, своём, языке, – выныриваешь! Не утопишь тебя, суку подстилочную…

– Мать Вода… – и вновь прозрачные руки держали её на плаву. Зря она всю жизнь боялась глубокой воды! Не страшна была водная пучина той, кого Богиня наделила своей невесомой сущностью, своей плавучестью, удочерив уже при рождении и одарив любимое дитя голубыми кристаллами, что и стали расти возле руин старого и разрушенного храма…

А как только покинула она ту усадьбу, изгнанная оттуда по воле корыстных негодяев, то и кристаллы стали быстро выветриваться, разрушаться, выцветать. Они постепенно исчезли, будто и не было их никогда. Они растворились, как соль в воде, в шкатулке у тех женщин, что их и присвоили себе после заселения в усадьбе. Бережно отшлифовав и украсив ими свои шеи или запястья. А у неё остался лишь бабушкин перстень с веточкой из кристаллов, – тот самый, что она и протягивала Сурепину, но перстень перехватил Серёжа Бельский, а потом и Артур. Если бы Сурепин принял, он обязательно обрёл бы своё долговечное счастье и покровительство тех самых сил, что и даруют человеку то притяжение, что и способно привлечь ту или того, чью взаимность и жаждешь обрести.

Но Сурепин не оказался достоин такого дара, и хрустальных рук в глубине озера он не видел, изнемогая уже от своих усилий, по своей мощи и несопоставимых с нею, с маленькой и хрупкой женщиной.

Рано или поздно он одолел бы её сопротивление, но тут какая-то огромная чёрная птица пронеслась над ними, издала хриплый клёкот и уронила камень прямиком на голову Сурепина. Он разжал свои тиски от неожиданности и готов был поклясться, что не птица это, а некто человекообразный, ибо он отчётливо увидел яростное, но человечье лицо! И тут же расшифровал увиденное, как оптический обман, искажение реальности из-за тучи водяных брызг, поднятых их борьбой.

Нэя стремительно поплыла к берегу, захлёбываясь, но, не теряя темпа. Благодарная Рудольфу за его отличные уроки по плаванью. Он не зря потратил на неё столько времени, изводя её этими уроками, когда тоже затаскивал на глубину, контролируя её безопасность, но заставляя забыть на тот момент, что он рядом. «Плыви, плыви! За тобой гонится хищная рыба»! Он рычал понарошку, пугая её иллюзорной опасностью. Но теперь опасность была самой настоящей, хотя и не рычала.

Выбравшись на берег, она в изнеможении упала на песок и видела, как Сурепин поплыл куда-то наискосок, к берегу, но вдалеке от неё. Найдя платье, ничего не соображая, шатаясь, она побрела назад по тропе, ведущей туда, где и был вход в подземный город. Сурепин возник с тою же внезапностью, в мокрых шортах и уже без своей повязки на волосах. Она сползла с него в водах озера.

– Если скажешь ему о том, что произошло, то знай, я убью его! И это уже точно. Мне нечего тут терять! А я найду способ, как это сделать! – глаза его казались безумными и выцветшими, как и его волосы, и ресницы с бровями. Ажурная тень розоволиственных деревьев усиливала густо-розовый цвет его лица.

Она икнула от страха и переизбытка воды в желудке. Её тут же стошнило под ноги Сурепина. Как ни странно, но сильно полегчало. Даже страх пропал. Стоящий перед ней уже не казался неодолимым жутким зверем, а давно знакомым весельчаком Глебом Сурепиным, увидев которого впервые в том самом подземном отсеке, о котором старалась никогда не вспоминать, она всегда помнила, как её поразили его веснушки. Веснушек на его лице давно уж не просматривалось. Он их свёл, да и возраст тому поспособствовал. Но вместе с веснушками он, казалось, уничтожил и свой мальчишеский оптимизм, брызжущий из него даже на расстоянии. Постепенно он превращался в неулыбчивого и как-то неопределённо, но недобро косящего глазами всегда мимо того, с кем и общался. Исключением была лишь она. Её появление всегда озаряло его лицо восхищением, которое он мнил сокрытым для всех. Может, его влюблённость и была тайной для остальных, но не для неё. Но казалась каким-то детским пережитком, какой в её мнении в той или иной степени проявляли многие из юных пришельцев. Да и не только юные… В общении же Сурепин всегда был весел и охотно-говорлив, забавляя своей манерой построения фраз и предложений, то ли примитивной, то ли настолько уж самобытной.

– Ты меня поняла? Уши-то водой не заложило?

Она закивала, и он отступил. Нэя задрала подол и стала вытирать им свои губы.

– Воды наглоталась, – дал свой комментарий Сурепин. – Раз не утопил, жить будешь. Ты. Ни о чём. Никому. Не расскажешь, – отчеканил он, для усиления воздействия делая затяжную паузу между каждым словом. – Ты. Поняла?

– Да. Я. Поняла. Тебя. Отлично! – она спародировала его манеру, но он почуял, она не обманет. Она не захочет подвергать риску жизнь своего драгоценного муженька. К тому же скорый отлёт, а он, Сурепин, остаётся здесь, на Паралее, как она думает.

– Зачем ты так поступил? – всё же спросила она еле слышно. Голос почти пропал от пережитого страха и от того, что она успела нахлебаться воды.

– Хотел тебя утопить, – с тем же безумным откровением ответил Сурепин. – Чтобы он мучился. Как все эти годы тут мучился я.

– Разве он мучил тебя? Что произошло, Глеб? Ты же был всегда такой хороший, всегда весёлый…

– Меня терзало тут всё. Сама эта планета. И он знал, как необходимо мне на Землю. Как я умолял его отпустить меня вместе с Олегом… Унизительно просил дать мне сносную аттестацию, просто из чувства великодушия, коли он такой тут всевластный. А он не захотел… а он мог отпустить меня раньше срока. Мне было это обещано на Земле. Если я буду исполнителен и трудолюбив, не буду нарушать предписаний и дисциплины, буду повышать свой интеллектуальный уровень. Я же так старался, а он… вечно был недоволен мной… Олег – убийца, а он его отпустил на Землю. Утаил его преступление. Сослался на расстройство его психики. У меня тоже расстройство психики, уже давно… Ты обязана поговорить с ним и умолить взять меня на Землю вместе со всеми! Какое ему дело, что будет потом. На Земле я уже не буду в зоне его ответственности. Иначе я… Все пожалеют…

– Ты же знаешь о том, что вся местность просматривается по системе слежения. На что ты рассчитывал? Если бы утопил, как бы избежал спроса за… такой вот проступок.

– Не проступок бы это был, а убийство через утопление, – поправил он, искрясь при этом прежней, но абсолютно безумной в данной ситуации весёлостью. – И знай вот что. Твой Венд сам отключил систему слежения именно что для того самого места, то есть пляжа и части прилегающего к нему озера, где мы с тобой и… искупались. Там слепое пятно теперь. И я это знал от болтуна Соколика, который в секторе систем слежения тоже дежурил.

– Зачем Рудольф так сделал? – не поверила она.

– Затем. Могла бы и догадаться. Слишком уж любил заняться среди природных красот тем, чем и занимаются все мужики с красивыми девушками, если такая возможность предоставляется. А ребята-то наблюдали, хотя и не обсуждал этого никто, понятно. Пока он сам того не сообразил.

Нэя облизнула пересохшие губы, – Но ведь эта часть тропы уж точно не в слепой зоне. Тебя и меня уж точно система фиксирует…

– И чего? Я же тебя, кажется, не трогаю. А ты жива и здорова, а не лежишь на глубине, придавленная толщей воды. Хотя… бледная вся. Но мало ли, воды хлебанула, заплыла далеко…

– Звуки тоже фиксируются. В том числе и человеческая речь. Ты сам же себя выдал.

– Кто ж будет, а главное зачем? Прослушивать нашу с тобой дружескую беседу, которую мы теперь ведём, как знакомые меж собой люди, встретившиеся вдруг на узкой тропочке? Если нет экстремальной ситуации, такая информация остаётся невостребованной для просмотра и прослушивания. Машина же не анализирует того, где ничего экстраординарного не происходит. А ты дала обещание. Так ведь? – и он угрожающе придвинулся. – Я же озвучил тебе тот расклад событий, который и будет неизбежен, возникни у тебя желание пожаловаться.

– Я обещаю тебе, Глеб… я уговорю его забрать тебя вместе со всеми.

– Обещаешь? Не обманешь?

– Я никогда и никого не обманывала.

– Он точно тебя послушает. Если бы меня кто-то любил также, как ты любишь его… Не рассказывай ничего. Так будет лучше для всех. Ладно? – спросил он уже примирительным и даже просящим тоном.

– Ладно. Ты так и работаешь на плантациях?

– А где же. Сослали как каторжника. Не выпускают. Я уже фруктами обожрался до поноса, а озеро это видеть уже не могу! Купаюсь в оросительном канале под искусственным водопадом… Случайно сегодня прибрёл сюда. А тут ты. Меня такое зло разобрало… Захотелось ему устроить такое, чтоб жизнь раем не казалась!

– Неужели ты такой злой, Глеб?

– Конечно, злой. Сама же убедилась, насколько я злой.

– Чего ж всё время улыбался всем, шутил…

– Притворство потому что. Надо было выслуживаться. А вот не получилось ни фига! Ты хорошая, в этом всё и дело. Очень уж ты хорошая и очень красивая. Я помню, как ты рубашку роскошную мне подарила, а ещё шапочку аристократическую, как ты её назвала. Чтобы я по городу ходил и свои светлые волосы прятал. Чтобы внимание не привлекать к себе… Иди уж! – он толкнул её в сторону скал, где и находился вход в подземный город. – Надеюсь, что накупалась.

И быстро исчез в зарослях. Она оглядела себя и увидела следы на своих предплечьях, оставленные его ручищами. Нежно тронутая загаром кожа, цвета топлёных сливок, багровела на глазах, будто её цапнули гигантскими клещами. Необходимо их скрыть. Надо лишь незаметно проскользнуть в домашний отсек Рудольфа и облачиться в платье с рукавами. А потом, что-нибудь придумать, если Рудольф заметит. А он не сможет ни увидеть этих подкожных кровоподтёков. И никакая придумка не лезла в голову.

Внезапно разговорчивый Артур

К ней навстречу, со стороны входа в подземный город, – или же выхода из него, – из зарослей розово лиственной молодой рощи, подступающей к тропе, вышел Артур, заметно встревоженный, – Ты искупалась? – спросил он. – Всё было нормально?

– Да, – кивнула она.

– Чего-то я… – Артур покрутил кожаный шнурок на своей шее. Она увидела тот самый перстень с голубыми кристаллами в виде веточки, закрепленным на шнурке. Это выглядело не по-мужски, а по-детски как-то, такое вот украшение. И трогательно очень.

– Где твои туфельки? – спросил он.

Нэя посмотрела на босые ноги и ничего не ответила.

– Я видел в мониторе, как ты пошла купаться, – сказал он, – Я сегодня дежурю в отсеке слежения за внешним контуром… А тут, знаешь, такая странность вдруг обнаружилась… Ну, это… тот самый фрагмент территории, где пляж, искусственный интеллект не отслеживает, слепое пятно. Я…

– Ты следил за мной? – спросила она, начиная кое-что соображать.

– Я всегда тебя охраняю, а ты что подумала?

– От кого ты меня охраняешь?

– Как же ты забыла! Тот страшный человекообразный крылан, помнишь, напугал тебя именно на пляже? Я увидел, как ты идёшь купаться, и сразу о нём вспомнил. Хоть и времени прошло немало, но вдруг? А там-то слепое пятно! Пляж не просматривается.

– Рудольф умышленно отключил этот сегмент обзора, – сказала она. – Чтобы никто не следил.

– Кто ж следил-то?

– Ты же следил…

– Я тебя охранял! – возмутился он и тут же смутился. Посмотрел на её предплечья и застыл, не понимая, как реагировать. Там багровели подкожные кровоподтёки, – Что это, Нэя?!

– Артур, ты потом принеси мои туфельки, как сам пойдёшь искупаться. Они на песке где-то валяются, а потом я… Артур, я тебя прошу, ты никому и ничего не говори. Это Рудольф нечаянно меня схватил, утром, как встали. А сила-то не мерянная… а я, вот видишь, обиделась на него и ушла купаться одна. Ты никому не скажешь?

– Зачем так хватать? – изумился Артур, не сразу поверив ей.

– Ну… разыгрался, хотел поднять вверх, выше себя, он так любит, а сам чуть не выронил спросонья и… еле успел ухватить.

– Ничего себе, игры у вас… – ошеломлённо сказал Артур, но поверил. Он был очень доверчивый.

– Ничего не говори Рудольфу, что я одна приходила купаться. Он тоже этого не любит. А ты исправь систему, ладно?

Дальше они пошли вместе.

– Воображает о себе, что он акробат – силач, – бурчал Артур, – А если б ты упала головой об пол? В следующий раз пусть при подобных играх сетку страховочную натянет…

– Разве он не силач?

– Силач не силач, а удаль-то юношескую пора б и отрегулировать после посещения столь серьёзного места, как Храм Надмирного Света. Всё ж таки, муж почтенный как-никак, – он ворчал как старый доктор, шутя, но с нравоучительным подтекстом. Даже интонацию воспроизводил ту же самую. – Я ещё на вашей свадьбе отметил, что он чудной какой-то стал после своей болезни. Спрашивается, за что Сурепина и Соколика сослал? Хотя на горных террасах, на плантациях красота, если кто того вкусил, «спи, отдыхай», что называется. Но ведь сам же затеял за свадебным пиром бузу. Сам же орал похабные частушки какие-то… надирался на всех. Но у нас народ терпеливый, понятливый…

– О какой болезни ты упомянул? – поразилась Нэя. О том, что Рудольф болел, она ничего не знала.

– Ну… это… выдал его, получается? Он ничего тебе не рассказывал? Тогда уж ничего ему не говори, ладно? Захочет, сам расскажет. Я ведь решил, что секретов промеж вас и нет.

Нэя преградила Артуру тропу. Он был длинный, а она совсем маленькая против него, но стояла как старший перед младшим, как повелевающий перед тем, кто не смеет ослушаться, – Рассказывай! Даю тебе слово, не проболтаюсь.

– После того, как ты его бросила, а потом Икринка погибла… – Артур доверчиво наклонился к её уху, будто в роще затаился неведомый и подслушивающий некто, кто его выдаст. Хотя среди его товарищей таковых точно не имелось. Но вдруг кто-то из старшего контингента, из тех коллег-сверстников Венда, кто его не любил, а таковые же могли и быть. Он же не знал доподлинно, какие там взаимоотношения на верхах, как принято говорить.

На какое-время он замер, еле справляясь с волнением от её близкого присутствия, от её еле уловимого аромата, уже разбавленного запахом воды озера, испаряющейся с её кожи. Он с робкой лаской поправил её влажные спутанные волосы, мешающие ей, чтобы не падали на лицо. Жест напоминал, скорее, ласку брата в отношении сестры, чем мужчины. Столько деликатности вложил Артур в это прикосновение, родной теплоты…

– Ленточку потеряла, – сказала она и закрутила волосы в узел на затылке. Но они опять упали на плечи, – Чего же замолчал? Продолжай.

– Короче, одно цеплялось за другое. Он вытянулся лицом, а глаза как квадратные стали, – так похудел, – и блестят лихорадочно. В упор никого не замечал, работу полностью взвалил на своих помощников из наших же ребят. Хорошо ещё, что у нас дисциплина отлажена, да и ребята почти все ответственные и понимающие. Те, кто из старшего контингента базы, говорили, что и не помнят, когда такие дружные и сплочённые ребята тут служили. И вылазок шпионских с островов Архипелага не стало уже давно. Совсем не стало. Вот как ты сбежала, так и прекратилось всё. А сам он переселился наверх, говоря, что стал задыхаться в подземных уровнях. Дескать, и в «Зеркальном Лабиринте» и за пределами ЦЭССЭИ очень много сложной – неотложной работы возникло. Поэтому и не сразу поняли, что он стал хлестать вашу Мать Воду. Никто ж не отслеживал толком. Арсений же, как водится, живёт в своих аутентичных или как их? Аутистических мирах больше, чем в объективной реальности. Антон в себя ушёл, ну есть улитка в закрученной какой-то ракушке. А потом уж Рудольф и заболел. Сильно. Но вылечился, сама же видишь.

– Из-за переживаний заболел? Чем?

– Чего ж удивительного? Разве он не человек? Всякий переживает, когда утраты сыплются на голову, как камнепад в горах…

Ребёнка, украденного в родильном доме, Артур благоразумно не стал включать в список страшных потерь. Чтобы не травмировать Нэю этим напоминанием.

– Чем заболел, тут я не врач и врачебные тайны мне не открыты. Заболел, так все у нас говорили, да и видно по нему было, страшно изменился. Как будто и впрямь подземным духом стал. Придёт в подземный город в каком-то сером изодранном плаще из кожи, – шедевральном изделии трольских модельеров, должно быть. Шатается по всем уровням и отсекам, ни с кем не общается. Плащ-то когда-то был и шикарным, да где он в нём бродил, не поймёшь. Однажды пришёл, а плащ весь во мху каком-то, и жуки лесные ползут из карманов. Он и говорит мне: «Сынок, я тут в лесу уснул. Ты так-то уж не смотри как на безумного. Сам что ли в детстве в турпоходы не ходил»? Сел на стул, руки на стол положил, а они у него трясутся. Я спрашиваю; «Что с тобой? А он: «Сыро там было, и я продрог». А потом сказал; «Ты только представь, эти полоумные тролли навязывают приятельские контакты при каждом удобном случае, а сами ходят с оружием… ты к нему с вопросом по существу, а он целится в лоб с намерением его продырявить без предупреждений и пояснений за что? И как быть в этом случае»?

«Как быть»? – спрашиваю, – «Вышибить оружие отработанным приёмом». «Ну, я так и сделал. А он упал и умер».

Нэя ухватила Артура за шнурок, будто хотела рассмотреть свой же перстень. У неё закружилась голова, но это могло произойти и от встряски, устроенной рехнувшимся Сурепиным.

– Талисман, – пояснил Артур, пытаясь высвободить шнурок из её руки. – Ты ж сама его отдала Сурепину. Но этот Сурепин такой тип, он к романтическим штучкам не чувствителен. Он строит из себя какого-то несокрушимого воина света, не иначе. Я же от таких игр ещё в детском городке устал. А тут, знаешь, есть такие, в общем-то, и неплохие парни, но примитивные до жути. Иначе в штрафники и не попали бы. А поскольку на них затрачены колоссальные ресурсы космическими уже структурами, – считай, что с первых дней жизни, когда они гукали и в подгузниках ползали, условно выражаясь, – их спасают и выправляют. Чтобы потом направить с пользой и всем во благо на дальние звёздные дороги. Хотя нет в Космосе никаких дорог, и пропасть бесследно, да и сойти с ума уже без шансов, легко… Поэтому тут многие из прибывших так и остаются жить. Просто уходят и живут себе, как сумеют, как тролли. Кто как. Кому как повезёт. Рудольф и говорит…

Артур звал отца по имени, и тот его никогда не поправлял. – «Сынок, а что ты думаешь, если я тут останусь»? Я отвечаю: «Рудольф, это ж твой выбор будет. Кто ж запретит»? А он: «Тут одна женщина ребёнка хочет мне родить. Если я с ней пойду в Храм Надмирного Света? Она состоятельная женщина в местном понимании, но мне-то это тьфу! Я ж тут Али-Баба, как говорит Антуан, который меня ненавидит за то, что я не спас свою дочь. А он, муж-герой-возлюбленный, где был»? Я подумал, что он о тебе сказал. «Давно пора», говорю. «Чего прежде не пошёл, раз обычаи требовали? Она бы и не сбежала…» А он мне: «Ты не о той подумал. Та меня разлюбила, а эта пушистая трольчиха любит меня уже давно. Но я её не люблю, вот незадача. Так-то мне с ней хорошо, как кобелю со всякой стелющейся под него сучкой…

Артур спохватился и замолк, поняв, что слишком уж погрузился в воспоминания, и подобно визионеру утратил связь с реальностью.

– Ты думаешь, что меня шокирует его манера разговора? Да вот ещё! Я к такому привыкла. Ты узнал, кто была та женщина? Он имени не назвал? Кто она?

– Не помню.

– Ифиса? Актриса?

– Нет. Точно не такое имя. Да и женщина из ЦЭССЭИ была. Тут нет актрис. Тут сплошь учёные дамы.

– Да всякие тут есть!

– Не думаю, что он мог бы с простушкой связаться. Только в «Зеркальном Лабиринте» мог и подружиться с местной женщиной… Они там позволяют из-за совместной работы к себе приблизиться для общения. А уж потом, как карта ляжет…

Нэя понимала его через слово, потому что он стал использовать не местные речевые обороты из-за волнения.

– Ребёнок? Он родился?

– Не знаю.

– Почему не рассказал мне об этом сразу? Когда Антон меня привёз…

– Не знаю.

– А теперь что мне делать с твоими откровениями?

– Не знаю.

– А потом, чем закончился твой разговор с ним, когда он настолько открылся? Он же был под воздействием Матери Воды? Да, Артур?

– Да. Он ею лечился, как он уверял.

– Так он всё придумал! То есть принимал путешествия по мирам Мать Воды за реальное своё бродяжничество, в том числе и к женщинам.

– Да он реально бродяжил, где ни попадя! Тут многие этим страдают. Франк устал выправлять им вывихнутые головы. Это нас, младший контингент, держат так, что не высунешься лишний раз.

– Не было у него никого! Какой ребёнок? У нас нет тайн друг от друга.

Он сопел носом как мальчишка, обескураженный собственной же спонтанной болтливостью, и не мог найти выход из создавшейся ситуации, – Конечно, болел, а потом, когда его вылечили наши врачи, он вздумал выправить пошатнувшееся психическое равновесие этой Мать Водой, как тут принято в местном социуме. Он к Франку не хотел и приближаться. А Франк же единственный, кто и владеет методикой восстановления уже психического равновесия. Говорят же, троллям помогает. Вот и ему помогло.

– Тон-Ат тоже лечил неврозы и психозы Мать Водой, – сказала Нэя, – Но он знал рецептуру, а без этого знания можно окончательно разрушить себя…

– Рудольф же не разрушил. Он выздоровел. Как сама и убедилась. Антон же говорил, что та женщина была целительницей, от матери-знахарки напиталась такой вот народной магией. И кажется… старая она, толстая. Какая тут любовь-то?

– Кажется или старая?

– Точно старая и толстая. Антон сказал.

– Жаль, что Антон со мной не общается.

– А зачем тебе Антон? У тебя же с твоим мужем нет тайн друг от друга. А вообще-то, Нэя, не советую я тебе вылезать за те внешние контуры, что и ограждают вашу настоящую семейную жизнь от всего прошлого. Это неотменяемый закон мудрых и бесконфликтных отношений мужчины и женщины. Так говорит Франк. Наш мудрец Заратустра. Не забывай и о том, что ты отсутствовала целых два земных года. За это время даже я превратился из прежнего мальчика в мужчину… – тут «мужчина» привычно застеснялся, как и прежний мальчик. – Рудольф же… Он жил так, как ты ему и позволила, оставив одного на такой длительный срок. Тебе достаточно?

На мужчину Артур пока что не тянул внешне, но и мальчиком, конечно, уже не был. Молодой человек, юноша.

– Ты видел ту женщину?

– Нет. Или просто не замечал. Она не входит в число тех, кто мне интересен хоть в малейшей степени. И уверен, никто из наших ребят её не замечал. В то время как ты оказалась не забытой никем. И даже спустя два года в земном исчислении, ты была встречена всеми как та, кто всем родная. По тебе скучали все.

– Если бы ты знал, как стыдно мне моё собственное заблуждение на его счёт. Я ведь думала…

– Что он не скучал о тебе?

Она не стала ничего объяснять. Совсем не то она думала. Уверенная, что он здесь так и жил один, как после гибели Гелии… И опять Гелия превзошла её. Скучал, но в объятиях некой «старой и толстой» женщины со слов Артура. Конечно, не была она ни старой, ни толстой даже. Она таковой казалась мальчику, возомнившему себя мужчиной, наделённому опытом и способностью к моментальной объективной оценке всех встречных женщин. Кто же? Сказать об этом мог лишь Инар Цульф, если его умело растрясти на нужные сведения. Но Инар Цульф, немолодой и некрасивый, недавно женился, а его жена ждёт ребёнка. Его жена Лата Хонг. Не старая и красивая по-прежнему. Толстая, но лишь потому, что на сносях…

И не существовало в мире силы, которая заставила бы её пойти в Администрацию к новому Главе, – к Инару Цульфу. Или попытаться найти Лату-Хонг, так и живущую в «Лучшем городе континента», прежнюю назойливую приятельницу и настырную опекуншу уже несуществующей «Мечты».

Представить Лату его временной утешительницей также невозможно, как и себя саму вообразить возлюбленной уже несуществующего Чапоса.

Медленно, но они приближались к скрытой в скальном образовании системе входа и выхода подземного города.

Артур, чтобы прекратить тягостный ему разговор, здраво прикинул, что дальше начинается территория с отлично налаженным отслеживанием со стороны ИИ, искусственного интеллекта, и замолчал. Кто же знает, кому и зачем может понадобиться информация именно об этих моментах жизни базы со всеми её мелочами.

– Нэя, – произнёс он, – тут уже чёткая зона слежения и фиксации всех разговоров и прочих звуковых колебаний, вплоть до шелеста травы.

– И что?

– Тёплая водичка была? – спросил он, ощерившись как бы в жизнерадостной улыбке.

Нэя тряхнула просохшими волосами, – Гадость, что за вода сегодня…

– Так бывает. Вдруг приходят ледяные течения. Из-за тающих ледников, наверное…

– Где ж тут ледники? Они ж далеко отсюда.

– А-а! Перепутал с другим озером. Оно выше и дальше. Я там тоже купаюсь иногда. Но опасно, так все считают. Хотя там есть пункт охраны и слежения за территорией ближайшего горного массива…– и он ещё чего-то болтал, без связи и содержания, явно обдумывая что-то и поглядывая на неё с тревогой. Он абсолютно не умел таить свои чувства и мысли тоже, слишком честные, чтобы их скрывать от окружающих.

– Попозже пойду, искупаюсь. Тогда и туфельки твои поищу. Да ещё к ребятам хотел заскочить на плантации…

– Ты же дежурный.

– Так там полная автоматика. Я же не архаичный пёс на привязи, – и опять он перешёл на незнакомую речь. – Мы договорились взаимно?

– О чём?

– Не раскрывать тайн друг друга, – засмеялся Артур, после чего подпрыгнул и повис на ветке, забыв о том, что он уже мужчина, а не прежний мальчишка. Ветка хрустнула, и он свалился вниз.

– Ты как дикарь из джунглей, – сказала она, – сущий дурачок.

– Я им только прикидываюсь. Как и ты всего лишь прикидываешься юной девушкой.

– Ты не сын Рудольфа. Ты настоящий дурак, а он умный.

– Так я в свою мать. Будь она умной, она бы его не полюбила и меня не родила.

– Как же вы все мне надоели! Я утащу Рудольфа отсюда, в бескрайний мир, из этого прибежища подземных мутантов, кем вы тут и стали.

– Посмотрим, кто кого и куда утащит, – Артур смеялся, но глаза его были грустными. Она пошла от него прочь.

– Подожди! – крикнул он ей в спину, – Я пойду с тобой. Надвигается гроза. Мощная будет, уж точно…

– Пропали мои туфельки, – ответила она, глядя на иссиня-чёрную тучу, окаймлённую зловещими зелёными всполохами и глухо рычащую. – Они же кружевные, чтобы ножки дышали…

– Не ходи босиком, – посоветовал Артур, – а то пяточки огрубеют, и муж не будет тебе целовать твои ножки, мамушка.

Пошлый совет не казался таковым из уст этого мальчишки с лучисто-синими глазами пришельца из другого мира, – Папа сначала вымоет мне ножки, а потом и поцелует, сынок, – ответила она.