– Если вы передумали, лучше скажите об этом прямо, резко и одним словом… «нет»? – произнесла она кротким и утишенным до полушёпота голосом. – Но прошу, в этом случае забудьте обо мне сразу же и не презирайте. А я уж точно на глаза вам не попадусь никогда, чтобы не доставить вам и тени досады. Да и как, если меня вышвырнут отсюда…

– Лата, вам не к лицу игры в попранную и смиренную добродетель. Вы как вездеход способны раздавить всю Администрацию целиком.

– Что я и сделаю, если вы меня поддержите. Ваши загадочные словечки оставляю без комментария.

– А что если это замаскированная непристойность?

– Надеюсь на вашу исключительную воспитанность…

– Напрасные надежды. Я до жути непристойный, о чём вы уж точно догадались. А признайтесь, что вам этого и хочется…

Не удержавшись, он обнял её без всякой такой мысли, всего лишь наскучавшись в затянувшемся одиночестве, прикоснулся к её груди, – Как сильно бьётся ваше сердце… Не стоило бы вам переживать из-за возможной потери настолько нервно-затратной работы.

– А как же я буду жить?

– Не переживайте. Я помогу вам тут остаться. Но советую сменить работу, – он исследовал языком её обворожительные, забавно заострённые кверху ушки, вызывая довольно сильную ответную реакцию. Совсем незаметная опушка её щёк, как у плода персика, стала заметной от того озноба, который без слов сообщал, она готова принять и более глубинное исследование.

– Если только вы и в этом мне поможете…

– У вас красивая грудь… – он обжимал её с такой уже властностью, будто она давно уже его собственность.

С ожесточённым выражением она сжала челюсти и одеревенела, стараясь не поплыть от сладостных похвал и откровенных уже попыток с его стороны обнажить её грудь полностью.

– Но ваша должность сидит на вас как доспех сурового и непреклонного стража, лишённого половой принадлежности. Вы имеете мужчину хотя бы иногда, для досуга? Того колдуна в расчёт не беру. Он мог быть и вашей галлюцинацией.

Они стояли уже втиснутыми в угол лестничной площадки. Кто кого туда утянул, – он её или она его, – осталось неясным. Кажется, они осуществили это совместным порывом.

– На такие вопросы приличная женщина отвечать не должна.

– Ну, мне-то можно теперь ответить на любой вопрос.

– Зачем? – она вжалась в угол и точно пожалела, что они не на удобном диване в его холле, где времени на реализацию любого сумасбродства было более чем достаточно. Но вместо этого вся энергия ушла в бесплодный песок «задушевного общения».

– Вы любите экстремальные игры там, где могут возникнуть посторонние лица? – пролепетала она с испуганной покорностью, как невинная невеста, не препятствуя ему исследовать себя на ощупь.

– Так это всего лишь лёгкое развлечение после работы. Здесь такое в ходу, знаете ли. Легкомысленные игры серьёзных людей, релаксация. Но девушки обычно не возражают, поскольку и сами любят поиграться. Скучно же непрерывно пребывать в утомительной серьёзности, до срыва же можно дойти… Вы у дочери своей поинтересуйтесь. Она вам расскажет.

– Что? Она тоже… обнималась с вами на лестнице?

– Я не помню, она или кто ещё. Да и зачем помнить о таких пустяках? Тут работают девочки на посылках у здешних функционеров, как вам известно. На приданое зарабатывают.

– Здесь работают исключительно порядочные женщины и невинные девушки!

– Конечно, все невинные, с глазами, наполненными прозрачными мечтами… Есть здесь такие уголки для осуществления мечтаний. Называются «комнаты для восстановления сил», поскольку тут люди работают круглосуточно. И столь же интенсивно восстанавливаются…

– И тоже круглосуточно? И вы этими, ну… как их? Пользуетесь?

– Зонами отдыха? Мне-то зачем? Если вы заметили, в моём распоряжении просторный этаж, несколько лабораторий, не считая приёмного холла, где мы столь плодотворно с вами пообщались без всяких помех. А подчинённых у меня немного. Я же в некотором смысле простой функционер.

– И у простых, и у сложных природные инстинкты одни и те же.

– Всё зависит от степени ослабления самоконтроля, а он, как известно, у мужчин величина переменная. К тому же, я не давал клятв воздержания. Я же не жрец Водной Матери, а и они, знаете ли…

– У Богини только жрицы, самые прекрасные девушки континента. Жрецы-мужчины служат Чёрному Владыке.

– Вы знакомы с особенностями запрещённого культа?

– Мне даже в голову не могло прийти, чем тут занималась моя дочь…

– Это вы у Арсения спрашивайте, чем она у него занималась. В моём подчинении женщин нет, и все мои сотрудники работают обычно днём, без чрезмерного напряга, чтобы не возникала потребность отдыхать в пределах этих стен. Бездельничать, конечно, здесь не принято, но и до состояния выжимки никого не доводят.

– Вы великодушны и как управитель для своих сотрудников…

– Очень душевный. И я дам вам ощутить, насколько я, к тому же, и велик…

– У вас целый этаж в таком вот непростом учреждении, а вы скромничаете, что вы простой…

– Так я вложил колоссальные средства в строительство этого комплекса, потому и право имею завладеть тут целым этажом. А ну как я признаюсь вам, что и часть зданий в ЦЭССЭИ принадлежит корпорации, которую возглавляю тоже я? Вы удивлены?

– Нет. Иви говорила мне, что господин Ар-Сен входит именно в ту корпорацию, где вы главный, а не он. В ЦЭССЭИ все наблюдают за всеми и о многом догадываются. Даже если их не посвящают в корпоративные тайны. Тем более в «Зеркальном Лабиринте», где и рядовой персонал состоит отнюдь не из простаков. И вы здесь не простой функционер, как пытаетесь изображать.

– Но и у вас есть изъян. Вы носительница очень большого самомнения. Может оно и обосновано, но это мешает вам выбрать для себя мужчину, которым вы бы и восполнили свою личную пустоту. Лата, я же всегда видел ваше неравнодушие, но разделить ваше чувство я не могу.

– А я прошу об этом? Мне было достаточно лишь изредка видеть вас…

– Вы согласились бы принять от того, кого обожаете, одноразовое сексуальное баловство, не имеющее никакой ценности?

– Нет! Я в этом уж точно не нуждаюсь!

– За это вас можно уважать. А если бы я попросил вас о таком одолжении?

Она опять покрылась густой розовой окраской, из крупных глаз потекли неконтролируемые слезинки, и всё тело её заметно обмякло, увлекая её вместе с непрошибаемой гордыней в омут всесильной тьмы призывающего Эроса.

– Я умоляю, не продавливайте меня на то, что меня всего лишь поломает и не даст ничего… – она извивалась, будто барахталась в действительном омуте в попытке осилить эти самые тиски Эроса, то есть руки Рудольфа. Но слабенько, вовсе не желая избавления.

– Какие же у вас руки… сильные, мужественные, – и ухватив его за руку, принялась лобызать, – Будь вы моим мужем, я каждый день целовала бы ваши бесподобные руки…

– Если бы целовали своему мужу, он не завёл бы другую семью.

– Ну, конечно! Если вокруг полно сомнительных девиц, всех этих слащавых и угодливых служанок…

– Если девушки очаровательные, то обязательно сомнительные?

– После госпожи Нэи, прекраснейшей из женщин, каких мне и доводилось встречать за свою жизнь, я никому бы не посоветовала занять её место рядом с вами… Город буквально обесцветился после её исчезновения… – она хваталась за имя Нэи как за спасательный круг, утягиваемая в пучину, но продолжая удерживать свою голову, чтобы не захлебнуться окончательно.

– Объективное признание чьего-то совершенства делает вам честь.

– Я честна. Подобных ей я уже не увижу, так думаю. Выходит, даже любя такую уникальную женщину, вы позволяли… позволяете себе некачественные интрижки?

– Я поведал вам о том периоде, когда её тут не было. А теперь она меня покинула. Видите, насколько я тоже с вами честен. Мы с вами в том возрасте, когда можем позволить себе любые откровения… А чего вы так взбудоражились, услышав про «комнаты отдыха»? Вы же не невинная девушка в золотисто-розовом периоде своего существования.

– Комнаты отдыха? О, эти ужасные пристанища для властных распутников – учителей добродетели для простого народа… У нас в Администрации такого нет! Пусть у себя дома отдыхают!

– Как же нет? Вы забыли про Элиан – достойную жену достойного мужа? – он тискал её, будто пробовал на прочность, как воздушный шарик, ожидая, когда она взорвётся.

– Не наигрались ещё! Вы же серьёзный человек, а ведёте себя как мальчишка! – и тут же с почти свирепой жадностью ответно стала оглаживать его, охватила за шею и обвисла, – О, Руд… прошу, пожалейте меня. Я еле держусь на ногах…

– В каком смысле пожалеть? Отпустить? Я не держу… – а сам крутил надводный цветок на её груди, созданный из белого атласа. Он оказался закреплённым на паре лишь ниток и оторвался, оставшись в его пятерне.

– Завтра ближе к ночи вы будете ждать у себя мою дочь? Вас это устроит? – она пыталась отнять у него своё украшение.

– Может, ты передумаешь по поводу своей дочери? Зачем она мне? – он не отдавал цветок, явственно ощущая, угадывая особым и уж точно мистическим прозрением, что именно руки его нимфеи-искусницы и трудились над ним. И он не хотел, чтобы её творчество красовалось на груди ненужной ему женщины.

– Как же… моя участь полностью теперь в ваших руках. У меня нет никого, кто спасёт меня от карьерного и бытового краха… что вы делаете! – цветок был скомкан, безнадёжно помят. С его лепестков скатились две прозрачные капельки, две драгоценные росинки, они же слезинки Матери Воды.

– А разве не ты этого хочешь? Утопиться всегда успеешь… – он бросил сломанное хрупкое украшение на пол.

– Нас могут увидеть люди! – её раздирали два несовместимых устремления. Нагнуться в поисках упавших драгоценных капель и отдаться ласкам уже безоглядно. Рассудочная, стальная и прежняя Лата боролась с высвобождающейся из многолетнего заточения вакханкой.

– Ну, так пойдём в мой офис…

– Только я… я не готова, я слишком отвыкла от этого и… кажется, я не смогу… – оправдательное бормотание не мешало её безудержным и уже откровенным ласкам, опровергающим её же уверения. – Какой же ты красивый… мне не перенести этого… Нет! Не стоит терять контроль до такой степени! Ах, Руд! – две крупные росинки, два подлинных бриллианта из сокровищницы вдовы, закатились куда-то от их совместного топтания на лестничной площадке. Она уж точно их не отыщет. Найдёт ловкая юная и ночная уборщица – студентка, которая будет убирать помещения в период отсутствия здесь всех работающих. Но Лата уже забыла о своей потере, закрученная в такой всесокрушающий торнадо, когда и после отрезвления память восстанавливается не полностью. – Я умоляю, не здесь…

Он поднял подол свадебного платья вечной вдовы, – Какие же красивые у тебя ножки… я запомнил их с того самого раза, когда ты купалась, кошечка моя атласная…

– Вы принадлежали тогда госпоже Нэе, полностью…

– Да, принадлежал всей душой и телом. Но ведь глазами принадлежать невозможно никому. Глаза же видят вокруг себя и множество других красот, им того не запретишь. Или ты думала, что я терпел тебя и твою бесконечную болтовню лишь ради твоего уникального ума?

Для её ушей пошлый комплимент превосходил по своей сладкозвучности и высшую музыку Надмирных селений, которой она не ведала по вполне понятной причине, но как-то смутно себе представляла. А всё то, что на неё вдруг обрушилось, превосходило по своей желанности и сами блага Надмирных селений. Их тоже при жизни никто не испытал, но сочинял о том чудесные легенды. Он оглаживал её ноги, вызывая в ней шквал давно забытых ощущений, но вовсе не связанных с памятью о муже. Чтобы сбежать от вызванных духов прошлого, сбежать от того, кто сумел их реанимировать, она вывернулась из его хватки, но лишь затем, чтобы оказаться прижатой к нему уже спиной, позволяя всё и оказывая сопротивление лишь на словах. Её нижний корсет жалобно хрустел в его неумолимых руках, а освобождённая грудь, вот уже много лет никем не обласканная, поражала почти девической красотой. Обладай грудь собственным голосом, она точно также стонала бы от изнеможения, как и сама её обладательница. Лата ощутила себя вдруг в чувствительной шкурке Элиан – бесстыдной кошки, готовой отдаваться столь же безудержным котам в любых потаённых и сумрачных местечках без всяких обещаний и наград, единственно себе и им в услаждение,…

– Я не могу настолько раскрыться… – она уже не соображала, что раскрылась вся и полностью.

– Почему нет? Если хочется…

– Это распутство!

– Как ни обзови, важно не обозначение, а достигнутый результат…

– Я же умру от позора…

– Только попробуй… – и он зажал её рот, чтобы она не кричала. Под её юбками не оказалось нижнего белья, но именно этого он и ожидал! А затем… уже и сам не понимал, кто в его обладании, – Лата или… Ифиса? Одна не отличалась от другой своей влажной, податливой и усладительно-телесной глубиной. И где он, собственно, – в тёмном углу на лестничной площадке в «Зеркальном Лабиринте» или в неосвещённом закутке для ночного одноразового секс-сеанса в «Ночной Лиане»? И то, и другое обесценивало всё происходящее. И та, и другая женщина, они обе, но в разное время, являлись усладой Ал-Физа, а достались ему. И знание такого вот факта её личной биографии уничтожало в зародыше саму возможность развития серьёзного отношения к этой экзотической женщине в дальнейшем. Что произошло когда-то и по отношению к Ифисе. Пусть был бы куда как худший, но не Ал-Физ…

Для неё – разрыв шаблонного существования, катаклизм, разносящий вдребезги всю её прежнюю внутреннюю конструкцию из стали и бетона, её многолетнюю защиту от негодяйского мира. Для него? Биологический акт, – уступка себе, факт, не имеющий никакой значимости, невесомый как скользящая водомерка, не способный возмутить даже поверхностную плёнку души. То, что столь изощрённо возбуждала порочная бабочка Эля, чего яростно добивалась, досталось её врагу Лате – стойкой блюстительнице чужих нравов, не устоявшей перед первым же серьёзным натиском.

Физически необходимая, полноценная разрядка при посредстве столь же физически великолепной и свежей женщины, – чьё лицо, характер, как и её судьба, не играли тут никакой роли, – и не нуждалась в оценочных суждениях. Она не была против произошедшего, напротив, сама же всё и спровоцировала, и ничего, кроме приятно-головокружительной пустоты в себе он не ощущал. Лишь сожаление, что они поспешили и не добрались до дивана в его холле. Где имелась возможность блаженно растянуться после всего рядом с этой кремово-атласной кошкой-пушишкой. А потом уж полноценно поиграться и рассмотреть подробности её телесной фактуры без этих маскировочных тряпичных сетей, а то и всхрапнуть. В этом заключался существенный недостаток спонтанной секс-атаки, хотя острота и продолжительность оргазма оказались на должной высоте.

Повезло ещё, что на них не наткнулся никто из запоздалых здешних трудяг. Но поскольку этаж Рудольфа располагался на самом верху здания, такое столкновение, в общем-то, исключалось. Разве что могла прискакать какая-нибудь ретивая уборщица. Но и те пользовались любой возможностью не исполнять своих обязанностей, уж коли лестница, как правило, чиста и не является проходной для множества сотрудников «Зеркального Лабиринта» даже в рабочие часы.

А в данное время здание пребывало в безмолвии и полумраке. Лестница казалась повисшей над бездонной пропастью. Там вздыхало сумрачное эхо. А сверху впечатляюще-высокий потолок, – светлый от декоративных и дополнительных окон под самой крышей, через которые и проникал закатный отсвет неба, – раскрывал для Латы, растрёпанной и утратившей адекватность, порталы в иные миры. Непременно иные, ничуть не похожие на давящую и привычную реальность, от чего стремилась оторваться её восхищённая душа. Как ни странно, по-прежнему скованное тело в её восторге участия не принимало. Лата так и не смогла толком ни сообразить, ни ощутить, что же с ней произошло, и как оно произошло. Она настолько отвыкла от сексуальных утех, что момент стремительной близости, скомканной в силу вопиюще неподходящего места, не доставил ожидаемого наслаждения. Предвкушение нередко слаще самого процесса вкушения. Но долго игнорируемая любовь на уровне души Латы разгоралась небесной радугой.

Она пялилась на Рудольфа большими стрекозиными глазами, не возбуждая в нём ответного счастья, – только желание её покинуть, по возможности вежливо. Острота пережитого только что момента очень быстро рассеивалась, оставляя ощущение нелепости самого адюльтера в столь неподходящем месте. С неподходящей и нелепой женщиной. Но прочие были ещё хуже.

Иллюзия избавления от женщины-трясины

Он слегка отстранился от неё, бережно поправил её задранный двухслойный подол, поддерживая её, чтобы она не осела на пол.

Лата обхватила его сильными руками, сцепила их на его шее, повисла на нём, страстно целуя во всё, до чего и доставала, – О, Руд… мой великан… мне точно это не снится? Это не галлюцинация, насланная тем стариком? Меня отчего-то ноги не держат. Я сошла с ума!

– Лата, чего ты сомлела? Встряхнись! – он пытался оторвать её от себя. – Не придавай значения пустякам. Я всего лишь хотел тебя немного развеселить.

– Развеселил! – поразительно быстро овладев собой, она выскользнула из его рук. – Вы странный. Вы отталкиваете, когда к вам льнут и удерживаете, если видите, что от вас хотят уберечься. Тоже род развлечения?

– Никто не может запретить нам развлечься хоть иногда.

– Вы тоже маг, Руд? Маги умны и жестоки, они исполняют сокровенные желания, но никогда не щадят ничьих чувств. Во что вы меня превратили? Я уподобилась Элиан… а как я её преследовала! Осталось лишь совершить кражу, вопрос у кого и что? Не вашу ли коллекцию мне похитить? Вы уж точно меня в дом неволи не отправите. Элиан же тронуть не захотели. Вы щедры и на милосердие, и на любовные ласки, но настолько свысока, будто милостыню подаёте…

– Ну, знаешь… от такой милостыни впору разориться. Ты же, как мощный насос, выкачала из меня все наличные силы.

– Как я могла настолько разомлеть? Опыт молодости так ничему меня и не научил. Я получила очень суровое домашнее воспитание, но оно оказалось бессильно против тех ловушек, куда и увлекала меня судьба. И в юности, да и теперь…

Вернулась жалость к ней. Грубить в такой ситуации, – когда сам же придавил её, как ту же, пусть и путающуюся под ногами, ничейную кошку, и по сути, навязал силовым превосходством то, что и произошло, – было всё же за гранью допустимого и отдавало глумлением.

– Даже теперь видно, насколько послушной девочкой ты была, – проворковал он, помогая ей, а вернее мешая, застёгивать корсет, – Ты, наверное, и спишь, как в детстве учили, положив ладошку под щёчку и смиренно дожидаясь своей порции снов, столь же упорядоченных, как и твои рабочие будни. Ну, признайся, тебе снятся эротические сны?

Она не поддержала его шутки, поджав губы и зло сузив глаза. Ей очень хотелось огреть его по шее, и она еле сдерживалась. Иначе, спасать её будущность от надвигающегося провала в неизбежное неблагополучие будет уже некому.

– Я должна покинуть вас! – попытка придать себе вид прежней осанистой дамы оказалась тщетной. Застёжка корсета ей не поддавалась, грудь вылезала наружу, но уже не пленяла. Шарфик соскользнул с волос в вырез платья, на спину, и она никак не могла достать его. Он засунул руку ей за шиворот и вытянул шарфик. После чего сам повязал её волосы. Она успела благодарно чмокнуть его в запястье руки, – Ах, Руд, у вас руки подлинного мага. Меня знобит от ваших прикосновений…

– Тебе холодно? – он снял с себя лёгкую куртку типа ветровки и укутал её плечи. Она затихла, прижалась, напомнив вдруг ту самую заплаканную девушку в машине Инара Цульфа…

– Опаздываю на встречу в один столичный дом яств. Сегодня там роскошное меню из пойманной утренней рыбы, запечённой в тончайшем тесте со сладкими и острыми травами. Меня там уже ждут, а до столицы ещё добраться нужно… – прерывистой речью она пыталась сдержать позыв к плачу, не дать уронить себя ещё ниже перед тем, кто в ней не нуждался. Предприняв тщетную попытку найти оброненные камушки, о которых вспомнила, как только взгляд наткнулся на сломанную брошь, белеющую на полу, она нашла законный повод скрыть уже неудержимый поток слёз. Подметая воздушным подолом затоптанный и давно не убираемый ленивой обслугой лестничный пролёт, Лата шарила руками вокруг, присев у его ног. Он стоял, следя за её поиском. Ни особой тёплой благодарности за радости секса, как и сожаления, что им поддался, он не чувствовал. Вообще ничего не чувствовал.

– Прекрати ползать! – приказал он, будто она была надоедливой девчонкой-техничкой, пришедшей не ко времени и пытающейся сделать уборку помещения в его присутствии. Чего он не терпел.

– Это были мои фамильные драгоценности, – произнесла она сдавленным от плача голосом.

– Я подарю тебе кучу такой же ерунды. Просто приди в любое время ко мне и напомни.

– Отлично понимаешь, что я не приду и не напомню.

– Прежде же приходила, не церемонилась.

– Мне не надо ваших подачек. Я своё потеряла по вашей неосторожности.

– Сказал же, дам тебе кучу таких камней!

– Откуда вы их возьмёте? – переход на отчуждённую форму обращения означал, она пришла в себя и впредь соблазну недоступна.

– В горах нашёл. Там открытых месторождений полно. Могла бы и догадаться, если уж видела мою коллекцию.

– В отличие от ваших прошлых наложниц, я с мужчин плату не беру!

– Если настолько гордая, то хватит тут ползать у меня под ногами! – он поднял её, встряхнул для придания ей устойчивости. Она не удержалась и опять прижалась к нему, хлюпая носом.

– Лата, смешно же! Чего ты рыдаешь будто юница, утратившая невинность. Что произошло такого, что стоит оплакивать?

– Мало того, что я опоздала на встречу, так ещё и это… вся мятая, лохматая…

– Так ты спешишь на встречу с «Мать Водицей»? Для того и разоделась как витринное чучелко?

– Я же сказала, на встречу с другом. Он тоже обещал мне помочь, если уж вы не смогли…

– Чтобы я не смог натянуть этого сморчка Цульфа на вертел? Да не смеши!

– Опять ваши словечки… Не захотели, так будет правильно.

– Я всегда выполняю свои обещания, Пушишка. Я коллекционер экзотических женщин и незабываемых впечатлений, а вот секса на лестнице у меня пока что не было.

– Я понимаю вас через раз. Где вы обучились такому жаргону? Или были бродягой в юности? Не отсюда ли все ваши несносные замашки? Но я не удивляюсь тому, что вы смогли взойти на такие социальные вершины. Ваш ум, ваша воля и прочие ваши необыкновенные качества вызывают восхищение. Кроме вашего несносного высокомерия. Но это издержки всякого простолюдина, поднявшегося наверх.

– У тебя богатый опыт, чтобы сравнивать сексуальность аристократа и простолюдина. Надеюсь, твой друг, ожидающий тебя, не простолюдин.

– Интим и дружба не всегда одно и то же. Конечно, вряд ли мой влиятельный приятель успеет оказать мне помощь, если совсем скоро меня вышвырнут отсюда. Но поддержка важна и сама по себе…

– Ага. Уже приятель. Не вышвырнет тебя отсюда никто! Ты же гордишься своей честностью, Лата, так для чего врёшь, как Элиан – достойная жена достойного мужа? Какие ещё влиятельные приятели…

– Почему же вы считаете, что у меня нет друзей за пределами этого города? Это здесь меня никто не ценит, а в столице есть те, кому я дорога по прошлой ещё жизни…

– Да нет у тебя никого и нигде! Пошли лучше ко мне спать!

Она опять густо зарозовела, как ранняя черешня, – Спать? – голос Латы предательски задрожал. Как же ей того хотелось! Но она удержала свой порыв броситься в погибель, когда единственное, чем она тут кичилась, – её женская безупречность, давшая такой существенный крен, – будет уронена в подножную пыль окончательно.

– Я спешу, Руд. Может, ты довезёшь меня до столицы? – просьба напоминала приказ. Она считала себя вправе требовать хотя бы такую ничтожную оплату за то, что её потребили как ту же Элиан.

– Сказала бы сразу, я довёз бы, а теперь не могу. И так слишком много времени потратили на задушевное общение.

– Тогда не тревожьтесь. Пока что к моим услугам водитель из Администрации. Наш уговор в силе? Вы будете тут завтра в обозначенное время?

– Советую отложить очередное посещение «Ночной Лианы». Тебе необходимо дать себе отдых и озаботиться своим сердечным давлением. Пойдём ко мне. Я дам тебе нужное лекарство.

– Я не инвалид пока что, чтобы нуждаться в подобных советах! – и продолжала топтаться, не уходила. – Руд, мой великодушный великан… я благодарна тебе за твоё беспокойство, но я здорова. Если забыть ту встряску, которую ты мне устроил… И как только мои внутренности из меня не выскочили… Чтобы тебя выдержать, уж точно необходим глоток «Мать Воды».

– Тебе не понравилось?

– А если я скажу, да… мне понравилось…

– Так что мешает повторить?

– Где? Опять на лестнице?

– Зачем на лестнице. Пошли ко мне. Там никого нет.

– На рабочем месте? Как это проделывают все здешние сотрудники с девчонками из обслуги? Мне кажется, я уже не в том возрасте, да и мой статус не таков…

Так вот чего она хотела! Залезть к нему в дом! На правах кого? Ничейная, но ситуативно обласканная кошка-пушишка пыталась втереться в его жизненное пространство.

Она тупо не чуяла его, абсолютно чужеродная троллиха!

– Может, ты всё же… составишь мне компанию? – промурлыкала та, кто вообразила, что уже одержала победу над той, кому она столь яростно и бессильно завидовала. Истончалась от ревности, хотя и продолжала восхвалять её и теперь с тем же лицемерным восхищением, как и тогда, когда изнуряла её своими капризами, бесчисленными заказами, чиновными проверками вместе с навязанной удушающей душевностью. Всё это Рудольф знал, и Эля в этом смысле была по-настоящему любящим Нэю существом, хотя и не безупречной. Но ревность и любовь для большинства неодолимы. Как и смерть.

Образ Нэи возник настолько отчётливо, будто она встала между ним и Латой. На лестнице гулял сквозняк. Где-то внизу были распахнуты окна. И ему стало вдруг зябко. Он пожалел о куртке, отданной Лате.

– Вряд ли мой знакомый меня дождётся. Ты же хотел со мной вместе посетить «Ночную Лиану»?

– Не теперь. В силу того, что оплачиваю долги «Мечты», реально оскудел.

– Я так и поняла, – она сбросила со своих плеч его куртку прямо на пол. Он поднял и надел на себя. От куртки исходило тепло чужого тела. Обволакивая его, оно не согревало.

– И если я витринное чучелко, то ваша одежда выглядит как у нищего бродяги! Вы вообще не умеете одеваться, Руд. Даже ваша бывшая и утонченно-развитая возлюбленная не сумела вас исправить… – она тоже ощутила присутствие соперницы рядом с собой. Даже умчавшись отсюда, та продолжала незримой тенью скользить тут, где ей только заблагорассудится. Ведь и в прошлые разы Лата отчётливо чуяла её присутствие в холле, даже остаточный запах её духов продолжал витать вокруг. Но это могло быть и запахом цветения, приносимым ветром в распахнутое окно, возле которого они тогда стояли… Нэя, женщина весьма спорной красоты, – на взгляд Латы, ибо синеглазая, что есть признак мутации, – из клана наследственных служителей Матери Воды, но застывшая в облике вечной девы, вовсе не освободила его от себя. Она владела его душой!

Лата подняла руку, будто хотела прогнать незримую Нэю, вклинившуюся между нею и Рудольфом. Рудольф перехватил её руку невольным жестом защиты, отчего-то решив, что Лата ударит его. Он сжал её запястье неосознанно сильно, и она вскрикнула от боли, поразившись подобной силе и воспринимая это как проявление презрительного отторжения.

– А чего было ждать? – спросила она у себя, но вслух.

– Разве я тебя ждал? – спросил он. – Кажется, ты явилась нежданной.

– И нежеланной…

– Как же нет? Если нам было хо-хо отлично!

– Здесь работают исключительно простолюдины, хотя отшлифованные отличным образованием они и смогли обрести вид приличных людей. Но к тебе это не относится. Ты простолюдин неисправимый!

– А ты сама-то кто?

– Я уже говорила, я из рода потомственных военных. Но я родилась девочкой и стать воякой не могла уж никак.

– Ты ошибаешься. Из тебя вышел бы отменный вояка. Твоей беспощадной воинственности боятся все в городе.

Какое-то время они молчали. Лата прижала свою голову к его груди и уловила биение его, наверное, большого? Но, не желающего её в себя принять, сердца. Продолжая своё сердце держать распахнутым. Зачем отвечать на очевидные насмешки? Если больно по-настоящему, не физически, а хуже. От такой боли лекарств нет. Те же, кто изобретают всякие рецепты исцеления душевных травм, шарлатаны. А то ещё насочиняли теорий, что иные сами и стремятся к боли, потому и получают её в избытке. Да кто ж к страданиям стремится? Боли все боятся и все избегают. Другое дело, что иным Судьба дарит со своего подноса такую вот любовь с горькой начинкой. Плюйся, а ешь. Не хочешь, так и голодай. Потому-то, устав давиться, многие предпочитают чёрствое затворничество, отвергнув обманчиво-сдобные соблазны жизни. Наверное, Тон-Ат сумел бы помочь, но где его найдёшь? И Ал-Физ… он освободил бы её душу от Рудольфа одним лишь своим властным прикосновением. Но Ал-Физ уже не придёт с полей погребений…

Коварное эхо поднялось снизу и дунуло ей в лицо стылым сквозняком, а потом утянуло во тьму лестничных пролётов весь её восторг и глупейшие надежды на чудо. Она страдальчески вглядывалась в прозрачные и невероятные глаза того, кто в данный момент её будто и не видел. И она отчётливо поняла, что на её месте вполне могла быть и Элиан. И даже неведомая раскрепощённая студентка, убирающая эту самую лестницу по ночам и не упускающая возможности заглянуть в ту самую «зону отдыха» к какому-нибудь припозднившемуся интеллектуалу, чтобы подработать себе на пополнение короба будущей жены. О, эти пронырливые и развращённые, несмотря на юность, простолюдинки не гнушались теми средствами, которые позволяли им удовлетворять похоть мужчин и не терять невинность. Лата так не умела в своей юности, не научилась и теперь. Только чувство любви и могло бы дать ей ту силу страсти, чтобы прикасаться без отвращения к половым органам возбуждённых самцов…

Кто угодно мог на этой потаённой лестнице заместить Лату. А на месте Нэи всегда будет только Нэя.

– А я ради своего досуга не оскудеваю никогда! – начальственным и сухим голосом произнесла она, выводя его из зависания. – Не знаю, что такое досуг для вас, для меня это дружба, общение, обогащение впечатлениями. А трение друг о друга половыми органами, если при этом существует отчуждение душ, это не досуг, а человеческое падение. Такого досуга мне не надо! Лучше уж личное одиночество…