Но Антон жил на поверхности сначала с Голубикой, потом дружил с Нэей и мечтал о девушке со скалы, оказавшейся Икринкой, и не замечал вокруг себя ничего такого, что не было востребовано его душой. Он жил в мире высоких земных представлений о том, что должно, а что не должно человеку.

Безобразная драка в лаборатории

Уже после того, как Нэя покинула «Лучший город континента», оставив в запустении свой Центр «Мечта», который казался погасшим и помутневшим уже даже чисто визуально, Антону понадобилось навестить старое рабочее место в лабораториях Арсения Тимуровича. Это произошло вскоре после той их беседы с Рудольфом, что называется «у семейного очага». У Антона внезапно возникли серьёзные подвижки к тому, чтобы расстаться с собственной блажью войти в структуры космического десанта. Отдалиться от Венда, остаться под главенством Арсения Тимуровича, а уж на Земле всё и решить окончательно. Тяга к Рудольфу была сильная, но и воздействие с его стороны на собственную психику было ощутимо разлаживающим. Такое колебание туда-сюда не делало ему чести, но доктор Франк, с которым он поделился своими мыслями о намерении остаться в «Ксаинфе», оставляя за скобками Рудольфа, поддержал его. Всё это не добавляло Антону прежнего утраченного спокойствия. Антон стал по пустякам нервным и не всегда сдержанным в проявлении эмоциональном. Доктор деликатно посоветовал начать посещение ежедневных занятий по основам психотренинга для молодых ребят, которые он вёл в подземном городе, и Антон обещал больше не увиливать, как обычно это делал. Да только и на докторе лежала та самая тёмная тень, отброшенная на него невольно Рудольфом, и Антон стал избегать доктора тоже. Франк же ни разу не напомнил ему об обещании исправно являться к нему. Он никого и никогда не принуждал. Да и загружен он был. Когда ему было следить, кто там к нему ходит на занятия, кто не ходит. Антон же был подвластен по-прежнему, если профессионально, Арсению Рахманову. А у них на поверхности в «ЗОНТе» были свои правила и установления. И только Антон так и проболтался где-то между верхом и низом, давно уже игнорируемый Рахмановым, и так не подпав окончательно под власть Рудольфа.

Тогда-то Иви и пришла к нему на его рабочее место. В определённые сектора «ЗОНТа» вход для местных был открыт. Они там работали совместно, даже и не подозревая о наличии рядом людей из другой системы звёздных координат. Может, Иви увидела его случайно, а может, шла за ним следом через весь лесопарк, так как она была без своей рабочей униформы, а это было грубейшим нарушением служебного порядка. Её вполне могли за это подвергнуть штрафу, если кому-то понадобилось просмотреть визуальные записи внутреннего слежения. На ней было синее платье с обилием кружев и открывающее её плечи, будто она пришла на бал, а не на службу. На мелких кудрях была повязана синяя ленточка с бантом-цветком. Хлопая глазами, сильно подведёнными, она стала похожа на огромную и нелепую куклу. Взглянув вокруг, она прошлась по лаборатории в надежде обратить внимание Антона на свой наряд.

– Вам нравится моё платье? Это ведь шедевр вашей знакомой. Вы не забыли её?

– Кого?

– Модельершу?

– Помню, конечно. И что?

– Пыльно у вас. И грязно. Почему ваша ассистентка всё забросила?

Антон ей не ответил. Она принялась шуршать по всем углам, потом включила пылесос. Здесь, где работали местные, не использовали робототехнику Земли. Только самую примитивную.

– Но, это же её прямая обязанность, – ворчала она, – всё, всё заброшено! А вы заметили мою новую причёску? – она подошла к нему, – смотрите, я выпрямила при помощи уникального средства свои кудряшки.

Антон взглянул, но ничего не заметил. Кудряшки как были, так и остались.

– Они распрямились, – повторила она упрямо. И хотя Антону было всё равно, он ласково погладил её по голове. Чтобы отстала.

И в этот момент в лабораторию вошла Икринка.

– Ты развела тут грязь, – строго сказала ей Иви, – и на рабочем месте тебя никогда нет. Я не обязана уже убирать тут, раз есть ты! За что ты получаешь деньги? И в Академии ты не появляешься! Пропустила все лекции.

Антон был поражён. Милый пудель ощерился в гневной гримасе.

– Ты никогда его не любила! Потому что ты порочная! Ты только и умеешь купаться в бассейне, гулять по парку и валяться в постели. Ты пользуешься тем, что твой отец тут что-то и значит. А ты, как и твоя мать, падшая! Все помнят, кем была твоя мать. Любимая лизунья твоего отца. Она была блудница! И ты такая же падшая! Тебя все презирают! – она перешла на крик. Такого безобразия трудно было и ожидать от ласкового и шелковистого лабораторного пуделя. И едва Антон открыл рот для суровой отповеди, чтобы послать её туда, где и было её место, как…

Икринка бросилась на неё, подобно урагану, с грохотом попутно роняемых предметов опрокинув её на пол. Вонзилась ногтями в её лицо и стала его драть. Иви пронзительно завизжала и беспомощно задрыгала оголившимися тонкими ногами. При падении она задела стеклянную разноцветную подставку для разной мелочи, и всё это со звоном посыпалось им обеим на головы. Грохот и визг смешались с разноцветными осколками. Он схватил Икринку и поднял её над поверженным врагом. Она дёргалась и шипела как кот Фомич. Иви, стеная и плача, попыталась встать, но у неё не сразу это и вышло. Она поползла к выходу, скуля как собачка. Её лицо заливала кровь. Наконец она поднялась и, шатаясь, вышла из лаборатории.

– Ты что?! – Антон встряхнул Икринку и поставил перед собой.

– Тварь! Ты зачем не дал её убить? Почему сам не убил? Тварь! Предатель! – Она стала колотить его по груди, по лицу. У неё была истерика, срыв, как и тогда в подземном городе. Он ударил её по лицу, чтобы привести в чувство, но удар вышел неожиданно сильным. На скуле стал набухать кровоподтёк. Он опомнился и стал метаться в поисках салфетки с регенерирующей жидкостью. Найдя, приложил к скуле.

– Больно! – она заплакала, – вместо того, чтобы защищать меня, ты бьёшь! – И пихнув, стукнув ногой по его ноге, выбежала, саданув по панели входа, не успевшей сразу открыться.

Больше он её не видел. И нигде не мог найти. Он даже ходил на выход из ЦЭССЭИ. Но там на посту визуального контроля она не была отмечена. Она осталась внутри. Но где было её искать?

Антон нажал сегмент шефа, вдруг она побежала к отцу? Но Венда не было внизу, а у себя на поверхности он её не видел. Антон бродил по парку, парк был огромен, но он бродил целый час по тому маршруту, который был им привычен во время их совместных прогулок. Найти было немыслимо. К тому же парк переходил в настоящий лес, хотя и ограниченный стенами.

– Я включил ландшафтный просмотр по сегментам. Сиди у себя! – приказным тоном велел ему Рудольф по связи. И Антон поплёлся домой.

Он лёг в непривычно уже пустую постель, неожиданно заметив её ненужную ширину для одного человека. Ничего не хотелось. И он стал размышлять, впервые вдруг подумав о том, в каком неестественном одиночестве она тут жила, оставшись без Нэи. С нею никто не здоровался, не общался. Её обтекали, как бездушное препятствие и без всяких чувств. Когда она в ресторанчике ЦЭССЭИ, куда ходили местные, подходила к столику, чтобы выпить сок или перекусить, то те, кто сидели за соседними столиками, уходили. С ним здоровались, с ней нет. Он вдруг осознал, что это такое, быть падшей здесь, на Паралее. Этот мир был пронизан непонятными ему традициями и условностями. Здесь люди были закрыты, в массе недоброжелательны. Чужих не принимали, необычных презирали. Икринка жила здесь два года во враждебной пустоте. А он ещё злился, что она таскалась за ним как хвостик, не хотела ходить в Академию, не искала себе подруг. Ей не было допуска в горы. Почему-то Рудольф не озаботился этим, хотя она ходила по подземному городу. Но, возможно, он отчего-то боялся отпускать её в горы. И когда Антон работал на объектах в горах, она одна оставалась на поверхности и бродила по лесопарку. Он возвращался, а она тоскливо нахохлившись, сидела у прозрачной стены или гуляла в лоджии с другой стороны, примыкающей к столовой-кухне и, смеясь, разговаривала с птицами, как и её полусумасшедшая бабушка.

– Как мне скучно здесь!

– А там, в глуши, было весело?

– Ты не понял. Я хочу путешествовать по вашей Земле, купаться в реках, уходящих за горизонт, хочу, чтобы другие любовались на мою красоту, а ты любил бы меня от этого ещё сильнее. Хочу увидеть много добрых смеющихся лиц, девушек в ярких нарядах, украшенных камушками, как мама. Ведь всё это у вас есть? А тут ничего. Все боятся привлечь к себе внимание, они не любят тех, кто любит. Когда мы улетим в другой мир?

– Я не совсем свободен, как ты можешь думать обо мне. – Как было ей объяснить отказ, пришедший из ГРОЗ, на просьбу Рудольфа о её допуске на Землю. Да он был и рад этому. Ведь его самого там ждал «САПФИР» – Сектор адаптации психики и физической, интеллектуальной реабилитации – для тех, кто был обязан проходить восстановление разбалансированной чужими мирами психики и полного физического восстановления по стандартам Земли. Где-нибудь на удалённом острове в океане. А что ждет её на Земле? Он смутно это представлял. Их сразу разлучат. Пусть и на время. Но это было немыслимо для него.

Его пронзила жалость. Кроме своей любви и работы он не замечал ничего вокруг.

За прозрачной сиренево-зеленоватой стеной его местного дома гулко жужжал местный городок, как растревоженное осиное гнездо. Здесь так редко что происходило. Спектакль с участием Нэи прошёл, и все заскучали. Мамаша Иви, похожая на бульдога, (вот уж собачья семейка, но настоящих-то собак Антон обожал), визжала на всю Администрацию после того, как отвела израненную дочь в лечебный пункт. Ну что там у неё и было? Незначительные повреждения мягких тканей лица, и ушиб мягкого же места, того выпуклого, которое она любила обтягивать. У мамы, в отличие от дочки, лицо было несколько квадратное, глаза тоже круглые, но слегка выпученные, нос небольшой, а рот большой и вечно говорящий, так что был виден её горячий и активно работающий язык. И дышала она шумно. Вот откуда и возникла смешная мысль о её сходстве с бульдогом. Хотя бульдоги добрейшие собаки, а дама таковой не была. Или же жизнь на Паралее натаскала её на нелюбовь к ближнему своему. Но Антон прекрасно знал, что доброта человека редко зависит от условий жизни. То, что Икринка больно дралась в приступах непонятной злобы к нему, Антон воспринимал, как особенность её психической адаптации к беременности. Она, как оказалось, не была готова к такому раннему материнству. И виноват был он, а не она. И он терпел удары её сильных кулачков по своей груди и плечам. Потом она всегда просила прощения, и наплывы любви подобные высоким и ласковым волнам прибоя окатывали с головы до ног, спасая положение.

Зловещий пришелец из «Созвездия Рай»

Он прометался в ожидании неизвестное количество времени. Ложился, вставал, бродил по холлу и лоджии, но Рудольф не хотел создавать ажиотаж вокруг поисков своей дочери, и Антон подчинился. Уже на закате светила Магниус, так похожего на закат земной, с золотыми небесными миражами несуществующих миров, проступающих из его розовато-оранжевого разлива, который затопил собою изумрудный купол неба и стекал по его наклону к горизонту, замерцал вызов, экстренный, на его браслете. И Антон бросился к Рудольфу.

Тот метался зверем по своей шикарной пещере с камнями в нишах. Камни безучастно мерцали и переливались от подсветки, и взгляд невольно притягивался к ним и рассеивался от их многообразия.

– Каким образом у неё оказался твой допуск в горы?! – заорал он, – на секретный объект!?

– Когда? – он не знал, что отвечать.

– Укатила по подземной дороге в горы!

– Как это возможно? Она не умеет управлять машиной…

– А она была и не одна!

– Как? С кем?

– С ней дядя какой-то там отметился.

– Дядя? Ты что?!

Антон, не заметив, что затыкал шефу, стал всматриваться в монитор, замаскированный под какой-то кристаллический срез. Там была запись визуального подземного контроля.

– Кто это? Я его не знаю, – спросил он потрясённо, – а ты? – он опять обратился на «ты». Хотя впоследствии они и перешли на «ты».

– Откуда? Не наш тип. Хотя…– Рудольф сильно увеличил изображение, после чего побелел сквозь загар. – Узнаёшь? Благородный гуманист! Ну? Это же убийца твоей Голубики! Но это и не он. То есть он. Убийца и есть. Но… – и он махнул рукой.

Не веря в то, что видели глаза, Антон узнавал человека из подземного отсека, которого они с Олегом скинули на бархан за границей гор. Даже одежда была та же самая.

– Я уже тогда боялся в это поверить, – сказал Рудольф.

– Во что?

– Что это маскарад Хагора! Вот во что! Это дед её. Это его, так сказать, прогулочный облик. Проще, маска. Чего-то там он напяливает на себя, как царевна – лягушка, или как-то иначе меняется. Но глаза не изменишь! Ты его в провинции не видел, что ли? – и даже в такой ситуации он не удержался и передразнил манеру речи Антона. Это «что ли» он всегда вставлял с особой насмешливой интонацией.

– Нет. Ни разу. Не пришлось.

– Пошли! – но тут запищал другой монитор, тоже сделанный под красивый кристалл. Причуда шефа. Отполированная поверхность засветилась, и возникло изображение.

– Подожди! – Рудольф махнул ему, делая знак остаться и приглашая смотреть.

Антон увидел горы. Коричневые и сумрачные, они почти сливались с угрюмым вечерним небом над ними. В отличие от ясного неба над «Садами Гора» и над столицей Паралеи, в горах было сгущение облачности, и она отсвечивала зловещим металлом. Изображение приблизило одну из гор.

– На базе за ними следят, – сказал Рудольф, – непонятно, как они сюда и вышли? Это же далеко-то как! На самой границе с пустынями.

Антон мгновенно узнал и эту гору, и выступ-ступень на ней, повисшую над провалом. Какой страшной и мрачной она ему показалась вдруг. Или это было от позднего вечера, наступившего в далёких горах раньше. Тогда с Олегом они летали вокруг горы днём. На ступени ничего интересного не было. И Икринки там не было.

– Включи ночное видение и усиль разрешение, – приказал Рудольф кому-то невидимому, кто следил за этим сектором гор, находясь внизу. В экране возникла вершина горы. Это была древняя столовая гора с плоской и гладкой вершиной. И сразу стали заметны две фигуры на вершине, сначала подобные смутным теням. Гора стала фиолетовой от включенного режима ночного видения, небо серым и светлым, и на его фоне фигуры проступили совсем отчётливо. Они были с крыльями! Одна из фигур была похожа на чёрного богомола с худыми ногами, большой головой и светлыми крыльями. Этот богомол отошёл далеко в сторону от другой фигуры, женской и меньшей по размеру, и крылья её были с искристым свечением опала, как её ожерелье из северного русского камня. И платье он ясно разглядел. То самое, зелёное, которое Нэя сшила для ритуала в Храме, но Икринка отказалась сама. Оно было свободное, как того и требовал обряд, вроде туники. И хранилось это платье в провинции у бабушки с дедушкой. Почему-то она отвезла платье туда, не пожелав ему ничего объяснить. Как и свой отказ от обряда в Храме Надмирного Света объяснять не стала. Складки просторного одеяния скрывали её животик. Она вся казалась пышной, как облако, как крона земного пушистого деревца. Иризация крыльев делала её фантастическим, вызывающим не соответствующую моменту радость, существом из иных миров, кем она и была. Она несла обещание неведомого счастья, чего не произошло.

– Почему она в этом платье? – спросил он глупо о платье.

И тут возникла яркая вспышка. Вспышка погасла, и возник ярко изумрудный луч. Он пробил сверху металлическую облачность, разорвал её, высветив нежно зелёное и ещё светлое небо над нею, и опустился на вершину горы, плоскую, словно срезанную гигантским ножом. Коснувшись её, он, этот луч, распушился, как хвост огромной кометы, после чего стал веретеном закручиваться и уплотняться там, где стояла женская фигурка, и не коснулся чёрного силуэта богомола. Что происходило внутри жуткого веретена, понять было невозможно. Оно стало отрываться от столешницы горы и подниматься вверх, ослепляя, напоминая светящееся и гудящее осиное гнездо, но колоссальное по размеру. И во все стороны от него отлетали сияющие искры, как будто это и были заключенные в нём осы, падающие вниз и гаснущие во мраке ущелья. И туда же упало вскоре нечто тёмное. Гнездо выплюнуло маленькую фигурку вниз, на камни ущелья, и пропало, будто его выключили как голографическую проекцию, оставив прореху в облаках. Какое-то время они продолжали плавиться по своим краям зелёным пламенем, потом сомкнулись с уханьем, как окно в страшной трясине. Богомола рядом уже не было.

– Быстрее! – Рудольф яростно пихал его в спину. Антон утратил связь с реальностью, ослепнув, задыхаясь и выныривая из той непостижимой зелёной трясины, которая только что засасывала и его. Он плохо соображал, кроме одного, случилось нечто страшное и ничем не поправимое. Они спустились в скоростном лифте к подземной дороге. На стоянке стояли не уродливые жестяные машины местной цивилизации, а их земные, прозрачные, великолепные, с безупречной автоматикой. Скоростные. Тоннели в породах выгрызали роботы. Стены были отшлифованы до стеклянного блеска. Породу просто плавили и, застывая, она казалась застывшей и тёмной водой, покрытой рябью. Через эту чёрную воду мерцали, будто океанические глубины, сверхплотные массивы неизученной пока планеты. На огромной скорости во время движения казалось, что там в этой каменной воде кто-то живёт, плавает и смотрит им вслед, прижавшись к неодолимой преграде своими таинственными мордами или жуткими ликами.

«У меня начинается бред», – думал Антон и тёр глаза, поскольку мрак продолжал пульсировать где-то внутри, с интервалом в минуту лишая его зрения. Рудольф тряханул его, когда при выходе из машины Антон пошатнулся и едва не упал. Сильная встряска вернула ему ощущение реальности и ясность зрения.

В отсеке слежения дежурил Артур. Но там был и ещё один дежурный. Глеб Сурепин. Губастый, безбровый, с фигурой, похожей на монолитный кирпич, – здоровой и широкой, он походил на человека с нелепо высветленными зачем-то волосами, но такова была его подлинная природа. Несмотря на молодость, он обещал при взрослении стать человеком с железной волей. А уж направление этой воли, – к вселенскому добру или к чему-то мизерно-эгоистичному, на данном его возрастном этапе определить не получалось. Он принадлежал к породе лидеров, но со склонностью использовать других себе во благо и подавлять более слабых, при том, что не расставался с ролью весёлого и добродушного парня. И хотя искрящийся оптимизм был, всё же, природным даром, с добродушием имелись проблемы. Но Сурепин умело себя обуздывал, поставив себе сверхзадачу, – выбраться отсюда на Землю раньше назначенного срока и только с плюсами в своей зачётной записи. Венд его не переваривал, ответно желая поскорее от него избавиться, для чего старался задвигать Сурепина, куда подальше и где потише, чтобы тот не успел ничего отчебучить или вляпаться в какую-нибудь историю. Просто свалил с глаз долой, и пусть старшие опытные товарищи из космических структур занимаются раскрытием его недюжинного потенциала, как и дальнейшей перековкой во славу Земли и процветания новых космоколоний.

Парни бросились к ним, едва они вошли.

– Шеф! Икринка и есть та самая летающая девушка, но мужик другой, не старик. Мы его раньше не видели. А ваша дочь… – Глеб замолчал, не договорил.

Артур раскрыл рот от изумления и стал совсем как мальчишка.

– Мы её столько раз снимали, но так и не смогли ничего доказать. Записи оказывались стёртыми. А ты нам не верил, – обратился Артур к отцу. – Я когда увидел её на базе, сказал, что она и есть летающая фея. А на меня смотрели, как на идиота. Все, кроме Олега.

По губам Артура скользила нервическая улыбка, казавшаяся идиотской. Антон пихнул его плечом, решив, что он улыбается. Вышло неожиданно сильно, и Артур еле устоял на ногах и упал бы, если бы ни Глеб, удержавший его.

– Да тише ты! – сказал он сурово.

В нише рядом с голографическими экранами стояла женская туфелька из позолоченной кожи, украшенная бабочкой из камней синего морского цвета. Рудольф взял её будто машинально.

– Туфелька феи, – произнёс обиженно Артур, – она уронила тогда ещё, в последний раз…

– Так вот зачем она тут, – хмуро отозвался Глеб. – Я как-то хотел её выбросить, а Олег не разрешил. Сказал, что Артур коллекционирует находки, найденные в горах. – Глеб был старше Артура и понял неординарность ситуации сразу, ощутил страшную подоплеку загадочного события. От этого он и забалтывал Артура, как самого юного на базе и лично им опекаемого после того, как Артур лишился друга Олега. Артуру было отказано в доступе к Олегу, как ему объяснили ради блага самого Олега. Поскольку эта неприятность, случившаяся с Олегом, легко исцелима, но на Земле. Артур страдал за Олега, пожалуй, всех сильнее, это понимали все.

– Она тогда совсем близко подлетела, – продолжал Артур, как и обычно поражая косноязычием. – Мы её звали. Хотели познакомиться. Я думал, она вернётся за туфелькой, но она улетела. Я на базе к ней подходил, звал зайти за туфелькой, но она смотрела так, будто не понимала, о чём я. Говорила: – «Какая туфелька? Я тебя раньше не видела». Но я же её запомнил. Решил, что нарочно. Боится ревности Антея. Или мало ли. Я думал, что ты всё знаешь, – он обращался к одному Рудольфу, – она же к тебе ходила. Я думал, что она из внешней агентуры. А крылья всего лишь засекреченное местное изобретение. А она, выходит, была моей сестрой? – И он обиженно оглядел их всех троих, будто все его обманывали сообща. Он всё ещё не понимал, что произошло. Его сознание, как и у Антона, не справлялось с увиденным в горах. Не определило, что это и зачем было? Впрочем, и до Рудольфа это не доходило окончательно, и сознание упорно отталкивало то, что произошло в ущелье.

– Оставайся! Оставайся тут! – Рудольф сильно толкнул Антона в грудь. – Не ходи за мной! Я возьму роботов. Ты-то там зачем? – но ушёл с Сурепиным, оставив его с Артуром.

Антон сел в рабочее, но земное по форме и удобству, кресло. В его личном жилье на поверхности стояла местная мебель, ставшая, правда, привычной. Ужаснувшееся и сжавшееся в какой-то ком сознание хваталось за привычные детали интерьера отсека слежения, за клочки каких-то мыслей, не имеющих и отношения к тому, что произошло только что. Лишь бы опять не провалиться в трясину, открывшуюся отчего-то сверху, в небе, не перевернуться опять головой вниз, хотя всё и происходило вверху, но падение ощущалось куда-то вниз. Возник страх утраты адекватности.

– Да что же это? Что же … – бормотал он, вскакивал и не мог открыть панель, заблокированную Вендом.

– Открой! Слышишь, ты! – и он тряс сидящего Артура, бил его по спине, на что тот гнулся без слов и сопротивления.

– Я не могу, Антей, он произвёл экстренную блокировку, я ничего не понимаю…

– Тварь, да что же это?! – стучал кулаком в панель, гасящую все звуки, будто он долбил вату, – он что, нас заключил в карцер, что ли? Урод… – Антон в безумном и лихорадочном рывке лез к пультам и экранам слежения, но мальчик Артур оказался силён невероятно, сильнее Антона, он проходил выучку в космическом городке с детства и ловко отпихивал его, не подпуская к блоку связи с остальными подземными объектами и с поверхностью. Лицо его при этом было несчастным и растерянным.

– Он сейчас придёт, подожди. Нельзя нарушать приказ…Бесполезно, Антей…

Хор-Арх в роли фигуры отвлечения

Прошла целая вечность. Антон сел, опустил голову, держа её руками. В ушах возник звон, сознание проваливалось во всё ту же зелёную огненную полынью. Она гудела как зев плазменной печи и выжигала глаза, хотя он их и закрыл. Его мотало, как при сверх нагрузках во время тренировок… И вдруг Икринка выпорхнула из этого инопланетного ада, обхватила его прохладными руками, и одновременно с этим плазменная гигантская амёба в небе окаменела и остыла, свёртываясь и стягиваясь в некую узкую щель, а где она была, в небе или в нём самом, Антон не понимал. Он шарил руками вокруг, в пустоте рядом с собой, потому что никакой Икринки рядом не было, да и быть не могло.

– Отпусти её! – крикнул ему чёрный человек – богомол. Антон не знал его лица. Старое, тёмное в красный отлив, оно было похоже на раскалённый чугун, глаза его яростно светились.

– Чучело! – пробормотал Антон в ужасе от его необъяснимости, оставаясь в неподвижности и не понимая, куда делся Артур. В руках узкоплечего человека, похожего на огромное насекомое, сверкнул трехгранный короткий, и показавшийся тупым, нож:

– Она умрёт, если ты не отпустишь её!

Антон разжал напряжённо сжатые руки, в которых никого не было. Наличие окружающего бреда не отменяло его ясного сознания. Старое привидение, или кем он был? – занёс своё тупое орудие над сидящим Антоном. Ему стало смешно, как если бы на него замахнулись десертным ножичком, и в ту же секунду маленькая сморщенная рука перехватила руку безумного зрительного наваждения, и сбоку возник, или незаметно подошёл, Хор-Арх. Из-под его мешковатой, но чистой туники, сползшей с его плеча из-за резкого движения, показались травинки. Они казались налипшими на его бледную хилую грудь.

– Везёт тебе на маньяков с ножами! – произнёс он спокойно, встав между ним и безумным чёртом с горящими глазищами…

Зелёная прохлада океанического мелководья из давно забытого видения в тюремном морге Паралеи окатила босые ноги Антона. Ни самого Хор-Арха, ни страшного старика рядом не было. Икринка уходила по странной и плотной этой воде в сторону набухающего и нависающего откуда-то сверху горизонта. Её зелёное платье казалось сотворённым из воды самого океана, или моря, или что это было? Понять – далеко она или близко – было трудно, эти пространственные категории, казалось, тут отсутствовали. Ткань платья стекала с неё как жидкость и обнажила её белейшую, нежнейшую спину полностью, она была уже совершенно нагой, девически стройной при этом. Её тело напоминало бесподобную вазочку, выточенную неведомым Творцом по заказу её столь же прекрасной родительницы и брутального воителя – представителя планеты Земля, отца Рудольфа Венда. И как ни стремился он её догнать, расстояние не сокращалось. Ноги, бывшие по колено в воде, вязли в ней, как в жидкой глине, такой плотной она была. И при этом субстанция сверкала своей прозрачностью и обладала быстрой текучестью, так казалось, – она несла его вперёд, как некое быстрое течение. Ощущение же дна было таковым, будто Антон шёл по гладкому и стеклянному покрытию.

Икринка ни разу не обернулась, и было неясно, знает ли она о его преследовании. Она знакомым движение хватала распущенные светлые, потрясающие волосы земной девушки, свивая их волной, разглаживая их ладонью, как делала у них в спальне, когда вставала утром, быстро поворачиваясь к нему своей нежной спиной, чтобы не дать ему увидеть своё неумытое лицо, которого стеснялась по утрам.

– Повернись, ну повернись, моя девочка, мой лесной Ангел, я люблю тебя в любом виде, сонную, не умытую, весёлую и грустную. Я только поцелую тебя в щёку, в ушко, в пушистую нежность твоих волос, и сам пойду варить нам утренний кофе…

Вода уже доходила ей до тонкой талии – и это означало, что она ушла далеко от него. Она не была беременной. Почему? Если это не было бредом или невозможным при таких обстоятельствах сном, в чём он был уверен.

– Отпусти её, бесполезно, смирись, – монотонно, спокойно и мягко сказал Хор-Арх, оказавшись рядом и взяв за руку. Антон увидел себя на том самом побережье, на белом песке рядом с диковинным старичком – троллем. Но, конечно, он не был человеком Трола, хотя и обитал на нём. Только теперь Антону стало абсолютно ясно, что Хор-Арх также пришелец.

– Не увеличивай её муку. Ей и без того больно. Отпусти, – повторил он, хотя Антон никого и не держал.

– А ребёнок, он уже в чаше цветка? – глупо спросил Антон, обретая патологическое какое-то спокойствие, или Знахарь успел его околдовать?

– Он в Кристалле, – ответил тот, – для него не изменилось ничего. До времени. Он ещё не пробудился, но он жив.

Страшное завершение неземной любви

Посмотрев на свои ноги, Антон не увидел ни собственных босых ступней, ни кристаллического песка. Он был обут в военные ботинки, сидел в том же кресле и смотрел в серый шершавый пол отсека. Никакого Хор-Арха рядом не было. Артур с кем-то переговаривался, бодро и беспечально. Он всё ещё не понимал, что там произошло, да и сама Икринка была ему, в сущности, посторонней. Или он считал, что настоящий мужчина не должен раскисать ни при каких не стандартных обстоятельствах, впадать в уныние или панику. Потом он ушёл.

«А как же экстренная блокировка?» – но вместо того, чтобы встать, Антон продолжал сидеть, не шевелясь. Не сменив позу ни разу, хотя тело и затекло от неподвижности. Непонятно, сколько он сидел, выпав куда-то, вроде и спал? Вошёл Рудольф, – Тебе лучше не видеть её сейчас. Потом.

– Да вы что?! Да ты! Пусти! – Антон пихал его прочь с дороги, но Рудольф встал, как плита. Его невозможно было сдвинуть.

– Дисциплина! – заорал он, – Разболтались тут! На своё место! Где прикажу! – Казалось, выплеск бешеной ярости вызвал вибрацию стен в отсеке. Антон плюхнулся назад в кресло.

– Нет, – сказал Рудольф уже тихо. От него шла неодолимая суггестия. Он был необоримо силён для Антона. И Антон покорно сидел. – Она в реанимационном блоке, там все наши врачи, и нас с тобой туда не пустят. Будем ждать результатов до утра. Если что-то можно сделать, запустить её сердце и оживить мозг, то сделают всё, ты же понимаешь.

И Антон сразу понял, просто почувствовал это с хрустальной ясностью, что её уже нет, и никогда уже не будет.

– Она ушла. Я видел это. Она даже не обернулась, Хор-Арх удержал меня от того, чтобы я мог схватить её… Как я мог настолько стать безвольным от прикосновения этого лешего чудачка, поросшего травкой-муравкой… Они ничего уже не смогут сделать, наши врачи. Даже Франк… Её нет тут…

Рудольф, считая его бормотню за утрату адекватности, положил руку на его макушку, – Антон, ты ничего не поймёшь сейчас, сразу. Не пытайся. Я знал этого Хагора так давно и настолько, как мне казалось, глубоко, но вот видишь, он оказался хитрее. Когда он начал тут деградировать и уже непоправимо, я нашёл его базу в горах. Она была им заброшена. Я был там, и что? Там невозможно ничего понять. Нет, ну кое-что мы взяли. Отправили на Землю. Изучали и сами, здесь. Да что толку? А базу ту, чтобы избежать туда проникновения шпионов, а они лезли не только к нашим объектам, но и охотились, похоже, за Хагором, мы уничтожили. ГРОЗ приказала. Но, оказалось, у него была резервная. Я не понимаю ничего. Я виноват. Я не хотел отсылать тебя на Землю. Уговорил остаться здесь. Что тебя ждало на Земле? Ты мог бы надолго завязнуть в «САПФИРе» после той истории с «Финистом», мог бы уже никогда не покинуть пределов Земли. А здесь ты уже многое увидел, привык, адаптировался, женился даже. Мы все здесь сжились, привыкли друг к другу. А то опять новички, притирки, да и всякое бывает, не все и приспосабливаются. Вон Олег, какой был! А каким стал? Я решил сам дать тебе возможность отдыха тут. Мы с Арсением и не грузили тебя ничем. Как других, слишком-то уж. Даже позволил тебе свою дочь оставить. А чего это мне стоило? Сам же понимаешь. И вот видишь, что вышло. Только пойми. В том, что произошло, ты не виноват. Это давняя история. Просто ты не всё знал. Я потом тебе объясню больше, чем сейчас могу, – и добавил совсем неожиданные слова, – иди, сынок, возвращайся к себе. Потом приходи ко мне. Всегда. В любое время. Я тебе всё объясню, расскажу всё.